Текст книги "Миллионер"

– А то? Помнишь мою мать? Она была большим начальником, а меня отдала в детский сад. И так получилось, что для представления на Новый год мне роли не досталось. Я уже тогда была маленькой, но толстенькой обжорой, и на их представление мне было положить... Но мать, когда узнала, что я без роли, возмутилась и позвонила директрисе. Та в панике – что делать, все роли уже распределены? И специально для меня придумали новую должность – помощник зайца.

– А зайцем был Конрад?

– Кажется, он. Правда, заяц из него был поганый, неубедительный. Ты не должна сдаваться! Никогда!

«Она права», – подумала Екатерина.

Глава 3: Догадки и сюрпризы

Анатолий Валентинович Веров заслуженно пользовался репутацией грозного борца с коррупцией.

Нет, он не ловил взяточников и мздоимцев, не метил купюры, не вводил в искушение алчных чиновников.

Впрочем, Веров и не взялся бы за оперативную работу.

Он никогда не служил в правоохранительных и прочих органах. Поговаривали, что Веров вовремя окончил юридический факультет правильного университета и вскоре был выдвинут на руководящую работу в аппарат правительства. Однако эта красивая версия, к которой приложил руку и сам Валентин Борисович, не отвечала действительности. Образование он получил невнятное и в правильном университете никогда не учился. Никто его никуда не выдвигал, а на вершину чиновничьей пирамиды он пробрался исключительно благодаря своим талантам, главным из которых была готовность деятельно претворять в жизнь любые, даже самые несуразные и безумные предписания начальства.

«Фактурный парень. Ему вроде по барабану, чем заниматься. Но молодец!» – эти слова одного из кадровиков точно передавали заботливо слепленный образ всегда озабоченного, многозначительного в словах и поступках Верова.

Совсем недавно он страстно сочинял планы и отчеты о борьбе с коррупцией, проявляя принципиальность и сметливость. Многим запомнилось его яркое выступление перед сотрудниками российского Белого дома, когда Веров призвал «начать с себя» и в качестве первого шага запретить принимать подношения по случаю всевозможных праздников.

– Мы же подаем дурной пример! Посмотрите, что делается у подъездов перед Новым годом – в здание войти невозможно.

За неделю до Нового года в Белый дом действительно устремлялись толпы ходоков с подарочными упаковками, содержащими, как правило, бутылки с дорогими спиртными напитками и прочие корпоративные сувениры.

Начальство услышало мнение борца с коррупцией и сделало выводы. Подарочные страсти запретить не решились, прекрасно понимая, что это никакая не коррупция, а так – слезы (да и выпить перед Новым годом хотелось нестерпимо), однако распорядились выделить для «визитеров с кульками» отдельный подъезд и организовать дополнительный пост охраны для проверки содержимого даров. И правда, не взрывчатку ли хотят «втюхать» вместо горячительных напитков?

После этого случая, слегка подпортившего отношения Верова с коллегами, он все чаще читал в глазах окружающих уважение, замешенное на страхе перед неведомым. Это его не удивляло. Он понимал логику такой реакции. Наверняка думают: «Если человек легко и непринужденно может пройтись по головам своих коллег, от него в любой момент можно ждать чего угодно».

Ну и пусть! Больше уважать будут!

Довольно быстро Веров стал влиятельным человеком в Белом доме, от его мнения зависели и убеленные сединами генералы, и покусившиеся на государственную собственность чиновники, и крупные бизнесмены, не заинтересованные в том, чтобы их бизнес задушили бесконечными проверками.

Из придуманных им умозрительных схем борьбы с коррупцией, конечно, ничего не получилось, и чуть позднее этой деликатной проблемой вынуждены были заниматься уже другие люди. Но свою роль инновации Валентина Борисовича сыграли, проложив ему путь в высокий служебный кабинет, где он все еще иногда заглядывал в подготовленные предложения, но уже в качестве заслуженного эксперта.

