Текст книги "Кремль"

Сергей Сергеев
Кремль

Глава 1
Искушение

– Недурное место этот остров, – сказал он. – Недурное место для мальчишки. Ты будешь купаться, ты будешь лазить по деревьям, ты будешь гоняться за дикими козами[1]1
  Здесь и далее цитируется «Остров Сокровищ» Р.Л. Стивенсона.


[Закрыть].

«Черт меня дернул говорить про “тихую гавань” и “остров стабильности”: мол, всем будет суперпогано, а нам – замечательно. Поплавали, освежились – и к новым свершениям. В бушующем океане мирового кризиса правильным курсом идете, товарищи! М-да... выставил себя безнадежным оптимистом. Признаю – поспешил. Умника Дворкина послушал. Сам виноват. Подставился на ровном месте, а теперь читаю всякие гадости в честных глазах соратников и подчиненных. Прямо не говорят, но и так понятно...»

Президент поморщился. Совсем недавно с уверенной и пренебрежительной улыбкой он гордо сообщил миру, что кризис России не страшен – не такое видали, – а даже выгоден. Все страны выйдут из потрясений ослабевшими, а мы «накачаем мускулы» и займемся реформами.

Можно просто забыть о неудачных высказываниях. Словно ничего и не было. Мало ли что сказал... «жизнь вносит свои коррективы» – он любил это выражение и часто его использовал. Но ведь не дают забыть, напоминают. Какой там «остров стабильности»? Где вы его видели? Теперь доказывай, что как раз Россия-то и наберет синяков от кризиса больше всех – сырьевая экономика, и все такое.

«А вы все наоборот утверждали», – представил он стрекозлиную рожу, ехидную и глупую. С мерзкими очками на носу, запотевшими от страстного желания «уесть».

– Тьфу, мерзость!

Он терпеть не мог признаваться в ошибках. Да и не было серьезных проколов, как выяснилось со временем. На редкость единодушное голосование на выборах, ковровая красная дорожка к позолоченному трону, отражение кремлевских зеркал и почтительные улыбки собравшихся. Все сложилось на удивление удачно. Мелкие шероховатости не в счет.

Однако ощущение тревоги не покидало. Ситуация требовала жестких решений, а на «резкие телодвижения» можно смотреть по-разному. Если сложится впечатление, будто он нарушает условия «тандема», правила игры, взаимные обязательства, – жди еще одного кризиса. Но уже не в мировой экономике – хрен бы с ней, а в Кремле – что ближе и опаснее.

«Ладно, если не поймут, отложу проект в долгий ящик, под сукно. Но попытаться все же стоит. Хуже не будет».

Президент тяжело вздохнул и написал резолюцию: «Согласен. Подготовьте необходимые документы». Потом несколько секунд подержал, словно прицеливаясь, украшенную серебряной вязью коллекционную ручку – подарок колоритного премьер-министра Италии Берлускони. Мысли о легком в общении, лукавом и бесцеремонном итальянце обычно вызывали бесшабашную улыбку и улучшали настроение. Любые трудности казались пустяками, случайными недоразумениями и мелочами, которые не заслуживают беспокойства.

«Ну и правильно, чего раньше времени заморачиваться», – подумал президент и размашисто поставил свою подпись.

* * *

Марина была непредсказуема. И как ни странно, это давало Игорю ощущение стабильности. Почти как в теории контролируемого хаоса. Только в данном случае хаос не поддавался контролю и влиянию.

Она не уставала удивлять: словами, реакцией, улыбкой, долгожданной нежностью или непонятной холодностью, взрывом эмоций или ледяным безразличием... Что бы ни говорила и ни делала, Игорь знал: Марина никогда не совершит подлость или предательство. Поэтому перепады настроения не изматывали, а оживляли, придавая серым будням невероятное очарование. И в этом была стабильность, которая успокаивала. Даже когда он начинал сомневаться.

