Текст книги "На краю империи: Камчатский излом"

Митька слушал, и ему казалось, что из одного морока он попал в другой. Заказчику острога предписывалось в кратчайшие сроки предоставить для нужд экспедиции столько-то людей и лодок, а затем приступить к подготовке жилья для прибывающих мастеровых, солдат и матросов, а также временных складов для грузов. Большерецкому казаку Митрию Малахову в обязанность вменялось понуждать заказчика к скорейшему исполнению вышеназванного и о всяком нерадении немедля доносить капитан-лейтенанту Е. И. В. флота Мартыну Шпанбергу.

– Высоко вознесся, служилый, – усмехнулся Степан Алексеевич, закончив чтение. – Смотри не упади – расшибешься!

– Я того не просил! – слегка испугался Митька. – Тебе всяк скажет: столько людей и батов во всей округе отродясь не бывало! Да и половины не сыщется, тем более разом!

– Ясное дело, – охотно согласился писарь. – Указано-то с накидкой.

– Эт почто ж?

– Молодой ты еще, службы не разумеешь, – мудро усмехнулся старый солдат. – А она, служба-то наша, на грехе да провинности держится. Я, к примеру, чо не исполню – тебя виноватым сделаю, а коль ты не пожелаешь вину принять, так за себя ответчика сыщешь. Или у казаков не так?

– Так, конечно… – признал Митька. – В опчем, сколь заказчик людей и лодок не выставит, все одно виноватый будет, да?

– Во-во, уразумел, значит, – кивнул писарь. – Ну, ты наигрался? Вертай бумагу – мне ее по счету сдавать.

Поданный лист оказался разрисован сплошь, без просветов. Степан Алексеевич собрался присовокупить его к пачке черновиков.

– Эк разукрасил, черт косорукий! Погоди-ка: ижица… глаголица… Ты писал?! – уставился он на обомлевшего Митьку. – Это не моя рука!

– Не учены мы писать-то…

– Фиту, говорю, вот эту ты нарисовал?! – не отставал писарь.

– Буквица, что ль, такая? – робко переспросил служилый. – Ну я… Там такая ж была – в начале полосы, что углом идет.

– Не полосы, а строки… Точно не учился? Не врешь?

– Где уж нам…

– И пера в руках не держал?! – допытывался писарь.

– Как же не держал-то? – обиделся Митька. – Много перьев передержал! Ну, когда птицу дербанил.

– Балда… Знаешь что? Ну-ка… – Осененный какой-то идеей, писарь выхватил чистый лист бумаги и заработал пером. Через некоторое время он удовлетворенно крякнул: – Вот так! А ну, садись на мое место! Перо бери! Да не это, мое возьми! Видишь буквицы? Вот сиди и рисуй такие ж! Перо в чернилах не топи, а бери на кончик, по малости. И не дави шибко – не железное. Понял?

– Угу…

– Давай, старайся! А я пойду приказ подписывать – пронеси, Господи!

– Что, шибко лют начальник? – понимающе спросил казак.

– А то! Во, видал? – Писарь разинул шербатый рот. – Думаешь, сами выпали?

Митька исписал всю оставшуюся свободной часть листа. Когда чернила высохли, он перевернул бумагу и начал рисовать буквы уже по памяти, поскольку образцов больше не видел. Когда писарь вернулся, чистое пространство оставалось только в самом низу. Степан Алексеевич был изрядно пьян. Он с трудом уселся на постель и громко икнул.

– Ну чо, – поинтересовался Митька, – миновала беда?

– У-У-У, нелюдь бусурманская! – зарычал писарь. – Немчура поганый! Сидит, сука, кашу с маслом трескает, а мне наливает только… Ик! Воды дай – икота замучила!

– Лег бы ты почивать, Степан Алексеевич, время-то позднее! – посоветовал служилый, подавая кружку.

– Не можу! – стукнул себя в грудь писарь. – Горько мне и обидно! За державу нашу обидно! Понаехали бляжьи дети, как мухи, все обсели!

– А что, свои много лучше, да? – усмехнулся Митька.

– Ну все-таки, – вздохнул Степан Алексеевич. – Ладно, хрен с ними. Показывай, что натворил.