Веров с удовлетворением откинулся на спинку кресла, поставив свою закорючку на очередной программе «срочных и неотложных мер». «Кажется, ничего не забыли: модернизация законодательства, собственно меры против коррупции, правовая оценка и поддержка в обществе. Последние два пункта новые, остальное уже было. Сойдет».

Он недовольно поморщился, вспомнив, что примерно два года тому назад противодействие коррупции провозглашалось в послании президента России в качестве одной из главных государственных задач, а ситуация, если верить «независимым экспертам», стала еще хуже. «Хотя какие они независимые? Абсолютной свободы не бывает!» – подумал теоретически подкованный Веров и вновь успокоился.

Люди, которые считали Анатолия Валентиновича влиятельной, но серой мышью, глубоко заблуждались. За несколько лет пребывания в столице он стал весьма состоятельным человеком и мог бы легко перейти в частный сектор, чтобы заняться собственным бизнесом. Раньше он так бы и сделал, но сейчас это вряд ли имело смысл.

Веров редко шел навстречу просьбам коммерсантов использовать свой аппаратный вес и поддержать одну из сторон в спорах о собственности. Он договаривался только с теми людьми, которых хорошо знал лично и которым полностью доверял, а такие экземпляры были, пожалуй, исключением из общей человеческой массы. Зато избирательность серьезно повышала стоимость услуг: если уж Веров брался исполнить заказ, то его услуги стоили очень дорого.

Расплачиваться приходилось не деньгами или тем более подношениями всякой белиберды, а ценными бумагами самых перспективных предприятий, которые переводились на фирмы, контролируемые его родственниками. Может, именно поэтому Веров сознательно торпедировал проекты, требующие отчета не только о доходах чиновников, но и о собственности их родных и близких.

Он был убежден, что ввести порядок, который размотал бы всю финансовую цепочку от слуг народа до принадлежащих им активов, при действующей системе попросту невозможно и бессмысленно. Даже если докопаются до родственников, то неистощимые на выдумки бюрократы найдут другие, не менее эффективные приемы подзаработать.

Верову очень нравился опыт китайских товарищей.

Он с удовольствием вспоминал, что когда ему пришлось вести переговоры в штаб-квартире китайской компартии, скромно одетые партийные функционеры с извиняющейся улыбкой предупредили: «У нас демократия. Компартия не решает, но мы знаем, куда отнести бумаги».

Анатолий Валентинович прекрасно знал, куда отнести бумаги, и любил это делать даже из любви к искусству, но был не прочь извлечь из этого маршрута и серьезную выгоду – лишь бы это не грозило бессонными ночами и неприятностями для его карьеры.

Веров посмотрел на настольные часы в форме корабельного штурвала.

«Сейчас должен появиться Рюмин. Он никогда не опаздывает».

– Разрешите? – Улыбающийся Рюмин с неизменным портфелем проскользнул в кабинет и устремился к Верову, слегка привставшему из своего глубокого кресла для ритуального рукопожатия.

Ладонь у заслуженного консультанта Рюмина была сухая и горячая, нетерпеливая, хотя держался он подчеркнуто почтительно: «Власть мы уважаем». Несмотря на разницу в возрасте, они были похожи друг на друга: улыбкой, манерой говорить, осторожными и быстрыми взглядами, изредка бросаемыми исподлобья на собеседников, а также абсолютным презрением к окружающим людям.

Веров познакомился с Рюминым через своего отца – тот преподавал в том же правильном университете на экономическом факультете, где будущий владелец фирмы «K&B» был одним из самых усердных студентов.

Знакомство оказалось полезным и взаимовыгодным. Рюмин поддержал своего юного друга на первом этапе его пребывания в Москве, сводил с нужными людьми и дал возможность серьезно улучшить свое материальное положение без всякого риска и опасности для здоровья.

– Рад вас видеть, – поздоровался Веров и вновь утонул в своем кресле.

Он не кривил душой. Рюмин действительно был одним из немногих людей, общение с которыми приносило удовлетворение Анатолию Валентиновичу – они говорили на одном языке и понимали друг друга с полуслова.

– Анатоль, ты никак поправился? – озабоченно спросил Рюмин.

