Текст книги "Сталин или русские. Русский вопрос в сталинском СССР"

Глава 4
От коренизации до коллективизации

Политика, направленная на усиление позиций малой национальности и ее культуры, называлась в СССР коренизацией (Сталин охотнее использовал термин «национализация», но я не последую его примеру, потому что у этого термина есть другое значение, более распространенное). Т. Мартин уделяет основное внимание коренизации на Украине, и его интерес никак не обусловлен политической актуальностью – работа Мартина написана задолго до нынешнего русско-украинского конфликта. Дело в том, что украинцы были крупнейшим в СССР нацменьшинством и обладали активной националистической элитой, возникшей благодаря Октябрьской революции, а потому эволюция украинской национальной политики проецировалась на весь Советский Союз.

Оговорюсь. Слово «украинец» у меня употребляется с огромной долей условности. На мой взгляд, «русские и украинцы» звучит как «деревья и дубы», потому что украинцы – часть русского народа вместе с великороссами и белорусами. Но людей, которые разделяют этот дореволюционный подход, все меньше, особенно среди украинцев, так что я не могу выдавать желаемое за действительное, существовать в воображаемой реальности и оперировать устаревшими понятиями. Записывая великороссов русскими, а белорусов и малороссов – соответственно белорусами и украинцами, советская власть приучила нас думать, что это три разные национальности (спасибо, что хотя бы братские). А Российская империя последовательно проводила курс на единство трех ветвей общерусского ствола, и, сдается мне, продлись эта политика до наших дней – сегодня была бы невозможна массовая украинская самоидентификация в отрыве от русской, а значит, были бы невозможны границы и конфликты между нами. Как заметил А. Миллер, русско-украинское соперничество – это не противостояние двух наций, а соперничество «между двумя проектами национального строительства»[115]115
  Цит. по: Хоскинг Д. Указ. соч. С. 25.


[Закрыть].

Однако трагедия не только в том, что украиноязычные люди восприняли себя отдельным народом, но и в том, что с ленинско-сталинских времен нерусская украинская идентичность навязывается людям русскоязычным. В сущности, кто такой русский? Тот, кто думает на русском языке. И считает себя русским, добавят одни. И обладает европеоидной внешностью, добавят другие, совсем уж придирчивые. Проведем мысленный эксперимент: возьмем украинского (немецкого, французского) новорожденного и воспитаем в русской среде, скрыв его происхождение, – кто-нибудь сочтет его нерусским? Нет, никто не сочтет. Русскоязычное население Украины правильнее называть русским населением. Это русские люди, даже если предки многих из них – украинцы, поляки, литовцы. На Украине проживали и проживают миллионы русских (или десятки миллионов?), которых превращали и превращают в украинцев, в нерусских. Народ теряет своих не только в войнах и репрессиях, но и вот так. Больше нигде такому количеству русских не привили нерусскую идентичность, поэтому Украина имела и имеет для русского вопроса первостепенное значение.

В естественных условиях, при отсутствии государственного вмешательства, украинская культура неизбежно уступает русской и растворяется в ней (что говорить, если поэт Шевченко – икона украинства – вел личные дневники по-русски). Такое положение дел противоречило советской национальной политике, вооруженной принципом: «Никакой ассимиляции, даже добровольной!»

«На состоявшемся в 1923 г. съезде партии нейтралитет в борьбе культур был подвергнут резкому осуждению… И не было никого, кто осудил бы нейтралитет и ассимиляцию более категорично, чем Сталин: «Мы начинаем проводить политику максимального развития национальной культуры… Было бы ошибкой думать, что по отношению к развитию национальных культур отсталых национальностей центральным работникам следует придерживаться позиции нейтралитета: «Ну хорошо, прекрасно, национальная культура развивается, ну и пусть себе развивается, это не наше дело». Такая точка зрения была бы неправильной. Мы выступаем за покровительственную политику в отношении развития национальных культур отсталых национальностей. Я подчеркиваю это для того, чтобы [было] понятно, что к развитию национальной культуры мы не безразличны, но относимся к ней покровительственно». Однако конструктивные действия в интересах одной национальности, разумеется, предполагают разрушительные действия по отношению к другим. В случае Советского Союза, власти которого предполагали оказать поддержку всем нерусским народам, основную тяжесть дискриминации несли на себе одни только русские… Традиционная русская культура была осуждена как культура угнетателей»[116]116
  Мартин Т. Указ. соч. С. 29–31.


