Текст книги "Формула Кошачьего царя"

Ладно, – решил Жаров. – Не хочет пускать – его полное частное право, тут поговорим…

– Дверь не заперта, – начал он. – И замка нет. Кстати, почему? Кто замок-то вывернул?

– Кто-кто… – будто с возмущением ответил Карасик. – Сам я и вывернул, когда есть было нечего. На барахолку отнес.

Жаров помолчал.

– Вы тут случайно кота не видели? – начал он подбираться к новой теме.

– Какого кота? Их тут множество…

– Серого, дымчатого. У него еще веревка на шее.

– Нет, – сказал Карасик, – не пробегал.

Жарова охватила злоба:

– Он и не мог пробегать! Его задушили и спустили в каминную трубу.

– Надо же! – воскликнул Карасик. – Неужто к старушке в трубу?

– А вы откуда знаете?

– Да тут и нет никакой другой трубы.

– А правда ли то, – чуть возвышая голос, продолжал Жаров, – что вы грозились передушить всех котов из второй квартиры?

– Ну, было дело…

– Значит, с почином?

– Это какое-то недоразумение… – залепетал Карасик. – Я грешен во многом, но… Неужто вы думаете, что я это я?

– А кто?

– Откуда мне знать?

– Я только что с чердака. Там полно твоих следов. Зачем это ты ходишь на крышу, а?

Говоря так, Жаров невольно подражал следователю Пилипенке, который всегда переходил с подозреваемым на «ты». Он увидел, как кровь отхлынула от лица карлика, его руки задрожали. Жарову вдруг стало жалко этого человека.

– Я это… – сказал Карасик, казалось, не замечая такого неожиданного сближения с незнакомцем, его грубой фамильярности. – Сижу там, воздухом дышу. А разве нельзя?

– А кого ты там, между прочим, высматриваешь все время? Уж не пресловутое ли чудовище с пустыря?

– Какое ж оно пресловутое! – хмыкнул Карасик. – Оно вообще не водное, а по земле перемещается.

– Как? Ты его видел?

Карасик помолчал, глядя в сторону, затем поднял на Жарова голову и ответил решительно:

– Видел. И множество раз.

* * *

Жаров с удивлением смотрел на этого маленького человечка, а тот, высоко задрав голову, твердо сжав губы, вылупил на него свои и без того довольно-таки круглые глаза.

Это не может быть массовым психозом, – с волнением подумал Жаров. – Значит, все-таки есть какое-то животное или одичавший, обезумевший человек…

– Расскажи-ка подробнее. Кого ты видел? Как он выглядит?

– Пустырник-то? Ну… – Карасик развел руками. – Трудно так вот точно сказать. Я его всегда издали видел. И всегда вечером, когда темнеет.

– Какой он? На кого похож?

– На паука.

Жаров вздрогнул.

– Ты хочешь сказать, что по пустырю бегает большой паук, и ты ясно видел его с крыши?

– Не ясно. Я же говорю: он в темноте бегает.

– Какого размера этот мутант? С кошку, с собаку?

– С человека.

На секунду Жарову показалось, что перед ним настоящий безумец.

– Сколько у него лап?

– Я не считал.

– Так что – точно много лап, как у паука?

– Он и есть паук. Много у него лап.

Это уже совсем никуда не годилось. Если орангутанг или кто-то там сбежал из зверинца – оно понятно. Но откуда мог сбежать огромный паук?

– Хорошо, – сказал Жаров и достал из кармана платок, раскрыл его. – Это принадлежит тебе?

Карасик мельком глянул на комочек белого вещества и отрицательно замотал головой.

– Я, конечно, знаю, что это такое, но… Это не мое.

– И что же это такое? – спросил Жаров.

– Пластика.

– Я и сам вижу, что пластика. Художественная пластика, из которой можно лепить всякие фигурки. Но как она оказалась на твоем чердаке?

– Так уж и на моем. Там кто угодно ходит. Дети соседские могут. Или бандюган какой-нибудь забрался, слепки с ключей делать. Почем я знаю?

Жаров спрятал пластику в карман, кивнул на прощанье Карасику и сошел вниз по лестнице. На площадке он остановился и выглянул на улицу. Отсюда, из центральной части дома, хорошо просматривались оба его крыла. Так и есть: окно Лидочки было темным. Следовательно, она со своим шкипером уже легла.