– Да, прибавил несколько килограммов.

– Нужно больше двигаться, Анатоль!

– Не получается, бумагами завалили.

– Эх, сочувствую. Не можешь свой умище скрыть, вот и страдаешь. Талант нужно уметь прятать.

– Согласен, Валентин Борисович, но не сейчас. Потом отдохнем, а пока нужно выложиться – конъюнктура благоприятная. Какие проблемы?

– Не буду тебя отрывать. Постараюсь быть максимально кратким. В общем, мы заключили контракт о консалтинге с компанией «Интер-Полюс».

– Хорошая компания. Потенциал, капитализация высокая. Через год-два акции будут на порядок дороже, если выберут правильную стратегию. А что сейчас – распродажу хотят в Лондоне устроить?

– Откуда ты знаешь? – изобразил удивление Рюмин.

– Ничего удивительного. Стереотипы мышления: раз решили развиваться – значит, ищут деньги и хотят продать часть акций. Сколько они готовы выбросить на рынок?

– Не более десяти процентов.

– Тогда я вообще смысла не вижу. Они, видимо, не представляют, что такое миноритарные акционеры. Нахлебаются! Да и жить придется по новым правилам. Вы бы им объяснили. Хотя зачем? Вам же контракт нужен.

– Все правильно, но есть проблемы. Сдается мне, что не все благополучно у них с налогами.

– Понял. Нужна тотальная проверка или так – пощипать маленько?

– Это будет зависеть от их реакции. Нужно покопать, и тогда выяснится весь масштаб хищений.

– Нет вопросов, копать мы умеем, – сказал Веров и внимательно посмотрел на Рюмина.

Тот, в свою очередь, многозначительно кивнул – дескать, условия распределения прибылей обычные, он о них помнит, а если будут особые пожелания, то всегда можно договориться.

– Пора наводить порядок с соблюдением налоговой дисциплины! – громко сказал Веров после этого молчаливого обмена взглядами, кивками, жестами и прочими многозначительными телодвижениями.

– Мы, в свою очередь, готовы помочь родному государству. Конечно, контракт налагает обязательства соблюдать коммерческую тайну, но когда речь идет о нарушении законов, мы рискуем оказаться сообщниками. Это не в наших правилах. Поэтому можете на нас рассчитывать, – для порядка добавил Валентин Борисович.

– А я и рассчитываю. Только вы как консультант должны учитывать, что проверки неизбежно вызовут утечку информации. Пойдут слухи на рынке, а это приведет к падению стоимости акций «Интер-Полюса». Если они поступят на Лондонскую биржу в уцененном, так сказать, виде, то их расхватают моментально. Экономический эффект от размещения вообще будет ничтожным, а возможно, и отрицательным. Это не подорвет репутацию вашей солидной компании?

«Это ты меня учишь, мальчик?!» – подумал Рюмин.

– До продажи акций на бирже может и не дойти.

– Есть другой сценарий?

Рюмин кивнул, но не стал посвящать своего компаньона в детали задуманной операции.

«Узнаешь, когда придет время, не раньше!»

* * *

Максимов встал рано. Его предупредили, что лучше приехать на работу заранее, чтобы избежать пробок. Иначе придется простоять в автомобильных заторах часа полтора, если не два.

На улице было сухо и тепло. Ничто не предвещало наступления зимы. Это поражало Максимова, ибо еще пять лет назад, до его отъезда в Лондон, в ноябре в Москве уже вовсю трещали морозы и улицы были засыпаны снегом.

Максимов сделал зарядку и принял контрастный душ. Растер до красноты мускулистое тело жестким полотенцем. Выпил чашку крепкого кофе и съел два бутерброда с сыром. За годы жизни в британской столице он так и не привык к овсянке и терпеть не мог яичницу с жирной ветчиной.

Екатерина еще спала. Накануне она ходила с подругой в театр, а потом засиделась в кафе. Кажется, они еще заглянули в ночной клуб. Домой она вернулась поздно и «на большом позитиве».