[Закрыть].

Мартин отмечает: «Среди многих большевиков на Украине и в России эта политика [украинизация] была крайне непопулярна, но поскольку она получала неизменную поддержку со стороны Политбюро и самого Сталина, то критика украинизации велась, как правило, только опосредованно…»[117]117
  Мартин Т. Указ. соч. С. 55.


[Закрыть] Обратим внимание: коренизация не была единой коллективной волей большевиков, которой подчинился Сталин, – наоборот, он насаждал эту политику.

В другой раз Сталин заявил: «Теория слияния всех наций, скажем, СССР в одну общую великорусскую нацию с одним общим великорусским языком есть теория национал-шовинистская, теория антиленинская, противоречащая основному положению ленинизма, состоящему в том, что национальные различия не могут исчезнуть в ближайший период, что они должны остаться еще надолго даже после победы пролетарской революции в мировом масштабе. Что касается более далекой перспективы национальных культур и национальных языков, то я всегда держался и продолжаю держаться того ленинского взгляда, что в период победы социализма в мировом масштабе, когда социализм окрепнет и войдет в быт, национальные языки неминуемо должны слиться в один общий язык, который, конечно, не будет ни великорусским, ни немецким, а чем-то новым»[118]118
  Заключительное слово по политическому отчету ЦК XVI съезду ВКП(б) 2 июля 1930 г.


[Закрыть] (выделено у автора. – С. Р.).

Казалось бы, мечтаешь растворить все народы во всемирном бульоне – начни с малого, растворяй маленькие народы в большом, точнее, они сами растворятся в нем, просто не мешай. Но нет, приращение численности русских может усилить русское национальное самосознание. Русифицированные нацмены – это русские люди, а русские люди – это потенциальные русские шовинисты, а русский шовинизм, как известно, опаснее, чем нацменовский.

«Пожалуй, самым важным» фактором, обусловившим коренизацию, Мартин считает «массовые крестьянские восстания под предводительством Петлюры, который, объединившись с белой армией Деникина, в 1919 г. во второй раз изгнал большевиков с Украины»[119]119
  Мартин Т. Указ. соч. С. 112.


[Закрыть]. Член партии Г. Петровский называл это «жестоким уроком 1919 года» и видел причину случившегося в том, что большевики на местах враждебно относились ко всему украинскому, причем не только большевики из России, но и местный пролетариат (города на Украине были в основном русскоязычными и заводская среда в том числе).

В феврале 1920 года вышло постановление Всеукраинского ЦИКа о том, что украинский язык наравне с русским является государственным, а в августе 1924-го – о том, что русский и украинский равны, но все-таки украинский равнее, а потому должен стать единственным языком управления в центральных госорганах и также в местных органах там, где «этнические украинцы» в большинстве. Затем – постановления об украинизации армии, партии и профсоюзов и о льготах для «этнических украинцев» при вхождении в партию и администрацию.

Запрещалось принимать на работу в госучреждения тех, кто не владеет украинским и русским языками сразу, а те, кто уже состоял на госслужбе, обязывались выучить украинский за год – до 1 августа 1924 года, в противном случае их должны были уволить. Однако все это не исполнялось. Члены партии, особенно на руководящих должностях, массово игнорировали курсы украинского языка (кому это надо?). Любопытный факт: на Украине коренизация проводилась с сильнейшим напором и при этом сталкивалась с сильнейшим же противодействием, причем в самой партии. Как для одних «жестокий урок 1919 года» служил причиной коренизации, так у других он вызывал отвращение к ней. В 1925 году «среди государственных служащих хорошо владели украинским 43,7 % беспартийных, а среди членов партии таковых было всего лишь 18,1 %»[120]120
  Мартин Т. Указ. соч. С. 118.


[Закрыть].

Украинизация проходила неравномерно. Чем выше было ведомство, тем хуже оно украинизировалось («в органах центральной украинской администрации на украинском языке велось лишь 10–15 % делопроизводства»[121]121
  Там же. С. 121.


