Текст книги "Главред: Назад в СССР. Книга 2"

Глава 13

– Товарищи! – мой голос загремел, усиленный мегафоном. – Проявите терпение, мы сейчас организуем транспорт! А пока наши комсомольцы разделят вас на звенья, чтобы удобнее было вести поиск!

Добавив уже персонально Котикову «давай, Вася», я всучил ему карту города, громкоговоритель и нырнул в холл здания. Хорошо, что внизу тоже есть телефон – я решительно крутанул диск под молчаливое согласие Михалыча.

– Валечка? – я услышал в трубке усталый голос секретарши. – Скажите, какие новости? Есть что интересное?

– Евгений Семенович, наши ребята, похоже, вышли на след, – затараторила девушка. – Детей видели в парке аттракционов, оттуда они ушли с двумя мужчинами. Милиционерами – один из очевидцев рассказал, как те показали мальчишкам удостоверение.

– Интересно, – я был сбит с толку, хотя при этом в мыслях словно сработало какое-то смутное узнавание. – Но если это действительно так, почему школьников никто до сих пор не нашел?

– Не знаю, – упавшим голосом ответила Валечка.

– Ладно, продолжайте, – сказал я, положил трубку и набрал следующий номер. – Альбина? Мне, пожалуйста, Анатолия Петровича. Это Кашеваров.

– Слушаю тебя, Евгений Семенович, – первый секретарь, похоже, тоже ни разу за все это время не отдохнул.

– Анатолий Петрович, желающих очень много, нам нужен транспорт, – заявил я.

– А то я не в курсе, – ухмыльнулся Краюхин. – Милиция волнуется, патрульные доложили, что там у тебя чуть ли не митинг. И что, все искать собираются?

– Все, – подтвердил я.

– Будет тебе транспорт, Кашеваров, – сказал первый секретарь и повесил трубку.

Спустя несколько минут к площади начали подъезжать автобусы и машины такси. Разумеется, Краюхин не мог позволить лишить весь город транспорта, но на то, чтобы рассадить собравшихся, присланного хватило. А еще окрестности нашего здания заполонили разноцветные автомобили частников. Красные и желтые «Запорожцы», всевозможные «Жигули» и новенькие «восьмерки» с коротким крылом, синие и коричневые «Москвичи», «Ижи» и даже инвалидские мотоколяски СМЗ. Малюсенькие машинки, в которые с трудом поместятся два человека, и то скромных габаритов.

С момента, как мы с Бульбашом и Апшилавой спустились к людям, прошло от силы полчаса, но все опросники с описаниями пропавших были розданы звеньям поисковиков. Комсомольцы Котикова разделились и приняли на себя роль координаторов, особенно это оказалось кстати в автобусах, где народу набилось очень много. А еще мы теперь могли значительно сузить радиус поисков, потому что след нужно было брать в районе парка аттракционов. Надо будет перенаправить туда и все те группы, что ушли в другие районы…

Прежде чем я окончательно отпустил оказавшегося таким пробивным Котикова, мы договорились, что комсомольцы будут звонить в редакцию из будок с телефонами-автоматами и докладывать последние новости. Связь между отрядами планировалось поддерживать через таксистские рации, плюс подключились радиолюбители из компании нашего Хлыстова. А я, Бульбаш и девчонки уже займемся анализом информации. К нам присоединилась и Клара Викентьевна, которая наносила отметки на карту города – где видели мальчиков, где замечали что-то подозрительное. По всему выходило, что они должны быть где-то рядом с пресловутым парком аттракционов.

Положение осложняло то, что ребят увели какие-то темные личности, притворившиеся милиционерами – Эдик Апшилава был в этом железно уверен. И не потому, что советские стражи порядка, по его мнению, просто не могли обидеть детей. Нет, тут уже мы оперировали фактами – судя по скудным описаниям очевидцев, никто из андроповских милиционеров под эти портреты не подходил. Зато постовые получили ориентировки на подозреваемых, а криминалисты скрупулезно листали архивы в поисках похожих рецидивистов.

– Сами подумайте, Евгений Семенович, – взволнованно говорил Апшилава. – Зачем, во-первых, настоящим милиционерам похищать детей? И во-вторых, зачем кому-то это скрывать, если милиционеры все-таки настоящие. Нет, это явно какие-то сволочи, порочащие честь сотрудников органов.