Митькину писанину он разглядывал долго. Наконец оторвался и поскреб лысеющий затылок:

– Рука у тебя, паря, конечно, не ахти… Да и откуда? Однако ж разобрать можно – прямо дар Божий! А как буквицы значатся, не ведаешь?

– Не ведаю, Степан Лексеич.

– Во, удумал! – заявил писарь и вдруг расхохотался: – Ща я тебе азбуку пропишу – враз грамотеем станешь!

– Может, поутру? – засомневался в его способностях Митька. – Поздно уже…

– Обидеть хочешь? – набычился Степан Алексеевич. – Видал же, я своими ногами пришел! А когда уж я идти не могу, тогда у меня только росчерк малость кривится, понял? Щас я…

Идея оказалась нехитрой: Степан Алексеевич внятными буквами пишет простой текст, Митька его выучивает на память. А потом, глядя на слова и буквы, повторяет сто раз или тысячу – пока не запомнит, как буквы-слова соотносятся с речью.

Текст Митька выучил быстро. Он действительно был простым, поскольку представлял собой… долговую расписку. Согласно ей Митрий Малахов задолжал писарю десять лисьих шкурок или соответствующее количество соболей.

* * *

Переполненный впечатлениями, Митька долго не мог уснуть. К тому же после выпитой водки начала болеть голова – требовалось добавить, но взять было негде. Новый долг беспокоил его мало, поскольку все его ближние и дальние знакомые всю жизнь были в долгах: каждый должен многим, но и ему многие должны. Тут главное не в количестве, а в возможности долг получить или необходимости его отдать.

Поскольку грамотные люди встречались на Камчатке не так уж и редко, давным-давно сложилась практика «безналичных» расчетов – этакое вексельное право. За свой долг иногда можно было расплатиться чужой долговой распиской. Люди опытные счет вели на деньги, хотя их мало кто видел «живьем». В этом случае пушнина принималась в платеж не по счету, а по стоимости, которая могла быть разной. Писарь оказался неопытным – долг принял на шкурки и без поручителя. В принципе должник мог от него скрыться или всучить какую-нибудь дешевую дрянь. В общем, эти десять лисиц были сущим пустяком по сравнению с перспективами, которые открылись служилому. По сути дела, он оказался поверстан в службу на приезжих начальников, у которых власти много больше, чем у местных. При этом появилась надежда быстро овладеть грамотой… А еще Митьку волновала проблема денег, которые он выторговал у офицера: отдаст или не отдаст? А если не отдаст, то надо ли про них напоминать, ведь никакого бата у него на самом деле не имеется. На этот счет решения он принять не смог, потому что наконец уснул.

Утро оказалось мудренее вечера. Не успел Митька уложить свою постель в походный мешок, как его призвали к Шпанбергу. В палатке, которую вполне можно было назвать шатром, присутствовал и писарь. Он угрюмо сидел в углу и перебирал пачку засаленных листков.

– Я хотеть поручать тебе секретный дело, – заявил капитан-лейтенант. – Знать ты все люди Верхний острог?

– Ясное дело, ваш-бродь, – пожал плечами служилый. – Как же без этого?

– Степан называть имена, ты слушать и говорить, кто жить Верхний острог, понимать? Ты туда приходить, этих людей находить. Им не говори, скажи заказчику, пускай ецт… здесь будут. Кого нет, пусть искать и доставить. Это – тайна. Никто не знать, ты понимать?

– Понимать, ваш-бродь, – кивнул Митька. – Теперь все разумею.

Это было действительно так: странное везение служилого получило простое объяснение – он просто вовремя попался под руку. «Похоже, этот немецкий прохиндей от наших отличается только косноязычием да чудной шапкой. В общем, дело государево он творит, но о себе не забывает. Бумажки эти – долговые расписки, причем старые, которые много рук сменили. Где-то он их прикупил и теперь желает по ним получить долги – пушниной, конечно. Для этого надо застать должника или его поручителей на месте, иначе с кого спросить? Вот он и решил использовать местного – меня то есть – в своих целях. Это совсем не глупо – чужаку ни за что с наших служилых и промышленных долги не собрать. Народ у нас ушлый да в заднице настеганный…»

Однако Митька недооценил немца – его планы оказались еще шире. Помимо прочего, офицер поручал посыльному сказать заинтересованным людям (пустить слух!), что приезжий капитан-лейтенант Шпанберг собирается скупать пушнину в больших количествах по высокой цене. А рассчитываться будет хорошим товаром сразу на месте. Для этой цели он везет с собой много муки, соли, железных инструментов и прочего – сам, дескать, видел.

