Текст книги "Троглодит"

Никаких подходящих палок поблизости не было, зато рядом лежало копье. Вероятно, «друзья» позаботились об умирающем – отыскали и принесли. И на том спасибо…

Претерпев, казалось, все муки ада, я встал на ноги, опираясь на древко. А потом сделал шаг. И еще шаг. И еще… Ноги плохонько, но держали, связки работали. «Кошмар, конечно, но не КОШМА-АР! – вспомнил я, скрипя зубами, концовку старого анекдота. – Это мне комары помогают – создают «эффект торможения». Когда в одном месте больно, то плохо, а когда во всех сразу, то вроде бы и ничего… А эти мои неандертальцы – они же охотники по жизни. В анатомиях, наверное, разбираются лучше любых хирургов. Неужели не смогли отличить смертельно раненого от просто ушибленного? Или не захотели, сволочи? Впрочем, этого я уже никогда не узнаю».

Онаг – костяной стилет – девать было некуда, а выбрасывать жалко. Недолго думая, я просунул его острием вверх возле виска под ремешок, удерживающий камеры на моем лбу. Своей целью я наметил пологий трехметровый уступ террасы. Там, казалось, кустов было меньше и, наверное, можно было отсидеться на ветерке.

В конце концов, все тернии (в буквальном смысле) остались позади, и я испытал почти райское блаженство. Как будто из ада вырвался! «Как говорят в новостях по радио, ветер 8-10 метров в секунду, порывами до 15-и. Наверное, не замерзну… А это еще кто?!»

Отсюда, если полностью разогнуться, был виден довольно большой участок степи. И по этой степи со стороны ближайшего холма стремительно приближалась вереница людей, вооруженных копьями. Глядя на их аллюр, ошибиться было трудно: «Кроманьонцы! Опять! – в голос застонал я. – Бли-ин! Их больше десяти…На закуску, так сказать. Так сказать, чтобы круг замкнулся. Надо ж было столько мучиться, чтобы…Ну, куда, куда деваться в этом малонаселенном мире?!»

А выбор был невелик, если вообще был: добежать (!?) до реки и уплыть (куда?!), или затаиться – авось не заметят! С учетом густоты зарослей в пойме, последняя идея была вовсе не плоха. Однако, если сопоставить наши скорости передвижения, тоже никуда не годилась. Нетрудно было догадаться, что, скорее всего, кроманьонские воины-охотники издалека следили за нашими, не решаясь, конечно, приблизиться. Они дождались окончания охоты и выдержали паузу, чтобы груженые мясом неандертальцы отошли подальше. Теперь они кинулись к месту бойни, чтобы поживиться остатками добычи. Беда в том, что это место довольно обширно, и я нахожусь, по сути, в его пределах. Они же тут все обшарят! А отойти подальше я не успею – они вот-вот будут здесь…

Так и так получалось, что прятаться надо где-то рядом. В основании склона террасы, по которому я с такими муками поднимался, когда-то рос одинокий могучий куст (или многоствольное дерево?) ольхи. Потом его выворотило – то ли ветром, то ли снегом. Теперь куст лежал на боку, а возле его корней образовалась неглубокая ямка. Вокруг нее пространство оказалось почти открытым, но выбора у меня не было…

Мысль о том, чтобы свернуться калачиком и покорно ждать своей участи, показалось мне совершенно неприемлемой. Несмотря ни на что, я попытался устроиться в наименее болезненной позе так, чтобы хоть что-то видеть. «Чтобы встретить смерть лицом к лицу», – мысленно прокомментировал я собственные потуги.

Кроманьонцы сбежали вниз и начали шнырять по кустам в поисках добычи. Неандертальцы, естественно, забрали наиболее мясистые и удобные для переноски части туш. Наверное, больше половины мяса осталось на месте.

Прямо напротив меня – метрах в тридцати – двое молодых кроманьонцев ловко расчленяли остатки туши – выворачивали ребра, рубили связки. Время от времени они прерывали свое занятие и осматривались по сторонам. «Как воры, – мысленно усмехнулся я и попытался принять более удобную позу. – Сами всех боятся!»