«Пусть развлечется, привыкнет к Москве – хандра сама пройдет». Максимов полностью доверял жене, полагая, что на измену она не способна. Если ей надоест совместная жизнь, она скажет об этом открыто и ее уже не удержишь. А подозревать друг друга, ревновать – зачем? Ничего это не изменит.

Беспокоило другое. Екатерина привыкла много работать, всегда была общительной и активной. Даже когда на несколько месяцев она попала в Лондоне в категорию безработных и пребывала в постоянных поисках, то не сидела сложа руки, а стала выпекать на дому вкусное печенье «а-ля рюс», которое продавала через Интернет и знакомых менеджеров в ресторанах. Правда, подобный побочный заработок, который бы считался нормальным среди американцев, не всегда встречал понимание в среде чопорных британских клерков, но Екатерине было на это ровным счетом наплевать. Она показала, что русская женщина умеет быть практичной и не боится никакой работы. В конечном итоге это только укрепило ее репутацию. И вдруг – депрессия, слезы, разочарования. А как же знаменитое «И дым Отечества нам сладок и приятен»?

«Ладно, пройдет», – успокаивал себя Максимов.

Он еще раз заглянул в спальню, достал из шкафа одежду и стал одеваться в гостиной, чтобы не разбудить Екатерину.

Для первого дня работы в «Интер-Полюсе» он выбрал самый консервативный из своих костюмов – темно-синий в еле заметную узкую полоску, сорочку в стиле «Оксфорд» голубоватого цвета, галстук «Данхилл».

Посмотрев на себя в зеркало, Максимов остался доволен: строго, но с оттенком демократизма и академичности – мыслящий руководитель, который больше всего ценит знания и уважает людей.

Он долго держал в руках платок для кармашка на пиджаке и потом все же отложил его в сторону. В Москве воспринимают эту деталь как признак несерьезности или принадлежности к западному сообществу. В любом случае она увеличивает дистанцию в общении.

До приезда машины, которую обещали прислать из компании, еще оставалось время, и Максимов вышел прогуляться по утреннему Арбату. Было темновато и безлюдно. В легкой дымке вырисовывался памятник Булату Окуджаве – сгорбившаяся, как от боли, и одновременно лихая в своем изломе фигура поэта рождала грусть. Дворники подметали асфальт. В запотевших витринах кафе отражались не выключенные с ночи уличные фонари.

Максимов обернулся и заметил остановившуюся у подъезда черную «Ауди-6», на которой его уже возили по городу. Он подошел к автомобилю, открыл дверцу и ловко устроился на заднем сиденье, поздоровавшись со знакомым водителем.

До «Интер-Полюса» доехали минут за двадцать. В эти ранние часы у здания было много рабочих, которыми руководили инженеры из всемирно известной французской строительной корпорации. Один из них увлеченно, словно в парижском зале «Олимпия», лирично и с душевным надрывом пел: «Tombe la neige...»[1]1
  «Падает снег...» (фр.) – слова из знаменитой, ставшей мировой классикой песни Сальваторе Адамо.


[Закрыть]

Максимову показалось, что это ему снится.

Он протер глаза и подумал: «Сумасшедший дом».

* * *

Москва, 1995 год, сентябрь

– Ну и где же ваша хваленая стабилизация? Дунуло холодным ветерком, даже не ветром, а так – сквознячком, и вся ваша банковская система чуть не развалилась как карточный домик! – Фурнье был возмущен и бранных слов не жалел.

Только что в августе – роковом для России месяце – случился банковский мини-кризис. Кто-то задолжал, не отдал вовремя кредит, а тот, кому не отдали, в свою очередь, подставил другой банк, и оказалось, что свободных денег в банковской системе попросту нет. Еле удалось остановить панику вкладчиков, а иначе случился бы «эффект домино» – массовые банкротства банков, предприятий, а затем и полный коллапс. И все это – от небольшого по масштабам финансового сбоя.

Победителей, конечно, не судят, но они чуть-чуть не оказались проигравшими, а этих судят или попросту убивают, причем с превеликим удовольствием.

