Текст книги "Зеленая кнопка"

Глава шестая
Командир взвода старший лейтенант Жеребякин

По взгляду эмира я понял, что сильно смущаю его. Разговор двух людей, переживших такое, разумеется, не предназначен для чужих ушей. Даже по телефону он всегда происходит скорее на уровне чувств, а не слов, которые тут бывают почти бесполезны.

Я отошел к выходу из грота, приложил ухо к пологу и прислушался. Бандиты лениво и неспешно болтали о чем-то на незнакомом мне языке, постоянно посмеивались. Настроение у них явно было приподнятое. Они ни сном, ни духом не могли себе представить, что произошло по другую сторону полога.

Однако вернуться к импровизированному столу я не спешил. Присел на корточки и попытался выглянуть из-под полога, посмотреть, что там делают бандиты. Но одеяла, сшитые одно с другим, ложились на камни примерно на полметра дальше входа. Высовываться из-под них было бы вредно не только для моего здоровья, но и жизни как таковой. Ничего рассмотреть мне не удалось.

Только после этого я оглянулся и увидел, что эмир стоит в растерянности, с рассеянным взглядом, и держит в опущенной руке мой смартфона. Разговор с отцом, видимо, был завершен. У меня сложилось впечатление, что в нем что-то пошло не так…

Я вернулся к столу.

Дадашев положил трубку на карту, посмотрел на меня, на ствол моего автомата, потом на тела Османа и Сиражутдина. Одно с неровно перерезанным, словно разорванным горлом, из которого стекла большущая лужа крови, валялось на столе. Второе, с простреленной головой, лежало на полу. Но эмира беспокоило что-то другое. Я видел это по его глазам.

– Что случилось? – спросил я настороженно.

– Твоего отца только что сбила машина. Не знаю, жив он или нет. Мне сообщил об этом водитель, совершивший наезд. Он, оказывается, сосед. Этот человек сильно испуган, но сориентировался в ситуации, вызвал «Скорую помощь», попросил сообщить в ГАИ. Однако, старлей, я должен тебе еще кое-что сказать… Самое главное…

Я эмира не слышал. Я представил себе тело отца рядом со стареньким велосипедом, исковерканным автомобильными колесами где-то там, на дороге, ведущей к дому. Может быть, даже совсем рядом с ним, в каких-нибудь двадцати метрах от калитки. Воображение у меня всегда, с самого раннего детства отличалось буйностью. Потому такая вот картина появилась у меня в голове легко, без всякой натуги. Конечно же, мне было больно ее видеть.

Я сам дважды ловил пули и умел переносить боль. После одного из ранений я даже поле боя не покинул, продолжал командовать взводом. Но собственная боль бьет далеко не так сильно, как эта, подступившая ко мне… Я буквально чувствовал то, что должен был сейчас ощущать мой отец, если он после ДТП остался жив.

Эмир еще говорил что-то, но замолчал, когда увидел, что я его не слушаю. Я же был в полной прострации и пришел в себя только после того, как увидел на столе свой планшетник и красные точки на мониторе. Ответственность за своих бойцов вернула меня к жизни.

А тут и телефон зазвонил. На экране высветился незнакомый номер.

– Старший лейтенант Жеребякин, слушаю вас.

– Здравствуй, старлей. Майор Юрьев беспокоит из следственного отдела управления ФСБ городского округа Горячий Ключ.

– Слушаю вас, товарищ майор, – этим серьезным низким голосом я был полностью возвращен в реальность.

– Нам твой номер жена твоя предоставила. Они тут вдвоем с сыном повязали бандита, который вломился в квартиру. Сказала, что по твоей наводке его встретили и ты просил нас позвонить тебе.

– Так точно, товарищ майор. Этот Ибрагим жив, надеюсь?

– Жив. На полу, как червяк, извивается, связанный бельевой веревкой. Не верит, что с ним женщина и подросток справились. Он себя, видимо, сильно «крутым» считал. Но они его сделали. Твоя школа, старлей?

– В определенной, весьма ограниченной степени. Антон, мой пасынок, чемпион России по армейскому рукопашному бою среди молодежи, победитель нескольких турниров среди взрослых. Мать его тренирует. Иногда и я что-то ему передаю из своего арсенала.

– Ибрагим Лачинов – судя по документам, его так зовут – пока давать показания не в состоянии. Я, кстати, проверил уже, в розыске он не числится. Ему Лариса Михайловна какую-то точку за ключицей придавила. Она говорит, что это очень больно, даже мучительно. Но минут через десять клиент придет в себя, и тогда мы сможем приступить к допросу. Ты, старлей, хотел нам что-то подсказать?

