Текст книги "Честный враг – наполовину друг"

Я порылся в памяти, вспоминая там номер нужного мне сотового телефона. Первые цифры вспомнились легко, но вот четыре последние путались. Память с возрастом стала подводить. Хотя о старости говорить еще рано, но провалы в памяти – первый из неприятных признаков старости. Надо взять себя в руки и вспомнить... Нет, никак.

Тогда я позвонил начальнику штаба бригады:

– Виктор Палыч, здравствуй. Студенков беспокоит. Помнишь еще такого?

– Здравствуй, Алексей Владимирович. Помню и иногда добрым словом вспоминаю. Честно говорю. Куда пропал? Не заезжаешь что-то.

– За руль не сажусь. Хожу пешком, разрабатываю ногу, надеюсь в строй вернуться. Да и дела тут, понимаешь, закрутили. За Андреем присмотреть надо. И мать его в больнице. Второй инфаркт за два месяца. Никак не получается заехать.

До городка, где стоит бригада спецназа ГРУ, от города двадцать два километра. По федеральной трассе восемнадцать километров до поворота – дорога на загляденье. Потом четыре километра по выбоинам. Раньше утром из дома ездил, вечером домой. Сейчас, в самом деле, собраться не могу.

– Выбери время. Возьми пару бутылочек. На обратную дорогу тебе водителя выделим. Хочешь, машину за тобой пришлю.

– Как время появится, тогда. Сам хочу в батальон заглянуть. Душа побаливает.

– Понимаю. Сейчас как, по делу или поболтать? У меня люди сидят.

– По делу. Ты Ангелова помнишь? Тезка мой, Леша Ангелов... Он капитаном на инвалидность ушел. Мы с тобой тогда в старлеях ходили.

– Помню. Я же тебе говорил, что видел его как-то в Москве. Тогда он в Интерполе служил. Сейчас, может, и на пенсии уже.

– Жалко, если на пенсии. Но мне телефон его нужен.

– Не спрашиваю зачем. Сейчас, в записной книжке посмотрю.

Начальник штаба у нас человек старомодный, компьютеры не любит, и все записи телефонных номеров не в компьютере или в трубке держит, а в потрепанной записной книжке.

– Нашел. Запоминай.

Виктор Палыч продиктовал. Номер был тот же, что и раньше.

– Спасибо. До встречи.

– Не за что. Приезжай. Поговорим.

Я не сразу стал звонить Ангелову. Заварил себе чай покрепче, медленно пил, соображая, что и как говорить. Я помнил, как Виктор Палыч рассказывал со слов самого Ангелова про работу в Интерполе. И желал прибегнуть к их помощи, если это возможно. В принципе если Людоед находится в международном розыске, то его поиск – это задача и для Интерпола тоже. Но Интерпол официально передает данные в наше МВД. Оттуда их перешлют исполнителям. Меня поставят в известность в последнюю очередь. Да и координация действий между МВД и Интерполом поставлена из рук вон плохо. Между собой они контактируют с малой эффективностью. И частная инициатива может пройти легче. И данные, если Ангел, как мы все звали Алексея, поможет, могут быть мной лично использованы с большей пользой, нежели милиционерами. Особенно, почему-то мне казалось, чеченскими милиционерами, которые в большинстве своем являются бывшими бандитами, только вовремя подняли руки. Я таким не верю...

Я пил чай и продумывал разговор.

– Леша! – позвала Люба. – Иди-ка посмотри. Про твоего Людоеда говорят.

Я поспешил.

Супруга смотрела телевизор. Передавали обзор криминальной хроники. Любит у нас телевидение людей криминалом пугать. И рассказывали про убийство инспекторов в будке поста ДПС. И предположили, что это дело рук находящегося в розыске полевого командира Исрапила Азнаурова по кличке Людоед. А в заключение показали портрет из милицейской ориентировки. Вернее, не портрет, а фоторобот, подрисованный вручную художником. Вообще-то мне показался похожим...

– Это уже давно произошло, – сказал я. – Пора бы дело закрывать.