Игорь всегда был более практичен, упорядочен, конкретен. Точнее, рационален. Ведь никто не может сказать, в чем настоящая практичность – в неброскости или в яркости, в унылости или, наоборот, избытке страстей.

Каждый по-своему испытывает жажду и голод. Одни борются за выживание, а другие забиваются в угол и тихо страдают. Или пьют. Или втягивают онемевшим носом «кокс». Или ничего не делают и ждут. У этих по крайней мере есть шанс после того, как они отдохнут.

Марина была продолжением его недостатков и достоинств. Догадывалась ли она об этом? Игорь не знал. Он поймал себя на мысли, что, возможно, не знал о ней очень многого. Вообще ничего не понимал в ее характере, чувствах и желаниях.

Ни черта не догадывался!

Как жаль, что люди всегда остаются загадкой, лабиринтом, мучительной головоломкой. Даже самые близкие и родные. А потом уносят свои тайны в другой мир, о котором никому ничего не известно, что бы ни говорили проповедники. Они сами не знают, а говорят – чтобы успокоить и придать хоть какой-то смысл существованию. Будто человек сам не может понять, ради чего стоит жить. Да, не может. Но это не значит, что его нужно кормить сказками.

Эти мысли не огорчали Игоря Ратова. Наоборот, ему становилось уютнее, когда он пытался дать рациональное объяснение тоске по Марине. Расстались, перевернули страницу жизни, забыли друг о друге!

Нет, это невозможно.

«К сожалению, чем дороже тебе человек, тем больше у него тайн и сюрпризов, – вынужден был признаться себе Игорь. – Приятно сознавать, что не один ты такой несчастный, есть закономерности, для которых твои личные терзания – частный случай, не более того. Влюбленность – болезнь. Атрофирует зрение и слух, превращает человека в беззащитное существо, зависящее от воли случая. Каждая встреча в нашей жизни случайна. Значит, и любовь случайна. Человек не способен предсказать свою судьбу, тем более влиять на нее. Он может изменить ход своей судьбы, но результат ему неизвестен. Кроме последнего и окончательного. Нагим ты в мир пришел, нагим и уйдешь...» Игорь почувствовал, что рука сама тянется к компьютеру.

Он не мог не рассказать ей о своих мыслях, не почувствовать ее дыхание, ее тепло. Даже если в это мгновение она в объятиях другого мужчины.

Не важно!

Он набрал электронное письмо. От спешки даже вспотели ладони.

Марина, добрый вечер!

Извини, что так поздно. Наше прощание ты устроила с присущей тебе артистичностью! Я был застигнут врасплох и до сих пор не могу прийти в себя. Наверное, я был невнимателен. Как все люди, которые счастливы и не подозревают об этом.

Ты помнишь, за несколько дней до твоего исчезновения мы ездили в Ново-Иерусалимский монастырь. Ты поднималась на каждую стену, а я оставался внизу. Мне было скучно. Вернее, я просто ленился.

Ты возвращалась, и в глазах твоих была боль. Ты словно спрашивала меня о чем-то. Только сейчас я понял, что это значило. Я еще мог все изменить, но не сделал этого. Спокойно сидел на лавочке и был уверен, что твоя непредсказуемость – всего лишь обычная игра, желание развлечься. Не более того.

Я был не прав. Прости меня.

Игорь.

Отправив послание, он улыбнулся, выключил компьютер и крепко заснул. Оставались какие-то три часа...

* * *

Рано утром Игорь встал с постели, подошел к письменному столу и посмотрел на молчаливый компьютер. Поборол искушение сразу включить его и принял контрастный душ и побрился. Потом сварил кофе.

Выбрал самую любимую сорочку, повязал модный галстук – в стиле ретро 1980-х. Отхлебнул кофе и посмотрел на себя в зеркало. Молодое энергичное лицо, волевой подбородок... Внешность уверенного в себе человека. Общее впечатление портит тревожность в глубине глаз, но кто будет присматриваться?