* * *

Верхнекамчатский острог стоял на левом берегу Камчатки, близ устья речки Кали-Кык. От Большерецкого он отличался мало – такой же кривобокий четырехугольник бревенчатых стен, внутри которого располагались приказная изба, два амбара и аманатская «казенка». Поблизости красовалось чуть менее двух десятков жилых изб и множество балаганов. Бродить среди них Митька, конечно, не стал, а прямо с берега направился в острог – в приказную избу.

По дороге, кроме баб, никто ему не встретился, ворота были открыты, но на крыльце избы бездельничали четверо казаков – кто-то курил трубку, кто-то грыз орешки кедрового стланика. Надежда на то, что знакомых среди них не окажется, не сбылась. По крайней мере двое его сразу узнали и ласково заулыбались:

– И куды ж ты прешь, милай? Может, поздоровкаешься?

– Пошел на хрен, мудила! – спокойно, но твердо ответил гость.

– Шел бы ты сам легонько, – вступил второй знакомец. – Тихонько-легонько – да вон туда. Там твоя постелька уж простыла!

Служилые тихо радовались и вставать со своих мест не спешили – уж коли злобный вражина оказался здесь, то никуда он не денется. Вот если б он привел с собой два десятка большерецких казаков – другое дело. Только никого с ним нет, один он! Это может означать, что собственный начальник прислал его сюда как бы по делу, а по сути, на расправу – такая форма наказания подчиненных практиковалась нередко. Вот местные и предложили гостю самостоятельно забраться в «казенку» – тюрьму, низкий замшелый сруб которой красовался рядом с приказной избой. Митька мысленно содрогнулся, представив, что с ним там сделают, если он окажется в тюрьме раньше, чем объявит о своем новом статусе. На этот случай берестяной «пенал» с бумагами он распаковал заранее. Вытащив его из-за пазухи, извлек лист и, распрямив двумя руками, продемонстрировал присутствующим:

– Видали? По государеву делу иду!

Однако не все сразу поняли, что это означает.

– Вот и иди на хрен, сука! – сказал один из присутствующих, сплевывая скорлупу. – Ща мы тебе глаз на задницу натягивать будем!

– Ты мне препятствовать?! – возвысил голос Митька. – Все слышали? Вот ты, ты и ты – слышали? Трое свидетелей имею! Коли расспрос будет, они на тебя и покажут! Может, еще что хорошее про государыню скажешь, а?

Челюсти у служилых отвисли, они выпучили глаза – обвинение было вроде бы напрасным, но убойным.

– Кажись, ничо не сказывал… – пролепетал любитель орехов.

Митька не дал оппоненту собраться с мыслями:

– Уйди с дороги, падаль!!

– Дык…

– Уди, говорю!!!

Ему дали дорогу. Оставалось молить Бога, чтобы заказчик данного острога оказался на месте.

Бог помог или дьявол, но начальник был на месте. Он сидел за столом, подперев кулаком голову, и думал, вероятно о чем-то возвышенном. Компанию ему составляли пучок черемши, глиняная кружка и объемистая бутыль зеленоватого стекла.

Андрей Васильевич Шубин был одним из старожилов Камчатки, поскольку прибыл сюда через несколько лет после ее открытия. Вместе с Козыревским, Анциферовым, Малаховым и другими он принимал активное участие в казачьих бунтах. По делу об убийстве в 1711 году трех приказчиков он оказался под следствием и понес наказание – был бит кнутом нещадно. Покрытая шрамами спина дала ему важное преимущество в дальнейшей жизни – он считался чистым перед законом, в отличие от некоторых соратников, сумевших избежать наказания. Он даже получил чин десятника. В периоды междувластия камчатские приказчики и комиссары охотно ставили его заказчиком Верхнекамчатского острога – за соответствующую мзду, конечно. Когда в остроге вновь воцарялся какой-нибудь новоприбывший якутский ставленник, Шубин опускался на ступеньку ниже – заплатив «окуп», становился ясачным сборщиком. Незадолго до своей гибели Иван Малахов что-то не поделил с Андреем Шубиным, и былые дружеские отношения быстро переросли во вражду. Молодой Малахов ее продолжил и развил, «браконьерствуя» на территории, подсудной Верхнекамчатскому острогу.