[Закрыть]), аналогично и с продвижением на восток: на Донбассе уровень украинизации еле превышал нулевую отметку. Как отмечал украинизатор Ф. Солодуб, «разрыв между украинской деревней и русским городом продолжал нарастать»[122]122
  Там же.


[Закрыть]. Чтобы переломить ситуацию, в марте 1925 года Сталин заменил первого секретаря украинского ЦК своим верным соратником – Л. Кагановичем.

Уже в апреле принимается новое – взамен старого – постановление об украинизации всей административной работы. Теперь в официальной риторике делается упор на применение «нажима». «Самое значительное наше достижение состоит в том, что на Украине теперь уже не считается приемлемым, чтобы член партии открыто высказывался против украинизации»[123]123
  Там же. С. 124.


[Закрыть], – с гордостью заявил в следующем году секретарь КП(б)У В. Затонский.

В феврале 1926 года около 40 % канцелярских работников не говорили по-украински и в соответствии с законом подлежали увольнению, но уволить такое количество народа было невозможно. А вот демонстрировать свое неприятие украинизации и игнорировать курсы украинского языка и украиноведения теперь стало чревато – по республике прокатилась волна показательных увольнений (от 500 до 1000 случаев).

Доля русских в общем населении Украины, по переписи 1926 года, составляла 9,2 %, а доля украинцев – 80 %, однако городское население, по переписи в городах 1923 года, было совсем другим: украинцы – 2,2 млн (44 %), русские – 1,35 млн (27 %), евреи – 1,3 млн (26 %). Если учесть, что 1,3 млн украинцев в 1926-м назвали своим родным языком русский (и только 200 тыс. русских – украинский), то получается, что русские в городском населении Украины де-факто составляли 66 %. В городах на востоке республики результаты переписи 1926 года со всей ясностью показали, что «этнические украинцы» здесь – меньшинство: в Луганске – 43 %, в Запорожье – 47 %, в Харькове (тогдашней столице республики) – 38 %, в Днепропетровске – 36 %, в Сталино (нынешний Донецк) – 26 %. Таким образом, речь идет не об украинских городах. Речь идет о русских городах в составе Украины. И этим русским городам власть навязывала украинство – навязывала лекциями, курсами, тематическими встречами, культпоходами, запретом на русскоязычные вывески, вытеснением русскоязычных республиканских газет (их общий тираж на Украине сократился с 87,8 % в 1923 году до 4,7 % в 1932-м) и русскоязычных книг (с 1932 года пополнение библиотек на 85 % должно было состоять из книг на украинском языке), размножением украиноязычных театров (их доля в республике выросла с четверти в 1928-м до трех четвертей в 1931-м).

Здесь необходима пара важных уточнений. Данные о количестве людей, назвавших себя украинцами в ходе переписи 1926 года, были завышены. В общесоюзной инструкции для переписчиков говорилось: «Определение народности [так называлась будущая графа «национальность»] предоставлено самому опрашиваемому, и при записи не следует переделывать показания опрашиваемого. Лица, потерявшие связь с народностью своих предков, могут показывать народность, к которой в настоящее время себя относят». Но в то же время указывалось: «В случаях, если отвечающий затрудняется ответить на вопрос, предпочтение отдается народности матери»[124]124
  Байбурин А.К. Советские практики определения национальности в 1920—1930-е гг. // Советские нации и национальная политика в 1920—1950-е годы. М: РОССПЭН, 2014. С. 461.


[Закрыть]. То есть, с одной стороны, государство вроде бы собирало для себя сведения о реальной самоидентификации людей. А с другой стороны – не допускало ответа «не знаю», записывало украинцами (и прочими нацменами) тех обрусевших, кто не мог определиться, и тем самым добавляло нацменам политического веса.

И второе уточнение. То, что якобы во всей Украине деревня была украиноязычной, опровергалось бытом Донбасса, где делались наблюдения вроде такого: «В селах просят говорить по-русски, так как плохо понимают украинский литературный язык. Отсюда – предложение: если и проводить украинизацию, то начинать с деревни»[125]125
  Дмитрик И.А. Украинизация Донбасса в 1923–1938 гг.: общественное мнение // Советские нации… С. 105–106.


