Текст книги "Кавказский пленник XXI века"

– Ни хрена себе, баловство…

– Семь бутылок. За сегодня, за то, что терпели, и до конца пути.

– А когда этот конец?

– Скоро. Для тебя это будет конец света, готовься.

– В подземелье, что ли, работать будем? – вяло спросил я, просто потому, что привык за собой последнее слово оставлять.

Ответа не последовало.

Я поставил пластиковый пакет у двери, которая тут же закрылась, взял одну бутылку и лег на свое место. Другие тут же ринулись к своим бутылкам.

– Рядовой! – услышал я голос Ананаса. – Принеси мне мою бутылку. И быстро, пацан!

– Тебе уже кто-то до меня ноги выдернул? – сделав несколько глотков, спокойно проговорил я. – С корнем или как? Если что-то осталось, могу и я продолжить.

В ответ послышалось собачье рычание.

Я не видел его. Предполагал только по голосу, что Ананас лежит от меня через человека, который за все время не произнес ни слова, хотя с час назад мне показалось, что он тихо плакал и, кажется, молился. Я тоже ношу на себе православный крест, хотя ни одной молитвы не знаю наизусть и в церковь никогда не ходил, и всегда уважительно отношусь к людям, которые молятся. Тем более, молятся со слезами. Но мой сосед даже не пошевелился на агрессию, прозвучавшую в голосе Ананаса. А я сразу понял, что тот пытается превратить меня, в дополнение ко всему, еще и в своего раба.

– Или тебе уже пора просто голову оторвать? Выбирай… – неторопливо предложил я с вызывающей усмешкой. – Могу последовательно: ноги оторваны, за ними руки, потом уши с носом и напоследок всю голову. Только поторопись, пока у меня настроение хорошее. Под хорошее настроение меньше мучиться будешь.

Я не видел его рывок в мою сторону – в темноте я не научился видеть, как сова или хотя бы как летучая мышь, только услышал, как стремительно приближается его рычание, которое кого-то могло бы и напугать, но я почему-то совсем не испугался и без всяких раздумий, чисто рефлекторно резко выбросил вперед свою левую ударную руку. Бил не напрямую, чтобы не попасть в лоб и не разбить себе пальцы, а снизу. Классический и самый распространенный удар для боксера-левши. Кажется, в темноте я угодил ему в скулу. И кулак себе все же чуть-чуть повредил. Но рычание резко прекратилось, словно он им захлебнулся, а мой сосед с трудом и кряхтением стал выбираться из-под упавшего на него тела. Ананас был в полной «отключке», и его пришлось сдвигать. Я не помогал соседу.

– Он давно уже на это напрашивался, – хрипло и слегка испуганно сказал кто-то у дальней от двери стены. – Ко всем придирался.

– Кто ищет, тот находит, – философски заметил я.

Видимо, ответить на придирки Ананаса пока было некому. Но таких следует всегда сразу осаживать, иначе обнаглеют.

В себя он пришел примерно через минуту или чуть меньше, стал что-то ворчать, но уже не рычал и ко мне не обращался. Таким образом, двойным рабом я не стал, чем был несказанно счастлив. Хотя половина счастья никогда не является настоящим счастьем, ведь я по-прежнему был рабом. Наверное, уже около суток, если не больше. Определенно больше, потому что в машину к Дауду я садился в середине дня, проспал, видимо, весь остаток того дня и следующую ночь, и провалялся целый день в контейнере-купе. И вот вторая ночь пошла…

Должно быть, после остановки в грузовике сменился водитель. Сидя в кузове, легко, как оказалось, это определить, почти так же легко, как в самой кабине, когда сидишь рядом с водителем. Если первый притормаживал перед ямами и колдобинами, то этот преодолевал их с разбега, принуждая тяжелый грузовик коротко и прицельно летать. Машина стонала, контейнеры задорно подпрыгивали, и нас всех подбрасывало, заставляя исполнять какую-то дикую пляску на пятой точке. Скрип металлических соединений и шум двигателя заменяли музыкальное сопровождение. Но такая трясучка в то же время радовала, по крайней мере меня, поскольку водитель откровенно торопился, и это быстрее приближало нас к завершению пути. Там, в конце пути, как я надеялся, нас ожидала хоть какая-то ясность. Пусть и самая незначительная, а может быть, и не самая приятная. Но неизвестность всегда более мучительна, чем сами муки. Это старая истина: не так страшно при падении с третьего этажа приземляться, как страшно падать, не так страшен бой, как ожидание боя…