– Мир вашему дому, господин заказчик! – вежливо сказал Митька.

Хозяин не шевельнулся, не посмотрел на гостя, но спустя малое время ласково попросил:

– Сгинь, паскуда.

– Никак не могу, Андрей Васильевич! – бодро отреагировал Митька. – По государеву делу я.

– Во бля… И этот туда же… – безнадежно вздохнул Шубин.

С видимым усилием он поднял голову и уставился на посетителя. Взор его постепенно становился все более ясным. Наконец увиденное было осмыслено.

– Митрий что ли? Ивана Малахова сын?!

– Он самый.

– Ты ж, сказывают, в бегах с самой зимы, – улыбнулся заказчик. – Попался, сука…

– Все – брехня и наветы! – заявил служилый.

– А людей моих хто поувечил? – меланхолично спросил начальник. – А вином хто камчадалов поил? А долги хто собирал до ясака? Дед Пихто, наверное…

– Не, Андрей Васильч, это Федька Топорков с Заречной заимки безобразил! – нагло ухмыльнулся Митька. – А я есть невинный.

– Угу… – вяло кивнул заказчик. – Агнец ты Божий… Ничо: еще обрадуешься, как вешать поведут…

По слухам, которыми, как известно, земля полнится, Андрей Шубин выпить любил, однако запоями не грешил и во хмелю не безобразничал – держал себя. Сейчас он выглядел таким усталым, таким безнадежно обиженным, что Митька решил сменить тон:

– Андрей Васильич, мои грехи посля сочтешь. Нынче-то я не в твоей власти. Бумаги тебе важные привез – кликай своего грамотея!

– Обойдусь, – вяло махнул рукой заказчик. – Давай сюда.

Читал он долго – по складам, по буковке. Сначала осилил Митькину «пропись», а потом принялся за офицерский приказ. Когда справился и с ним, по-бабьи подпер щеку и некоторое время смотрел в пространство. Потом с присвистом вздохнул, взял бутыль и набулькал полную кружку – даже на стол пролилось. Выпил до дна, словно это была вода, понюхал черемшу и опять взялся за бутылку.

«А ведь для него это выход, – с досадой подумал Митька. – Напьется пьяный, а завтра снова, а послезавтра опять. С пьяного-то какой спрос? Начальство потом накажет, но не сильно – пьянство не воровство, грех невеликий».

– Бери поджопник и садись, – сказал хозяин с усталой брезгливостью в голосе. – Чего стоишь столбом?

– Ну, сел…

– Пей! – Он подвинул полную кружку.

– Это мне, что ли?! – обрадовался Митька. – Твое здоровье, Андрей Васильч!

– Какое на хрен здоровье?! Быть бы живу, – пробурчал заказчик. – Сказывай, что знаешь! Иль нынче я те докладывать должен?

– Да чо ты, дядь Андрей?! – обиделся гость. – Чо на меня-то сразу?! Я ж не просился – понудил меня бусурман этот!

Митька звал Шубина «дядей» в те времена, когда они с его отцом были дружны. Употребив теперь это обращение, он как бы звал, как бы приглашал собеседника вернуться в «довоенную» эпоху.

– Не ври, Митяй! Я ж тя насквозь вижу!

Похоже, его предложение было принято, и Митька начал рассказывать о своей встрече с караваном приезжих и последующих событиях. Умолчал он лишь о том, как «грозил» кулаком офицеру и как упражнялся в писании букв. Следующий ход был за хозяином.

– Да, Митяй, – вздохнул Андрей Васильевич, – пришла беда – отворяй ворота.

– Чо ж за беда-то? – пожал плечами Малахов-младший. – Как приехали, так и уедут!

– Ага, жди… Думаешь, ты первый с таким указом прибег? Считай, уже третий. Те, правда, солдаты с проводниками были… Все одно и то ж: давай баты, давай людей, избы белые руби и провиант сбирай. Думал, рассосется, ан нет – едут, сучьи дети… Эх ма!