Он помнил каждое слово из отправленного накануне письма. Такие слова можно написать только поздно ночью. И лучше на трезвую голову. Так получается жестче и убедительнее, хотя все равно как-то жалостливо.

Хорошо, что никто не видел этого текста. Кроме нее.

Он не хотел ее переубедить. Он только молил о снисхождении. И напрасно. Или... А вдруг?..

Ратов резко отвернулся от зеркала и нажал заветную кнопку. Засветился экран.

Ответа не было.

* * *

– Как жизнь?

– Вопрос звучит неприлично. По нынешним-то временам.

– Понятно. Дела идут из рук вон... хорошо! – уверенно произнес Борис Павлович Бровин и рассмеялся своим фирменным смехом.

Смех может рассказать о человеке больше, чем медицинское и психологическое обследование. Подделать смех очень трудно – ехидные ухмылки или наигранный оптимизм вызывают брезгливость и недоверие.

Борис Павлович смеялся от души. Он чувствовал себя комфортно в многоцветном мире, жизненные силы били ключом. Борис Павлович привык к тому, что окружающие относились к нему с почтением, замешанным на вере в чудо. Знаменитый потомственный хирург, спасший тысячи жизней, Бровин заслуживал этого поклонения и знал, что заслуживает.

Он так и не успел обзавестись собственными детьми и любил своего племянника Игоря Ратова как сына, но считал его невезучим и недостаточно пробивным молодым человеком, не лишенным, конечно, определенных талантов. Только вот, считал Борис Павлович, применяет их Игорь неразумно.

Зачем было тратить столько времени на защиту никому не нужной диссертации? Ради ученой степени доктора наук? Да кому сейчас нужна эта степень? Или работать в Министерстве экономики, где Ратов, несмотря на молодость, успел дорасти до директора департамента, пока его победный марш к чиновничьим высотам не остановила очередная реорганизация и «перетряска кадров»? Лучше, если бы племянничек использовал свои знания, чтобы заработать кучу денег, а заодно поддержать отечественную медицину: скажем, клинику Бровина или перспективные научные исследования.

Конъюнктурные и продажные, по мнению Бориса Павловича, экономические изыскания и наукой-то назвать было нельзя. Чего стоят Нобелевские премии по экономике! Лауреаты исхитрились доказать невозможность мирового финансового кризиса. А когда кризис стал реальностью, никто даже не покаялся. Притихли на короткое время, а потом опять беззастенчиво стали советовать, как жить.

Но медицину Борис Павлович также считал не совсем точной наукой, полагая, что она занимает второе место после богословия. Слишком индивидуален человеческий организм. Конечно, имеются некие закономерности, но в сложных случаях решение подсказывает только интуиция, основанная на знаниях, опыте и творческом порыве.

Бровин резко оборвал раскатистый смех и строго спросил:

– На охоту поедешь?

– Охотиться сейчас не модно.

– Будут люди из Кремля. Меня предупредили: президент твою бумагу посмотрел и согласен. Получишь конкретное предложение.

– Лучше бы пригласили на рыбалку, – попытался пошутить Игорь.

– А это вряд ли! Никогда не знаешь, какую рыбку выловишь, а им нужна определенность. Кстати, можешь взять с собой Семенова – толстяку тоже пора проветриться.

Игорь кивнул. Его университетский друг Алексей Семенов весил больше ста килограммов и производил впечатление добродушного тяжелоатлета, коим и был в действительности. За габариты острые на язык сокурсники прозвали его Сиротой, хотя у него имелись вполне благополучные родители. Кликуху «Сирота» было принято произносить с иронией, подкрепляя округлыми движениями, показывающими нечто очень крупное и тяжелое.

Сирота был незаменим в студенческих стройотрядах. Его боялась шпана – за силу и просыпавшуюся в драках безрассудную смелость. К тому же он прекрасно готовил и охотно исполнял обязанности повара, а заодно и снабженца, следившего за тем, чтобы из студенческого пайка не пропал ни один грамм «рациона питания».