[Закрыть]. Сельский «украинский язык» Донбасса был ближе к русскому, чем к украинскому. Единого украинского языка (такого, чтобы «украинцы» из разных концов республики могли бы легко понять друг друга) просто не существовало. Не существовало единой украинской нации – и Сталин взялся за ее лепку, пластилином для которой стал Донбасс.

Да что я рассуждаю о неучтенных русских, если и с учтенными государство не церемонилось? Советская власть открыто пошла на вопиющее нарушение собственного же принципа, не допускавшего даже добровольной ассимиляции. Впрочем, удивляться нечему, ведь в данном случае происходила не ассимиляция русскими нерусских, а наоборот. Н. Скрипник, ярый украинизатор, возглавлявший украинский Наркомат просвещения, в 1930 году обнародовал, ничуть не стесняясь, такие цифры: 97,4 % украинских детей обучаются в украинских школах, и только 81,7 % русских детей – в русских школах. Как видим, пятая часть русских детей Украины подпадала под украинскую ассимиляцию совершенно официально. Это было прямым нарушением всесоюзного закона, запрещавшего школьное образование на неродном для ученика языке, и в то же время считалось нормой вещей. Что касается 1,3 млн украинцев, указавших родным языком русский, то здесь Скрипник придумал лазейку: дескать, эти люди говорят не на русском языке, а на украинском с русскими примесями, а потому их детей надо отдавать в украинские школы. Добавим: в 1932–1933 годах в Днепропетровске на русском обучалось уже только 69 % русских детей, а на Донбассе – 74,8 % русских детей и всего лишь 62,7 % детей с родным русским языком.

Процент украиноязычных вузов в республике вырос с 32,9 в 1927 году до 58,1 в 1929-м (процент техникумов – с 46,5 до 59,6). Технические вузы шли на украинизацию особенно неохотно, а после 1929 года, когда они были переведены из украинского подчинения в общесоюзное, им удалось частично отмотать назад этот мучительный процесс. Однако гуманитарные вузы (процент обществоведческих украиноязычных институтов вырос с 16 до 62,5, а педагогических – с 56,8 до 70,1) остались республиканскими, что и предопределило украинствующий характер местной гуманитарной интеллигенции, а соответственно и медийной среды, которую она формирует.

Что касается государственных структур, то «к июню 1926 г. на украинском языке велось уже 65 % административной деятельности… Однако дальнейший прогресс [украинизации] оказался крайне трудным, а в 1932 г. начала происходить частичная деукраинизация – в основном из-за того противодействия украинизации, которое было оказано центральными общесоюзными организациями [точнее, их украинскими филиалами]. А это в высшей степени успешное противодействие, в свою очередь, помогало местным украинским администрациям (особенно в восточных промышленных районах) тормозить украинизацию»[126]126
  Мартин Т. Указ. соч. С. 160.


[Закрыть].

Уже к июню 1926-го «в основных организациях украинцы составляли большинство. Партия удовлетворилась незначительным украинским большинством (50–60 %) и не требовала, чтобы представительство украинцев было в точности пропорционально их доле в совокупной численности населения (80,02 %)»[127]127
  Там же. С. 140.


[Закрыть]. «Некоторые люди [теперь] называют себя украинцами, поскольку статус представителя господствующей национальности является во всех отношениях выгодным»[128]128
  Там же. С. 128.


[Закрыть], – с наслаждением говорил Затонский. Доля украинцев в ВУЦИК (Всеукраинском центральном исполнительном комитете) превышала их процент в населении и составляла 90 %. Кроме того, украинцы преобладали в руководстве профсоюзов, хотя рабочие в большинстве были русскими[129]129
  Статистика, за исключением результатов переписей, приводится по: там же. С. 120–156.


[Закрыть].