– Значит, только-только материалы на телевидение передали. – Люба телевидение любила и всегда оправдывала его, когда я этот «ящик» ругал. – Они обычно оперативно работают. Хорошая программа.

– Отвратительная, – сказал я. – Людоед – честный бандит. Гораздо честнее большинства тех, кто у них всеми делами заправляет.

– У кого – у них? В Чечне или на телевидении?

– И тех, и других... – ответил я раздраженно. – Не мешай мне. Я хочу к серьезному разговору подготовиться.

– С кем говорить будешь?

– С Интерполом.

– Относительно Людоеда?

– Относительно устройства туда на работу.

Я ушел допивать чай, прихватив по дороге мобильник, чтобы поговорить из кухни.

Но мои раздумья за чаем ни к чему не привели. Трудно в разговоре выложить все сразу. Лучше сначала позвоню, поговорю, а потом, если договоримся, отправлю данные электронной почтой. Наверняка у него есть свой адрес.

* * *

– Слушаю.

Голос я узнал сразу, хотя лет прошло невесть сколько.

– Ангел, это ты? – спросил на всякий случай.

– Да, это не господь Бог и даже не его приемная. Это кабинет Ангела. Кому я понадобился? Пардон, не узнаю голос.

– И не узнаешь. Столько лет прошло. Тезка твой, Студенков. Помнишь такого?

– О-о! Леха...

– Он самый.

– Вот, никак не ожидал услышать. Лет действительно немало прошло. Какими судьбами? – Ты в Москве?

– Нет. Я дома.

– В отставку вышел?

– На инвалидность отправили. Пока на год. Дальше видно будет. Но скорее всего, насовсем.

– Понятно. А до меня по какому поводу достучался? Помощь какая-то нужна?

– Нужна. Ты не на пенсии?

– Пока еще служу. Но подумываю. Годы свое берут. Я тебя, кажется, лет на пять старше...

– На четыре.

– Сейчас это уже кажется большим запасом. Говори, чем могу...

– По телефону сказать трудно. Это по поводу человека, который меня ранил и на инвалидность отправил. Он сейчас по розыску Интерпола проходит...

– Да, это не телефонный разговор. Что предлагаешь?

– Электронный адрес...

– Записывай...

Ангелов продиктовал. Я записал.

– Я пришлю тебе письмо.

– По какой категории объявлен розыск?

– Понятия не имею. Знаю, что в международном розыске по линии Интерпола.

– Категория А – активный розыск. Бросаются большие силы, затрачиваются крупные средства. Это обычно бывает в тех случаях, когда человек может много чего натворить, и чрезвычайно опасен. Если за прошлые заслуги, категория ниже. Всего четыре категории. Можешь просто имя сказать, я посмотрю по картотеке...

– Исрапил Хамзатович Азнауров по кличке Исрапил Людоед.

– Минутку. Я записываю... Готово. Ты со своей трубки звонишь?

– Да.

– Я посмотрю материалы на него. А ты пока пришли все данные, что наскребешь. Извини за вопрос. Это что с твоей стороны – адат?

– Не совсем. Он в бою ранил и меня, и моего племянника. Парню ноги ампутировали. Но я не отомстить желаю. Даже не могу сформулировать правильно, что за чувства испытываю. Я желаю, наверное, сам его поймать. Ведь это я его упустил. А сейчас поймать хочу. Я себя так спокойнее буду чувствовать. И за племянника поквитаюсь.

– Племянник у тебя служил?

– Солдатом-контрактником. В моем батальоне.

– Зря ты его брал. У меня один хирург есть знакомый. Так он принципиально не оперирует своих родных и знакомых. Слишком велика ответственность. Она мешает правильно поступать. Ладно. У тебя все?

– В письме подробности напишу.

– Тогда до встречи.

– До встречи.

* * *

Я сидел перед монитором составляя письмо, когда зазвонил мобильник. Посмотрел на определитель. Быстро же откликнулся Ангел.

– Слушаю, Алексей... У тебя есть новости? – спросил я.