– Так точно, товарищ майор. Хотел дать направление для допроса. Ибрагим был завербован в Сирии майором американской военной разведки Османом. Это то ли имя, то ли кличка. Осел в Краснодаре. Я подозреваю, что он там не единственный наемник этого Османа. Боевые группы, как правило, состоят из нескольких бандитов, минимум из трех человек. Попросите Ларису Михайловну, она вам покажет точку, на которую можно нажать, чтобы повысить разговорчивость Ибрагима, научит вызывать кратковременный болевой шок, еще что-то подскажет, если вам понадобится. Моя жена – большой специалист по акупунктуре. Это может и на будущее сгодиться.

– Спасибо за сообщение. Но развязывать языки мы умеем. Для этого обычно хватает одного укола в вену. Благодарю, старлей, за данные о банде Османа. Надеюсь, какая-то информация есть в УФСБ Дагестана. Мы пошлем туда официальный запрос.

– Конечно, товарищ майор. Персона Османа обязательно заинтересует следственное управление. Только с нами обычно работает бригада следственного комитета…

– Нам не трудно и им запрос отправить. Я вижу, кстати, как Ибрагим через боль старается прислушаться. Он имя Османа услышал. Значит, ему есть что сказать. Вот сейчас мы его и спросим… У тебя все?

– Все, товарищ майор. Конец связи…

– Конец связи, старлей…

Я положил смартфон на стол, туда же, где он лежал, и строго посмотрел на эмира Дадашева. Али Илдарович, как я понял, ждал моих пояснений.

– Кончился Ибрагим, – заявил я. – Весь вышел. Связанный бельевой веревкой, как червяк, по полу извивается и стонет. Ему моя жена на болевую точку нажала – десять минут нестерпимых мучений обеспечила. Потом он очухается и начнет давать показания. В квартиру уже следаки из ФСБ приехали. Будут его допрашивать, когда говорить сможет. Поставят ему укол скополамина в вену, и все расскажет как миленький, всех назовет, кто с ним связан…

– Бедный Осман, – Али Илдарович посмотрел на безжизненное тело американского офицера. – Он рассчитывал, что если сам погибнет, то группа завершит его дело…

– Его черное дело… – поправил я, посмотрел на темную кровь, вытекшую из головы американца, хотел поинтересоваться, что за пакость задумал Осман, но не успел.

Снова зазвонил мой смартфон, лежавший на столе. Вибрация заставляла его сползать к краю. Он мог упасть на каменный пол и разбиться. Мне пришлось перехватить его.

На мониторе светился номер отца. Сам он, как я понимал, звонить был не в состоянии. Но тот человек, который делал это, мог дать мне хоть какие-то сведения о нем.

– Старший лейтенант Жеребякин. Слушаю вас, – ответил я привычно, хотя и с долей грусти в голосе.

– Капитан Ивченко, инспектор дорожно-патрульной службы ГИБДД Вологодской области, – услышал я встречное представление. – Товарищ старший лейтенант, вы последним разговаривали с Иваном Владимировичем Жеребякиным. Это ваш родственник, как я понимаю? Вряд ли однофамилец, да?

– Так точно. Это мой отец. Только разговаривал с ним не я, а подполковник в отставке Дадашев. Виновник аварии и сообщил ему, что случилось. Можете об этом не рассказывать. Что с отцом, он жив?

– Его как раз сейчас загружают в машину «Скорой помощи». Фельдшерица сказала, что он получил множественные переломы и ушибы. Вероятно, сильное сотрясение мозга. За больным нужен постоянный уход. Даже в районной больнице санитарок не хватает. Вы не могли бы срочно к отцу приехать? – в голосе капитана слышалось откровенное сочувствие, по крайней мере, не было того делового равнодушия, что постоянно проявляют привычные ко всему инспекторы ДПС на дорогах.

Я пару раз сталкивался с авариями и наблюдал их поведение воочию. С одной стороны, неравнодушие к моему случаю было приятно, с другой – разговор даже слегка злил меня. Хотя бы потому, что капитан, отлично знающий порядки в сельских больницах, к этому безобразию относился равнодушно. Это сильно контрастировало с сочувствием, выражаемым им по поводу беды, приключившейся с моим отцом, и резало слух.