После университета Алексей благополучно устроился экономистом в один из крупнейших государственных банков. Работа считалась не особенно высокооплачиваемой и престижной. Однако Сирота был терпелив, не так уж амбициозен и в отличие от Ратова не менял места работы. Стабильно карабкаясь по служебной лестнице и не страдая от финансовых кризисов, которые по странному стечению обстоятельств усиливали государственные банки и разоряли их чересчур бойких конкурентов из частного сектора, он со временем стал членом правления, отвечающим за обслуживание крупных корпоративных клиентов.

Борис Павлович не без оснований полагал, что в скором времени Семенов займет кресло президента какого-либо банка из первой десятки или директора солидного предприятия. К счастью, многообещающая карьера не испортила характера Сироты и не прибавила ему апломба.

– Чего кривишься? Поедешь или нет? – уже более требовательно спросил Борис Павлович несговорчивого племянника.

– Поеду, с Алексеем.

– Очень хорошо. Сирота – классный парень. Стрелять-то он умеет? Ну и замечательно. И девушек симпатичных прихватите, – покривил душой Борис Павлович. Он совсем не хотел, чтобы женское присутствие портило охоту, однако лишний раз напомнил племяннику, что пора «вить гнездо».

Игорь усмехнулся – от дяди не отвяжешься.

– Чего усмехаешься? Ружье можешь не брать. У меня целая коллекция, – напомнил дядя.

* * *

Вернувшись поздно вечером в пустую квартиру, он вновь просмотрел электронную почту. Марина не ответила.

Игорь бросил пиджак на диван. Плеснул в стакан немного виски, выпил одним глотком. Напиток обжег гортань. Глаза сухо заблестели. Есть не хотелось. Он быстро набрал письмо, не размышляя над содержанием. Писал о том, что наболело и теперь рвалось на бумагу.

Тебя не вернешь. Я зря просил. Ты не хочешь, чтобы мы были вместе.

При прощании ты сказала: «Не огорчайся. Мы встретимся. Ты будешь рассказывать мне смешные истории. А я буду смеяться, и нам станет очень хорошо».

Тогда я представил, как это будет. Не важно, что говорить. Лучше рассказывать всякие глупости и детские анекдоты. Они ни к чему не обязывают. Хотя я уверен: мы не сможем удержаться и все равно будем обмениваться многозначительными намеками. Как любовники, которые обнимают друг друга. Хотя бы мысленно.

Возможно, ты именно этого боишься и хочешь, чтобы я обещал тебе, что никакого искушения не будет – просто невинная встреча старых друзей.

А может, я все придумал. Ты уже забыла меня. Любовь – это такая химия, которую невозможно предугадать, объяснить и излечить. Она очень независимая и свободолюбивая особа. Приходит и покидает нас, когда ей захочется.

Многие считают любовь несчастьем. Но чаще мечтают о ней, как о несбыточном откровении, ради которого только и стоит жить.

Правы и те и другие. Мне от этого не легче.

Игорь.

В этот вечер Ратов напился, чего с ним уже давно не случалось.

Утром он машинально заглянул в почту и прочитал:

Я люблю тебя. Но это ничего не меняет.

Марина.

«Лучше бы не ответила. Хотя бы оставалась надежда», – подумал Игорь.

Глава 2
Сезон охоты

Разве я отказываюсь?.. Я только спрашиваю: когда?

Кабана подстрелили в самый последний момент.

Накануне, в пятницу, впервые за несколько дней выглянуло солнце. В субботний день тусклый солнечный круг стал размытым и робким. Заметно приморозило.

Чистый сухой воздух будто разрывал легкие. От избытка кислорода кружилась голова. Хотелось просто погулять по лесу, а приходилось тихо сидеть на вышке. Через щели в бревенчатых стенах свободно гулял студеный ветерок, и Ратов чувствовал, как леденеют ноги, потом спина и руки.