Нас трясло, и мы ехали…

– Рядовой, ты спишь? – едва слышно спросил Ананас, надеясь, видимо, что я не отвечу, и тогда он сможет что-то против меня предпринять.

– Второй кулак для тебя готовлю.

Ананас ничего на это не ответил. Говоря честно, хорошо, что я за день выспался, и ночью меня в сон не клонило. Да и трудно уснуть при такой тряске. Но от Ананаса, как мне казалось, можно было ждать всякой гадости и подлости. Он только и ждал, когда я засну. И, чтобы не заснуть, я просто сел. Сидя, когда некуда привалиться спиной, я спать не умею. Но сидеть мне пришлось недолго. Дорога стала ровнее, нас уже не так сильно подбрасывало, да и скорость грузовика значительно снизилась, судя по звуку двигателя. А потом мы и вовсе остановились. Теперь ожидание не затянулось. Контейнер с кузова снимали, как я понял по своим ощущениям, автокраном и, к чьему-то счастью, нашему или того, кто за нас деньги платил, даже ни разу не уронили. Но снимали сначала второй контейнер, стоящий ближе к заднему борту. Потом и до нашего добрались.

Хотелось сразу выйти и руки-ноги размять. Но после разгрузки пришлось почти час ждать, когда откроют двери. За это время мы услышали, как уехал грузовик. Какие-то люди перекликались на незнакомом языке. Я бы подумал, что они ругаются, но скорее они просто проявляли в разговоре темперамент, и не более.

Наконец сдвоенные контейнерные двери открыли нараспашку. И сразу ударили нам по глазам лучи сильных фонарей. За дверьми, в темном обширном дворе стояли с десяток крепких парней. Некоторые, как я с первого взгляда определил даже в сумерках, с оружием. Сумерками хорошо было бы воспользоваться для побега. Но нужно сначала определить общую обстановку. Впрочем, и сумерки-то здесь были ненастоящими, во дворе, со всех сторон от площадки, на которой выгрузили контейнеры, стояли фонари, и бежать бы пришлось из темноты на свет. Это не лучший вариант для побега, хотя я не мог предположить, есть ли там, на свету, другие люди с оружием или без него. Во всяком случае, прокол с побегом вполне мог бы случиться. Значит, не следовало торопиться и действовать наобум. Этому меня целый год упорно учили в армии. Но хорошее забывается быстро, как только наступает момент, когда некому тобой командовать. Остается только старые уроки вспоминать.

– Быстро! Построились…

Командовал парадом тот самый Дауд, который был за рулем машины в момент моего захвата. Термин «захват» я употреблял по армейской привычке. По большому счету, захват – это боевое действие, здесь же налицо было банальное похищение.

Мы построились. К Дауду откуда-то из темноты вдруг подошел майор полиции с автоматом под мышкой. Короткий ремень автомата был переброшен через плечо. Он что-то сказал ему, Дауд тут же дал команду, и нас погнали куда-то, причем погнали достаточно быстро. «Куда-то» оказалось двухэтажным подвалом под жилым домом. Причем нижний этаж, в комнаты которого нас рассовывали по три человека, не имел окон, поскольку находился достаточно глубоко под землей, но был оборудован лежанками в три этажа и столиком, привинченным к бетонному полу. Натуральная тюремная камера, какой я ее себе представлял. А вот в дверях окна были, через них в камеры проникал свет от слабых лампочек в длинном коридоре.