Его щегольские усики нервно дернулись, Эдика явно выбил из колеи тот факт, что кто-то кошмарит детей под личинами стражей порядка. И я его понимал – для следака фальшивые милиционеры были таким же злом, как для меня, журналиста, самодовольные мамкины блогеры и диванные аналитики, строчащие безграмотные посты в соцсетях. И дело ведь не только в правописании, можно и фразы типа «представляет из себя» простить, если сама подача профессиональная. Зачастую ведь люди пытаются словить хайп на громких событиях, не умеют работать с источниками, не проводят фактчекинг, плодя тем самым откровенную ложь. Причем нередко специально, в итоге дискредитируя нашу профессию. А ведь журналисты – это четвертая власть, и если такие горе-любители претендуют на любовь аудитории, жди беды. Только вот в случае информационной войны местного масштаба над детьми не висела гипотетическая гильотина. А вот преступники с удостоверением милиционера опасны именно своим притворством. Советские дети привыкли, что человек в форме или с красной книжечкой – это друг. И пользоваться этим невероятно гнусно, тут мы все были солидарны.

– Евгений Семенович! – пискнула Люда, вновь подменившая Зою Шабанову на телефоне. – Тут ребенка нашли, с которым такая же история приключилась. Мальчик, четвероклассник.

– Опа! – воскликнул Эдик. – Это же прекрасная зацепка! Девушка, вы адресок запишите, телефончик – в общем, все, что полагается.

– Хорошо, – покраснела Людочка, явно увлекшаяся красавцем следователем.

– Евгений Семенович, вас к телефону, – в кабинет вбежала ее подружка Катя.

– Кто? – удивился я.

– Какая-то девушка, – журналистка еле сдержала улыбку, потом хихикнула, тут же закрыла себе рот рукой, извинилась и убежала в приемную.

Я проследовал за ней, чувствуя спиной любопытные взгляды всех, кто присутствовал в кабинете. Что ж, ничего удивительного – редактор, который в свои сорок выглядел на полтинник, не только помолодел, но и обзавелся поклонницами. Так, наверное, думали Катя с Людой, да и Зоя Шабанова наверняка.

– Слушаю, – сказал я в трубку, уже догадываясь, чей голос сейчас услышу.

– Добрый вечер, Евгений Семенович, – у Аглаи Ямпольской обнаружилось удивительное свойство бодрить меня не хуже кофе. – Что у вас там происходит? Весь город на ушах стоит, слухи уже до того дошли, что вы лично там чуть ли не бандитов ловите.

– Ох, Аглая Тарасовна, – я вздохнул. – Надеюсь, что это не так, но похоже, что я слишком наивен. Вы ведь слышали, что дети пропали?

– Слышала, – ответила девушка. – В поликлинике начиная с обеда об этом только и разговоров. А у меня сегодня, как назло, дежурство на скорой, я даже к вам приехать не могу. Вырвалась вот только позвонить со станции, да и то еле пробилась. У вас прямо как Смольный.

– Да, очень жаль, что вы не сможете присоединиться, – я чувствовал, что под кожей у меня все горит. – Но я обещаю вам рассказать все, как говорится, из первых уст.

– Договорились, Евгений Семенович. Но вы лучше не рассказывайте, а спасите ребят, – по голосу Ямпольской чувствовалось, что она улыбается. – Ой, извините меня, тут вызов… Пора бежать.

– Всего доброго, Аглая Тарасовна, – ответил я, но девушка уже положила трубку.

Не успел я уйти, как позвонил один из соратников Васи Котикова и сообщил, что пропавших детей видели жители одного из домов на улице Степана Разина. И вроде как они крутились возле закрытого ЖЭКа. Саму контору переселили в новое здание, а старые помещения временно пустовали. Снова что-то мигнуло в подсознании и тут же выскользнуло, словно извивающаяся бродячая кошка, которую решили взять на руки и погладить. ЖЭК, парк аттракционов, фальшивые милиционеры… Нет, хоть ты тресни, не могу вспомнить.

Я кивнул, вернулся в кабинет, где заседал штаб, и Апшилава в это время с кем-то беседовал по редакционному телефону. Он положил трубку, посмотрел на меня.

– Евгений Семенович, у нас тут еще интересные подробности открылись. Мальчишка, о котором речь шла, его наши девушки из детской комнаты милиции разговорили. Оказывается, его какие-то взрослые на улице остановили за то, что он обертку от мороженого мимо урны кинул. Показали милицейское удостоверение, отругали, увели на допрос. Потом успокоили, что родителям не скажут, если и дальше себя будет хорошо вести.

– А как же он в итоге сознался? – удивился я. – И как вообще на него вышли?