Эта насмешка обошлась мне дорого…

– Ани каа! – закричал вдруг один из парней, показывая рукой в мою сторону. – Тарут а тьягги каа!!

«Все! Влип! – мелькнула паническая мысль. – Оружие! Ну, хоть какое-нибудь оружие! Чтоб умереть по-человечески…» Ни камней, ни палок рядом не было, а копье я оставил наверху, когда сползал в эту рытвину – вон оно лежит. Ничего уже толком не соображая, я ринулся, кинулся, прыгнул к нему.

Ага, «прыгнул»…Да еще и «ринулся»… Это если только душой, а тело на резкое движение ответило такой вспышкой боли, что свет померк, а координация исчезла. Надо полагать, я вывалился из ямы и скатился на пару метров по склону вниз. Тут же, как мне показалось, встал на четвереньки, упал, снова поднялся и… И услышал странные звуки.

Вокруг меня стояли кроманьонские охотники.

Они смеялись.

Им было весело. Один подошел и пихнул меня древком копья в бок. Жертва вновь упала, а зрители разразились взрывом хохота и криков.

Я осознал ситуацию не сразу – слишком дикой она оказалась. А когда осознал… Наверное, в кровь мою разом поступила лошадиная доза адреналина. Так или иначе, но я вдруг перестал чувствовать боль. Я вообще перестал что-либо чувствовать, кроме ярости – всеобъемлющей, душной, багровой. И встал на ноги.

Постоял, посмотрел на них, а потом заорал по-русски:

– Что вылупились?! Довольны, суки?! Толпой на одного, ссыкуны?!

Я перевел дух и провел рукой по лицу, чтоб отереть слезы и слюни. Ладонь наткнулась на что-то твердое возле уха: «Онаг! Блин, да ведь он же, наверное, меня и выдал – торчал над головой! Ну, теперь все!»

С кинжалом в руке я почувствовал себя гораздо лучше – если что, зарежусь! Торопливо осмотрел публику, пытаясь понять, кто тут есть кто. Лидера определить не смог, но двух-трех «сильных», кажется, угадал. Один из них и стал моей мишенью. Я уже не орал, а говорил – насмешливо и громко:

– Вас много, а я один. И все равно вы ссыте от страха! А один на один слабо? Вот ты, пидор несчастный, слабо? Я к тебе, к тебе обращаюсь, слабо?

К словам я добавил мимику и жесты – весь известный мне как профессионалу международный арсенал унижений и оскорблений противника. Не понять смысл этого было трудно. Теперь уже смеялись, кажется, и над ним тоже. А я показывал оружие и манил жестами: «Иди, иди сюда! Докажи всем, что ты не пидор!»

Грязное загорелое лицо охотника побурело от прилива крови. И он пошел. В руке его оказалось заточка, подобная моей, только чуть длиннее и тоньше.

Бегать-прыгать-перемещаться я не мог. Просто стоял и ждал его в наступившей тишине. «Он выше ростом. И руки у него длиннее. А реакция, наверно, не хуже…»

На подступах противник задержался, но я помог ему:

– Что, обоссался, урод? Ну, давай, бей! – я поднял разведенные руки на уровень глаз, как бы подставляя под удар грудь и живот. Скорчил издевательскую гримасу и вывалил язык: – Ме-э-э!

Держа оружие прямым хватом, он сделал выпад. А я ударил левой в лицо.

Удар получился несильным, но кроманьонцу этого хватило – его повело назад. Пытаясь устоять на ногах, он сделал шаг, другой, споткнулся, упал на спину, но тут же вскочил. Из разбитого носа хлынула кровь. Только он этого не заметил и снова бросился на врага.

А я расстался с оружием и бросился на него. Стараясь левой рукой отвести стилет в сторону, я целился правой в корпус.

Вот теперь удар получился – его ребра аж хрустнули!

Остаться на ногах я даже не пытался. Мы оба полетели на землю.

Удар. Вспышка. Тьма.