– Да перетащите, – легкомысленно махнул рукой Митька, – с тридцати-то батов!

– С тридцати?! – устало возмутился начальник острога. – А ты знаешь, сколь у этой испидиции грузов, знаешь?!

– Откуда ж… – пожал плечами служилый.

– Тыщщи пудов! Ты и не видал стока добра разом! Мне вот сказывали… Наш-то корапь два рейса на них сделал. Да они еще один такой же в Охотске построили и его полный пригнали! И все в Большерецке выгрузили. И все это к весне в Нижний перетащить желают!

– Чой-то они? Везли б морем, зачем сушей-то?

– Зачем?.. – задумался заказчик и вдруг заорал, стукнув кулаком по столу: – А чтобы нас, православных, извести под корень!!

– Ты бы, Андрей Васильч, чем кулаками стучать, лучше б налил еще по малости, – попытался Митька вернуть разговор в мирное русло. – Примем, перекрестясь, да мозгами раскинем, как…

– Пить с тобой, сука?! – перебил Шубин. – Вот смотрю я на тебя, Митяй, и думаю: ну каким же ты гадом вырос! Коли захочешь, ведь в любую задницу без масла пролезешь! Сколь пакостей натворил, а все живой-небитый. Теперь вот немца поганого в друзьях завел!

– Ты полегче, Андрей Васильч! – обиделся Митька. – Сам-то который год тут на ясаке сидишь! Это за глаза красивые да усы длинные, да? Молчишь? То-то! Чо ты на меня взъелся?! У тебя без меня врагов мало?

– Ладно, хрен с ним со всем, – обессиленно махнул рукой заказчик. Мутноватая вонючая жидкость вновь полилась в кружку. – Держи… Всех изведут, падлы немецкие!

– Благодарствую! – Митька в три глотка осушил посудину и вытер усы. – Вот ведь заладил: изведут да изведут! А зачем? На хрена им нас изводить?

– Бусурмане…

– Однако ж, государыне служат! Не, дядь Андрей, ты не прав. Ширше надо мыслить и глыбже! Я вот рассуждаю: потому они через всю Камчатку грузы таскать вздумали, что пушниной разжиться хотят. Не для казны, конешно, на казну-то приказчики да комиссары стараются. Иль немцы не люди? А прогоны у них, считай, даровые – казна платит.

– И что с того? Что в лоб, что по лбу! – отмахнулся Шубин. – Где я им столько лодок возьму?!

– А ты дай сколь есть…

– Ага, – кивнул Андрей Васильевич, – потом меня запорют, а тебя заказчиком здесь поставят!

– А ты дай сколь не жалко… – Митька многозначительно подмигнул. – Не испидиции тока, ты немцу этому дай – Шпанбергу. Мы, мол, от всей души, мы не корысти ради, а тока уважения для! У тебя, поди, пара соболей-то ненужных найдется, а?

– Эх, бля!.. – Андрей Васильевич задумчиво поскреб бороду. – Может, ты и верно сказываешь… Был бы наш – комиссар иль иной кто, – нет сумнений, а с этим как? И чин-то он не малый, и немец, и с самого Петербурха приехал! Да как к ему подойти-та? Как дать? Лют же, сказывают, аки пес бешеный. Что не так сделаю, и без соболей останусь, и без должности. Ладно, ежели в железа не закует…

– Тута, дядь Андрей, дело такое: или пан, или пропал, – важно сказал Митька. – Хочешь, я все проведаю, а может, и подведу тя к нему – невзначай как бы. Чтоб, значит, ладно было.

– Оно б хорошо, конечно… – призадумался заказчик. – Только ить ты, Митяй, человек темный. Ну как ты меня извести захотел, а? Вот и подведешь – под монастырь-та! Откель у меня вера тебе?

– А у меня – тебе? – парировал выпад Митька.

– Тоже верно… – вздохнул Шубин.

* * *

В верховья реки Камчатки с Митькой прибыло всего с десяток батов разного водоизмещения. В качестве носильщиков заказчик выделил полтора десятка ительменов, в основном пожилого или совсем молодого возраста, и пятерых служилых. Это было менее трети от затребованного количества.