Рабочим, кстати, повезло. В смысле – повезло по сравнению с остальными жителями Украины. В 1925-м Сталин лично освободил пролетариат от насильственной украинизации – рабочих не заставляли посещать курсы. Генсек знал о массовом недовольстве русских на Украине и, принимая во внимание горячий нрав пролетариата, таким образом обезопасил республику от русско-украинских конфликтов с рукоприкладством на межнациональной почве. Это сработало: подобные столкновения случались редко, особенно на фоне межнациональных стычек в восточных республиках. Заводским языком оставался русский, и прибывающие на заводы крестьяне-украинцы быстро усваивали его – в естественных условиях украинский язык уступает русскому. Однако «ощущение принадлежности к украинскому народу все-таки постепенно создавалось… И украинские крестьяне, и русские рабочие становились русифицированными украинскими рабочими [русские рабочие – украинскими рабочими!]… Даже на Донбассе небольшая часть рабочих приняла украинскую идентичность… Выработка городской украинской идентичности как для этнических русских, так и для украинцев должна была включать, с одной стороны, знание украинского языка, самоотождествление с украинской культурой и Украинской ССР, а с другой стороны, повседневное использование русского языка…»[130]130
  Статистика, за исключением результатов переписей, приводится по: Мартин Т. Указ. соч. С. 148–149.


[Закрыть]

Эта противоречиво-шизофреническая идентичность («Говорю и думаю по-русски, но я нерусский!») оказалась тем не менее устойчивой. Результат – современная Украина как она есть. Анатолий Вассерман сказал мне: «Нынешняя Украина – это и материально, и ментально творение в первую очередь коммунистов. Именно поэтому национально-сознательному украинцу положено их ненавидеть. Как известно, злой человек ненавидит всякого, кто творил ему добро»[131]131
  Аргументы недели. 2016. 12 мая. http://argumenti.ru/society/ n538/448067.


[Закрыть].

* * *

В процессе социалистического наступления – так называемой культурной революции 1928–1932 годов, включавшей в себя коллективизацию и индустриализацию, – коренизация сбавила обороты. Тому было несколько причин. Во-первых, для проведения культурной революции потребовалось усиление центра, общесоюзных органов, которые были русскоязычными. Антирусские настроения окраин стали порой восприниматься как антицентристские. Во-вторых, параллельно коренизации и русофобии возникла новая идеологическая линия: в 30-х годах советская власть уже предвидела надвигавшуюся войну с Германией и потому обратилась к риторике русского национального патриотизма. Наконец, к Сталину пришло простое понимание: коренизация не амортизирует местный национализм, а разогревает его, ослабляя влияние Москвы.

Корни этого понимания следует искать в «деле Шумского». Заметный украинский писатель-большевик Н. Хвылевой в 1925–1926 годах выдал несколько литературных манифестов, где, в частности, говорилось: «Перед нами стоит такой вопрос: на какую из мировых литератур взять курс? Во всяком случае, не на русскую. Это окончательно и безоговорочно. Наш политический союз не следует смешивать с литературой. От русской литературы, от ее стиля украинская поэзия должна убегать как можно скорее. Дело в том, что русская литература тяготеет за нами веками как хозяин положения, приучивший психику к рабскому подражанию»[132]132
  Цит. по: Мартин Т. Указ. соч. С. 297.


[Закрыть]. Именно Хвылевой является автором лозунга «Геть вiд Москви!» («Прочь от Москвы!»). Этого «литературного сепаратиста» поддержал А. Шумский, украинский нарком просвещения в 1924–1927 годах (кроме того, он настаивал на принудительной украинизации пролетариата). Сталин прогневался: «Шумский не видит, что при слабости коренных коммунистических кадров на Украине это движение, возглавляемое сплошь и рядом некоммунистической интеллигенцией, может принять местами характер борьбы за отчужденность украинской культуры и украинской общественности от культуры и общественности общесоветской, характер борьбы против русской культуры и ее высшего достижения – ленинизма… Шумский не понимает, что овладеть новым движением за украинскую культуру возможно лишь борясь с крайностями Хвылевого в рядах коммунистов…»[133]133
  Из письма тов. Кагановичу и другим членам ЦК КП(б)У.


[Закрыть]

Шумский не унимался. Его борьба против первого украинского секретаря Кагановича, недостаточно украинизировавшего республику в его глазах, продолжалась почти год, и в результате Шумского сослали в Саратов (впоследствии он перебрался в Ленинград, где в 1933-м был арестован по обвинению в подпольной контрреволюционной деятельности).