«Сколько можно ждать? Нашли развлечение!» – недовольно поежился Игорь, вглядываясь слезящимися от мороза глазами в закрепленный за ним сектор поляны, куда мог выйти матерый кабанище.

Кабан, однако, появился из зарослей на участке Бровина, которому, как всегда, везло. Послышался хруст ломающихся под припорошенным снегом веток и кустов, потом раздались выстрелы и ликующие крики. Неловко переставляя одеревеневшие ноги, Ратов сполз задом по лестнице и поплелся к месту сбора.

Пили в этот вечер много, закусывая сырой печенью с крупной солью и мясом, жаренным на костре. Потом полностью разделали тушу и раздали каждому охотнику по увесистому шматку. Ближе к концу пиршества, когда шум за столом, накрытым в охотничьем домике, стал стихать, Бровин представил Игоря молодому еще мужчине, высокому и худощавому, с пунцовым от мороза и выпитой водки лицом.

– Не обморозились, Олег Петрович? – заботливо поинтересовался Бровин.

– Так, слегка лицо обветрило. В общем-то не очень холодно. Градусов десять.

– Да это жестокий мороз! Мы привыкли к теплым зимам. Организму сложно перестроиться. Познакомьтесь, мой племянник Игорь Ратов.

– Мы, кажется, знакомы. Вы ведь в Минэкономики работали?

– Да, у меня тоже впечатление, что мы где-то встречались. Возможно, в министерстве или на научных конференциях, – предположил Игорь.

– Вероятно. Борис Павлович не говорил, что шеф заинтересовался вашей концепцией?

– Олег Петрович занимается в Кремле кадровой политикой, – встрял в разговор Бровин.

– Дядя мне ничего такого не говорил, – неумело приврал Игорь и, подавившись, закашлялся.

– Это хорошо его характеризует: умеет хранить секреты. Игорь, нужно подъехать в Кремль и очень подробно поговорить. – Олег Петрович крепко пожал руку Ратову.

Судя по рукопожатию, он был заинтересован в этой встрече.

В Москву кортеж машин с охотниками вернулся, когда стемнело. Хмель из головы выветрился, но тянуло в сон. Рядом на сиденье дремал Алексей Семенов по кличке Сирота.

Несмотря на эпикурейскую внешность, Алексей был ярко выраженным трудоголиком и редко посещал тусовки, однако с удовольствием встречался с Игорем. Охотничья вылазка оказалась довольно полезным мероприятием – Семенову удалось пообщаться накоротке с кремлевским кадровиком Олегом Петровичем и даже договориться о встрече. В этот вечер кремлевский «посланец» был щедр на обещания.

На радостях Сирота выпил больше, чем обычно, и сейчас сладостно посапывал, игнорируя огни ночного города, мелькающие за запотевшими стеклами авто.

* * *

В квартире Ратова царила холостяцкая пустота. После того как прервался бурный роман с Мариной, неожиданно бросившей его, чтобы выскочить замуж за немецкого предпринимателя, в жизни Игоря появлялись женщины, но мысли о браке не возникало. Не было ни времени, ни желания.

Марина уже год как уехала вслед за своим улыбчивым мужем в Нью-Йорк, где тот получил назначение в представительство германской электротехнической компании. Игорь часто думал о ней, но навязываться не хотел. Да и от Марины не было ни звонков, ни поздравительных открыток. Ничего!

Ратов не спеша разделся и только тогда почувствовал, что устал. Он натянул удобные легкие брюки и рубашку в модную клетку. Просунул уставшие ноги в черные кожаные тапочки и сварил крепкий кофе.

Перед самым завершением варки добавил в кофе соль на кончике ножа для аромата, ополоснул чашку кипятком и только после этого наполнил ее густым темным напитком. Плеснул в рюмку, похожую на полое яйцо страуса, немного своего любимого коньяка «Курвуазье» и устроился в кресле напротив плазменной панели, согревая коньяк в руке, отхлебывая его крошечными глоточками и запивая обжигающим кофе.