Пакостно на душе. Проходя мимо двери Лидочки, он с грустью глянул в сторону этих якобы райских врат…

Дверь была приоткрыта. В щели светились серые злобные глаза. Жаров не сразу понял, что они принадлежат Анне Трофимовне.

– Вы были на чердаке? – тихо спросила она.

– Да, – ответил Жаров.

– А к нему заходили?

– Да, навестил… – Жаров сразу понял, кого имеет в виду старушка, понял также, что это зловещее к нему, означает, что Анна Трофимовна, как и Лидочка, подозревает Карасика. – Он тут, наверное, и не при чем, – произнес Жаров, правда, его слова прозвучали фальшиво.

– Я уверена, что это сделал он, – прошипела Анна Трофимовна. – И я уверена, что он не останется безнаказанным.

Дверь клацнула. Внутри квартиры послышалось шарканье старушечьих шагов. Тихо мяукнула кошка.

Жаров сбежал на улицу Блюхера, поймал машину и домчался до редакции.

Что за дурацкая идея иметь в баре представительское виски? Все это виски порой приходится представлять ему самому.

* * *

Жаров проснулся на своем неизменном кожаном диване, под неизменной солдатской шинелью. Первое, что он увидел, сфокусировав взгляд, была, из тумана набирающая резкость и массу, ополовиненная пузатая бутылка. Жаров застонал.

Поднявшись, он сделал несколько нетвердых шагов к столу, взял бутылку и, держа ее на отлете, словно собираясь вышвырнуть в открытую форточку, донес до холодильника, где и похоронил, надеясь, что весьма надолго. По пути, между прочим, ткнул в кнопку компьютера. Пока умывался и чистил зубы, агрегат, ворча внутри своим подвижным железом, настроился на ровно гудящую бодрость.

Жаров утвердился в кресле. Был четверг, второй, назначенный самому себе выходной: у всех нормальных людей – рабочий день. Время – девять пятнадцать.

Жаров нашел недавнее электронное письмо от одного парня по имени Григорий и бегло перечитал его. В письме рассказывалась ужасная история о том, как он, Григорий, будучи на отдыхе со своей подругой, посетил Троекуровский пустырь, где в два часа ночи на них напало отвратительное чудовище. Письмо, вероятно, претендовало на роль газетной заметки, а сам Григорий – на собкора «Курьера». Ну-ну. Канцелярский язык вкупе с орфографическими ошибками, пожалуй, навсегда, закрывал ему путь в большую журналистику.

Телефон, оставленный автором, был рабочий: судя по первым двум цифрам, офис располагался где-то рядом, в центре. Жаров набрал номер и сразу напал на самого Григория. Тут же выяснилось, что девушка, которая в два часа ночи прогуливалась с ним на пустыре, сидит в этой же комнате, занимаясь каким-то там дизайном. Жаров договорился о встрече в клубе на Чехова, бывшей советской пельменной, через полчаса. Похоже, начальство молодых людей не слишком следило за их присутствием на рабочих местах.

Войдя в шикарный клуб-пельменную, Жаров сразу увидел парочку, узнав ее по тому признаку, что в помещении больше никого не было. Они сидели за пустым столиком, вероятно, рассчитывая, что маститый журналист сам закажет им чего-нибудь. Правильно рассчитывали.

– Я Гриша, – просто сказал парень. – А это – Светлана.

Оба были чрезвычайно юными, наверное, закончили школу только в прошлом году. Жаров справился насчет их пристрастий и вскоре на столе возрос довольно обильный завтрак на троих.

Оказалось, что едва парочка устроилась и приступила к пикнику, как над кустарником, где-то рядом с полной луной безмолвно поднялась ужасная голова. Оба уже были наслышаны о Пустырнике, посмеивались над самим фактом его существования и, можно сказать, были готовы к этой встрече. Парень был даже не прочь сразиться с чудовищем: он любил фэнтезийные романы и, уже выпив немного вина, чувствовал в себе волшебную силу их героев. Однако Светлана, увидев чудовище, дико перепугалась, завизжала и бросилась наутек. Грише ничего не оставалось делать, как последовать за ней: не оставлять же подругу одну в темноте!