А я где-то слышал, что на Кавказе до сих пор в моде зинданы[4]4
  Зиндан – узкая, глубокая яма, заменяющая у народов Кавказа и Средней Азии тюрьму. Имеет только один вход вверху. Через него обычно сверху спускается лестница. Выбраться из зиндана самостоятельно практически невозможно.


[Закрыть] вместо тюремных камер…

Глава первая

Говоря честно, я не очень высоко ставил охранников хозяина. Видел их уже много раз, парни крупные, сильные и рыхлые, как мой коллега по рабству Ананас. Сами они, перевернув в своей жизни кучу железа, считают, что и людей могут так же переворачивать, и сильно при этом ошибаются. Не в тяжелых мышцах счастье бойца, а в умении использовать свои мышцы, их динамику и обыкновенные законы механики, главный из которых – закон силы рычага – лежит в основе большинства навыков, ведущих к победе над физически гораздо более сильным противником и даже над несколькими противниками. Те же тяжелые мышцы сковывают тело человека и лишают его быстроты, они слишком медленно реагируют на команды мозга. Давно известно, что реакция мелкого насекомого быстрее реакции воробья, а реакция воробья быстрее реакции вороны, но все же реакция вороны быстрее реакции человека. Хотя я и отдаю себе отчет в том, что такое сравнение достаточно относительно, и вообще не бывает правил без исключений, тем не менее эта истина в большинстве случаев верна. И я брался доказать это.

«Кадиллак» въезжал во двор. За рулем, как обычно, сидел сам хозяин. Справа от ворот лежала целая куча бутового камня, которым должны были обкладывать фундамент и нулевой цикл строящегося дома. За кучей камней спрятаться можно, но что это мне дало бы? Где-то там, за моей спиной, уже вопила благим матом сестра хозяина. Я даже представил себе на бегу, как браво топорщатся при крике ее усы. Наверное, и сам хозяин, и его охрана сразу обратят внимание на этот крик. И другие люди из местных, что работают здесь же, сбегутся. А их тоже человек, кажется, шесть или семь, и они будут явно не на моей стороне, хотя к ним хозяин относится ненамного лучше, чем к рабам.

Решение созрело мгновенно. Другого пути развития событий я просто не видел. И, вместо того чтобы сбавить скорость и спрятаться за грудой камней, я свернул на выложенную тротуарной плиткой дорожку и прибавил скорости. Я много раз раньше видел, как хозяин заезжает в ворота. Он всегда газует. Любит человек въезжать в свой обширный двор резко. Так и сейчас получилось. Хозяин газанул, «Кадиллак» влетел во двор, а я бежал ему навстречу. Времени у хозяина, чтобы остановить машину, уже не было. Он успел только коснуться ногой педали тормоза, даже слегка надавил на нее, что привело только к желаемому для меня результату – сам хозяин ткнулся носом в руль, и точно так же ощутили резкое торможение охранники, один на переднем сиденье, второй на заднем. То есть им было совсем не до бегущего навстречу летящей машине человека. Ни охранники, ни уж тем более Ананас не смогли бы сделать то, что сделал я. А я сделал. Потому что у меня мышцы не были забиты железом, я был быстр, легок и скоординирован.

Надо сказать, я всегда с трепетным уважением относился к хорошим машинам. С бо́льшим уважением, чем к их обладателям. Хотя и свою собственную, старенькую и многократно побитую до того, как она ко мне попала, «девятку» я уважал, кстати, не меньше. Но посидеть за рулем «Кадиллака», конечно же, хотел. Ну, если уж не за рулем, то на капоте, что мне и удалось в полной мере. Я сел на него и успел растопырить ноги. К моему счастью, мои камуфляжные штаны и плотный рабочий фартук оказались крепкими, и осколки стекла ничего мне не ампутировали, хотя, конечно, сидеть и лежать на спине еще несколько дней будет проблематично. Но зато я удачно справился с главной задачей. Обе мои растопыренные ноги угодили в цель точно так, как я хотел. Каблуки удалили хозяина и охранника с переднего сиденья, отбросив их на спинки сидений и дополнительно ударив о подголовники. А я, подогнув колени, влетел в салон машины, все же порезав лицо стеклом, задел при перевороте и, кажется, разбил затылком плафон внутреннего освещения и упал прямо на второго охранника, ударив его в лицо лбом.