– Можно сказать, грустные новости. В международной картотеке розыска я вообще не нашел Исрапила Хамзатовича Азнаурова. Не числится в ней такой. Хотел было тебе сообщить, что ты ошибся, но решил заглянуть в картотеку НЦБ[3]3
  НЦБ – Национальное центральное бюро Интерпола, создано Постановлением Правительства РФ от 14 октября 1996 года.


[Закрыть]. Там такой значится, только давно уже подготовленные на него материалы, до сих пор не переслали в Лион[4]4
  В Лионе находится штаб-квартира Интерпола.


[Закрыть]. А причина – отсутствуют несколько бумаг из Чечни. Что, у твоего Людоеда большие связи в МВД?

– Он в основном славится тем, что уничтожает ментов и прочих чинов. Это его специализация. С ним вообще какая-то ситуация не совсем понятная. Ты знаешь, что это за человек? Слышал что-нибудь?

– Нет. Пока еще не смотрел материалы НЦБ, хотя заказал пересылку. В течение десяти минут перебросят. И обещали, как из Грозного соответствующие документы поступят, сразу в Лион отправить весь пакет. Но розыск будет идти по низшей категории. То есть если случайно где-то засветится или будет опознан компьютером, скажем, в каком-то аэропорту. Но это техника не надежная. Сначала будет задерживать в месяц по нескольку человек. Просто похожих. Потом вообще ее выключат, потому что извиняться устанут. Значит, надеяться можно только на случайность. Так, что это за парень?

Надо сказать, что Ангел меня своим сообщением не слишком обнадежил.

– Удачливый и умный человек. Был когда-то чемпионом Европы по карате-кекусинкай. Это уже говорит о характере. Есть характер, и хорошо проявлялся. Образованный. Окончил в Питере университет. Потом занялся наукой. Женился на англичанке. Очень, говорят, богатая, владеет медиахолдингом. Там и телеканал, и газеты, и интернет-издания. И все прочее, включая рекламные агентства и уличные таблоиды. Некая Катрин Азнаурова. Взяла фамилию мужа. Живет в Лондоне вместе с двумя детьми и матерью самого Исрапила Хамзатовича. Домашний адрес, телефонные номера, городские и сотовые, адреса электронной почты я перешлю вместе с остальными данными. Там же, в Лондоне, Людоед защищал докторскую диссертацию. Защитил удачно по очень сложной теме. Сразу после защиты вернулся в Грозный, и уже в тот же день что-то не поделил с ментами, его обвинили в пособничестве терроризму. Как потом оказалось, обвинение было ошибочным, но он ждать разборок не стал. Бежал, убив мента и изуродовав следователя, собрал банду и начал уничтожать ментов и представителей власти. Не всех, правда, а выборочно. По непонятному принципу. Скорее всего, первоначально по принципу личностных отношений. Потом уже всех подряд. Строил из себя Робин Гуда, присвоив себе право восстанавливать справедливость. Мы его обложили и разбили, банду уничтожили, я был ранен, а сам Исрапил ушел. С каким-то парнем из своей банды. Тот был ранен. Я все тебе описываю подробно. Как раз сейчас сижу за компьютером.

– Ты на него хорошее досье набрал.

– Мне прислали материалы из республиканского МВД. Человек, который как раз розыском занимается. Бывший мой солдат, сейчас подполковник милиции. Все, что он прислал, конечно, тебе не нужно. Я выбираю и свое вкладываю.

– Хорошо. Я жду. Как сделаешь, сразу отсылай. Я поздно ложусь. Может, успею просмотреть. Подумаю, посоветуюсь с парнями из нашего отдела и тебе, возможно, что-то посоветую. Вообще-то, если его обвинят в пособничестве террористам, он проходит по нашему отделу, а не по НЦБ. Не знаю, почему материалы им переслали. Может, потому что мы не в подчинении МВД, а напрямую с Лионом работаем. А вообще, у меня есть полтора дня до небольшой командировки. Я имею полное право по старой дружбе эти дни тебе презентовать. В случае чего, меня могут и подстраховать. У нас в отделе ребята опытные.

– А у вас что за отдел?

– Антитеррористический как раз. Со мной же Пулат служит. Помнишь его?