На экране очень стеснительный молодой человек с харизмой банковского клерка «втирал» про то, что Центробанк контролирует ситуацию и падения курса рубля не будет. Столь же убедительно два месяца назад, отводя глаза куда-то в сторону, он и другие взлохмаченные «эксперты» убеждали, что никакой девальвации не ожидается, а рубль у нас по-прежнему как несокрушимая скала.

«Где они их находят?» – подумал Ратов.

В последнее время стало модно назначать на высокие должности скромненьких маленьких «тихушников» с испуганными глазенками. Они до боли напоминали отличников, измученных зубрежкой и не успевших запомнить половину билетов. «Тихушники» постоянно меняли свои прогнозы и виновато моргали, когда оказывалось, что предсказания не доживают даже до вечера. Но не краснели, не бледнели и тем более не просились в отставку. Щеки оставались все такими же серовато-бледными, а волосики невинно торчали в стороны, как после глубокого послеобеденного сна.

Игорь не мог понять: то ли эти «прорицатели» действительно ничего не знают, то ли выполняют указания вышестоящих начальников, которые ведут свою сложную игру.

«Как там Сиротинушка? Устал он сегодня, расслабился. И жаловался, что его энергичная супруга твердо намерена наряжать елку. Дама упорная – не отступит. Хотя кто знает... Может, сейчас она готовит привезенную с охоты кабанятину. Вообще-то домовитая. Алексей ее побаивается».

После второго звонка трубку взяла Дарья, жена Семенова.

– Это Игорь, – бодро сообщил Ратов.

– Добрый вечер, – отчетливо выговаривая каждую букву, ответила Дарья.

«Плохо дело. Сам погибай, а товарища выручай».

– Как свинья? – деликатно поинтересовался Ратов.

– Какая? – В трубке повисла напряженная пауза. – Та, что пытается елку наряжать? – едко добавила Дарья.

Представив ползающего перед елкой крупногабаритного друга, Ратов счел благоразумным попрощаться, выразив робкую надежду, что мясо дикого кабана Дарье понравится. Добавив про себя еще несколько пожеланий, более смелого свойства, Игорь выцедил большой глоток коньяка.

После свежего воздуха коньяк в сочетании с крепким кофе действовал как снотворное.

* * *

Резкий телефонный звонок заставил Ратова вздрогнуть. Он уже догадался, кто может позвонить в это время, но боялся поверить.

– Я приехала, – раздался в трубке знакомый голос.

– Навсегда?

– Пока не знаю.

– Где ты?

– В гостинице.

– В какой?

– В нашей.

– Жди, я сейчас приеду! – крикнул Игорь.

Кожаные тапочки полетели в дальний угол комнаты.

* * *

– Я очень рада тебя видеть, действительно очень рада.

– Ты ни разу не позвонила. Я тебе несколько писем послал.

– Да, я видела.

– Почему не позвонила и не ответила? Сотовый у меня прежний, номер я не менял.

– Вообще-то я тебе звонила, по домашнему.

– Когда?

– В сентябре, примерно двенадцатого числа.

– Ты приезжала в Москву, – догадался Ратов.

– Да, муж хотел показать город своим родителям. Приехали на неделю. И я тебе позвонила. Просто хотела сказать «привет». Спросить, как ты живешь. На сотовый звонить не решилась. Мало ли. Может, ты занят.

– На тебя не похоже. Когда ты стеснялась позвонить?

– Ты не изменился. Такой же деликатный. Мог бы еще сказать, что я нахальная и бесцеремонная.

– В сентябре я был в Москве. Ты просто не застала меня дома. Кстати, кто твой муж?

– Вспомнил о муже. Тебя что интересует? Рост? Вес? Цвет волос?

