Текст книги "Три рассказа, будоражащих нервы. Современная проза"

Анна Петровна, наглотавшись валидола, принимает соболезнования от собравшихся на кухне соседей.

– Ты что, я не пойму, голодом морила его что ли?… – возмущается Марфа Васильевна.

– Да нет же!… Наоборот – он у меня всегда сытый и чистенький ходил. – оправдывается Анна Петровна. – Он у меня поэт. Стихи пишет. Ранимая душа.

– О… Ну тогда голодовка ему не помешала бы. – рассуждает Егор Семёныч.

– Может и не помешала бы… – безразлично уставившись в паркетину, произносит Анна Петровна. – Я говорила, мягко так намекая: «Пошёл бы, Ванечка, на работу устроился. А то, на одних стихах не проживёшь. Моей-то зарплаты едва хватает, чтоб расплатиться за квартиру, да и поесть чего-нибудь взять.» А он в ответ: «Не переживай мать! Скоро я стану богатым и знаменитым! Скоро мы с тобой в золоте купаться будем!» А я на это: «Ну что ты мелишь, ей-Богу, Ваня?… В каком золоте?… Сейчас поэты знаешь сколько зарабатывают?…»

– Сколько?… – интересуется Марфа Васильевна.

– Ничегошеньки они не зарабатывают!… – заверяет Анна Петровна.

– А сейчас, гляди, теперь и в тюрьму загребут. Натворить там делов. – язвит Марфа Васильевна.

– Да кто ж тебя за язык-то тянет!… – упрекает Егор Семёныч. – Не видишь, человеку и так худо от этих переживаний!…

– Да ничего… – соглашается Анна Петровна. – Я уже и сама об этом думала. Ну что ж, будем теперь молить Господа нашего, Иисуса Христа, чтоб не натворил делов.

– Ай, ну и молодёжь сейчас пошла!… Ничем им не угодишь!… – разразился Егор Семёныч. – В моё время, отец даст по шее, чтоб не пререкался – вот и решение всего вопроса!… А хочешь из дому идти – так иди!… Никто тебя насильно не держить.

– Да в наше время разве было такое, чтоб стихи писали?!… – подхватывает Марфа Васильевна. – Это те только, кто из графьёв занимались этим. Им от скуки делать нечего, вот и писали.

– Нет. Ну ладно б даже и есть у парня влечение к стихам – кто спорит?… Пиши себе на здоровье, но и жизнь как-нибудь устраивай!… – вступается Анна Петровна.

– А они теперь не могут, как раньше – и работать, и этим… как его… творчеством заниматься. Им теперь только творчество и подавай. – наяривает Марфа Васильевна.

– Да мы ж сами и виноваты в этом. – печалится Анна Петровна.

– Во-во!… – подхватывает Егор Семёныч. – С малых лет балуем. Меры не знаем. А теперь – получите!… Чем-то Есенина напоминает. Тот, видать, не охочий был до работы-то. Всё берёзки воспевал в стихах. А потом взял и повесился.

– Упаси Господь, Егор Семёныч!… – с ужасом восклицает Анна Петровна. – Что, прям так и повесился?…

– Вот-те крест, Аннушка!… Прям так и повесился. Верёвку перекинул через стропила, брык, и повесился.

– Ужас какой!… – пугается Анна Петровна.

В соседнем номере… в соседнем по отношению к тому, в котором ночует Иван, ворочается в кровати мужчина средних лет. Мешают уснуть какие-то странные скрипы, доносящиеся через стену. Видимо, он пребывает в командировке. Изрядно устаёт. А тут ещё спать, как на зло мешают. Нервный, видимо, мужчина.

Не выдержав этого испытания, он вскакивает с постели. Шустро одевает трико. Выходит в коридор. И прежде, чем постучаться в дверь №456, прислоняется к ней ухом.

Из-за двери доносятся женский и мужской голос:

– Ты, типа, поэт что ли?…

– Ну да… А что?…

– Да трахаешься ты как-то художественно… Ну-ка наддай как следует, Дон Кихот ты мой печальный!…

– Сейчас… Ну как?…

– Быстрей!… Быстрей!…

Глава 2

На утро Иван просыпается в диком похмелье. В голове гудит эхо бурной ночи. В номере царит страшный беспорядок. Юля ушла гораздо раньше. И вообще, уже не утро, а двенадцатый час дня.