– «Маленький капитан»? Виталий твой, помнится, закадычный друг.

– Он самый. Приедет, я поговорю. Он подстрахует. Ну ладно, меня зовут. Ты завершай быстрее и присылай.

– Добро. Я напишу.

* * *

В принципе неповоротливость нашей поисковой системы Министерства внутренних дел подтвердилась еще раз. Объявили, что Людоед находится в международном розыске, и на этом успокоились. А кто-то, какой-то чиновник забыл отправить необходимые документы, и дело, оказывается, стоит на месте, и никто Людоеда по всему свету не ищет. У меня уже начали мысли появляться, что кто-то влиятельный там, в Чечне, умышленно тормозит розыск Людоеда. Только по какой причине? Из дружеского расположения? Возможный, но маловероятный поворот. Тогда бы против него и операций не проводили. А те операции, что проводились, должны были бы застать лагерь бандитов опустевшим.

А какие еще варианты есть? Вроде бы и никаких...

Стоп, сказал я себе. Есть вариант, причем очень простой – Исрапил Хамзатович Азнауров знает что-то такое, что не подлежит огласке. И исходя из этого Людоеда необходимо уничтожить до того, как он сумеет опубликовать некие факты. И именно поэтому дело до сих пор не ушло в международный розыск. Именно поэтому его не передали «из-за степени тяжести» в ведение ФСБ и оно осталось в разработке МВД. В этом случае все объясняется и все встает на свои места.

Да, но тогда получается, что вся деятельность Исрапила Хамзатовича должна рассматриваться не как бандитизм и терроризм, а как вынужденная самозащита. Правда, с откровенным превышением средств необходимой самозащиты. А это уже совсем другая статья.

Более того, спецназ ГРУ и спецназ внутренних войск, участвуя в уничтожении банды Исрапила Людоеда, выходит, действовали заодно с теми, кто пытался уничтожить самого Исрапила не по каким-то соображениям закона, а только по соображениям собственной безопасности.

* * *

– Вечер добрый, Алексей Владимирович.

– Да, Дима, слушаю тебя...

– Товарищ подполковник, есть у меня новости по нашему общему интересу.

– Ты о Людоеде?

– Да. Тут начинается большая операция по его поимке. Готовят ему какую-то ловушку и уверены, что он обязательно в нее попадет.

– А что за операция?

– Не могу знать. Меня к оперативной работе близко не подпускают. И вообще от ведения дела Азнаурова отстранили. Пришлось все передать коллеге, который якобы хорошо знает Людоеда и потому способен лучше меня организовать поиск.

– Ладно, Дима, спасибо за сообщение. А теперь вопрос для тебя. На Людоеда готовились документы в Интерпол. Должны были объявить в международный розыск...

– Да, я их готовил. Весь пакет передал в канцелярию для регистрации и отправки. Я так думаю, что он уже давно в розыске Интерпола. Потому за границу и не спешит. У них там порядок.

– Порядка у них, кстати, порой меньше, чем у нас, только мы привыкли сами себя унижать и потому хвалимся своим беспорядком. Скажи, ты подготовил весь пакет документов?

– Конечно. Существует официальный перечень необходимых документов. Они заверяются в суде и в прокуратуре. И только после этого регистрируются и пересылаются. А что?

– Я сегодня разговаривал со своим бывшим сослуживцем, он сейчас работает в антитеррористическом отделе Интерпола. Он по моей просьбе проверил. В НЦБ документы пришли, но не все. А на запрос из Грозного недостающие бумаги все не шлют. Так что в Лион пакет не отправлен. Ждут, когда подошлют остальное. Кстати, а почему пакет пересылали в НЦБ, а не в антитеррористический отдел?

– У нас туда ничего не пересылают. Если НЦБ решит, что дело проходит по статье терроризм, пересылает само. Но вы меня просто расстроили своим сообщением. Я все документы вкладывал. В пакете даже опись была.

– Не расстраивайся. НЦБ послало запрос. Значит, дошлют.