– Как-как, – улыбнулся Эдик. – Он кому-то из друзей по секрету сказал, переживаниями поделился. А тут вы такую шумиху подняли, тот друг услышал, сам по телефону позвонил. Говорит, вдруг те мальчишки тоже что-то натворили, их в милицию забрали, а они от стыда теперь домой не хотят идти.

– Лже-милиционеры, – догадался я.

– Ага, – подтвердил Апшилава. – Я сейчас со своими оперативниками говорил. Судя по тем данным, которые у нас есть, внешность этих… оборотней совпадает. А еще в городе несколько квартирных краж произошло, и семья того мальчика – одна из пострадавших. Не знаю пока, как это может быть связано.

– Эдик! – меня внезапно осенило, словно памяти наскучило надо мной издеваться. – А где они этого мальчишку допрашивали? Не на улице Степана Разина?

– Сейчас узнаю, – растерялся следователь, но быстро сориентировался и позвонил своим. – Вы не поверите, Евгений Семенович, на улице Степана Разина! Как вы догадались?

– Журналистское чутье, – усмехнулся я, но быстро снова стал серьезным. – Мне кажется, я знаю, где могут быть мальчики.

Удивительная штука – память. Порой она вытаскивает из небытия вещи, несовместимые с нашими представлениями о мире. Например, мне как-то в детстве приснилось, будто бы я еду с родителями на машине по берегу Любицы. С одной стороны стоят девятиэтажки, а с другой – осенние березы и мемориал воинам Великой Отечественной. Прошли годы, и я действительно проехал мимо тех мест на машине, только не с родителями, а с друзьями. И что самое интересное – прежде я там не был ни разу, а мемориал в жизни не видел. Получается, мне приснилось будущее? Или, может быть, прошлое?

Вдруг во мне тогда, уже в двадцать первом веке, промелькнуло чужое воспоминание? Воспоминание Кашеварова! Откуда же мне знать, как эта связь работает? Не просто же так я очутился в его теле после смерти там, в будущем… Черт подери, как подумаю, голова начинает кружиться.

Но самое-то главное, что я не берег Любицы с березками сейчас вспомнил. А то, как Сергей Антонович Рокотов, наш генеральный директор, однажды рассказывал: в восьмидесятые в Андроповске орудовала какая-то банда, члены которой притворялись милиционерами. Действовали они так: выбирали детей, одетых поприличней, «арестовывали» за какие-то пустяковые провинности, доставляли в фальшивое «отделение» и там допрашивали. Делали это хитро: узнавали достаток семьи, спрашивали, с кем живут, кто где работает и когда не бывает дома. А потом грабили эти квартиры. Дети молчали, потому что им было стыдно попасться милиционерам – они-то ведь думали, что все по-настоящему! Если бы хоть один пострадавший ребенок признался, бандитов поймали бы очень быстро. А так им долго удавалось скрываться от правосудия, кажется, года до восемьдесят девятого. Или даже девяностого. Почему вот только я долго не мог это вспомнить? Слишком погрузился в это время, начав забывать свою прошлую жизнь? Впрочем, главное сейчас другое.

Неужели я вышел на след той самой банды, о которой услышал в прошлой жизни от Рокотова? Осталось всего ничего, чтобы это проверить – съездить с Апшилавой и другими милиционерами на улицу Степана Разина. Найти эту заброшенную контору, вскрыть ее и освободить детей. Странно только, что бандиты их так долго держат – может, услышали сообщение в громкоговорителях патрульных машин и испугались? Точно, и теперь просто не знают, как быть и что делать.

Все это пронеслось в моей голове за считанные секунды, пока Эдик складывал в собственных мыслях все факты. А потом он задал самый логичный в этой ситуации вопрос:

– Так где же дети, Евгений Семенович?

– Я почти уверен, что в бывшем помещении ЖЭКа, – ответил я. – И вот еще, Эдик. Пока мы туда едем, причем как можно быстрее, вашим коллегам нужно по-быстрому найти и задержать человека, у кого остались ключи. Вряд ли бандиты попали туда случайно, должен быть кто-то, кто им помогает.

Апшилава долго смотрел на меня, казалось, целую вечность.

– Евгений Семенович, а вы точно не ошиблись профессией? – наконец, спросил он.

Глава 14

Мы мчались с Эдиком Апшилавой на бежевой «шестерке» в сторону улицы Степана Разина. Машиной управлял Матвеич, человек пожилой, но лихой и уверенный. Казалось, он был единым целым с чудом тольяттинского автопрома – как говорится в подобных случаях, водитель от бога.