Самым страшным было то, что от Пустырника исходило какое-то сияние, вроде нимба, какой бывает у святых: в ночь полнолуния его лик был сравним по яркости с самой луной…

– Я, между прочим, туда вернулся наутро… – сказал Гриша, прожевывая кусок буженины. – Мы ж впопыхах все оставили: и вино, и закусь, и вещи кое-какие…

– Какие вещи?

Гриша исподтишка глянул на свою девушку, чье лицо мгновенно залила краска.

– Куртка там была, – сказал Гриша. – Мой пуховик. Надо было постелить…

Девушка уж совсем засмущалась, еще ниже опустив голову. Строгая какая-то девушка, несовременная… Жаров подумал: ну и всыплет же она своему парню, когда они останутся вдвоем. Впрочем, хорошие из них получатся муж да жена.

– Все утащил Пустырник, – с грустью добавил парень.

– Думаю, – сказал Жаров, – что вино, еду и вещи забрали бомжи. – Зачем это чудовищу с пустыря? Что был за пуховик?

– Синий, с белой полосой на груди, – вдруг подала голос девушка, впервые вступив в разговор. – Дорогой, он его по дешевке купил.

* * *

Жаров угрюмо смотрел на огонь в прорези ржавой бочки, чувствуя, что Слива и Кукуруза, стоя с обеих сторон, смотрят сейчас на него.

– Вот что, – строго сказал он, указав не глядя на Сливин живот. – Вино и еду, конечно, теперь известно, где искать, а вот пуховик верните. Если не пропили еще.

– Вот что, – передразнил его Слива. – Этот Пустырник как раз и охотится тут за одеждой и едой. Пугает людей, те сваливают, а он и собирает, что остается.

– Никакой он не Пустырник, – подала голос Кукуруза, – а самый обыкновенный человек.

– Стоп! – Жаров поднял палец. – Ты считать умеешь? Сколько у него рук и ног?

Женщина с удивлением посмотрела на него, и на миг над ее толстыми щеками, в расширенных глазах мелькнула былая красота.

– Две руки, – без улыбки сказала она и добавила: – Две ноги.

– Есть очевидец, который утверждает обратное, – смутился Жаров. – То есть, не в смысле обратное… – он вдруг почувствовал себя полным идиотом перед этими людьми. – А то, что у Пустырника… Что он больше похож на паука. И зачем пауку человеческий пуховик – дырки, что ли в боках прорежет?

– Думаю, у этого очевидца двоится в глазах от одеколона.

– Или троится! – сказала, наконец, улыбнувшись, Кукуруза, и Жаров окончательно убедился в том, что некогда это была очень красивая девушка.

Что за жизнь! – с тоской думал он, поднимаясь по склону пустыря. – Если мужчина доходит до синевы лет за пять-семь каждодневной пьянки, то женщине хватает года два-три.

Он немного знал биографию Кукурузы: мать умерла, она осталась одна, любовник пил, водил на квартиру друзей, затем обманул ее, посулив выгодно продать жилье, но после сбежал с деньгами. Девушка пошла по рукам, по разным бомжарням, пока не оказалась, наконец, на улице. Именно потому, что тело и лицо ее стали уже такими, что даже теплых бомжарен недостойны…

Жаров вошел во двор Лидочкиного дома, поднялся по наружной лестнице. Что-то привлекло его внимание в углу наклонной площадки, бывшей когда-то садом, у самой стены – нечто, чего вчера еще не было. Жаров задержался, облокотясь на перила. Это был свежая, тщательно сформированная пирамидка из глины и камней. Жаров догадался: здесь соседские дети похоронили Пушистика.

Лидочку он видеть не хотел, да и вряд ли она могла быть дома, если, конечно, у нее сегодня не ночное дежурство. Все, что ему было нужно – это еще раз поговорить с Карасиком. Все описания Пустырника, собранные журналистом, были туманны и противоречивы, лишь только этот маленький человечек высказался вполне конкретно, детально и образно. Это как раз и давало повод заподозрить его во лжи.