– Арш мит урен, рашен швайн! – ругался капитан-лейтенант. – Я сажать этот сволочь тюрьма! Он получать шпицрутен ейдер таг! Ты, Митрий, аух есть швайн! Ты сидеть цузаммен заказчик! Сидеть тюрьма и жрать дерьмо зер филь таг!

Митька дождался, пока командирский гнев малость выдохнется, и начал – потихоньку, полегоньку:

– Напрасно гневаешься, ваш-бродь! Заказчик наш – Андрей Васильевич – как мог старался! А я, по слову твоему, понукал да наседал! Ты ж быстрее хотел? Ну нет в остроге зараз стока людей и лодок. Опосля наберутся и придут – верное слово!

– Вы оба есть русский лентяй, бездельник! Вы ломать государев дело! Я прикажу сильно бить вас оба! – грозно пообещал командир.

– Ежели меня сильно бить, ваш-бродь, я запираться не стану, – ухмыльнулся в ответ Митька. – Честно скажу, кто приказал гнать баты на перекат. Камчадалы ж не сами пошли, верно? Слыхал я, будто якорь один не достали да и муки утопили немало…

– Ты мне грозит?! – взвизгнул Шпанберг. – Я есть флота Ее Императорского Величества капитан-лейтенант!

– Свят-свят, ваше благородие, как можно?! – засуетился Митька. – Вы, видать, не так вняли! Я ж не то вовсе сказывал! Заказчик верхнекамчатский – Андрей Васильевич – ждет вас не дождется! Для него ж великая честь! Вам-то он лучшую лодку прислал да с наилучшими гребцами – вона стоит. Пущай народец здеся грузы таскает, а вы извольте к нему в гости! В баньке попаритесь, винца нашего отведаете!

– Ваш вино есть отрава! – скривился немец. – Ваш баня есть обычай варвар. Я нельзя ехать гости!

Митька почувствовал, что вступил на правильную тропу, и двинулся по ней дальше:

– Да што ж ты так, ваш-бродь? Совсем себя не жалеешь! Отдохнул бы с дороги…

– Тут люди есть все воры! – заявил Шпанберг. – Я везти ценный груз. Без мой палка все воровать!

– Ну, все-то не украдут, что-нибудь да останется, – ухмыльнулся Митька и добавил вполголоса: – А дело твое я проведал…

– Гуд, Мит-рий, – сразу подобрел офицер. – О дело говори!

– Щас поведаю, ваш-бродь, тока малость к стороне отойдем. – Митька поманил его с тропы поближе к кустам. – От чужих ушей да глаз подальше, оно и лучше станет. Значится, так, ваш-бродь: рухлядишки мягкой вам на продажу будет вволю. За хорошую цену, конешно. С векселями, однако ж, туго – кого нет, кто далече, а кто и помер уже.

– Эта страна есть один большой бардак! – опять начал злиться немец. – Здесь человек не может получить по законный вексель! Куда смотреть твой начальник?!

– Андрей Васильч завсегда зрит в корень, ваш-бродь! – заверил Митька и вытянул из рукава соболиную шкурку. – Вот прислал тебе подарочек на пробу. Товар знатный!

Шпанберг взял шкурку, осмотрел, подул на мех, брезгливо скривился и подал обратно:

– Это есть знатный товар?! Пускай твой заказчик подтирать свой задница такой товар!

– Ох, прости, ваш-бродь! – стукнул Митька себя по лбу. – Совсем запамятовал! То ж не тебе, то ж Ваньке Петрову для передачи! Твой-то на другой руке!

Из правого рукава служилый извлек шкурку совсем иного качества – это понял бы даже неспециалист.

– Вот это есть товар! – просиял немец. – Ты хотеть меня обмануть!

– Говорю ж, запамятовал, ваш-бродь! У Андрей Васильча таких много, а эту те в подарок – для знакомства!

Офицер сделал было движение, собираясь сунуть шкурку за отворот своего чудного кафтана, однако вовремя остановился и посмотрел по сторонам. Мимо ходили люди и удивленно поглядывали на мирно беседующую парочку – их нерусский начальник обычно мирно ни с кем не беседовал.