Обнаружив на полу бутылку нарзана, Иван первым делом хочет выпить. Жадно присасывается к горлышку. Пьёт большими глотками, всё до последней капли. Затем, отправляется в душ.

Стоя под открытым душем, сознание постепенно возвращается. Размышляет, куда же теперь идти: домой или найти Юлю. Домой Иван, теперь уже совсем не хочет возвращаться. Более того, чувствует себя виноватым, зная, что заставил мать переживать необоснованное отсутствие. Впрочем, не факт, что Юля захочет его снова видеть. Могла бы, хоть записку оставить. Номер телефона чиркнуть. Нет, она этого не сделала. Просто ушла. С одной стороны, Иван чувствует себя дрянью. Кажется, им просто попользовались на какое-то время, а потом бросили. С другой, весьма благодарен за столь тёплый приём. С радостью бы повторил. И пофиг, что его трахнули, как последнюю шлюху. Было очень даже приятно. Мелькнула мысль, чтобы подрабатывать мальчиком по вызову.

Вытирая голову полотенцем, Иван выходит из душа. Одевается. Собирает мусор в пакетик. Наводит небольшой порядок в номере. Хотя, мог бы этого и не делать. Об этом позаботилась бы уборщица.

Он смотрит в окно. Солнце блистает лучами, отражаясь от снега. Накидывает пальто. Уходит, закрыв дверь на ключ. Спускается в холл. Сдаёт ключ на ресепшне. Спрашивает, где сейчас находится Юля. Ему отвечают, что она уже давно ушла домой. Иван стесняется спросить адрес Юли, или номер телефона. Да и вообще, вряд ли он пойдёт бы к ней. Там может оказаться какой-нибудь ревнивый муж. Эта мысль угрожающе действует на нашего героя. Он делает строгий поворот на каблуке в сторону выхода, и отправляется, сам не зная куда.

Идёт по проспекту. Навстречу двигаются потоки людей. Все куда-то спешат. У всех дела. Каждый знает своё место в общем круговороте жизни. Иван чувствует себя лишним в течении. Некуда идти. Или, может просто не хочет никуда идти.

Вот он заходит в громадный торговый центр. Настолько громадный, что на первом этаже этого центра поместился маленький искусственный каток. На катке дурачатся дети. Рядом располагаются столики, вроде кафе. Сидят родители, катающихся детей. Что-то обсуждают. Что-то пьют и едят. Иногда присматривают за детьми.

Глядя на них, Иван тоже хочет чего-нибудь поесть. Чувствует, как урчит в животе. Порывшись в карманах, достаёт две смятые купюры. Подходит к барной стойке. Заказывает чай с лимоном, пирожок, бутылку минералки. Отдаёт последние деньги кассиру.

За стойкой видит объявление «Требуются официанты. Зарплата договорная.» Вспоминается история жизненного пути актёра, которую прочитал в гостиничном журнале. Пытается представить себя официантом. Хочет поставить себя на место этого актёра, вообразить что будет. Вырисовывается не столь мрачная картина, какая описывалась в журнале. Он даже не против поработать на этом месте. Тем более, совершенно не хочется возвращаться домой.

Спрашивает у бармена сколько они зарабатывают. Тот отвечает, что в начале, как стажёру, будут платить немного. Но потом, если проявит добросовестность, будет зарабатывать десять, или даже пятнадцать тысяч в месяц. Иван сомневается. Прикидывает в уме: семь – за квартиру; плюс коммуналка; в итоге даже на еду ничего не остаётся. Это уже не говоря, шмотки какие-нибудь надо покупать.

Снова спрашивает: «А, как же вы выживаете на эти деньги?… Или вам родители помогают?…» Бармен, суетливо вытирая столешницу, отвечает: «Так и выживаем… Иногда и родители помогают. Но, в основном сами о себе заботимся. У меня и жена столько же зарабатывает. Вместе сложить – получится сумма. Так вот и выкручиваемся.»

Нашему герою кажется, что этот бармен на зарплате жены женился. Конечно, спросить об этом у него не хватает наглости. Всё-таки Ваня воспитан хорошими манерами. Аккуратно берёт поднос с чаем и пирожками. Высматривает свободный столик. Ставит поднос. Снимает пальто, вешает на стул. Садится. Помешивает чай. Ловит ложечкой дольку лимона. Закидывает в рот.