* * *

Жаров поднялся по лестнице на последний этаж и постучал в дверь квартиры номер шесть, но ответа не было. Жаров прислушался: за дверью стояла глубокая тишина, словно там покоился труп. Недолго поколебавшись, он распахнул дверь и вошел.

Перед ним была чугунная винтовая лестница, Жаров поднялся по ней, оказавшись в маленькой прихожей. Двери в комнату и кухню были распахнуты.

Окинув это поднебесное логово взглядом, он убедился, что оно пусто. Только сейчас Жаров понял, что прежде башня служила бельведером, где хозяева пили чай теплыми дореволюционными вечерами… То была просто крыша на колоннах с арками, куда уже при советской власти вписали окна, а проемы заложили кирпичом через один. Башня делилась деревянной перегородкой надвое, образуя полукруглую комнату, причем одна половинка делилась еще на два прямоугольных сектора: прихожую, куда вела винтовая лестница, и кухню. В прихожей, в свою очередь, был выгорожен крошечный кривой треугольник под туалет.

Ага, вот он где! – подумал Жаров и громко сказал закрытой двери:

– Эй, хозяин!

Но в туалете также стояла мертвая тишина.

Жаров дернул дверь – пусто. Он с любопытством осмотрел закуток, служивший одновременно и кладовой: в углы неумелой рукой вставлены кособокие полки. Фанерные стены голые, а вот на кирпичной, вогнутой стене, что исторически принадлежала башне, висят инструменты, мотки проволоки и веревки… Сидеть в таком помещении, по-видимому, весьма неудобно: коленки должны упираться в стену. Унитаз особый, маленький: такие Жаров видел в детском саду, откуда, наверное, и утащил его карлик.

Что-то засело у Жарова в глазах, что-то тревожило его… Он перешел в кухню, затем – в комнату.

Со стороны башенки дом прирос к холму, окно кухни выходило на склон, в темноте угадывались прутья метельника: в мае, когда метельник цветет, из окна должен исходить ровный желтый свет. Жаров подумал: а не купить ли у этого бедолаги квартиру? Редакция в башне… Знаменитая башня «Крымского криминального курьера»… Нет, никто сюда не полезет, особенно рекламодатели. Правда, в этой башне, если сломать перегородки, было бы приятно сидеть вечером с какой-нибудь женщиной… Отсюда открывался великолепный вил на город, мол и маяк, в порту стояло крупное иностранное судно – издали трудно было его узнать: то ли «А», то ли «Б».

Вся обстановка комнаты была маленькой, как и унитаз: маленький стол и маленькие стулья, детская железная кровать… Вдруг Жаров понял, что зацепило его минуту назад. Он вернулся в туалет и снял со стены моток веревки. Один ее край был завязан, чтобы не распушилась – так веревки продают в магазине. Другой был обрезан. Точно такая же веревка, на какой повесили кота.

Жаров достал обрезок, который вчера засунул в карман, приложил его конец к веревке карлика. Без всякого сомнения, один кусок отрезали от другого.

Выходит, Карасик морочил ему голову, врал, и довольно умело. Если же он врал о Пушистике, то, возможно, врал и о Пустырнике с его паукообразностью. И, вполне возможно, что если Пустырник – это всего лишь переодетый человек, то другой кандидатуры на эту роль, нежели сам Карасик, не подобрать.

В самом деле – зачем он сидит на крыше? Высматривает жертвы. Видит парочку, ищущую уединения на пустыре. Надевает маскарад Пустырника и отправляется на свою уникальную работу, придуманную им самим.

Впрочем, сомнительно. Этот гипотетический Пустырник, каким бы страшным он ни был, все равно остается карликом. Почему люди его пугаются?

Полукруглая комната имела два острых угла, образованных перегородкой. В одном углу, завернутые в старый ковер, стояли, как он подумал, лыжи, в другом – сложена груда каких-то плотно завязанных пакетов, огромных, в каких собирают производственный мусор. Жарову пришла мысль покопаться в них, да и вообще – провести несанкционированный обыск в квартире Карасика.