Уже стемнело, на город опустился тот самый позднеосенний мрак, характерный для среднерусской полосы. Фонари тщетно пытались его разогнать, однако лишь сильнее подчеркивали контраст между почти мифической тьмой и съежившимися под ней зданиями. Вода в Любице матово блестела подобно нефти, вызывая тревожные ощущения. А каково сейчас бедным мальчишкам, которых поймали и заперли злоумышленники! Одного из них, кстати, по скудному описанию уже опознали эксперты. Глеб Синягин – матерый рецидивист, за спиной которого в тридцать лет уже несколько ходок.

По адресу, где проживал тот самый сотрудник ЖЭКа, уже направили милицейский наряд, и ни у меня, ни у Эдика не было сомнений, что его возьмут тепленьким. А вот бандит, вооруженный пистолетом Макарова, мог оказать отчаянное сопротивление. Именно поэтому к дому на улице Степана Разина мчались еще несколько машин с оперативниками и патрульными милиционерами. ОМОНа здесь еще нет, он появится только через два года, в восемьдесят восьмом. А потому предстоящая операция была довольно рискованной.

– Евгений Семенович, я не могу вам приказывать, – с явным напряжением в голосе произнес Апшилава, – поэтому попрошу. Сидите в машине и не высовывайтесь, пока мы будем их брать.

– Не беспокойтесь, Эдуард Асланович, – я кивнул. – Геройствовать не планирую.

Конечно, хотелось ответить по-другому. Внутри каждого взрослого мужика живет безрассудный мальчишка, которому хочется в самое пекло. Вот и в моей голове против воли крутилась картинка, как я отважно отвлекаю преступников, пока милиционеры рассредоточиваются по двору. Потом бандиты выходят, тот самый рецидивист держит перед собой одного из школьников под прицелом. Срывается, открывает беспорядочную пальбу, я бросаюсь и закрываю собой ребенка. Ранение, операция, хирургическое отделение и взволнованное лицо Аглаи. Взволнованное и одновременно восхищенное.

Это очень красиво смотрится в мыслях. А еще в кино. Вот только реальность гораздо проще и прозаичнее. Об этом мне рассказывали полицейские, с которыми я катался по Любгороду, готовя очередной репортаж. Нет никаких эффектных бросков, кинематографичных приемов, залихватской стрельбы. Есть грязь, кровь и мат, а порой – смерть. Причем последняя выглядит настолько неприглядно, что об этом не принято говорить. И если бы я даже выжил после нафантазированного броска, последнее, чего мне бы хотелось в таком случае, это попасться на глаза любимой женщине – грязным, скорчившимся и пахнущим отнюдь не парфюмом.

– Приехали, – Эдик отвлек меня от сложных размышлений и еще раз напомнил: – Оставайтесь в машине. Матвеич, головой отвечаешь.

– А то, – отозвался пожилой водитель.

Возле старинного здания с аркой уже стояли несколько милицейских машин, сотрудники оцепили его, чтобы пресечь любую попытку побега. Эдик хлопнул дверцей и направился к оперативникам в штатском, которые тенями маячили в арке. А потом… Нет, никакой пальбы, криков и грохота. Какой-то огромный опер в жилетке что-то проговорил в закрытую дверь, прошло меньше минуты, и она отворилась. Оттуда вышел сгорбленный рыдающий человек, которого тут же скрутили наручниками и повели к желтому «уазику» с синей полосой вдоль борта. А следом выбежали мальчишки, и их моментально приняли врачи дежурившей поблизости «скорой помощи». Одного, вернее одну, я тут же узнал.

– Аглая Тарасовна! – воскликнул я с интонацией одного из персонажей «Бриллиантовой руки».

Она ведь сказала, что сегодня дежурит, и надо же было такому случиться, что именно ее бригада отправилась на улицу Степана Разина. А ведь девушка, получается, меня переплюнула. Я-то, хоть и нашел преступников, на самом задержании прятался в милицейском автомобиле. Аглая же была в числе работников экстренных служб на передовой. Вот тут мой внутренний мальчишка возмущенно запротестовал.

– Матвеич, там все уже, похоже, закончилось, – обратился я к пожилому водителю.

– Нельзя, Евгений Семенович, – невозмутимо ответил тот.

Я хотел было поспорить, но тут уже сам Эдик Апшилава махнул в нашу сторону рукой, показывая, что можно выходить, и я сразу же распахнул дверь, направившись к следователю.