Перекусив, Ивана посещает блестящая мысль. Думает, как хорошо устроиться в гостиницу. Только кем?… Да кем угодно, лишь бы не на улице оставаться. А в свободное время сможет писать стихи. Только вот, как туда устроиться?… Попросить Юлю?… Вполне резонно. Тем более, мы уже достаточно близки. Во всяком случае были близки какое-то время. Но, где её сейчас найти?… Или хотя бы узнать её номер телефона?…

Звонит Ваське. Батарея уже садится. Эта новость никак ни радует. Зарядку оставил дома. Возвращаться не хочется. Телефон показывает шестьдесят четыре пропущенных вызова. Мать пыталась дозвониться. Всё это время телефон находился в бесшумном режиме.

Шестьдесят четыре пропущенных вызова беспокоят Ивана. Сердце колотится. «А не случилось ли чего?» – подумает. Вдруг, у матери сердце не выдержало? Оно у неё и без того слабенькое. Или она подумала, что сын попал в передрягу, ушёл из жизни раньше положенного срока. Крайне тяжёлая мысль заставила её что-нибудь с собой сделать?…

В душе Ивана стремительно нарастает тревога. Смотрит на телефон. Нервно потирает пальцем. Не знает, как поступить: позвонить матери и успокоить?… Или же оставить всё, как есть?… А завтра заскочить на минуту. Взять зарядку. Показаться, что, мол, жив, здоров, и нет повода для переживаний. Позвонить сначала Василию. Узнать номер телефона Юли. А, когда получится договориться на счёт работы, тут можно и явиться домой.

Набирает Васькин номер. Объясняет ситуацию. Васька присылает смс с номером телефона Юли. Иван тут же, не теряя драгоценного времени и заряда батареи, звонит Юле. Просит переговорить с начальством по поводу работёнки. Но вместо этого, Юля приглашает к себе. Вечером соберутся гости. Устраивает вечеринку в честь чего-то там… А о работе можно и потом похлопотать, когда заступит в смену. Иван тут же соглашается. Впрочем, в такой ситуации некогда думать о морали. Язык не повернулся в чём-то отказать Юле. Тем более, можно будет пожрать на халяву. Поспать. И, если повезёт, даже потрахаться. Наш герой, как последняя шлюха, мчится на вечеринку к Юле, с которой он едва знаком. Кажется, поступает правильно.

Компания, конечно, не ахти. В основном, гости жрут, бухают, ржут. Бабы то визжат, то хохочут. Гремит дурацкая музыка, типа: «Любви той тайный след… Оставил мне на сердце рану…»

Нашему герою, ни столь весело, сколь выгодно там находится. Впрочем, он мог бы сидеть себе дома. Сочинять жалкие стишки. Но, ситуация затягивает его – беспомощного, растерянного, совсем малоопытного человечка. И, как бы там ни было, поэты и писатели не звали на тусовки. Поэтому, приходится обходиться.

Среди всеобщего шума, Юля тащит Ивана на кухню. От неё веет спиртным. Щёки румяные от возбуждения. Она жадно впивается в губы Ивана. «Сожми меня крепче, мой Дон Кихот.» – шепчет в ухо. Идут в ванную комнату. Закрываются. Вдруг, музыку делают громче. Начанаются танцы. Мужики задвигают бёдрами. Женщины подбрасывают груди. Кто-то залезает на стол. Раздевается. Кто-то обливает всех шампанским. «У – у – ух!…» – кричат гости. – «У – у – ух!…» Проходя мимо ванной комнаты, доносятся голоса: «Ванечка, милый!…» – кричит в полубреду Юля. «Красавица моя!…» – пыхтит Дон Кихот.

В общем, обычная, так сказать, классическая вечеринка. Всем весело. Все пьяные. Кому-то даже кайфово.

Ближе к ночи гости устают. Некоторые расходятся по домам. А те, кто остаются, ведут застольные беседы. Сначала говорят о том, о сём. Что доллар дорожает. Нефть дешевеет. Что вообще недра кончаются. О том, что в стране полная неразбериха. И, что надо валить куда-нибудь, где жизнь слаще, террористов меньше, власть мягче.