– Товарищ капитан, я в данное время нахожусь в служебной командировке на Северном Кавказе. В настоящий момент мой взвод ведет боевые действия. Приехать я, естественно, никак не смогу. Но можно же что-то сделать для моего отца. Есть же у вас областная больница для ветеранов военных конфликтов. В каждом областном центре такая имеется.

– А ваш отец – ветеран?

– Он воевал в Афганистане, имеет два ордена Красной Звезды.

Такое сообщение мента, кажется, вдохновило.

– Это другой вопрос, – заявил он. – Сейчас я с фельдшерицей поговорю. Отправим «Скорую» сразу в Вологду. И я на служебной машине поеду в качестве сопровождения. Не отключайтесь от связи, товарищ старший лейтенант. Я на минутку…

Видимо, на капитана произвели впечатление как боевые награды отца, так и тот факт, что я прямо сейчас находился на Северном Кавказе и участвовал в боевых действиях. Все это вместе вызвало у него уважение к нам.

«Минутка» растянулась на добрых и полновесных три.

Потом капитан соизволил возобновить разговор:

– Товарищ старший лейтенант, тут такая история… Фельдшерица, которая на «Скорой» приехала, говорит, что в больнице для ветеранов нет травматологического отделения в стационаре. Я настоял, чтобы вашего отца отвезли в областную. Фельдшерица сейчас туда звонит, предупреждает, чтобы приготовились к встрече. Там травматология есть, это я точно знаю – уже многих пострадавших в авариях туда отправлял. А больница для ветеранов располагается на той же территории. После конкретного направленного лечения и перевести недолго.

– Спасибо, товарищ капитан. Если что-то не получится, позвоните мне еще раз. А я что-нибудь придумаю. Может, сумею жену отправить, чтобы за отцом присмотрела. А за маленькой дочкой старший брат проследит… Найдем выход. Прямо по этому номеру и звоните, я аппарат отключать не буду. Он всегда у меня под рукой.

Я положил смартфон на прежнее место, и он тут же снова зазвонил. На сей раз на мониторе высветился номер жены.

– Да, Лариса, мне уже сообщили, что ты с задачей справилась на «отлично».

– Да, майор Юрьев при мне тебе звонил. Я слышала, что он сказал.

– Как Антон?

– Он опробовал удар, который ты ему показал. Открытой ладонью снизу в челюсть. И сейчас очень этим счастлив. Этим ударом он сразу «отключил» Ибрагима. Тот был на голову выше и не мог поверить, что какой-то мальчишка в состоянии его свалить. Я приготовилась бить хай-кик, но не успела. Антон все закончил сам. Сначала он стоял так, что мешал мне нанести удар. А потом и сам врезал. Бил именно так, как ты его и учил, отвернувшись, на меня глядя.

– Все правильно. Что сейчас дома происходит?

– Все нормально. Ибрагима уже увезли. Он сильно шарахался, когда я руку подняла, чтобы дверь открыть, боялся, что я ему еще на какую-то точку надавлю. Этот фрукт обещал Юрьеву все рассказать, только просил «ведьму», меня то есть, к нему не подпускать. Можешь не волноваться. Как у тебя дела?

– У меня все в порядке. Сейчас вот захватил в плен местного эмира, который спас моего отца в Афгане, – проговорил я, посмотрел на Али Илдаровича и уловил удивление в его встречном взгляде, совершенно непонятное для меня.

Он что, не считает себя пленником? Может быть, думает, что теперь я совсем раскис и отпущу его на все четыре стороны?

– Есть только одна неприятность. Отец, когда разговаривал по телефону со своим спасителем, попал под машину. Его сейчас везут в областную больницу, в Вологду. Сама понимаешь, за ним потребуется уход. Ты не смогла бы взять это на себя?

– Конечно. Я постараюсь сегодня же уехать в Вологду. Даже думаю, что акупунктурой смогу ему помочь больше, чем врачи. Алену можно с Антоном оставить. Он уже взрослый, без проблем сумеет проследить за ней.

– Это на тот случай, если в областной больнице будет так же туго с санитарками, как в районной. А вообще твоя помощь специалиста по акупунктуре потребуется, когда отца выпишут.

– Можешь не сомневаться. Но у тебя правда все нормально?

– Так точно, товарищ командир, – сказал я. – Конец связи…

– Конец связи… – по-армейски ответила Лариса, но произнесла эти слова недовольно.

Она любила долгие разговоры. Я же, напротив, предпочитал быть кратким.