Я не мог подозревать Диму Батуханова, который хотя бы в силу своей национальной непринадлежности не мог войти в традиционную местную коррумпированную систему, преследующую собственные интересы. Но ситуация вполне вписывалась в то, о чем я только что думал – к делу Исрапила Людоеда стараются не подпустить посторонних.

Людоеда заочно приговорили к смерти без суда и следствия.

И кому же, интересно, он мешает?

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Я некоторое время хмуро молчал, оценивая произошедшее. Оценивать было что, поскольку старший следователь недвусмысленно перешел к откровениям, объяснил, грубо говоря, что он шулер и меня силой заставят играть против него. Но дать ситуации точную оценку, не имея перед собой конечного факта, было невозможно. И потому я, желая прекратить игру и перейти к конкретному разговору, заявил:

– Я не очень понимаю, что вы хотите сказать, но я не настолько глуп, чтобы не понять ситуацию. Меня заманили в какую-то мерзкую ловушку. Организовали подленькую и гаденькую провокацию в склочном женском стиле. Не по-мужски поступили. А теперь уговаривают что-то сделать и объясняют, что со мной будет, если я так не сделаю.

Асхаб Гойсумович мерно кивал на каждое мое утверждение. Так он подтверждал безвыходность моего положения. Он даже не возразил, когда я охарактеризовал его действия, хотя менту за тонированным забралом слова «подленькую и гаденькую» чем-то, видимо, не понравились.

Асхаб Гойсумович выглядел удовлетворенным и счастливым, словно только что выбрался в ресторане из-за великолепного обеденного стола, и знает отлично, что за этот стол платить должен не он. А если не он, то, стало быть, я. Так ему видится ситуация. Ему, кажется, показалось, что он сильно меня запугал перспективой мучительного пожизненного заключения. Такая перспектива мне и самому, естественно, понравиться не могла. Но я мало в нее верил и потому не чувствовал себя угнетенным. Хотя и настоящего своего состояния старшему следователю показывать не собирался. Иначе он долго еще будет разрисовывать тюремные ужасы, пытаясь нагнетать обстановку. А мне это уже основательно надоело.

– Давайте-ка ближе к делу, – потребовал я спокойно и вполне конкретно.

– Давайте ближе к делу, – соглашаясь, кивнул, довольный развитием разговора, Асхаб Абдулкадыров. – Приятно иметь дело с умным и понимающим человеком.

– Имейте. Это не часто удается. – Разрешил я и не удержался от колкости: – Судя по вашему окружению.

– Итак, мы имеем все, чтобы обеспечить вам пожизненное заключение независимо от того, признаете вы свою вину или нет. Кстати, та пожилая женщина, которой вы подносили сумку в переходе, была убита ударом ножа в подъезде своего дома вскоре после встречи с вами. Рядом в подъезде была найдена ваша перчатка... Убийство было совершено за сорок минут до отхода вашего поезда. Эта смерть тоже может быть отнесена на ваш счет.

А я-то думал, что перчатки дома забыл, в Лондоне. Я их с собой ношу, но надеваю редко. Обычно просто в кармане пальто лежат.

– Не много ли на одного? – выразил я сомнения.

– Для судьи достаточно.

– А мотивы убийства? Должны же быть какие-то мотивы, чтобы убить совершенно незнакомого человека.

– Это вы меня спрашиваете о мотивах собственных поступков? – искренне удивился Асхаб Гойсумович. – Мне такие вопросы, признаюсь, крайне странно слышать. Откуда я могу знать ваши помыслы и взаимоотношения с помощниками. Думаю, вы убирали свидетелей. Но это мои мысли, а действительные ваши помыслы для меня недоступны.

– Продолжайте, – предложил я. – Еще кого я там убил?

– Мне трудно предположить... Но, если хотите, мы вам еще три-четыре трупа подбросим. Это только за ближайший, скажем, год. Много можно навесить. Есть интересная статья о педофилии. К таким заключенным отношение особое.

Он опять начал нагнетать обстановку. Или мало показалось сказанного ранее, или просто есть у человека то, что называется домашней заготовкой, он не может остановиться, пока полностью все не выложит. Но мне-то это слушать неинтересно!

– Давайте ближе к делу, – снова предложил я.