– Ты есть русский жулик, Мит-рий! – твердо заявил Шпанберг. – Как это?.. Про-хин-дей! Заказчик твой аух есть про-хин-дей! Я есть офицер флота ее императорского величества, я исполнять государев приказ! Ты хотеть давать мне взятка?

– То ж от всей души, ваш-бродь! – обиделся служилый. – Подарочек просто…

– Я знать ваш русский подарок! – злорадно оскалился немец. – Сегодня давать подарок, завтра донос писать, да? Меня обмануть нет! Я знать русский подлый душа! Бери цурюк свой соболь!

«Не прошло дело, – мысленно констатировал Митька. – Может, он свидетелей забоялся? Может, втихаря надо было? Нет, „за так“ он, пожалуй, и втихаря не возьмет – умный черт, в заднице настеганный. Попробуем с другого бока…»

– Нет так нет, ваш-бродь, – пожал он плечами, принимая обратно шкурку. – Насильно мил не будешь. Тут вот еще что…

– Вас?

– Ну, эта… Просил Андрей Васильевич проведать, ваш-бродь, не продашь ли ты ему кой-какие расписки… ну, векселя то есть. Какие те ненадобны, а? Он дорогой ценой купит!

– Ненадобны? Как я знать, какие ненадобны?! – удивился Шпанберг.

– Дык я ж все проведал, ваш-бродь! – заверил Митька. – Вот, скажем, от Васьки Лукина писулька – чай, помните? Три рубля он брал, да на два процент набежал. Всего, значит, пять рублев будет. Того Ваську камчадалы в запрошлом годе смертью побили. А поручались за него Гришка Черный да Прокоп Елуха. Гришку уж года три как с командой на Анадырск отправили. Прокоп же тут – в Верхнем остроге обитает. Однако ж радости с того никакой, поскольку Елуха этот пьет без просыпу – что ни добудет, все пропивает. Можно, конешно, его на правеж поставить, только нет у него ничего, хоть насмерть забей.

– Твой заказчик хотеть купить этот вексель?! – еще больше удивился немец. – Этот… э-э-э… Василий Лыкин?

– Про то и разговор веду! Таких расписок у тебя, ваш-бродь, рублев на сто наберется. Так-то их хоть выбрось, а продашь – с прибытком будешь!

– Мит-рий, ты говорить интересант… – задумчиво пробормотал Шпанберг и вдруг заявил: – Только я не верить тебе на полушка!

– А кто ж о том просит, ваш-бродь?! – рассмеялся служилый. – Сам все прознавай да проверяй! Мое дело – сказать тока.

– Дас ист гуд, – кивнул немец. – Тогда скажи, сколько твой заказчик хотеть платить вексель этот… Лыкын?

– За Ваську Лукина? Три соболя! Хошь, ваш-бродь, прям щас отдам, а ты мне расписку!

– Торопиться нет надо. Слова русский люди верить нет!

– Да ради бога! – обрадовался Митька. – Нам-то корысти здесь никакой нет – проверяй не проверяй. Просто Андрей Васильевич ПРИЯТНОСТЬ ТЕБЕ СДЕЛАТЬ ХОЧЕТ! – Митька выделил голосом двойной смысл сказанного и подмигнул довольно хамски: – Понимаешь, ваш-бродь?

– Я понимать ВСЕ, казак Мит-рий, – строго сказал офицер. – Я должен думать, должен говорить с этот Андр…

– С Андрей Васильевичем? Вот и ладненько, ваш-бродь, вот и ладненько, – радостно закивал служилый. – А ежели чо – меня покличьте!

«Сговорятся! – мысленно улыбнулся Митька. – Эти два ворона уж точно друг другу глаза не выклюют».

* * *

В целом Митькин прогноз оправдался – особых неприятностей от Шпанберга верхнекамчатский заказчик не получил. Тем не менее он всеми силами постарался отправить гостя поскорее дальше – в Нижнекамчатский острог. Вместе с капитан-лейтенантом ушла и часть груза, которую успели перенести через «волок». В итоге Верхний острог почти лишился своего «флота», и оставшийся груз предполагалось перевозить на собаках с установлением санного пути. По воде отправили в основном тяжеловесы вроде якорей и пушек, которые на нартах везти было никак нельзя. В целом все это выглядело более чем печально. Ваты были реквизированы у камчадалов, которым они самим были нужны для завершения рыбалки. В этом году в верховья поднялось совсем мало рыбы, а часть заготовленной летом сгнила на вешалах из-за плохой погоды. В общем, было похоже, что в окрестностях Верхнего острога зимой будет голод.