Почему он этого не сделал? Может быть, ему помешали природные этические принципы или просто отвращение к грязным вещам… Так или иначе, впоследствии ему пришлось жалеть об этом, ибо решение находилось рядом, в этих черных мусорных пакетах, в этом длинном свертке, что стоял в углу. Более, того, он бы смог предотвратить трагедию, которая была уже совсем близко…

Жаров поехал в управление. Лейтенант Клюев сидел за компьютером и увлеченно во что-то играл. Жаров поинтересовался, не было ли за последнее время сигналов о пропаже какого-то экзотического животного и получил отрицательный ответ.

– Зачем тебе это? – спросил Клюев.

– Да так, ерунда, – неопределенно пробурчал Жаров и вышел.

Действительно, ерунда, – думал он, направляясь в редакцию. – Карлик, живущий в башне, повесил кота соседки, до смерти ее напугал. За это бьют морду. Правда, бить карлика как-то неэтично… Кто-то, возможно сам карлик, бегает по пустырю и пугает пьяные парочки. Мелкое хулиганство. Когда-нибудь его просто поймают и отшлепают. Лидочка выходит замуж или думает, что выходит. Пожелаем ей счастья…

Все было, вроде, расставлено и, в то же время, развивалось как-то не так…

Трагедия произошла на следующее утро. В девять часов позвонил следователь Пилипенко и без предисловий предложил Жарову немедленно присоединиться к бригаде.

– В чем дело?

– Убийство. Очень странное и жестокое.

– Где? – спросил Жаров и тут же подумал, что уже знает ответ.

– На Троекуровском пустыре.

* * *

Труп лежал метрах в ста от Лидочкиного дома, на самом краю пустыря, у посадки кустарника. Человек уткнулся лицом в землю, но Жаров сразу узнал его: это был карлик. Вот почему вчера он не застал его: по состоянию трупного окоченения эксперт Минин определил время смерти – более двадцати часов.

Одежда Карасика была изодрана, в дырах зияли маленькие кровавые ранки, красные, словно кричащие рты. По первому впечатлению, его насмерть закусало какое-то животное.

– Может быть, стая бродячих собак? – предположил Минин.

– Собаки? Ты точно уверен, что собаки? – спросил Пилипенко.

– А кто же, – съязвил Клюев, – коты?

– А может быть… – проговорил Жаров. – Пустырник все же существует?

Пилипенко мрачно посмотрел на него. Минин в задумчивости потирал ладонями:

– Это и вправду могут быть коты. Точно я выясню только в лаборатории.

– Те самые коты, которые живут у старушки в этом доме? – проговорил Пилипенко, оглянувшись на мрачное здание с башенкой.

Еще в машине Жаров рассказал все, что уже знал сам – и о повешенном Пушистике, и о веревке Карасика.

– Со старушкой я тоже поговорю, – сказал следователь, – но сначала надо осмотреть комнату погибшего.

Клюев и Минин уехали вслед за труповозкой, Пилипенко и Жаров поднялись по каменной лестнице в дом.

– Как они тут живут? – пробурчал Пилипенко. – В этом кошачьем запахе… Правильно, что не вызвали собаку: она бы тут все равно ничего не унюхала.

Он с брезгливым вниманием осматривал обшарпанные стены, вдруг остановился перед дверью кладовой на площадке второго этажа и открыл ее.

– Эта ниша тут, похоже, еще с дореволюционных времен. Интересно, для чего ее использовали прежние хозяева?

– Кладовая, – сказал Жаров.

– Это сейчас она кладовая… Ага, понятно! Если на первом этаже жила прислуга и располагалась кухня… Это просто шкаф для одежды, вот оно что такое. Интересно…

Пилипенко присел на корточки.

– Что ты там увидел?

– Пыль на полу.

По некоторым, одному ему известным признакам, Жаров понял, что его друг увидел не только пыль…

Наконец, они поднялись на последний этаж и вошли в квартиру-башенку.

* * *

Жаров видел то же, то и вчера – он был последним гостем в жилище мертвеца… Пилипенко сразу шагнул в угол, где громоздились пакеты, развернул их один за другим и рассмотрел содержимое.