И снова свет – какой-то ненормальный. В безнадежном отчаянии последней битвы я зарычал, глуша боль, и резко перевернулся на спину. Начал было вставать, но опорная рука проскользнула на чем-то гладком. Рядом мелькнули белесые призраки, и конечности мои потеряли свободу. Несколько раз я дернулся всем телом, но это не помогло – руки и ноги словно в бетон замуровали. Свет снова исчез, а воздух стал холодным и терпким. Мне вдруг расхотелось бороться дальше. Все и так хорошо – умирать ведь все равно надо. А я неплохо пожил, моя совесть чиста, чиста, чиста…

Глава 9
Информатор

Девушка в приталенном белом халате появилась в палате минуты через две-три после моего пробуждения. За мной, конечно, следили и выдержали паузу – примерно столько времени и нужно человеку, проснувшемуся в незнакомом месте, чтобы осмотреться и придумать вопросы.

– Доброе утро, Александр Иванович! Меня зовут Валентина. Как вы себя чувствуете?

– А меня зовут Саня. Я всего один такой – во множественном числе не надо.

– Ну, как хотите, – вполне профессионально улыбнулась девушка. – Как ваше самочувствие?

– Вы знаете, Валентина, ужасно, – простонал я. – Просто ужасно!

– Что такое?! – всполошилась она.

– Трагедия: только что я понял, что с момента наступления половой зрелости жил впустую!

– Это почему же? – в полном недоумении вопросила медсестра.

– А потому, что не встретил вас! – решительно заявил я. – Но теперь моя жизнь на глазах обретает смысл. Мне все лучше и лучше – от каждого вашего взгляда!

– Да что же за чушь вы несете?! – с явным облегчением всплеснула она руками. – По всем данным психика у вас должна быть в норме!

– Вы только что обещали ко мне на «ты» и по имени, – напомнил я.

– Извините! Ой, извини! Тогда и ко мне…

– Договорились! – обрадовался я. – Ну, ложись – я подвинусь!

– Слушайте… – растерянно заморгала она подкрашенными глазами. – Слушай, Саша, не осложняй мне жизнь, а? Я на работе!

– Ну-у-у… – разочарованно протянул я. – За нами подсматривают, и ты стесняешься, да? Ох-хо-хо-о, никакой личной жизни! А давно я тут отдыхаю?

– Двадцать шесть часов двенадцать минут после возвращения, – отчеканила медсестра.

– Больше суток проспал?! Это за что ж меня так упокоили?

– Вам…Тебе рассказать, в каком состоянии ты прибыл, или сам вспомнишь?

– Да я вроде ничего и не забывал, – бодро заявил я. – Как сейчас помню: он мне, значит, в бок, а я ему в рыло! Потом он мне «хы!», а я ему – «гы!». Он мне в ответ «ве!», а ему «бе!». Тогда он мне «ны!», а я ему… Тут-то меня и перебросило – на самом интересном месте!

– Какая память, какой захватывающий рассказ! – покачала головой Валентина. – А мне рассказали, что на тебе живого места не было.

– Вообще?! – перепугался я. – Ну хоть одно-то – самое главное – было живым?

– Что ты име… – она вдруг поняла, и чуть было вновь не смутилась. – Ты опять за свое?! Просила же!

– Извини, больше не буду, – изобразил я раскаяние. – А можно диагноз подробнее, если в курсе, конечно.

– Я медсестра, Саша.

– Ну, так позаботься обо мне, подготовь меня к встрече с эскулапами! Чтоб, значит, меня кондрашка не хватил. Тебя ж инструктировали, наверное? Вот и расскажи, что не секретно, а?

– Ну, во-первых, у тебя было сильное нервное перевозбуждение. Подробностей я не знаю.

– И не надо. Это – не «во-первых». А с тушкой что? Чтой-то я весь в бинтах, как мумия?

– У тебя колото-рваная рана на левом боку.

– Проникающая?

– Нет, легкое не задето, хотя пырнули тебя хорошо – внутренний и внешний швы пришлось накладывать.

– А еще?