«Дело Шумского» вылилось в международный скандал: в январе 1928-го Коммунистическая партия Западной Украины приняла резолюцию, осуждавшую «искажение процесса украинизации… отрицание необходимости украинизировать городской пролетариат… устранение лучших украинских сил под предлогом национального уклона (Шумского, Гринько)»[134]134
  Мартин Т. Указ. соч. С. 301.


[Закрыть]. Надо сказать, КПЗУ создавалась советским руководством для того, чтобы влиять на население Западной Украины, находившейся тогда в границах Польши. Задачей-максимум было включение Западной Украины в состав СССР – дескать, товарищи западные украинцы, взгляните, поляки не заботятся о вашей культуре, а мы заботимся, айда к нам! Многие эмигранты-украинцы, влюбившись в советскую украинизацию, приезжали в СССР и работали на ее благо. Но постепенно выяснилось, что не столько украинский национализм служит делу коммунизма, сколько украинский коммунизм, напротив, пропитывается национализмом. КПЗУ разбила Сталину сердце. Проявилась грустная правда жизни: знамя украинизации не заманит Западную Украину в объятия Советского Союза – он скорее потеряет УССР. После переворота польского маршала Ю. Пилсудского, заявившего, в частности, намерение улучшить отношения Польши с ее украинским (и белорусским) населением, в Москве все чаще возникали опасения, что Западная Украина станет ориентиром или даже магнитом для советских украинцев и что Пилсудский, используя козырь украинства, вторгнется на советскую территорию. И это стало еще одной причиной, почему Сталин снизил темпы украинизации.

Другой причиной, тоже весомой, я бы назвал дерзкую напористость руководства УССР. Как говорится, дай ему палец – откусит руку. Республика взяла на себя роль предводителя не только местных украинцев, но и всех украинцев Советского Союза, наращивая за счет них свой политический вес и критикуя РСФСР за недостаточное соблюдение их «национальных прав». А украинцы в Российской Республике, согласно переписи 1926 года, были вторым по численности народом и составляли немалую долю населения – 7,8 %, то есть 7,9 млн человек (хотя лишь 67 % из них назвали родным языком украинский). В 1928 году общесоюзные власти заставили Северо-Кавказский край, где проживало большинство российских украинцев (регион включал в себя Кубань), провести украинизацию всех районов с украинским населением, после чего украинизация перекинулась и на другие регионы. Доля украинцев Северного Кавказа, посещавших украинские школы, выросла с 12 % в 1929-м до 80 % в 1932-м[135]135
  Мартин Т. Указ. соч. С. 400.


[Закрыть]. УССР активно снабжала российских украинизаторов кадрами и литературой.

Мало того. УССР не удовлетворилась территориальным обменом с РСФСР, когда отдала Российской Республике Шахтинский округ и часть Таганрогского (около 800 тыс. человек), а взамен получила территорию с миллионом человек. Украина претендовала еще и на территорию с 5 млн человек (украинцев на территории – 59 %)[136]136
  Там же. С. 384–385.


[Закрыть], частично включавшую земли Курской и Воронежской губерний и Северо-Кавказского края. Потому неудивительно, что украинизация школ и выстраивание сети украинских национальных Советов на Кубани воспринимались русскими как экспансия Украины – с перспективой перевода территорий в ее состав. Настал момент, когда это не понравилось и общесоюзным властям.

Все перечисленные причины, заставившие Сталина частично пересмотреть свою политику украинизации (и вообще коренизации), сошлись в одну точку в 1932 году – в кризис хлебозаготовок. Ранее Каганович отмечал: «Кампания хлебозаготовок привела к росту [украинского] шовинизма… Идут разговоры, что Москва забирает наш хлеб, сахар»[137]137
  Там же. С. 404.


[Закрыть]. А теперь Сталин писал Кагановичу: «Сейчас самое главное Украина… Если не возьмемся теперь же за выправление положения на Украине, Украину можем потерять… В Украинской компартии… немало (да, немало!) гнилых элементов, сознательных и бессознательных петлюровцев, наконец – прямых агентов Пилсудского»[138]138
  Там же. С. 409–410.