Затем, ожесточённо спорят. Одни говорят, в России жить невозможно. Другие кричат, в этом мы сами виноваты. А теперь бежим, как крысы с тонущего корабля. Бабы кричат, это мужики всё разворовали. Мужики отвечают: «Когда вы ворованное жрали, то молчали!…»

А потом, идёт такая демагогия: каждый жалуется на своё – больное. У кого жена дура. У кого муж бабник. У кого просто – алкаш. И никто работать не хочет. И всем только жрать подавай. И носки постирай. И ржать не мешай. И вообще в людях ничего святого не осталось. Всюду только бляди и нищие; алкашы и туниядцы; воры и разбойники. Словом – грязь и слякоть.

Ах, нет. Есть ещё кучка хитрожопых гламурщиков. Сидят тихо, в своих тихих редакциях. Пишут, какой цвет войдёт в моду в следующем месяце. Войдёт, что самое интересное. Накачивают людей иллюзиями о хорошей жизни. Тащат последние деньги из народа, продавая бестолковые глянцевые журналы. Которые на хрен никому не нужны, но за неимением качественной культуры, покупают и это, в сущности говоря – дерьмо!… Тут кто-то вспоминает про олигархов. Про этих негодяев. Эти негодяи прибрали к рукам всё, что можно было прибрать. Построили капитальцы на костях честных граждан. Надо их собрать в одном месте. Сбросить в одну яму. Напустить ядовитых змей и насекомых. Ах, какие подлецы, эти олигархи!… А мы, якобы, люди правильные и честные. Сунь в карман лишнюю сотню баксов, мы никогда не изменим принципам. Гуманность и благородство превыше всего. И никто, никогда, ничего не делал только лишь ради денег. Вокруг сплошные альтруисты и благодетели. Поэзия, кричит Иван, ещё даст всем по мозгам. Пора кончать уже с этим идиотизмом. Дескать, не дело это, братцы, пить водку и курить кальяны, когда в стране такое безобразие. Вообще, культурное общество не должно допускать таких лёгких промахов. Каждый должен сознавать полную ответственность за поступки. Чересчур богатым быть стыдно. А профессионалом – достойно.

А потом, идут задушевные истории, кто, как и где отличился в лучшую сторону. Проявил героизм. Застукал взяточника. Вычислил стукача. Выяснилось, что выпивка уже подошла к концу. Пора бы сходить в магазин. Все начинают суетиться, одеваться. Хором запевают «Ой, мороз, мороз!…". Двигаются всем своим культурным обществом в магазин. Но так оттуда и не возвращаются.

На утро Иван просыпается в юлиной постели. Голый. Ну почти голый, – на нём милицейский китель. На щеках красуется сладко-красная помада. Вспоминает, играли в злого полицейского, задерживающего проститутку. Видимо, она всю ночь смягчала суровый нрав полицейского. А китель, видимо, когда-то принадлежал бывшему мужу Юли.

В голове стоит шум. В квартире царит беспорядок. Юли нет дома. Проснулась гораздо раньше. И вообще, уже не утро на двенадцатый час дня.

Первым делом Иван пытается найти вещи. Находит трусы. Надевает. Шагает на кухню. Открывает кран. Хлебает с ладошек холодную воду. Умывается. Выдавливает в рот немного зубной пасты. Полоскает рот. Щётки-то своей нет. Затем, открывает холодильник. Достаёт сливочное масло и колбасу. Намазывает бутерброд. Заваривает крепенького чаю. Завтракает. Ведёт себя по-хозяйски. Создаётся впечатление, будто уже лет десять здесь живёт. Залезает в ванную. Моется. Приводит себя в надлежащий вид, причесывая волосы.

Вспоминая обрывками прошедшую вечеринку, ухмыляется. Звонит Юле. Спрашивает, где она сейчас находится, и как насчёт работы. Юля говорит, что как раз таки находится на работе, и уже переговорила с начальством. Его берут на место швейцара. Основной обязанностью будет встречать гостей у входа, таскать чемоданы. Иван спрашивает – сколько будут платить? Юля отвечает, поначалу он будет зарабатывать десятку. Но, если добросовестно будет служить, то и на пятнадцать выслужится. А жить в гостинице ему вовсе не обязательно – может остановиться у неё. Иван соглашается. Да и выбора нет. Надо как-то устраиваться. Спрашивает, когда можно приступать к работе? Юля отвечает, начать может уже с завтрашнего дня. «Это хорошо…» – подумает Иван. Успеет заскочить домой. Показаться матери на глаза. А то, места себе не находит. Допивает чай. Одевается. Закрывает дверь на ключ. Мчится домой.