– Многочисленные нарушения кожных покровов. И гематомы. Говорят, на некоторые даже профессионалам смотреть было страшно!

– Пфе, – презрительно оттопырил я нижнюю губу. – Настоящих синяков не видели, что ли? Профессионалы называется! А суставы, связки?

– Да, в общем, все, что не вывихнуто, то растянуто, – заверила медсестра. – Я даже не запомнила – слишком много всего.

– Ой, как ты меня успокоила! – радостно заявил пациент. – А я-то думал, и правда, избили меня, искалечили! А на самом деле – тьфу! Когда выпишут?

– Это не ко мне.

– Понял!

Она собралась уходить, но в последний момент не удержалась:

– А на самом деле кто тебя так, Саша? Если не секрет, конечно…

– С бизонами бодался, – стыдливо признался я. – Только никому не рассказывай! Бык, правда, некрупный попался – тонны на две-три, не больше. Ну, засветил я ему промеж рог, он и с копыт долой. А тут баба его набежала – корова, значит. У меня, конечно, на женщину рука не поднялась, вот она меня и уделала.

– Все ты врешь, – улыбнулась Валентина. – Сам, небось, к корове приставал, а муж вас застукал!

* * *

В оборот меня взяли через три дня. Поскольку я рвался на волю, пришлось работать чуть ли не круглые сутки. Кроме прочего я много часов провел в удобнейшем кресле – голый и облепленный датчиками. Я смотрел отснятый видеоряд и комментировал его со всеми мыслимыми и немыслимыми подробностями. Надо, однако, признать, что без этих моих комментариев цена материала была бы, наверное, невелика. Казалось, конца этому не будет, но он все-таки настал!

– А теперь последняя к вам просьба, Александр Иванович.

– Господи, ну что еще?! – простонал я. – От меня уже одна шкурка осталась – все высосали!

– С фактическим материалом мы закончили – в первом приближении, конечно. Теперь хотелось бы получить ваши впечатления, мнения, выводы, может быть какие-то обобщения.

– Может, потом как-нибудь? – с робкой надеждой в голосе спросил я.

– Увы, но лучше – сейчас. Так сказать, поток сознания по горячим следам. Позже начнутся психологические искажения и накладки. А вы сильно устали? Может быть, примите легонький стимулятор?

– А вот этого – не надо! – категорически отказался я. – Ладно, сейчас сосредоточусь – кажется, этих песен у меня есть.

– Вам как удобнее: диалог, монолог?

– Давайте диалог – будете меня подпихивать на поворотах, – сделал я выбор. – Монолог мне уже не потянуть.

– Договорились.

– Угу. Значит, тема сочинения: почему вымерли неандертальцы?

– Начинайте, запись пошла!

Я вздохнул, поднял глаза к потолку и начал:

– Этих ребят называют «альтернативным человечеством». Оно исчезло, не создав цивилизации. Остались лишь кости да камни. Мозгов в черепушках у них было достаточно – уж всяко не меньше, чем у среднестатистического программиста или таксиста. Так в чем же дело?

Начну с того, от чего они точно не вымерли. Климат, конечно, менялся, но им это было пофигу. К тому же, во времена их заката никаких особенных климатических катаклизмов не зафиксировано.

На протяжении примерно десяти тысяч лет неандертальцы жили в приледниковой зоне Европы на одной территории с кроманьонцами, которые добрались сюда, якобы, из Африки. Однако кроманьонцы – люди нашего вида – их не вытеснили и не истребили, потому как кишка у них оказалась тонка. Они их заместили – заняли освободившиеся угодья.