Охранники были слишком накаченные, чтобы быстро соображать и так же быстро действовать. Сообразить-то они, может быть, и сообразили, но вот сигналы мозга дошли до утяжеленных мышц слишком поздно. Я действовал быстрее и, пока второй охранник не очухался после моего удара, вытащил у него из подмышечной кобуры пистолет, даже затвор успел передернуть, чтобы дослать патрон в патронник, и выстрелил ему в шею.

Честно говоря, я думал, что пистолет у охранника травматический. Но пуля травматического пистолета осталась бы в горле, а эта прошила шею навылет. Тем лучше. Я развернулся и, еще не все видя, ударил наотмашь второго охранника пистолетом по голове. Здесь ошибиться и промахнуться было сложно. Если бы не попал пистолетом, попал бы предплечьем, что тоже не очень приятно, потому что этот удар-отмах у меня отработан на боксерском мешке до предельной резкости. Но я удачно попал именно рукояткой пистолета, который в моей руке снова выстрелил, продырявив крышу автомобиля. А следующий выстрел был уже прицельным. И тоже в шею охраннику. Но оставался еще хозяин, который по весу равнялся, по моим прикидкам, двум качкам-охранникам. Правда, по качеству мышц, заплывших жиром, он уступал даже им. Хозяин вывалился из машины, двигатель которой уже заглох, и я, недолго думая, наставил на него пистолет:

– Живо, поработай, свинья жирная! Вытаскивай своих парней и садись со мной рядом.

Хозяин бегом обежал капот, не отрывая взгляда от провожающего его ствола пистолета, и не просто вытащил тела охранников, а выбросил их с силой и без всякого стеснения. Потом полой яркой рубашки, изображающей целую стаю жар-птиц, вытер пот с лица и сел на переднее пассажирское сиденье. Даже плюхнулся, а не сел. Я перебросил пистолет в левую руку.

– Много у тебя рабов?

Хозяин что-то пробормотал на своем языке. Я понял из сказанного даже меньше, чем он желал мне сообщить.

– По-русски отвечай!

Он продолжал говорить по-своему, шлепая мокрыми дрожащими губами. Понятно, перепуган до смерти. Ему есть что терять, а терять он не привык, привык все под себя, под свой объемный живот подгребать. Но это вовсе не причина для того, чтобы забыть русский язык, которым он наверняка владеет. Не может он им не владеть.

– Мне от твоей болтовни толку мало. Ты мне нужен только в том случае, если будешь говорить то, что мне нужно.

Хозяин замолчал и согласно закивал отвислым тройным подбородком.

– Повторяю вопрос. Сколько у тебя рабов?

– Только твоя бригада. Больше нет. Я впервые, я впервые взял…

Русским он владел намного лучше своей сестры и говорил почти без акцента. Если бы не дрожащие губы, вообще все было бы понятно без вслушивания в слова. А так приходилось вслушиваться.

– Где живет Дауд?

– Я не знаю…

– А где ты нас покупал? Забыл?

– Это не его дом. Он в Москве живет.

– Фамилия Дауда!

– Магометов. Дауд Магометов.

Со стороны стройки к машине бежала, распушив усы, хозяйская сестра. За ней, зажимая рукой выбитый глаз, спотыкался Амир. А дальше, слегка отстав, к машине спешила моя команда бомжей. Я хотел, было, спросить у хозяина, где мы сейчас находимся, но вовремя увидел включенный в машине навигатор и, сообразив, что смогу обойтись без вопроса, крикнул ему:

– Пошел вон! От тебя воняет…

От него в самом деле воняло сильнее, чем от моих бомжей. Он обгадился с перепугу по полной программе. Хозяин из машины не вышел, а вывалился на бок и уполз куда-то, стараясь как можно быстрее исчезнуть из поля зрения моего пистолета. Я посчитал его перепуганным окончательно, и потому не опасался схлопотать с этой стороны какую-нибудь гадость.