Едет в автобусе. Смотрит в окно. Мысленно перебирает варианты отговорок. Пытается объяснить двухдневное отсутствие. Придумывает красивую легенду, что всё это время был занят поиском работы. Хотя, почему придумывает?… Ведь это почти правда. Ведь всё остальное, как бы сказать… – само привязалось.

Сходит с автобуса. Расторопно направляется к дому. Идя по знакомому двору, постепенно замедляет шаг. Всё медленнее… и медленней… Садится на скамейку около подъезда. Ему становится тошно. Чувствует себя виноватым. Пытается найти объяснение. Взять под контроль эмоции. Преодолевая сомнения, тяжело поднимается на четвёртый этаж. Открывает дверь квартиры. Заперта. К счастью, есть ключи. Всё таки открывает. С осторожностью заходит внутрь. Разувается. Снимает пальто. Вешает на крючок. Входит на кухню. Никого. Заглядывает в комнату. Тоже пусто. И вообще в квартире никого нет. «Странно. – думает Ваня. – Ведь сегодня воскресенье. Мать должна быть дома.» Хочет позвонить. Увы, батарея разряжена. Достает из комода зарядку. Включает. Снова пытается позвонить. Абонент не отвечает. «Странно. – думает Иван. – Может не слышит?…» Набирает ещё раз. И ещё. Молчок. Абонент не отвечает. Начинает тревожиться. Метаться по комнатам. Затем, спускается этажом ниже. Стучится в дверь Марфы Васильевны.

Та открывает, и говорит:

– Вот он, Голубчик!… Явился. Где ж ты пропадал всё это время?…

– Работу искал. – уклончиво отвечает Голубчик. – Марфа Васильевна, вы мать не видели?… Может она у вас гостит?…

– Как же, видела. – отвечает старушка. – Нет, не у нас она гостит.

– А, где же?… – осторожно спрашивает Иван.

– В больнице, милый мой!… Сердечный приступ у неё случился. Вот из-за таких, как ты!… – укоряет Марфа Васильевна.

– Ясно… – виновато повесил голову Иван. – Так, она умерла что ли?!… – напугано спрашивает.

– Откуда мне знать. Может и умерла уже. Меня ведь об этом не уведомили. Поезжай – узнаешь.

Иван быстро одевается, гонит в больницу. По дороге ему видятся ужасающие картины похоронных процессий. Видит, как мать уже лежит в гробу. Слышит, как священнослужитель отпевает заупокойную мессу. Машет кадилом. Чувствуется запах ладана. Видит опавшее, могильно – бледное лицо матери. На лбу чёрная ленточка. Руки сложены на груди. В руках воткнута свечка. Видит, как спускают на верёвках в могилку. Собравшиеся бросают землю. Могильщик устанавливает крест у ног. Не удержавшись от нарастающего ужаса, Иван плачет. Молит Господа, чтобы всё обошлось. Что он вовсе не хотел, чтобы так получилось. И, что он готов пойти на любой компромисс, лишь бы мать поскорее выздоровела. Взявшись за голову, кричит сквозь слёзы: «Господи, за что?!… За что?!…»

Приехав в городскую больницу, Иван мечется по этажам. Спрашивает у прохожих, где тут находится реанимационное отделение. Отвечают, надо идти на первый этаж. То есть, видно, промахнулся в спешке. Прибегает в реанимацию. Дверь, как правило, в таком отделении заперта. Не пускаю никого, даже родственников. Дождавшись, пока кто-нибудь выйдет из отделения, бросается на первую попавшуюся медсестру. Спрашивает Смирнову Анну Петровну. Отвечают, что её уже перевели в кардиологическое. Говорят, это на четвёртом этаже.