[Закрыть]. 14 декабря появилось секретное (еще бы, признавать свои ошибки может не каждый) постановление Политбюро, где, в частности, заявлялось: «В ряде районов Украины коренизация проводилась механически… без тщательного подбора большевистских украинских кадров, что облегчило буржуазно-националистическим элементам, петлюровцам и проч. создание своих легальных прикрытий»[139]139
  Мартин Т. Указ. соч. С. 416.


[Закрыть]. Другое – днем позже – постановление отменяло украинизацию в РСФСР. Эти постановления стали поворотными для общесоюзной политики коренизации.

Мартин пишет: «В марте 1930 г., в период наивысшего сопротивления коллективизации, 45,1 % массовых крестьянских бунтов (2945 из 6528) произошло на Украине (где проживало только 19,5 % населения СССР). А за 1930 г. в целом на Украине произошло 29,8 % (4098 из 13 754) всех массовых беспорядков… Хотя сопротивление коллективизации распространилось по всему Советскому Союзу, сильнее всего оно было в национальных и казачьих областях… Хотя в восточных [мусульманских] национальных регионах СССР коллективизация проводилась не так энергично [обратим внимание: славянам не повезло больше других], вооруженное сопротивление коллективизации там проводилось гораздо сильнее. Из 1197 советских сельских работников и активистов, убитых в 1930 г., 438 человек (36,59 %) погибли в восточных республиках – Средней Азии, Казахстане, Закавказском и Северо-Кавказском национальных районах, Башкирии и Татарстане»[140]140
  Там же. С. 404–405.


[Закрыть].

Если рассматривать восстания относительно общей численности каждой национальности в СССР, то Мартин прав: с этой точки зрения русские сопротивлялись меньше, чем украинцы или мусульмане. Но если рассматривать то же самое относительно каждого отдельного региона, то вывод Мартина ошибочен. В 1930 году на Украине случилось 4098 восстаний при населении республики в 29,6 млн человек, а в русской Центрально-Черноземной области – 1373[141]141
  Александров К. «Вторая гражданская»: история борьбы крестьянства против коллективизации. Лекция 30.03.2016. https://www. youtube.com/watch?v=rMrY5g4FSO0.


[Закрыть] восстания при населении в 11,8 млн человек (из них лишь 14,8 % украинцев). Условная доля восставших на Украине – 1,38 %, а в Центрально-Черноземье – 1,16 %, то есть разница в пределах статистической погрешности. А в русской Московской области за тот же год вспыхнуло 676[142]142
  Там же.


[Закрыть] восстаний при населении в 4,7 млн человек, здесь условная доля восставших оказалась даже больше – 1,43 %. Очевидно, при анализе сопротивления недостаточно учитывать национальность жителей, важны еще и особенности самой коллективизации в разных регионах. Кстати, столь сильное недовольство Московской области никак не вписывается в тезис Мартина, что Сталин впоследствии прибег к идеологическому русофильству якобы из-за относительной лояльности русских, проявленной в ходе коллективизации. Скорее наоборот – из-за нелояльности. Такое количество восстаний в центре страны – вокруг столицы – могло вызвать сильнейшую тревогу, а не чувство опоры.

Сопротивление Украины и казачьей Кубани (не станем сейчас вдаваться в спор о национальной принадлежности казачества) искушает современных украинцев рассматривать сталинский ответ – голодомор – как персонально украинскую трагедию. Однако голодомор касался не только украинцев: запрет на выезд за пределы республики или региона распространялся не только на голодающие Украину и Северный Кавказ с Кубанью, но и на голодающий Нижне-Волжский край. «По переписи 1926 г. их [украинцев] было 31,2 млн, а по переписи 1939 г. – 28,1 млн человек. Абсолютное уменьшение за 13 лет составило 3,1 млн человек. Между тем за эти же 13 лет численность белорусов увеличилась на 1,3 млн человек, то есть почти на 30 %», – отмечает Р. Медведев[143]143
  Медведев Р. Указ. соч. С. 173.