Отключившись от связи, я снова посмотрел на эмира и заявил:

– Вот и все, товарищ подполковник. Ваш Ибрагим полностью «сдулся». Он обещал следователю ФСБ рассказать все, что знает, а известно ему, судя по всему, немало. Взамен этот тип только просил не подпускать к нему близко мою жену, которую он посчитал ведьмой за ее умение вызывать сильнейшую боль одним нажатием пальца.

– Старлей, ты не слушал, что я тебе говорил про твоего отца…

– Может быть… Меня сообщение о ДТП словно по голове ударило. Так что вы говорили, товарищ подполковник?

– Такое редко случается, но, как видишь, все же произошло.

– Что случается-то? – не понял я и потому спросил даже довольно грубо.

– Я когда-то вынес с поля боя старшего сержанта Жеребякина. Вернее сказать, только приказал солдатам тащить его. Но это был не твой отец, а, видимо, однофамилец. Твоего отца выносил с поля боя другой майор Дадашев. В соседнем полку служил мой старший брат. Видимо, это он и был. Больше некому. Брат окончил Рязанское училище на год раньше меня. Надо же было такому случиться, что и у него, и у меня в подчинении был боец с фамилией Жеребякин, которого брату и мне пришлось выносить раненным с поля боя.

– А брат ваш сейчас жив? – спросил я.

Честно говоря, я почувствовал себя легче после признания, хотя сама ситуация только еще больше запуталась. Эти его слова не полностью, но в какой-то мере снимали с меня тяжелый груз, обязанность быть благодарным ему за спасение отца. Хотя действия брата эмира тоже, конечно, чего-то стоили. Даже при том, что брат за брата отвечать не должен, не обязан брать на себя вину, значит, и рассчитывать на благодарность. Но на счету Дадашева-младшего тоже есть спасенная жизнь старшего сержанта Жеребякина, моего однофамильца. Дело здесь вовсе не в родственных отношениях.

– Брат жив. Только наши пути давно разошлись, и сейчас я стал ему, скорее всего, врагом. Он уже на пенсии, а прежде, после того как с ВДВ расстался, возглавлял районный отдел полиции. Хотя тогда она, кажется, еще называлась милицией, я точно не помню. Да какая, впрочем, разница… Еще брат возглавлял отряд ополчения, которое встречало поход Басаева на Дагестан. Он хорошо повоевал. А если бы я оказался тогда там, то, скорее всего, встретил бы отряд Басаева с распростертыми объятиями. Это я честно говорю. В те времена у меня еще были твердые убеждения…

– А сейчас? – я спросил предельно жестко.

Разве что в этот раз я не добавил к своим словам удар кулаком, как того требует общеизвестная теория допроса языка, взятого в тылу противника. Но с Али Илдаровичем у меня складывались нестандартные отношения, где кулак не мог стать важным и конкретным аргументом.

– Сейчас у меня много сомнений. Мне приказали вернуться в Дагестан. Я сделал это, не бросил своих людей. Не собираюсь поступать так и сейчас. Хотя теперь я пленник и не имею возможности ничего предпринять. – Я чувствовал, что эмир не прикидывался, говорил честно. – Война в Сирии многое во мне перевернула. Я увидел, что власть всегда остается властью – что здесь, что там. Она существует только для себя, но не для людей. Но здесь власть, по крайней мере, не убивает граждан своего государства. Если она это иной раз и делает, то не в открытую, не демонстративно, а только чтобы устрашить других людей, сомневающихся в ее могуществе. Помимо этого, я думал, что здесь, как только мы вернемся, нам обрадуются, нас встретят, как героев. Однако командир малого джамаата, который я прислал сюда для благоустройства ущелья и набора пополнения, сумел привлечь в наши ряды только одного человека, бывшего уголовника и теперешнего пьяницу. Уважаемые люди пойти к нам не пожелали. Мы оказались никому не нужными здесь, у себя дома. Это для меня важно.

У меня в голове вертелся еще один вопрос: почему эмир Дадашев не напал на меня, когда я, погруженный в собственные мысли, совершенно не следил за ним, словно забыл о его существовании? Своими последними словами он уже частично ответил мне.

Однако при этом я понимал, что Дадашев, скорее всего, относится к своим моджахедам точно так же, как я к бойцам моего взвода, и не способен предать их. Вот в этом-то и состояла основная сложность в понимании и предсказании дальнейших действий эмира. С одной стороны, он с удовольствием, как мне казалось, отказался бы от своего звания, с другой – чувствовал ответственность за своих людей, с которыми много лет делил и кровь, и пот, и хлеб, и кров.