Сошлись в приледниковых степях два человечества, два биологических вида из рода Homo или, попросту «Человек». Археологи по остаткам орудий установили, что технических преимуществ ни у кого не было. Это я подтверждаю, как свидетель. А физиологически, пожалуй, кроманьонцы были хуже приспособлены для жизни на постоянном холоде. Только все это фигня…

Дело в том, что миллионы лет назад наши пра-пра… – матери… Ну, самки приматов, которые были предками наших предков… В общем, они избрали жизненную стратегию: самец должен приносить пользу (кормить и защищать), иначе зачем он? А как его заставить эту пользу приносить? Элементарно! Секс в обмен на пищу, в обмен на заботу. Правда, от соития получаются дети – побочный, так сказать, продукт. Но это не страшно – самцы любят детенышей, правда, только своих, а не чужих. Наверное, история рода Homo началась тогда, когда женщины (или еще самки?) научились быть готовыми к соитию всегда – в любое время года и суток, в любую погоду. Самцы – они ж тупые! – устоять, конечно, не смогли и приняли предложенные правила игры. Вот тогда все и началось…

Однако ж самец самцу рознь. Какой смысл отдаваться задохлику (а потом еще и с его детьми возиться!), если он и себя-то прокормить не может? А вот наш вожак – это мужчина! Ну, настоящий полковник!.. В общем, он и сам сытый (у всех отнимает, кто добровольно не приносит), и баб своих с детенышами кормит. Вот его я хочу! А естественный отбор слеп и равнодушен. Он взял да и закрепил эту стратегию в женском подсознании – как наиболее эффективную инстинктивную программу, бли-и-ин!

– Александр Иванович, вы просили вас координировать…

– Понял! Уже перехожу к заданной теме! Кхе-кхе… В писаной истории масса ситуаций, когда народы с тысячелетней культурой или хотя бы с традициями, ассимилировались завоевателями, рассасывались, исчезали. Почему? А бабам эти завоеватели нравились – на подсознательном уровне! В конце концов, это же женщина решает, кому отдаться, от кого рожать. Прецеденты нужны?

– Пока не надо. Дальше!

– Есть и обратные примеры – когда пришельцы – оборванные и голодные, ассимилировали сытых и воинственных туземцев. Вся беда в том, что по большому счету решение все-таки принимает женщина. И принимает она его не разумом, а чувствами. То есть, следуя зову древних инстинктивных программ. Что поделать, если знатной инианке оборванный солдат (недавний люмпен!) из отряда Кортеса нравится больше, чем могучий воин собственного племени? Или у красавицы-ительменки заходится сердце при виде зачуханного казачка из шайки Атласова? Да-а…

А с неандертальцами, похоже, все шло по обычной схеме. По тому ее варианту, когда пришельцы дохлые, а туземцы крутые. Появились в мамонтовой тундростепи некие чужаки. Их пригнал голод, они были многочисленны, активны и плохо приспособлены к такой жизни. То ли дело местные! Подсознательный выбор пришлых женщин был однозначен, однако метисация не пошла. Это вам не советская девушка и заезжий негр! В общем, гибриды получались стерильными, к деторождению не способными – вроде мулов. Только кому до этого было дело? Женщина только рада лишний раз не забеременеть, а мужики заняты добычей пищи и иерархическими разборками. Так они и вымерли…

– Вы находите это объяснение исчерпывающим?

– Нет, конечно! – слегка воспрял я духом. – Конечно, нет! В «мулах» только половина смеха! Для неандертальца кроманьонские женщины не желанны – уродливые они. А свои – нормальные – предпочитают здоровых, сильных, свирепых. Они им (как и всем!) нравятся больше, чем больные, хилые и умные. А дети имеют привычку наследовать качества своих отцов. Не всегда, конечно… В итоге, наверное, сложилась «смешная» ситуация. Альфа-самцы – свирепые лидеры – воспроизводили себе подобных, не способных ни на что, кроме иерархической борьбы. А нормальные – низкоранговые – люди рождали от кроманьонок «мулов», у которых нет будущего. Все: тупик или дорога к вымиранию!

Я, конечно, утрирую, сгущаю, так сказать, краски. Счет ведь шел на тысячелетия. Проиграв сотни схваток, кроманьонцы выиграли демографическую статистику. У них, наверное, низкоранговые самцы – добрые и умные – имели больше шансов оставить репродуктивное потомство. Может быть, неандертальцы им даже помогали, выбивая самых борзых и, соответственно, самых тупых.