С левой руки я стрелял, честно скажу, всегда скверно, я привык прицеливаться с помощью правого глаза. Потому перебросил пистолет в правую руку, для твердости зажал ее левой и выстрелил в бегущего Амира. Амир и без того не очень спешил. По крайней мере, совершенно не спортивную сестру хозяина он обогнать даже не пытался. А когда пуля просвистела рядом с ним, он вообще упал в землю единственным оставшимся глазом и двумя руками прикрыл голову. Одновременно кончился запал у усатой толстушки. Запал вместе с дыханием. Она упала на колени, не в силах двигаться дальше. Но мои изможденные старички-бомжи и Ананас ходу только прибавили, он даже толстушке то ли на щеку, то ли на ус наступил. Она завизжала по-поросячьи, но подняться не смогла, хотя пыталась Ананаса ухватить за ногу рукой. Наблюдая все это, я совершенно забыл про хозяина. И, как оказалось, напрасно. Выстрел прогремел с близкого расстояния. Но, видимо, он не спешил убить меня. Пуля пролетела рядом с моей головой, хотя с такой дистанции промахнуться невозможно даже вдрызг пьяному человеку.

– Бросай пистолет, выходи из машины…

Я посмотрел через плечо. Обгадившаяся жар-птица целилась мне в голову через распахнутую заднюю дверцу машины. Я не подумал, что он может взять пистолет первого охранника. Это было моей ошибкой. Но я умею себя вести под пулями и под чужим стволом. Уже испытывал это ощущение, поэтому не сильно испугался. Бросил пистолет на переднее пассажирское сиденье и спокойно вышел из машины. Хозяин обежал вокруг капота и подставил ствол к моему животу, второй рукой обыскивая меня на предмет ношения другого оружия.

Наивный. Впрочем, наивность тут ни при чем. Просто он тоже не знал, что имеет дело с отставным солдатом спецназа ГРУ. А я хорошо знаю, что если пистолет или нож приставят к твоему телу, то следует в первую очередь развернуть корпус так, чтобы убрать его с линии возможного полета пули или давления острия ножа, и одновременно с этим правой рукой прижать запястье противника к своему животу. Давление на кисть, взятую на излом, осуществляется одновременно рукой и животом, а пистолет, как и нож, исполняет роль помогающего рычага. Пистолет в этом случае обязан упасть мне в левую руку. Что он с удовольствием и сделал. И я тут же пустил пулю в толстый живот хозяина.

Визг его ползущей сестры, казалось, был громче самого выстрела. Хозяин согнулся и упал на колени, одной рукой цепляясь за капот машины. Я хотел дать пинка по толстой физиономии, чтобы чуть-чуть добавить ей оттенков, но в это время раздалась автоматная очередь. Стреляли издалека, но прицельно, и пули пробили крышу и дверцу машины. Должно быть, автоматчик сидел на одном из верхних этажей старого дома, расположенного на соседнем участке. Я бы с такой дистанции не промахнулся бы из автомата. А он промахнулся. Да и очередь его была слишком длинной, чтобы оценить ее как приличную. Но автоматная стрельба меня подтолкнула к действию. Я осмотрелся, вытащил из кармана хозяина ключи от машины, потому что еще раньше заметил, что она заводится без ключей кнопкой. Но ключи для этого должны находиться в пределах двух метров от замка зажигания. То есть в моем кармане, куда я их сразу и сунул.

Заскочив в машину, я не стал повторять маневр хозяина, хотя был уверен, что он не в состоянии будет запрыгнуть на капот. Тем не менее сначала сдал назад, удостоившись за это еще одной автоматной очереди в многострадальный корпус автомобиля, а потом рванул вперед, перескочил через бордюр, расколов на множественные осколки передний свес, и быстро оказался рядом со своими бомжами. Машина была заднеприводная, поэтому мне легко удался маневр с разворотом на месте, когда совершается одновременное нажатие и на тормоз, и на акселератор. Бомжи заскочили в машину, а я вовремя «газанул». Вовремя потому, что следующая автоматная очередь выбила пыль из тротуарной плитки там, где только что разворачивалась машина.