– А где второй? – спросил я Эдика, осознав, наконец, что меня смутило.

– Его ищут, – мрачно проговорил Апшилава. – В городе объявлен план-перехват. Почувствовал, что запахло жареным, и сбежал. Может, даже как-то о наших поисках услышал, шумиха до него дошла. С детьми оставил сообщника, наговорил ему, что вернется, а пока, мол, нужно пересидеть. Фактически сдал его, пожертвовал, чтобы самому по-быстрому смыться. А тот молодой парень совсем, – Эдик кивнул в сторону «уазика» с задержанным. – Видели, наверное, что расплакался как барышня. Понял, что ему за детей светит.

– Поймайте его, Эдуард Асланович, – просто сказал я. – Того, второго. Такие люди, как Синягин, не должны оставаться на свободе. Не возражаете, если я задам пару вопросов нытику?

– Я вас провожу, – кивнул Апшилава, и мы направились к милицейской машине.

Рослый сержант по знаку Эдика открыл зарешеченную заднюю дверцу, явив миру зареванное лицо пухлого здоровяка. Судя по жидким усикам и румянцу, он и вправду был очень молод. Едва ли не вчерашний школьник.

– Вас как зовут? – спросил я, принципиально не поздоровавшись с преступником, и включил запись на «Панасонике».

– Дима… – всхлипывая, произнес парень. – Акимов Дмитрий Олегович.

– Что вы сделали с детьми? Зачем их держали?

– Мы… Я… – преступник терся лицом о красную клетчатую рубашку, так как руки у него были скованы за спиной. – Мы никого не собирались убивать. Только напугать и выведать… выведать, у кого когда родителей дома не бывает. Это все Глеб! Синягин! Он все придумал!

– А ты еще большая сволочь, Дмитрий Олегович, чем этот твой Синягин, – Эдик презрительно сплюнул. – Ревешь, как баба, смотреть на твои сопли противно. А когда на дело шел, ребятишек до полусмерти пугать, королем себя чувствовал?

Следователь Апшилава всего лишь сделал один-единственный шаг, а подельник Синягина сжался в комочек, зажмурив глаза. Даже пискнул «не надо», решив, видимо, что его сейчас будут бить.

– Я… – он захлебывался слезами. – Я ведь их и пальцем не тронул! Мы их только пугали! Вон они, смотрите, уже улыбаются.

Я непроизвольно повернулся в сторону «рафика» с красным крестом на борту и столкнулся взглядом с Аглаей. Она как раз осматривала очередного мальчишку, а трое его друзей стояли чуть поодаль, нахохлившись, как воробьи. А я взял и помахал девушке рукой, сбив этим легкомысленным жестом всю серьезность момента. Спохватившись, я сосредоточенно ей кивнул, потом опять повернулся к плачущему Акимову.

– Милиционерами зачем притворялись? – я задал вопрос, который интересовал меня больше всего.

– Чтобы опорочить органы правопорядка? – мрачно уточнил Апшилава, после чего преступник задрожал как испуганный заяц.

– Просто так легче детей заманить! – бросился он оправдываться. – Покажешь им «липу», лицо строгим сделаешь, они и пойдут за тобой как бараны!..

На последнем слове Акимов осекся, поняв, что оно было лишним. Эдик выругался на каком-то другом языке, видимо, абхазском.

– Больше нет вопросов, – я покачал головой, и следователь с грохотом закрыл дверцу «уазика», снова заставив нытика вздрогнуть. – Извините меня, Эдуард Асланович, я отойду.

– Понимаю, у вас своя работа, – кивнул тот.

А я направился прямиком к Ямпольской, которая как раз заканчивала осмотр последнего паренька.

– Зовут тебя как, еще раз? – уточнила, подслеповато щурясь, пожилая медсестра.

– Сережа Рокотов, – тихо ответил мальчик, потом прочистил горло и произнес уже гораздо громче и уверенней: – Сергей Антонович Рокотов.

В моей голове тут же все встало на место. Или это полный тезка гендира нашего холдинга из прошлой жизни, или… Сергей Антонович рассказывал историю из своей жизни. Те самые преступники, притворявшиеся милиционерами, были известны Рокотову не понаслышке. Он сам оказался одним из потерпевших, проходивших по их делу! И еще по всему выходит, что я сейчас вижу своего будущего начальника. Точнее, будущего начальника того, кто станет жить и работать с ним в двадцать первом веке. Не уверен, что это уже буду я…

– Добрый вечер, Аглая Тарасовна, – я поприветствовал докторшу.