[Закрыть]. Так-то оно так, но данные переписей по национальностям не показывают, как сильно от голода пострадали русские, потому что их численность компенсируется другими русскими регионами, которых голод не коснулся. В. Кузнечевский со ссылкой на И. Зеленина дает на основании переписей более ясную картину: «Сокращение сельского населения в районах, пораженных голодом в эти годы, составило: в Казахстане – 30,9 %; в Поволжье – 23; на Украине – 20,5; на Северном Кавказе – 20,4»[144]144
  Кузнечевский В.Д. Сталинская коллективизация – ошибка ценою в миллионы жизней. М.: РИСИ, 2015. С. 129.


[Закрыть].

Кстати, вот цифры репрессий 1937 года в УССР: украинцы – 53,19 % репрессированных (при доле 78,22 % в населении республики), русские – 7,70 % (при доле 11,35 %), евреи – 2,57 % (5,18 %), поляки – 18,9 % (1,47 %), немцы – 10,17 % (1,42 %), греки – 2,31 % (0,36 %)[145]145
  Никольский В.Н. Национальные аспекты политических репрессий 1937–1938 гг. на Донеччине // Советские нации… С. 204.


[Закрыть]. Как видим, сильнее всех пострадали немцы, греки и поляки, поскольку Сталина пугали их трансграничные связи. А украинцы, хотя имели трансграничные связи поболее других (целая Западная Украина под боком у большой «титульной нации»), пострадали так же, как русские, у которых этих связей не было почти вовсе.

Сбавив обороты украинизации в УССР и скорректировав ее антицентристские перегибы, Сталин отнюдь не отринул цель украинизации как таковую. К смерти генсека она была достигнута: в 1954 году местное партийное и советское руководство состояло из украинцев на 77,8 %, из русских – на 20,3 %, а региональное руководство, соответственно, – на 83,8 % и 15,2 %. В республиканском правительстве украинцы составили около 70 %, в Политбюро ЦК КПУ – 84 %[146]146
  Крупына В.А. Кадровая политика в советской Украине в период позднего сталинизма: национальный аспект // Советские нации… С. 659–660.


[Закрыть]. Для сопоставления: согласно переписи 1959 года, украинцев в УССР было 76,8 %, русских – 16,9 %.

Как отмечалось в прошлой главе, в Российской империи «численность украинцев среди чиновников Юго-Западного края соответствовала их доле в общем населении этих губерний»[147]147
  Миллер А.И. Указ. соч. С. 72.


[Закрыть]. Тогда эта задача решалась гораздо проще, поскольку от людей не требовали рабоче-крестьянского происхождения и верности марксизму-ленинизму. Так стоило ли огород городить?

* * *

С 1928 по 1933 год проводились процессы против нацменовских националистов. Самым громким было дело «Союза освобождения Украины» 1930 года (по-видимому, сфабрикованное, как и прочие подобные дела). Численность арестованных достигла нескольких тысяч[148]148
  Мартин Т. Указ. соч. С. 345.


[Закрыть]. Процесс освещался главной общесоюзной газетой «Правда», а другие аналогичные процессы (в Белоруссии, Татарстане, Крыму, Узбекистане) освещались только в местной прессе, что еще раз указывает на центральное место Украины в советской национальной политике. «Преследуемые в Украине за «буржуазный национализм» украинцы часто спасались в России, где переставали быть представителями титульной нации, то есть утрачивали свой политический статус»[149]149
  Кульчицкий Ст. Статус титульных наций в псевдофедеративной государственной структуре СССР на этапе создания советского строя (1917–1938 гг.) // Советские нации… С. 15.


[Закрыть].

«Поразительно, но террор против местных [нацменовских] националистов был сильнее террора против великодержавных [русских] шовинистов, и такое положение сохранялось на протяжении всего правления Сталина»[150]150
  Мартин Т. Указ. соч. С. 343.


[Закрыть], – пишет Мартин. Объяснить это можно тем обстоятельством, что русский «великодержавный шовинизм» клеймился с самого начала и потому мало кем озвучивался вслух, тогда как нацменовский «буржуазный национализм» долгое время разогревался властями и звучал из каждого утюга. Он только теперь попал в опалу, да и то лишь местами. Не было полной ясности, что можно и чего нельзя, где хорошая «социалистическая коренизация» и где плохой «буржуазный национализм».