За рулем я чувствовал себя неплохо. Хотя никогда таким транспортным средством не пользовался, однако был уверен, что если кто-то попытается меня догнать, то я объясню популярно, как можно ездить, если совсем не жалеть машину. А что мне было жалеть ее, с какой такой стати?

Мне даже захотелось, чтобы кто-то за мной погнался. Только гнаться, кажется, было некому. Неизвестный мне стрелок-автоматчик, вероятно, не имел под рукой транспорта. Сестру хозяина можно только на танке возить. Амир ездит на старой «Волге», но она не в состоянии создать конкуренцию «Кадиллаку».

Тем не менее я гнал по дороге так, что из машины вылетали остатки разбитых стекол. И даже ветер, бьющий в глаза, мне не мешал, потому что это был ветер свободы, и он заставлял меня только жмуриться…

Сначала я оказался в одной камере вместе с дядей Васей и Ананасом. Камеры мы не выбирали по своему усмотрению, как и сокамерников. Нарушение, конечно, прав человека, и даже очевидное и вопиющее, но здесь на подобные мелочи не обращали внимания. Говоря честно, с Ананасом я меньше всего желал бы жить в одной камере, но право выбора мне никто, к сожалению, не предоставил. Как я понимаю, просто забыли о такой мелочи. Под светом тусклой коридорной лампочки еще по дороге к камере я увидел, что у Ананаса посинела и распухла правая скула. Мой кулак – высокохудожественная работа! – приложился к ней вполне конкретно. После такого удара, насколько я могу догадаться, обычно бывает сильная головная боль. Может быть, это и останавливало Ананаса от дальнейшего обострения отношений со мной. Старая истина – тупые головы просвещает только крепкий кулак. Но пройдет головная боль, а это может наступить через пару дней, и Ананас, я просто уверен, снова будет стремиться к получению боли, пока не схлопочет искомое в избытке. Однако в следующий раз, и это вопрос принципиальный, вопрос моей безопасности, я заставлю боль держаться дольше. Очень долго, насколько я знаю, мешает радоваться жизни перелом ребра. Я же ему, от всей широты своей души, сразу несколько сломаю, как только он ко мне спящему подкрадется. Пусть тогда одной работе радуется, если радоваться жизни не захотел. Но Ананасом зовут не меня, и потому я сам не намеревался сразу затевать боевые действия. Если ему нравится быть битым, он будет бит, но для этого пусть сам на скандал нарывается. Я человек неагрессивный, хотя и предпочитаю бить первым – это тоже вопрос личной безопасности.

Дауд, которого я считал организатором нашего похищения, и, следовательно, готов был при случае, который обязательно постараюсь найти, предъявить ему претензии, продал нас уже на следующий же день, не удостоив счастья поработать на него самого, и, таким образом, как классический аутентичный негодяй, попытался исчезнуть из моего мстительного поля зрения. И вообще, как я понял по суете и настороженным взглядам ментовского майора с автоматом, Дауда с какой-то стороны начали поджимать, и он стремился от нас быстрее избавиться. Его торопливость вовсе не говорила, что я не собираюсь предъявить ему счет, но рассчитываю это сделать не сразу. Помощники Дауда вывели всех в тот же двор, только уже на свету, когда нас можно было осмотреть и оценить во всей красе. Оценивать было что. Я один оказался уродом, не имеющим синего негритянского отлива в лице. Во втором контейнере, как я и предполагал, тоже были люди. Всего продавали шестнадцать рабов, но я не знал, все ли они ехали вместе с нами. Кто-то мог дожидаться открытия «магазина» и в подвалах дома. Но лица у всех были схожи. Видимо, от употребления однотипных напитков. Такие лица можно в любом городе наблюдать, и все они одно на другое похожи.