Это была одежда, мужская и женская, нижнее белье – колготки и трусики, две пары старых джинсов, какие-то аккуратно сложенные скатерти… Казалось, покойный Карасик промышлял тем, что лазил по пустырю, по свалке, собирал, стирал и латал то, что можно как-то продать… Нет, не этим он промышлял! – вдруг догадался Жаров, и внезапно понял все, поскольку Пилипенко извлек на свет широкую, круглую, из тех, что в последние годы продавались для развлечения в Хеллуин – маску.

Вслед за маской показался и остальной наряд Пустырника – пузатый, набитый поролоном балахон, который, наряду с обычными рукавами, имел еще две пришитые дополнительные руки с пластмассовыми растопыренными клешнями.

– Паукообразный, значит, – пробурчал Пилипенко.

И тут Жарова осенило. Он шагнул в другой угол комнаты и расчехлил «лыжи». Это было ни что иное, как цирковые ходули.

– Он ведь раньше служил в цирке, мне говорили, – проговорил Жаров.

– Дослужился, – сказал Пилипенко, держа кошмарную маску на вытянутой руке.

Казалось, он смотрится в эту маску, как в зеркало: его собственное лицо настолько было искажено отвращением, что он и сам напоминал какого-то круглоглазого урода в своих темных очках а-ля Леннон. Жаров достал из кармана фотоаппарат и щелкнул следователя с трофеем в руках.

Все стало кристально ясным: Карасик сидел на крыше, откуда ему было видно то, что происходит на пустыре. Он видел, куда направилась очередная парочка и выступал на свой промысел.

Жаров выглянул из окна кухни. Так и есть. Здесь, выше по склону, из башенки можно было спокойно спрыгнуть на склон и через заросли метельника спуститься к пустырю. Более того: былая ясно видна протоптанная Карасиком тропа…

– Все это понятно, – сказал Пилипенко, выслушав соображения Жарова. – Только вот в чем вопрос. Кто убил Карасика и почему? И главное – как?

– Ну как – как? – сказал Жаров. – Просто коты отомстили за своего собрата!

– Этого не может быть, – сказал Пилипенко, зевнув.

* * *

Известие о гибели соседа лишило Анну Трофимовну дара речи. Казалось, она была чем-то сильно напугана.

– Что с вами, Анна Трофимовна? – спросил Жаров. – Вам очень жалко этого человека, да?

– Нет, – сдавленным шепотом ответила старушка.

Пилипенко стоял у стены, скрестив руки на груди, молча разглядывая старинный камин, ставший вчера местом успокоения несчастного Пушистика. Анна Трофимовна пожевала губами, затем вдруг усмехнулась чему-то…

– Так ему и надо, – вдруг заявила она.

Пилипенко обернулся.

– Вы рады смерти человека только за то, что он лишил жизни вашего кота?

– Кто так поступает, тот сам нелюдь! – отрезала старушка.

– За подобные проступки законом предусматриваются более мягкие наказания, нежели смертная казнь. Например, штраф. За злостное, систематическое издевательство над животными человека можно осудить условно. За хулиганские действия – отправить подметать улицы на десять суток.

– Этот человек был ненавистен мне, и я ничуть не жалею о том, что его убили.

– Это был несчастный случай, – сказал Жаров. – На Карасика напал какой-то странный зверь.

– Или множество отнюдь не странных зверей, – задумчиво проговорил Пилипенко, бросив взгляд на диван, где возлежали, свернувшись, три разномастных котика. – Сколько у вас котов, Анна Трофимовна?

– С Пушистиком было тринадцать. Они живут в той комнате. Но мои зверушки тут не при чем. Впрочем… Если и при чем, то что? Не будете же вы предавать суду котов?

– Трудно представить, что они организовали стаю и расправились с убийцей своего собрата, – сказал Пилипенко.

– Не просто собрата, – возразила Анна Трофимовна. – Пушистик был их вожаком, можно сказать – кошачьим царем.

Тут только Жаров заметил, что старушка держит в руках какую-то старинную книгу. Произнеся последние слова, она потрясла ею в воздухе.

«Магия Кошачьего Царя,» – значилось золотыми буквами на выцветшей обложке.

Через час, когда Жаров уже сидел в редакции и занимался с очередным номером «Курьера», ему позвонил из управления Пилипенко.

– Минин произвел вскрытие, – сообщил он. – Похоже, что его и вправду искусали коты. На всем теле следы именно кошачьих челюстей.