– Сколько там процентов акций принадлежит вашей жене в медиахолдинге?

Вопрос прозвучал неожиданно, и я растерялся, не сразу найдя, что ответить. Наконец спросил:

– При чем здесь моя жена?

– Это я вам потом объясню. Сначала ответьте на мой вопрос.

– Не могу ответить, потому что понятия не имею. Знаю, что контрольный пакет у нее. И ни у кого нет блокирующего пакета. Следовательно, ее можно считать почти единственной владелицей. У остальных только понемногу в разных структурах... Но каким образом это должно вас волновать?

– Волнует, – сказал старший следователь по особо важным делам на удивление грубо и резко. – Еще как волнует. Правда, не меня.

Он даже в лице изменился. Стал злобным и властным, важным и наглым. – Самим собой, одним словом.

Я ждал продолжения разговора. Меня властностью и злобностью не прошибешь, как и автоматными стволами, бьющими в ребра. Мне аргументы нужны.

Абдулкадыров полез в стол и вытащил несколько листов, скрепленных степлером. С важным видом прочитал несколько строк, беззвучно шевеля губами.

– Вот текст договора, по которому ваша жена продает контрольный пакет акций медиахолдинга означенному здесь лицу. Сумма большая – пять миллионов фунтов стерлингов.

Я рассмеялся.

– Вам что-то не нравится? – не понял старший следователь.

– Контрольный пакет акций стоит по меньшей мере в сто раз дороже. Более точно я вам сказать не могу. Это не в моей компетенции, и я этими вопросами не занимаюсь. Я вообще не имею никакого отношения к собственности моей жены. Владелица – Катрин. Но я точно знаю, что в ее планы не входит намерение расставаться со своей собственностью.

– А входит в ее планы намерение стать вдовой? – спросил мент из-за тонированного забрала. – Сначала женой заключенного, а потом и вдовой?

Я вообще не обратил внимания на его слова. Я словно бы и не услышал их. Мне настолько сильно хотелось вообще не видеть этого типа, что я его не видел и не слышал, и он это почувствовал. Но я понял главное, я понял цель, которую они себе ставили. Обычное чеченское решение вопроса. Один из вариантов рейдерства. Приобретение собственности, в данном случае, путем шантажа. И даже предвидел следующий шаг. Мне предложат написать под диктовку признательные показания. И они будут храниться у них, чтобы впоследствии не возник судебный вопрос о признании сделки не состоявшейся.

– Планы – это только то, чего желает человек. А действительность – это то, что ниспошлет Всевышний, – Абдулкадыров показал потолку раскрытые перед грудью ладони, и сам туда же посмотрел.

Я не думаю, что его собственный, грубо говоря, карманный всевышний живет выше потолка, поскольку сам старший следователь не слишком высоко летает.

– Почитайте проект договора... Он, правда, на английском языке.

Это он к тому сказал, чтобы напомнить, как сам он только что якобы про себя читал текст. Он должен был знать, что английским я владею свободно, поскольку не только часто в Великобритании бываю, но и семья моя там живет, и диссертацию я там защищал, понятно, не на русском и не на чеченском языке. Следовательно, последняя фраза Асхаба Гойсумовича ко мне отношения иметь не должна. Ему хотелось показать свое знание английского.

– Что мне до этого договора. Я не решаю таких вопросов. Это не моя компетенция.

– А какова тема-то вашей диссертации? – вдруг спросил он. – Не забыли? Так я вам напомню. Мужчины должны править миром... И в семье главный все-таки мужчина. И пусть официально ваша жена миллионерша, а не вы миллионер. Но в действительности она сделает то, что скажете вы. Но и мы в свою очередь, обещаю вам, будем помогать. Мы очень наглядно и доходчиво объясним госпоже Катрин Азнауровой, почему ей необходимо согласиться на эту сделку. Заметьте, мы не предлагаем ей продать все акции. Мы предлагаем продать только контрольный пакет, что не заставит ее нищенствовать. И, уверяю вас, мы сумеем убедить ее...