Во двор зашли какие-то новые люди. Они не были в камуфляжной форме, тем не менее, по-русски не разговаривали. Принципиально, как я понял. По-русски они только матерились, но матерились часто. Дауд к ним относился уважительно. Эти-то люди и подбирали себе рабов для исполнения любых работ и прихотей. Натуральный невольничий супермаркет, а не двор жилого коттеджа. Хотя, может быть, и даже скорее всего супермаркет нелицензированный. И я тоже стал предметом купли-продажи, вместе с другими моими собратьями по несчастью. Не очень приятно, но изначально бьет это только по гордости, а не по организму, и потому перетерпеть подобное было можно.

Покупатели рабов почему-то разговаривали с нами через переводчика, роль которого взял на себя Дауд. Не верилось, что эти взрослые мужики, которым уже за тридцать, живя в России, не знают русского языка. Но им нравилось, видимо, это показывать, они так свою национальную значимость лучше ощущали. По крайней мере, мне именно так показалось. Их, в первую очередь, интересовали те, кто работал на стройке. Выяснилось, что Ананас работал когда-то в молодости водителем автокрана именно на стройучастке в каком-то колхозе и потому строительное дело немного знает. Он сказал, что однажды, когда кран в ремонте был, его на два месяца в бригаду каменщиков поставили. Автокран ему, правда, во временное пользование и здесь не пообещали, но из нашего хилого и неровного строя сразу вывели и поставили в другом конце двора. После короткого разговора, видимо, как сокамерников Ананаса, туда же переставили и меня с дядей Васей, хотя лично мне дядя Вася казался малопригодным человеком для любой работы. И возраст, и фигура не говорили о крепком здоровье. Потом, подумав, туда же задвинули еще и старичка, что плакал и молился в контейнере. Внешне и от этого старичка толку никакого не было никому, кроме могильных червей, но его, кажется, отдавали чуть ли не бесплатно, вернее, в придачу к дяде Васе, потому новый хозяин и согласился. Кроме того, старик, как и дядя Вася, был очень худ, а новый хозяин непомерно толст, и посчитал, должно быть, что старики несильно его объедят.

Деньги перешли из рук толстяка в руки Дауда.

Дальше события развивались быстро. Нас четверых посадили в грузопассажирскую «Газель», но посадили не на заднее сиденье, где мы вполне могли бы и вчетвером поместиться, потому что плаксивый старик с дядей Васей по худобе своей занимали бы только одно место из трех, имеющихся в наличии, а в грузовой отсек. Но там, в отличие от контейнера, хотя бы ящики какие-то тяжелые и неподпрыгивающие стояли, и мешки с цементом лежали, так что можно было присесть. Плохо, что не было видно, куда нас везут, – грузовой отсек не имеет окон, а везли долго. Время ощущать я умею даже без часов. И я определил наш тряский путь в два с небольшим часа. Наконец «Газель» остановилась. Ее металлический кузов к тому времени успел основательно нагреться, и дышать внутри было нечем. Тем не менее нас не спешили выпустить, хотя всем должно было быть понятно, что находимся мы в газовой камере.

Я догадался правильно. Нас не выпускали, пока не приедет наш новый рабовладелец, а он ехал на своем седане «Кадиллак» не спеша, дорога была неважной. «Газель» еще справлялась с ней, а «Кадиллаку» с его низкими свесами спереди и сзади было трудно проехать, не цепляясь за почву.

Ананас не выдержал первым и постучал. Но стучал осторожно, словно с извинениями, только чтобы напомнить о себе, опасаясь, что про нас попросту забыли. Никто на подобное напоминание не отреагировал. Тем не менее минут через пятнадцать кузов открыли. Увидев недалеко «Кадиллак», я постарался вывалиться из кузова первым. И первым оказался перед необхватной женщиной, уткнувшей в заплывшие жиром бока тяжелые кулаки. Женщина пошевелила усами, оглядела каждого из нас сверху вниз, потом снизу вверх и фыркнула с явным неодобрением. Наша команда не произвела на нее впечатления. На меня она впечатления тоже произвела бы мало. Хотя я никогда не имел склонности к работорговле.