В любом коллективе – трудовом или охотничьем – кандидат в генералы найдется. Если в генералы будут хотеть все (а желание это врожденное!), то никакого коллектива не получится, а будет стая или свора, в которой в любой момент может начаться война всех против всех. Жизненный успех группы в значительной мере обеспечивают рядовые. Причем не насильно опущенные, а те, кто по жизни трудяга-исполнитель и к власти не рвется – это тоже врожденное качество! Вот без этих-то рядовых неандертальские общины, наверное, и остались…

– Что ж, в целом логично, но представить такое трудно.

– Чего представлять-то? Я это видел! Это ж палеолит, причем даже не поздний! Неандертальцы – охотники-мясоеды, роль собирательства в их жизни ничтожна, их одежда проста, а жилища незатейливы. При таком раскладе особых обязанностей у женщин нет, их главная функция – делать таг-таги. Ну и, соответственно, в результате рожать детей. Их выбор был практически ничем не ограничен, а выбирали они всегда одного и того же – альфу. Или, в крайнем случае, бета-самца. Тем не менее, на протяжении сотен тысяч лет какое-то количество «рядовых» все-таки рождалось – достаточно для поддержания стабильности в коллективах, но слишком мало для развития. Но вот появились кроманьонские женщины, которые взяли на себя сексуальное обслуживание низкоранговых мужчин-неандертальцев. Равновесие было нарушено, итог известен. Таково мое мнение, таково, если хотите, впечатление очевидца.

– Так из-за чего же вымерли неандертальцы, Александр Иванович?

– Из-за баб, конечно!

* * *

В конце концов, я вырвался. Мой мозг устал – он был просто опустошен! – а на языке образовались мозоли. А все потому, что читать мысли наука до сих пор не научилась, и приходится говорить вслух или писать. Оказывается, на все это я согласился (и подписался!) перед стартом. Вот оно, русское раздолбайство – официальные тексты, имеющие юридическую силу, надо читать, а не подмахивать не глядя… Но я – самый умный и самый красивый! – я вырвался. Отпускать меня не хотели, предлагали еще два-три дня (а лучше – недели!) реабилитации – марку фирмы порочить нельзя. Однако я собрал волю в кулак и прошел все тесты – дескать, адекватен, спокоен, координация в норме. Ко мне претензии есть? И у меня к вам! Тогда я пошел!

– Вас отвезут!

– А вот этого не надо! – выставил я ладони в защитном жесте.

– Но почему?!

– Может быть, я хочу задумчиво брести по обочине шоссе и медитировать, глядя на звезды! Брести и думать о возвышенном! Может быть, какая-нибудь усталая принцесса на стареньком «мерседесе» подберет одинокого путника. Мы будем мчаться сквозь тьму, и говорить о любви…

– Ох, Александр Иванович, вы, оказывается, романтик! Только меня беспокоит кровоснабжение вашей лицевой эпидермы. Да и возвратные токи у вас ниже нормы. Оставайтесь хоть на денек!

– Не могу! Иначе вы – холодная и неприступная! – окончательно завладеете моим сердцем. А потом сварите из него гуляш! А я с чем останусь?! Нет-нет, выписывайте пропуск! И сопровождающего дайте!

– Хи-хи, Александр Иванович, мне пятьдесят пять лет. И красавицей я никогда не была. Так что про сердце не надо…

– Надо! Вы ничего не понимаете в женщинах! Если бы не ваш муж!..

– То… что?

– У-у! – вскинул я к небу заштопанную бровь. – Вы сутки через двое работаете? А телефончик? И пропуск до кучи – на волю хочу! Я же Троглодит!

– Прямо не верится… Неужели тот самый?!

– Да тот я, тот! Непобедимый и ужасный! Отпустите – я в неволе не размножаюсь!

И вот наконец свобода! Обширная ведомственная парковка в этот час была полупустой. Или полуполной – десятка три-четыре иномарок одна другой круче. И с краю всего этого великолепия стояла облезлая «семерка». Она призывно мигнула мне фарами.