Я бы мог, пожалуй, протянуть Али Илдаровичу руку помощи, несмотря на ту ошибку, в которой он сознался, хотя имел полную возможность не делать этого. Но между нами лежала пропасть недавнего прошлого, совмещенного с настоящим. Я стоял на противоположной ее стороне.

– Али Илдарович, вы с братом как-то общаетесь?

– Однажды я позвонил ему оттуда, из Сирии, сказал, где нахожусь и что там делаю. Он не стал со мной разговаривать, просто трубку бросил.

– Но он же не предал вас, не позвонил в ФСБ или в полицию, не передал данные на вас?

– Этого я не знаю. Может быть… Он всегда был идейным человеком… Мы с ним в один год в КПСС вступили. Он по идейным соображениям, я, честно признаюсь, по карьерным. Брат и тогда был твердым в своих убеждениях человеком. Думаю, он и сейчас остался таким же, хотя теперь в головах у людей сидит другая идеология, если она вообще там есть. Но вот вопрос, который тебя, старлей, интересует… Предал меня брат или нет… Если предал… Тогда меня уже лишили бы и звания, и государственных наград. Может, официально так и произошло, а я этого просто не знаю. Власти могут сообщить мне об этом только после того, как ты, старлей, сдашь меня им. Если, конечно, сможешь… Но я же тебе не брат и вообще даже не друг. Я спас не твоего отца, а другого бойца с той же фамилией… Тебе запросто можно меня и сдать. Сделать это совсем не трудно…

Последняя фраза эмира меня насторожила. Она прозвучала с усмешкой храброго человека перед лицом опасности. Может быть, отставной подполковник решил попытаться оказать мне сопротивление. Но он напрасно надеется на это. Возраст и уровень подготовки у нас слишком сильно разнятся, чтобы получилось равное противостояние.

– Я прямо сейчас попробую узнать, сдал вас брат или нет… – пообещал я и взял в руки свой смартфон.

Мой шлем, через который я имел возможность связаться со штабом сводного отряда спецназа ГРУ, действующего на Северном Кавказе, остался там, где бандиты меня в плен захватили. Поэтому я набрал по памяти номер начальника штаба майора Помидорова.

Он ответил сразу, словно давно ждал моего звонка:

– Вот и ты, Василий Иванович, объявился. А мне тут уже жутких страстей про тебя твои бойцы понарассказывали. Что с тобой? Ты где? Главное, жив, а здоровье добавится… Докладывай!

– Времени в обрез, товарищ майор. Докладывать буду по возвращении. Мне сейчас нужны данные на одного человека. Это отставной подполковник ВДВ Дадашев Али Илдарович. Сможете сразу запрос сделать?

– Без проблем. А кто он?

– Еще не знаю… Возможно, мне придется с ним встретиться. Запросите, потом мне сообщите по телефону. За меня не переживайте. Я уже почти выкрутился и даже помог ФСБ захватить законспирированную группу террористов, осевшую в Краснодаре. Только одним телефонным звонком. Взвод продвигается на соединение со мной. Занимает ущелье. У меня все. Конец связи…

– Конец связи… – недовольно ответил начальник штаба и отключился от разговора.

Дадашев подошел ко мне ближе и глянул на монитор планшетника. Свой приказ, отправленный бойцам, я уже убрал с экрана. Эмир мог увидеть только карту ущелья, которое он и без того знал на отлично, и точки, передвигающиеся по нему. Этот аппарат в автоматическом режиме соединял две программы, накладывал на карту геолокационные данные любого бойца, самостоятельно связывался с каждым отдельным приемоиндикатором. Моего запроса планшетник не требовал.

– Сейчас твоим парням не сладко придется. И ты уже ничего сделать не успеешь…

Али Илдарович не смотрел на ту карту, где были отмечены засады или посты, не знаю уж точно, что именно. Он и без нее знал, где они выставлены. Сам планировал и людей посылал.

– Крупнокалиберный пулемет «Утес»… – пояснил эмир свои слова. – Первый номер расчета – Надир, очень опытный человек, мой помощник в джамаате. Если меня не станет или я просто уйду с должности, то он джамаат и возглавит. Здесь я твоему взводу, старлей, не завидую. Надир просто не понимает, что такое жалость. Он идейный моджахед, как мой брат был таким же ментом.

Я только усмехнулся и на всякий случай снова сунул под мышку глушитель автоматного ствола. Получилось, что он уперся прямо в живот эмиру. Так прошло несколько минут.