– То есть как? – удивился Жаров. – Напали на взрослого человека коты, двенадцать, словно группа присяжных, и закусали его до смерти? И он не смог сопротивляться?

– Если он был в сознании. Дело в том, что один укус пришелся как раз на сонную артерию, и он был смертельным.

– Самый первый укус…

– Возможно. В любом случае, завтра же я прекращу это безобразие. Уже связался с бригадой очистки. Всех этих котов необходимо изъять.

– Я поеду с вами, – сказал Жаров.

– Оно тебе надо? Впрочем, как хочешь, – на этом Пилипенко прервал разговор.

Жаров точно знал, чего ему надо. Не говоря о том, что Лидочка завтра была выходная… Снимок, отражающий ловлю котов ребятами из очистки, украсил бы первую полосу газеты, наряду с портретом следователя, примеряющего маску пустырника. Впрочем, истории с котами и с Пустырником никак не были связаны и тянули на две отдельных статьи.

В самом деле… Карасик работал чудовищем на пустыре. Это одно. Карасик повесил Пушистика – это другое. Карасика за это загрызли коты. Это уже никуда не годилось. «Магия Кошачьего Царя…» – вспомнил Жаров. – Вот где решение. Вот почему старушка так странно вела себя… Допустим, существует какой-то нетрадиционный, действительно магический способ организовать животных в стаю. И старушка это колдовство применила. Узнав о том, что магия сработала и ее коты действительно убили Карасика, Анна Трофимовна насмерть перепугалась.

Правда, чтобы принять такую мысль, надо окончательно поверить в то, что колдовство в принципе возможно… Но разве может существовать столько книг на пустом месте? Соображая насчет чего-то потустороннего, Жаров исходил из того, что уже тысячелетия люди упорно верят в волшебство. Может быть, эта самая вера каким-то образом действительно материализуется?

На ночь Жаров поставил аккумуляторы своей цифровой камеры на зарядку и, засыпая, все думал о колдовстве и прочей чертовщине, постоянно задавая себе вопрос: а верит ли он сам во все это? Однако то, что принесла наутро реальность, было гораздо причудливее любой фантазии, и фотографировать пришлось не подвиги бригады очистки, а совсем другое…

* * *

Машина из очистки прибыла на несколько минут раньше, нежели Пилипенко и Жаров на милицейском «Жигуленке». Двое здоровых узколобых парней в специальных комбинезонах с прочными пластиковыми мешками по бокам грелись на весеннем солнышке подле своей «Газели». Машина была выкрашена в темно-зеленый цвет и оборудована под передвижную тюрьму для животных. Все четверо молча поднялись по лестнице и позвонили у дверей третьей квартиры.

Вышла запанная, простоволосая Лидочка. Улыбнувшись было Жарову, насторожилась, увидев незнакомых людей.

– Решением администрации города, – торжественно объявил Жаров, – эта квартира подлежит принудительной очистке от расплодившихся животных.

– Шутишь? – удивилась Лидочка.

– Есть документы.

Пилипенко молча достал и протянул девушке официальный ордер. Мельком его проглядев, Лидочка произнесла торжествующим шепотом:

– Ура!

Жаров постучался в дверь Анны Трофимовны. Никто не ответил. Жаров прислушался. За дверью раздалось мяуканье.

– Ну, хорошо, – сказал он. – Возможно, старушка еще спит. Не станем ее будить. Займемся котами, которые в другой комнате.

– Это пожалуйста! – весело ответила Лидочка и распахнула соседнюю дверь. Нахмурилась: – Странно. Тут никого нет.

– Наверное, они все там, – сказал один из парней очистки. – Я нюхом чую.

Действительно, в комнате старушки продолжалось многоголосое мяуканье, урчанье… Вот послышался мягкий шлепок: это какая-то кошка спрыгнула на пол с высоты. Жаров постучал в дверь более решительно. Нет ответа, лишь усилились кошачьи голоса. Дернул дверь – заперта изнутри.

– Запах знакомый, – пробурчал Пилипенко. – Ага, валерьянка! Она что, устраивает своим котам массовые попойки?