– Сразу важный встречный вопрос, – остановил я его уверения, потому что знал, что во многом Абдулкадыров прав, и Катрин поддастся убеждениям и не допустит, чтобы я сел в тюрьму, тем более на пожизненный срок. – Несколько раз прозвучала формулировка «мы». «Мы» – это кто?

– Не буду объяснять, кому будет принадлежать ваш медиахолдинг. Вы сами прекрасно знаете, что большинство собственности у нас в стране принадлежит совсем не тем людям, которые официально значатся хозяевами. Могу только сказать, что ни вам, ни мне не допрыгнуть до действительного хозяина. А «мы» – это помощники.

И тогда я понял, что необходимо действовать немедленно и решительно. Иначе потом будет поздно. Необходимо действовать сразу, пока они еще не добрались до Катрин и не смогли ее убедить. Следовательно, мне необходимо начать действовать до того, как я попаду в камеру. И до того, как я попаду под опеку двух омоновцев, вооруженных автоматами. Против автомата любое карате бессильно...

Действовать, сейчас же, здесь же, в кабинете!

План действий созрел легко. Рыхлый старший следователь опасений мне не внушал. Сложно было справиться с ментом. Поскольку действовать необходимо было быстро и точно, и не дать омоновцам в коридоре услышать звуки борьбы. Значит, нельзя позволить никому из этой парочки закричать. Но как отключить мента? Он в бронежилете, который не пробить кулаком. При этом челюсть его прикрыта забралом, и доступен только маленький участок горла. Однако я не обучен убивать пальцами. Есть специалисты, которые пальцем дюймовую доску пробивают. Я сам таких видел. Я же могу только пробить несколько досок кулаком, локтем, ногой. А пальцем не могу даже одну. И пинком между ног мента не отключишь, пока он сидит. Да и после такого удара он завизжит. Тут не только два омоновца прибегут, тут их целый взвод прискачет.

Но я другое увидел. И сразу понял, что мне следует сделать.

– Я вам могу наглядно нарисовать схему, согласно которой все ваши усилия могут принести только неприятности тому, кто пожелает командовать медиахолдингом. Не думайте, что там все так просто. Там тоже есть свои силы, которые в тени остаются. Листок бумаги, пожалуйста...

Я говорил Асхабу Гойсумовичу, говорил убедительно и чуть свысока, как дуракам объясняют. На дураков это действует впечатляюще. Я демонстрировал им свое преимущество. И они на мою удочку попались.

Абдулкадыров вытащил из ящика стола чистый лист бумаги. Я придвинулся к столу вместе со стулом, оставляя мента слева от себя.

– Карандаш, пожалуйста...

Остро отточенный карандаш торчал из пластмассового стаканчика на столе.

Старший следователь протянул мне ручку.

– Карандаш, – повторил я.

Он дал мне карандаш.

Я нарисовал в верхней части листа небольшой четырехугольник и от него провел четыре линии-луча вниз. В самом четырехугольнике написал по-английски фразу, которую можно было перевести как «гроб для дураков».

– Вот, смотрите...

Старший следователь смотрел. Мент потянулся, чтобы тоже взглянуть, и полностью открыл горло. Карандаш был у меня в правой руке. Я развернул его острием вперед и одним коротким ударом вогнал менту в сонную артерию. И сразу выдернул. Но, выдергивая, я уже разворачивал корпус и готовил левую руку. К сожалению, я занимался только карате-кекусинкай, где запрещены удары кулаком в голову. Ребра крушить – это пожалуйста. А в голову можно только ногами. Но первый быстрый удар мне следовало наносить именно рукой. Так быстрее. Да и удар рукой, как правило, бывает точнее и эффективнее удара ногой. Это одна из причин, по которой каратисты не любят связываться с боксерами, хотя вслух этого не говорят. Есть такие, что, освоив азы, пытаются, но быстро понимаю разницу.