– Узнаю твой кроткий характер. Только не нужно агрессивности. Я просто спросил.

– Обычная история. По национальности немец, но немец условный. Родился и вырос в России. После средней школы эмигрировал с родителями в Германию. Прекрасное образование. Умный, талантливый, энергичный.

– Красивый?

– Пятнадцать лет работал в Лондоне инвестиционным банкиром. – Марина сделала вид, будто не услышала вопроса. – Последнее время мы жили в Нью-Йорке. Из-за кризиса банк закрылся, сейчас муж ищет работу. Надеется, что хорошо устроится в Москве. Вообще какая разница, чем он занимается?

– Значит, в сентябре вы были в Москве. Вместе. Поэтому ты и не позвонила. А сейчас приехала одна?

– Я же говорю: муж приезжал в Москву показать Россию своим родителям. Ну и заодно присмотреться, можно ли здесь найти что-либо подходящее в смысле работы.

– Ну и как впечатления?

– Сначала была катастрофа. Приехали, думали, будет бабье лето. В Штатах-то пекло. А в Москве жуткий холод, ветер, дождь. Родители мужа в шоке – пробки, грязь. Конец света. А тринадцатого сентября – как сейчас помню, в несчастливое число – дожди прекратились, выглянуло солнце и все изменилось. Полное перевоплощение. Красивый и динамичный город. Совершенно другой мир.

– И прекрасные впечатления?

– Нет, ты послушай. Впечатления действительно другие, но не менее странные. Рассмотрели город. И что они увидели? Повсюду вывески, транспаранты, растяжки: «Гитлер капут». Муж и его родители в шоке. Война опять началась? Все вроде в прошлом. При чем тут Гитлер?

– Действительно! Ах да, вспомнил. Это была реклама фильма «Гитлер капут». Комедия. Реальный вынос мозга, – рассмеялся Ратов.

– В конце концов разобрались, но поначалу были на грани нервного срыва. Они уже стали настоящими бюргерами. Германию воспринимают как родную страну. А муж – гражданин мира.

– Этот гражданин мира будет работать в Москве?

– Не уверена. Золотые времена, когда эмигрантов принимали с распростертыми объятиями, прошли. Сейчас охотнее берут на работу своих. В крайнем случае тех, кто поработал за рубежом, но сохранил связи в Москве. Поговорила я тут с одним директором по людским ресурсам. Он доказывал, что экспаты плохо адаптируются. Требуют запредельную зарплату. Опять же кризис. Денег нет и в ближайшей перспективе не предвидится.

– С этим не поспоришь.

– Еще он говорил, что бывшие эмигранты в основном работают в финансовом секторе. Инвестиции, зарубежные контакты, размещения акций. Сейчас это неактуально. Думаю, Макс останется в США или переберется в Германию. Там экономический подъем начнется раньше.

«Максом зовут ее мужа. Она впервые назвала имя. Наверное, Максим. Ходил в обычную московскую школу. А теперь, значит, немец и живет в Штатах. Интересно, какой он? Красивый, умный? С дураком она вряд ли могла бы жить. Кто главный в семье? Наверняка Марина».

– А ты? Тоже уедешь? – Ратов почувствовал, что при этой мысли сердце сорвалось куда-то вниз.

– Хочу остаться в Москве.

– Тебе не говорили, что ты похожа на Монику Беллуччи? Глаза, волосы, манера держаться.

– Говорили тысячу раз, но я лучше.

– Я соскучился по тебе.

– Я тоже. Мне жаль, что все так получилось. Я часто думала о тебе, советовалась с тобой.

– О том, чтобы выйти замуж, ты со мной не советовалась. Я бы почувствовал.

– Не будем об этом. Уже ничего не вернешь. Очень обидно.

– У меня не было более сильной и яркой любви.

– У меня тоже, – застонала Марина.

Ратов взял ее на руки и осторожно положил на шелковое покрывало широкой кровати. Она не сопротивлялась.