– Ни разу не замечала, – произнесла Лидочка, потянув носом. – И вправду, пахнет валерьянкой, будто флакон разбили.

– Анна Трофимовна, откройте, – громко сказал Жаров, забарабанив в дверь.

– Что будем делать? – спросил парень из очистки. – Ломать?

– Подожди, – сказал Пилипенко. – Это первый этаж. Сначала заглянем в окно.

Пилипенко и Жаров спустились во двор. Из-за высокого цоколя просто так добраться до окна было нельзя.

– Давай, как в восьмом классе, в медицинском общежитии, – сказал Пилипенко, сцепив ладони внизу живота.

Жаров сразу понял, о чем речь и почувствовал, что краснеет от собственного воспоминания. Он снял ботинки и наступил на ладони друга, затем перешагнул на его плечи. То, что он увидел в окне, заставило его содрогнуться.

В нескольких сухих и точных фразах Жаров обрисовал картину следователю. Старушка лежала на полу, со всех сторон ее тело облепили коты, казалось, они просто поедают ее.

– Ты можешь открыть окно? – поинтересовался Пилипенко.

– Попробую.

Окно было притворено, но не заперто. Жаров легко распахнул створки и перекинул ногу через подоконник. Увидев его, коты бросились врассыпную. Тело старушки, теперь открытое, было сплошь в мелких укусах – точно, как труп Карасика. Поскольку она была в одной ночной рубашке, эти многочисленные раны еще пуще бросались в глаза. Не было никакого сомнения: хозяйку убили ее коты.

Жаров перегнулся через подоконник, принял у друга свои ботинки и натянул их. Затем обошел мертвую старушку и открыл дверь. Узколобые ребята из очистки сделали свое дело быстро и качественно: не обращая внимания на труп, отловили котов и набили ими свои мешки, став от этого значительно толще.

– Что вы с ними сделаете? – поинтересовался Пилипенко.

– Известно, что, – сказал один из парней, проведя ребром ладонью по горлу.

– Не надо! – строго сказал Пилипенко. – Думаю, что до конца расследования животные должны остаться целыми. Вот что. Отвезите их в собачий питомник. Найдите там Ярцева, кинолога. Пусть устроит котов в свободную клетку.

* * *

В комнате стоял крепкий запах валерьянки. При беглом осмотре в углу была обнаружена большая миска с какой-то кашицей, откуда, вероятно, хлебали коты. Жаров обратил внимание на книгу, что лежала на столе раскрытой, ту самую, что вчера старушка держала в руках.

Это был явно какой-то рецепт: пять крупных роз, отварной рис, валерьянка… Нет никакого сомнения, что содержимое миски приготовлено именно по этому рецепту. Жаров перевернул страницу назад.

«…чтобы формула Кошачьего Царя сработала исчерпывающе, вы должны не только правильно приготовить снадобье, но и произнести заклинание. Вот оно…»

Жаров пропустил несколько строк изысканной тюркской абракадабры.

«Нет сомнения в том, что ваши пушистые друзья проглотят эту, казалось бы, несъедобную смесь, ибо в довершении вы добавите к прочим ее составным частям в щедром количестве корень валерианы…»

Жаров подозвал к столу Пилипенку и показал ему книгу. Тот молча прочитал страницу, перевернул, прочитал следующую.

– Значит, магия Кошачьего Царя – это реальность, – сказал Жаров, кивнув на тело старушки, распростертое на полу.

– Самая что ни на есть реальность! – послышался с порога голос Лидочки.

– Что вы имеете в виду? – спросил Пилипенко.

– То, что тетя грозилась натравить на меня своих котов. И последний раз – именно вчера вечером.

– Получается, что старушка пустила в ход магию, но коты, вместо того, чтобы накинуться на племянницу, загрызли ее саму? – проговорил Жаров.

– Я уже говорил, что такого не может быть, – раздражено ответил Пилипенко.

– Но в комнате никого не было, кроме жертвы и ее котов!

– Окно было незаперто.

– Это значит, – сообразил Жаров, – что животное, которое расправилось с Карасиком, проникло с пустыря в комнату старушки через окно? Но какое это может быть животное, если Карасика, по данным экспертизы, убили именно коты? И значит, окно тут вовсе не при чем.