– Можешь стрелять, – спокойно сказал наконец-то отставной подполковник, снова глянув на монитор планшетника. – Я все равно уже человек недееспособный.

– Почему так, товарищ подполковник? С чего вдруг такая самокритичность? Вы же вроде бы только что жили надеждой на Надира.

– Потому что Надир не стреляет, а точки движутся. Я думал, что он уложит половину твоего взвода, а остальные засады его добьют. Но вижу, что твои солдаты уже проходят мимо. Что с Надиром? Ты не знаешь?

– Могу только догадываться. После попадания пули калибра двенадцать и семь десятых миллиметра выжить невозможно. Думаю, он уже предстал перед Аллахом.

– Да, у Надира пулемет такого калибра.

– А у меня во взводе два снайпера с винтовками «Выхлоп».

– Мы обязательно услышали бы громкие выстрелы. По ущелью вовсю гуляет эхо.

– Громко стреляет пулемет. У него патроны двенадцать и семь на сто восемь миллиметров, а у винтовок – двенадцать и семь на пятьдесят четыре миллиметра. Уменьшенный пороховой заряд и утяжеленная пуля позволяют снизить начальную скорость ее полета. Она меньше звуковой. Это, в свою очередь, дает возможность использовать мощный глушитель. Уменьшена дальность выстрела, зато снижен звук. В итоге эта винтовка работает даже тише, чем пневматика. С тридцати шагов ее не слышно. Сколько человек было с Надиром?

– Четверо, – легко признал Дадашев. – Сам он – пятый.

– Значит, вы никого из них больше не увидите, товарищ подполковник. Темнота позволяет моим снайперам заметить ваших бойцов раньше, чем они начнут действовать, и ликвидировать их.

– Тепловизоры? – с пониманием ситуации спросил эмир, видимо, знающий, что это такое.

Во времена его службы тепловизоров еще не было. Но в Сирии он обязан был с ними столкнуться. Во времена войны в Афганистане еще находились в употреблении тяжелые стационарные приборы ночного видения, с довольно слабой матрицей. На снайперские винтовки и автоматы личного состава такие приборы поставить было невозможно. Тогда на автоматы и глушители-то ставили редко, я слышал, что только на особо важные спецоперации.

– Так точно! Они самые. У всех бойцов взвода. И у снайперов – на винтовках, и у других бойцов – на автоматах. Как и у меня. И глушители на автоматах такие же. На мою очередь, выпущенную в Османа, ваши бандиты, находящиеся за пологом, даже внимания не обратили, хотя расстояние – сами можете шагами измерить. – Я весьма чувствительно вдавил глушитель в поджарый живот бывшего подполковника, не носящего бронежилет, и заявил: – Если я сейчас опять выстрелю, то никто не обратит на это никакого внимания.

– Да, по звуку никто не примет это за очередь. Нам бы в Афгане такое оружие… Мы там больше за счет силы духа дрались. Я, кстати, просил Османа выделить на джамаат хотя бы пару тепловизоров. Не вышло. Он сказал, что стоят они дорого. Мол, бюджет не позволяет. Вот теперь и пожинаем плоды.

– Осман своими плодами уже объелся, – заметил я, встал и принялся снимать с тела Сиражутдина, так и лежащего поперек стола, свою «разгрузку» и бронежилет.

– Чем ты его убил? – спросил Дадашев.

– Монеткой. Пятирублевой. Заточил о камень, на который он меня усадил, перерезал сначала веревку, а потом и горло ему самому.

– Ты работаешь, как настоящий профессионал. Нас даже перед Афганом таким вещам не обучали.

– Нас тоже обучают не всему. Но накрепко вбивают в голову главное. Любой предмет, от карандаша до яблока, в умелых руках может превратиться в оружие. Кстати, карандаш – вообще штуковина прекрасная, особенно если его в сонную артерию воткнуть. Нам следует сперва уметь видеть оружие в любом предмете, а потом им пользоваться. Вот я и превратил в оружие монетку.

– И что, теперь у вас всех в армии так учат?

– Учат в основном нас, офицеров. А мы, в свою очередь, передаем солдатам то, что умеем и находим необходимым. На том стоим.

– Да, наверное, у тебя хорошие бойцы.

– Они хорошие бойцы – без слова «наверное», – согласился я. – И скоро будут здесь…

– На все воля Всевышнего… – расплывчато отозвался эмир.

Это слова можно было воспринять и как его согласие со своей судьбой, и как признак ожидания какого-то чуда, переворота в событиях, когда хозяином положения снова станет он.

Я решил держаться настороже…