Я, грешным делом, подумал было, что это жена нашего новоиспеченного хозяина. И только потом из разговоров с другими работниками узнал, что это его сестра. Хозяина же пока видно не было. Но к нам подскочил какой-то волосатый человек, вполоборота стоя к усатой женщине, выслушал ее приказ и, плохо выговаривая русские слова, толчками погнал нас к одноэтажному кирпичному зданию. Здание было новое, аккуратно выложенное красным кирпичом и не походило на тюрьму. Тем не менее двери там были металлические, а на единственном окне висела массивная металлическая решетка. У окна за стареньким письменным столом сидел какой-то человек и рассматривал чертежи. Я успел только мельком увидеть, что это, видимо, проект стройки. Но читать чертежи и проекты я как чистый гуманитарий по образованию не умел, поэтому не заинтересовался.

– Пополнение? – спросил человек.

Он был явно не дагестанец, но по-русски разговаривал с каким-то странным акцентом, который я не смог разобрать. По крайней мере, не уральский, не сибирский и не акцент из средней полосы России. Но что-то южное в его словах слышалось отчетливо.

– Пополнение, – за всех ответил дядя Вася.

Я уже понял, что дядя Вася – человек авторитетный и к его слову прислушиваются и наш престарелый спутник, и даже Ананас, который всегда хотел казаться грозным или попросту опасным. Правда, не могу точно сказать, для кого он должен был представлять опасность. Придраться к дяде Васе он, кажется, не решался, богомольный старик вообще был словно бы не от мира сего и не реагировал ни на кого, а я Ананаса уже поставил на место. Тем не менее всю дорогу в «Газели» Ананас бил себя кулаком в ладонь, словно бы показывая, как он может любого стукнуть. Не знаю, как другим, но мне лично это было смешно. Наверное, потому еще, что я хорошо помню обязательное правило: если думаешь кого-то ударить, постарайся, чтобы противник узнал об этом только в сам момент удара.

– Бум знакомиться, – выпрямился человек над чертежами. – Я ваш новый начальник и буду вами командовать. Зовут меня Анастас.

– А меня – Ананас. Почти тезки. – Недавний подопечный моего кулака хотел и здесь показать себя, хотя и непонятно, с какой стороны, но наткнулся на жесткий взгляд нового начальника и шагнул за спину дяди Васи…

Вот так я и попал на новую работу. Не сказать, что работа слишком скверная, ее можно было бы терпеть, будь рабочий день покороче и кормежка получше.

Поскольку меня сочли каменщиком слишком низкой квалификации, видимо, благодаря моему цветущему возрасту, который работорговцам и рабовладельцам казался недостаточным для серьезного рабочего, мне доверили только мешать и подносить раствор для каменщиков, то есть заменили мной обыкновенную электрическую бетономешалку. Бетономешалка слишком много электричества, я слышал, жрет. Хотя, может быть, квалификация здесь у всех была одинаковая – никакая, но, чтобы мешать раствор, здоровья требовалось гораздо больше, чем, например, каменщику. А я физически выглядел, кажется, неплохо. Даже в сравнении с мощным Ананасом. Но он был именно мощным, даже слегка рыхлым, а я был не только мощным, но еще и жилистым, и без одежды выглядел более сильным. Сказывались девять лет тренировок до армии и один год в армии. Обычно такая жилистость ценится в трудовых делах и дает больше шансов в стремлении к трудовому подвигу. Беда лишь в том, что ни я и ни кто другой из нашей бригады к трудовым подвигам не стремился. А о боевых подвигах понятие имел я один, хотя и не афишировал это. Моя сумка, в которой хранились две медали, куда-то исчезла. Предполагаю, что исчезла она вместе с цыганами. Но я и не вспоминал про нее, поскольку ценного, кроме медалей, там ничего не было. А медали отмечают только то, что я и сам знаю…