– Какой же он добрый, – проворчала пожилая медсестра, поправляя очки с длинной металлической цепочкой. – Вон ребятишек как напугали, ироды…

– Зато милиционеры их все же спасли, – улыбнулся я. – Потому вечер все-таки добрый.

– Рада вас видеть, Евгений Семенович, – сказала Ямпольская. – А ты, Сережка, беги.

– Стой, – я придержал маленького Рокотова. – Тебе страшно было?

– Немного, – подумав, ответил парень и покраснел. – Только когда понял, что это бандиты.

– А как ты это понял? – уточнил я.

– Настоящие милиционеры детей не мучают, – сказал Рокотов, и его губа дрогнула. – А они над Андрюшей издевались. Обзывали его, прикрикивали.

– Не били? – нахмурился я.

– Нет, – Сережка покачал головой, а один из его друзей понурился. – Если бы били, они бы тогда вообще фашистами стали.

Как же порой по-взрослому рассуждают дети. Вот и будущий генеральный директор районного медиахолдинга в свои одиннадцать или двенадцать лет выдал мудрую мысль: взрослые, которые бьют школьников, даже не преступники, а самые настоящие фашисты. И хорошо, что Акимов с этим рецидивистом Синягиным до такого не додумались. Из того плаксы, возможно, еще получится нормальный человек. Хотя… Он ведь не из-за того, что сделал, переживает – за себя боится, и все. А это ничем не лучше, чем холодный расчет сбежавшего Синягина.

– Андрей, – теперь я повернулся к тому самому понурившемуся мальчишке. – Тебя кто из них двоих обзывал? Который в клетчатой рубашке?

– Второй, который в джинсовой куртке, – ответил школьник. – Тот, кто в рубашке, просто смеялся.

Голос ребенка дрогнул, и он отвернулся. Я сделал вид, будто не заметил, и вернулся к Аглае. И тут к нам как раз подошел Апшилава. Он с любопытством посмотрел на Ямпольскую, задержал на ней взгляд – вот ведь ловелас! – и потом обратился ко мне.

– Что-то интересное услышали, Евгений Семенович?

– Синягин кошмарил детей, – ответил я. – А тот сопливый… В общем, он как шакал Табаки из «Маугли».

– Я понял, – сдвинул брови Эдик. – Ирина, подойдите сюда, пожалуйста.

Мимо нас, цокая каблуками туфель, прошла рыжеволосая девушка в милицейской форме. В руках она держала пухлую папку с бумагами и авторучку. Едва девушка открыла рот, чтобы заговорить с ребятами, как взвизгнули тормоза и захлопали дверцы. Сразу две машины такси остановились за оцеплением, и в нашу сторону побежали четверо мужчин и столько же женщин. Нетрудно было догадаться, что это родители школьников.

– Сергей, – обратился я к Рокотову, пока еще оставалось время. – Ты кем хочешь стать, когда вырастешь?

– Милиционером, – уверенно заявил будущий гендир.

– Хорошая профессия, – кивнул я. – Мне тоже хотелось им стать. Но я вырос и решил писать о подвигах милиционеров, врачей и просто хороших людей.

– Значит, и обо мне напишете! – запальчиво воскликнул Сережка, и тут его буквально сдавили в объятиях, едва не снеся меня, Апшилаву, рыжую Ирину, Аглаю и пожилую медсестру.

Операция по спасению подошла к концу, всем пора было собираться.

– Что ж, видимо, поговорить мы сможем в другой раз, – покачала головой Ямпольская, поплотнее запахивая свой нарядный плащ, накинутый поверх белого халата.

– Уже завтра, – улыбнулся я. – В девятнадцать ноль-ноль у кинотеатра «Спутник».

– Как и планировали, – Аглая улыбнулась в ответ. – Расскажете мне подробно о своей роли в этой истории.

Она собрала металлический чемоданчик с белым крестом и, помахав мне рукой, грациозно села на переднее сиденье «рафика». Длинная ножка в капроновом чулке на миг задержалась в воздухе, затем поднялась и скрылась в кабине. Хлопнула дверца, микроавтобус сверкнул мигалкой и плавно тронулся. А я стоял, как дурак, и думал: ну, какие чулки в такой холод? Не нашел ничего важнее в этот момент, чем размышлять на тему женского белья.

Повернулся, почувствовав, как закружилась голова, и улыбнулся, поняв, что никакое повышенное давление и прочие стариковские штуки здесь ни при чем.