Иван бежит по лестнице на четвёртый этаж. Зайдя в кардиологическое отделение, видит пост медсестры. Видит, как больные тяжело перемещаются по коридорам отделения, держа в руках кардиостимуляторы. Какой-то врач делает замечание по поводу верхней одежды и бахил. Снимает пальто. Видит при входе коробку с бахилами. Расторопно натягивает. Спрашивает у врача, где лежит Смирнова Анна Петровна. Ему указывают на пост медсестры. Там говорят номер палаты. Заходит в палату. Видит лежащих больных. Пытается найти среди них матушку. Вот он замечает её. Бросается к кровати. Хватает за руку. Плачет. Кричит: «Мама!… Господи, мама!… Как же я рад, что ты жива!…»

Анна Петровна поднимает тяжёлые веки. Слаба. Немного упало зрение. Присматривается. Узнав сына, лицо просияло. Потянулась улыбка. С трудом выговаривает:

– Ивашенька… Сыночек… Слава Богу живой.

– Живой, мама!… Живой!… Не стоило так переживать.

Анна Петровна кашляет. Иван видит на тумбочке стакан с водой. Подносит ей. Она делает пару глотков. Брезгливо отодвигает стакан рукой.

– Почему ты не позвонил?… – требовательно спрашивает Анна Петровна.

– Не знаю, мама… – виновато повесил голову Иван. – Боялся, снова начнётся скандал.

– Всё равно ведь надо было предупредить. Хотя б два слова сказать. Мол, жив, здоров, в тепле, сухе…

– Прости, мама. Надо было… Конечно, надо было… В следующий раз так и сделаю.

– Обещай мне. – требует Анна Петровна.

– Обещаю. – покорно отзывается Иван.

– Так, где ты был всё это время?… – принимается допрашивать мать.

– Я работу нашёл.

– Кем?…

– Швейцаром в гостинице. Там и ночевал всё это время.

– А ты возмужал. – замечает Анна Петровна.

– Да ладно, ма!… Меня всего два дня не было.

– Ну, два – не два, а кое-какие изменения заметны. Вон, даже кадык выпирать стал.

В общем, начали они тихо беседовать. Анна Петровна, вдруг вспомнила, как он упал в лужу, когда был маленький. Рассмеялась. Она тогда вела его в садик. Он отдёрнул руку и побежал. Быстро, быстро побежал, сломя голову в сторону садика. Споткнулся о камень. Плюхнулся в громадную лужу. Но, не утонул. За счёт дутого комбинезона болтался на воде, раскинув в стороны маленькие рученьки.

Услышав эту историю, Иван смущённо улыбается. Затем, она начинает рассказывать, как бегал с голой жопой по речке. Ловил каких-то лягушек. «Ну ладно, ма!… Здесь же люди.» – стеснительно упрекает Иван. Вспоминает, как порезал себе ногу на этой речке. Какой-то ржавой железякой распорол полступни. Сколько хлопот было. Река находилась за городом. Долго не могли вызвать скорую помощь. Выбежали на дорогу. Начали ловить попутку. Добрый дядька остановил. Взял пострадавших. Отвёз в ближайшую больницу. Из-за того, что долго не могли оказать первую помощь, началось заражение крови. Анна Петровна ночами приглядывала, не спала. Но, слава Богу всё обошлось.

Вспоминает, как Ваня размалевал чернилами дедушкину фотографию. Объявил, что собирается стать художником. Тогда ему было всего три годика. Больные в палате принялись хохотать. Каждый начал рассказывать про своих детей. О том, как один мальчик засунул вишнёвую косточку в ноздрю. Долго не могли достать. А, когда уснул она сама выпала. А кто-то рассказал страшную историю, как малыша покусала бешеная собака. Ничего не успели сделать, малыш скончался. После этой животрепещущей истории, нависло чугунное молчание.

Потом снова пошли забавные истории о маленьких детях. О том, какими они бывают непоседливыми. И, как они лезут своими пальчиками в розетки. Разбивают игрушки. Выворачивают внутренности этих игрушек. Рвут обои. Рисуют на стенах фломастерами. Пачкаются, когда едят. И, главное, как мило смотреть на них, когда они так сладко спят.

Прерывает эти задушевные беседы старшая медсестра. Войдя в палату, говорит, что время близится ко сну. Просит Ивана уйти.

Иван едет домой. От пережитых потрясений забывает про Юлю. Тем более что, она на работе. Работает в круглосуточную смену.

Приезжает домой. Уставший ложится спать.