Пока продолжалась кутерьма с приемом и отправкой Шпанберга, Митька не мог «уйти в тень» – ему пришлось заниматься посредничеством и мелкой коммерцией в пользу капитан-лейтенанта. А вот накануне его отъезда он напросился в помощь команде, все еще перетаскивавшей грузы через волок. Сам же отправился не вверх по реке, а вниз. Чуть ниже острога он подновил чью-то рыбацкую барабару – шалаш из травы и несколько дней там валялся, питаясь рыбой и водкой. Когда «вино» кончилось, Митька собрал вещички и по утреннему морозцу направился в острог.

Андрей Васильевич встретил его без особой радости – он вообще теперь мало чему радовался. Оказалось, что пришел новый приказ, подписанный самим капитаном Берингом, – поставить в феврале месяце в Большерецк полторы сотни собачьих упряжек и две сотни камчадалов для перевозки грузов.

– Не смешно, – сказал Митька. – Он дурак что ли?

– Я уж теперь не ведаю, кто дурак-та, – вздохнул Шубин. – Ясен хрен, что столько народу по окрестным острожкам не набрать. А коли всех камчадалов выгнать, так ясаку не будет. Нешто у ентого Беринга стока власти?!

– Пес его знает, – сказал Митька. – Ты сам-то кто теперь есть?

– Хто-хто… – вздохнул Шубин. – Теперь я ясашный сборщик и есть. С ентой испидицией новый начальник приехал – комиссар, значить. Пятидесятник якутский Иван Тарабукин – знаешь такого?

– Чо-то слыхал по младости…

– В опчем, Степку Трифонова он пока на Большерецке оставил, а сам принял Верхний и Нижний остроги. Меня покамест не убрал, но из заказчиков сборщиком сделал.

– Угу, – кивнул Митька. – Коли не угодишь, он тебя вовсе снимет. Ты-то жилой, местный, значит, а он на год прибыл. Со своими людишками, поди?

– С дюжину годовальщиков привез. Все не слава богу: испидиция ента, комиссар новый… Шли бы они все в задницу! Вот, помню, в молодости…

– Волю вспомнил? – догадался Митька. – Как при Козыревском жили?

– А чо? Хорошо жили!

– Да ты просто при власти был, как и мой батя, – усмехнулся Митька. – Вы ж вместе тут всем заправляли. Поди, хреново – самим приказчиков выбирать!

– Круг выбирал, – уточнил Шубин.

– Ведомо нам про сей круг! – рассмеялся Митька. – И кто сей круг крутил, тоже ведомо! Тока завидно мне: ты-то воли отведал, а я? Иль казаки тада иные были? Нынче-то надежных людишек, поди, и не сыскать?

– На что те надежные надобны? – подозрительно спросил бывший заказчик.

– Да так… Мысли разные… – Митька мямлил расслабленно, а сам пристально смотрел на собеседника, оценивая его реакцию. – Через Анадырск от нас уж и не ездят… Все больше морем… А коли с Охотска корапь придет… Коли с берега подмоги ему не будет, так и назад уйдет, верно? Человек двадцать, считай, всю Камчатку держать могут… До воли, кажись, рукой достать…

– Э, ты чо городишь, Митяй?! – вытаращил глаза Шубин.

– А чо я? Я – так тока… – бормотал служилый. – Мнится мне, испидиция ента неспроста… Не ровен час, проведают немцы землицы за морем, нам и вовсе жизни не станет… Набежит сюда начальников… Тока и осталось для воли нашей, пока енти уедут, а те ишшо не приедут…

– Думаешь, Беринг со людишками уйдет вскорости? Вон, добра скока натащили! – легко подхватил чужую мысль Андрей Васильевич. И вдруг спохватился: – Ты чо замыслил, парень?! Ты чуешь, чем дело тако пахнет?!

– Чо, дядь Андрей, спина зачесалась? – улыбнулся Митька. – Эт я шуткую…