– Здрасте, Владимир Николаевич, – сказал я, плюхаясь на сиденье рядом с водителем.

Мотор тихо заурчал, машина тронулась.

– Сильно промахнулись?

– Да не-ет… Километров пятнадцать по расстоянию, а по времени лет двадцать-тридцать – не больше.

– Прямо снайперы! – удивился Владимир Николаевич.

– Ну, да…

Мы помолчали – это было, пожалуй, информативнее диалога. Однако, подробности тоже важны.

– Пришлось? – спросил он.

– Угу, – кивнул я. – Двоих. Одного на месте, а…

– Не надо! Это – твое.

– Зачем вы втравили меня в это?! – задал я самый главный вопрос.

– Чтобы ты прочистил мозги, – твердо ответил старик. – За последний год милиция задерживала тебя семь раз.

– Шесть, – поправил я, и тут же начал оправдываться: – Да мозги у меня и так чистые, а вот они…

И умолк, поскольку понял, что водитель меня не слушает, он целиком занят дорогой. Впереди шел огромный джип из тех, что в народе называют «танками». Он вихлялся в стороны и никак не давал себя обогнать.

– Г-гады!.. – процедил водитель.

Он переключился и притопил педаль газа. «Семерка» словно обрела вторую молодость – взвилась, как пришпоренный конь. Секунд десять старенькая машина шла борт о борт с джипом, вынуждая соперника уходить вправо, вправо, вправо – на грунт и в кювет! А в самый последний момент вдруг ускорилась и умчалась за горизонт!

– Что-то сцепление барахлит, – посетовал Владимир Николаевич, когда джип скрылся за поворотом шоссе.

Он сбросил скорость, съехал на обочину и остановился, включив «аварийки».

Танк оказался тут как тут – и тоже остановился на обочине. Из салона резво полезли крепкие черноволосые парни.

– Вот ведь докука! – вздохнул Владимир Николаевич. – Куды деться бедному хрестьянину?! Монтажка на заднем сидении…

Прихватив инструмент, я вылез наружу. Они уже шли – исполненные праведного гнева. А я обошел машину, прислонился задом к багажнику и похлопал ломиком по левой ладони.

– Ты чо, …!!!

– Орать надо нету, – совершенно спокойно сказал я, намеренно путая «кавказские» и «азиатские» акценты. – Моя твой кишлак ходи нет. Так … ж ты?!

А дальше я изобразил пантомиму – поднял ломик на уровень груди и без видимого усилия согнул, сделав из него букву «альфа». Вздохнул, бросил испорченный инструмент к ногам атакующих и вяло проговорил:

– Крутые, да? Ну, ща говорить станем…

На этом все и кончилось: кто-то что-то достал и собрался пустить в дело, но соратники не позволили – погрузились и уехали.

– Вот теперь – верю, – сказал Владимир Николаевич, отпуская ручник. – Вроде еще не съехал!

– И вы тестируете! – догадался я. И чуть не заплакал: – Да что ж такое, дядь Володь?! Сколько можно?! Вы ж меня с детства знаете!

– Угу, знаю, – подтвердил старик. – А ты знаешь, что некоторых крупных хищников, которые в цирке выступают, или кастрируют или списывают при достижении определенного возраста?

– Неужели я…

– А ты подумай! Вспомни, что социальных тормозов – неолитических мутаций – у тебя нет.

– Бли-и-ин! – простонал я после долгой паузы. – Все логично и красиво, когда про других. А когда о себе…

– Вот именно!

– И что же… Как же…

Ответа не последовало – водитель аккуратно перестраивался из одного ряда в другой, готовясь к повороту.

– Слушай, Саша, – проговорил наконец Владимир Николаевич. – Палеонтологи подали заявку на грант – посещение мелового периода. Проблема такая: как динозавры зимовали в Арктике?

– А они там зимовали? – удивился я.

– Бес его знает, – пожал плечами старик. – Может, зимовали, а может, на юг улетали дружной толпой. Кому-то придется посмотреть, как было дело. Пойдешь, если другого не сыщется?

Я молчал и смотрел на дорогу…