Карандаш я вытащил, чтобы быстрее вытекала кровь, одновременно развернулся и нанес удар. Короткий и резкий прямой удар левой. Бил, как заправский левша. Впрочем, в схватках на татами приходилось бить из любой стойки. Все зависит от того, как противник тебя поставит, и как встанет сам. Удар пришелся старшему следователю в лоб. Я рассчитывал попасть в челюсть. Но он хотел заранее упасть мордой в стол. И кулак попал в лоб. Лобовая кость самая крепкая из всех костей. Даже руке стало больно. Но Асхаб Гойсумович крепостью головы не отличался, и сразу ткнулся носом в настолько стекло. Я отбросил уже ненужный карандаш и добил его размашистым ударом локтем в затылок. Этим ударом я мог три кирпича проломить. Не знаю, что стало с его затылком, но нос по стеклу расплылся, наверное, широко. Вместе с кровью.

Не знаю, услышали ли звуки ударов омоновцы за дверью. Но дверь была обита утеплителем и сохраняла звукоизоляционные свойства специально, наверное, для такого случая. Я шагнул к двери и закрыл замок изнутри. Осталось малое – выйти самому. Внимательно осмотрев оконную раму и красивую кованую решетку, к этой раме практически крепящуюся, я кивнул сам себе, отошел на шаг, готовясь ударить, но передумал, вернулся у распластанным своим жертвам, забрал у мента свои деньги, его деньги, которые могли мне понадобиться, все документы и пистолет, затем, повторив ту же операцию со старшим следователем, в дополнение прихватив проект предложенного мне для просмотра договора, я вернулся к окну. Потом, вспомнив, вернулся к менту и поднял забрало, чтобы посмотреть, что это за тип и отчего голос его мне показался знакомым. И узнал его сразу. В поезде из Москвы он ехал в соседнем купе, и большую часть дороги стоял в проходе, глядя в окно. Может быть, меня караулил. Возможно, в Москве он похитил мои перчатки, убил женщину, которой я помог нести сумку, и на место убийства подбросил перчатку. Это значило бы, что мент причастен и к взрыву на вокзале. Однако размышлять над этим времени не было, и я в третий раз шагнул к окну. Но перед началом действия передернул затвор пистолета и дослал патрон в патронник. И даже на предохранитель его поставить не забыл. Я был готов к побегу и морально, и физически.

Разбег я начал с трех шагов. Потом прыгнул и одним ударом ноги вышиб наружу всю раму вместе со стеклопакетами и решеткой. И при этом умудрился приземлиться второй ногой на сам подоконник. Я сразу оценил обстановку внизу. Опасность при приземлении представляли собой только решетки, закрывающие ямы подвальных окон. Но я не собирался прыгать так близко. Дальше был газон, за ним стоянка машин. Там четыре гражданские машины, один водитель рядом со своей машиной, и еще один милицейский «уазик», на котором меня привезли. А там водитель с автоматом. Это я хорошо помнил.

За окном была свобода, но до нее еще было необходимо добраться.

Время терять нельзя, сомневаться и опасаться поздно. Я прыгнул, удачно приземлился, сгруппировался и перекатился, чтобы смягчить эффект приземления, и по инерции вылетел на автостоянку. Стоявший у своей машины человек держал в руках ключи и смотрел на меня глазами-тарелками. Когда я показал ему пистолет, он побежал сломя голову. Я бросился к милицейской машине, распахнул дверцу, наставил на мента пистолет, а его, ухватив за плечо, вышвырнул из кабины. Мент попытался ухватиться за мой рукав, и мне пришлось его ударить. Стрелять я не стал. Он не обижал меня, и я его обижать не хотел. Проверил – автомат на правом пассажирском сиденье. Ключи от машины в замке зажигания. Можно гнать.

И я погнал...

* * *

Какими бы странными мои действия не показались, в том числе и моим преследователям, а поехал я не прочь и быстрее из города, как того требовала примитивная логика, на которую, как я считал, менты только и способны, а к себе домой. Зная, что угнанную милицейскую машину будут искать в первую очередь, а эти машины все же заметны среди других, и перекроют все въезды и выезды из города, я загнал «уазик» за забор на недалекой от моего дома стройки, привел в порядок свой костюм, хотя гулять в костюме по улицам в такую прохладную погоду, по меньшей мере, странно, спрятал за поясом за спиной пистолеты и быстрой походкой двинулся к дому.