Рюмин не нашелся что сказать и предпочел внимательно изучать меню только что открывшегося в Москве дорогого китайского ресторана. В бассейне посреди зала плавали золотые рыбки, в беседках веяло сладковатыми ароматами, по мостикам, перекинутым между искусственными прудами, семеня ногами в узких халатах, сновали специально привезенные из Поднебесной китаянки.

Негодование Фурнье было понятно – на мини-кризисе он потерял солидные деньги. А если случится более серьезное потрясение? Есть от чего прийти в расстройство.

Ровно через год после первой поездки Рюмина в Париж Фурнье приехал руководить представительством компании своего отца, созданным в России. Валентин Борисович рассчитывал, что Жан появится пораньше, но пришлось подождать, постоянно слыша от начальства: «Упустил француза, нужно было его вербовать и получить закрепляющие материалы. А так ищи ветра в поле».

Наконец Фурнье возник на московском горизонте и не возражал против встреч с Рюминым.

А дальше все пошло совсем не так, как обычно. Было непонятно, кто кого, собственно, привлек к сотрудничеству.

Фурнье не возражал против того, чтобы снабжать Рюмина информацией о деятельности или, как было принято говорить в конторе, устремлениях западных компаний в России в обмен на поддержку его собственных проектов государственными структурами. Проблема состояла в том, что как раз эту самую поддержку Рюмин организовать уже не мог. Государство разваливалось на глазах, превращаясь в некоторое подобие товарно-сырьевой биржи. В конечном итоге Рюмин при первой возможности покинул тонущий корабль и занялся самостоятельным бизнесом.

Пользуясь старыми связями, он наводил инвестиционную компанию Фурнье на интересные предприятия и помогал скупать за бесценок их акции, которые предприимчивый француз затем перепродавал западным корпорациям намного дороже.

Спекуляции давали солидную прибыль и были взаимовыгодными. Рюмин и Фурнье стали компаньонами, а затем и приятелями, насколько это возможно в отношениях между двумя особями, не имеющими никаких моральных принципов и получающими наслаждение от пожирания добычи.

Вечер в китайском ресторане был посвящен грустному поводу – Фурнье, и так засидевшийся в Москве, собирался возвращаться во Францию. На ужин прижимистого француза пригласил сам Рюмин, так как Жан, по своему обыкновению, пытался отделаться прощальным бокалом вина с орешками у себя дома. Рюмин с грустью думал, что ему будет не хватать общения с предприимчивым и предельно циничным Жаном, которого он в свое время так наивно собирался вербовать.

– Обязательно возьмем утку по-пекински, – сказал Фурнье. – Хочу попробовать. Вообще-то я не люблю всякие «шинуазри».

Рюмин улыбнулся. Жан часто употреблял это французское словечко, которое переводилось как «китайщина», но имело и другие значения – хитрость, подвох, подделка, надувательство.

– Зря уезжаешь. В России сейчас интереснее, – сказал Валентин Борисович.

– Не возражаю, но отец стал плох – не контролирует бизнес. Я тут зарабатываю, а у него все разворовывают. «Шинуазри» сейчас во Франции побольше, чем в Китае. Так ты заказал утку по-пекински?

– Да, заказал! Еще мы берем курочку в кисло-сладком соусе с орехами кешью, карпа на пару и королевские креветки. Ну и, конечно, пирожки и жареные пельмени.

– Не забудь паровой рис для меня вместо хлеба. А нормальное вино они подают? От сливового меня тошнит.

– Возьмем лучше зеленый чай.

– Ладно. Бордо буду пить уже в Париже. Ты прав. Моя милая и нежная Франция покажется мне слишком спокойной, а француженки – фригидными.

– Можно выписать девушек отсюда.

– От них тоже нужно отдохнуть. Пожалуй, я найму азиатскую прислугу. Люблю тайский массаж и прочие их фокусы. Чай чем-то пахнет. Закажи все же двойное виски – хочется выпить.

– Неужели не вкусно?

– Вкусно, но когда же принесут утку по-пекински? – озабоченно спросил Фурнье, уже проглотивший тонко нарезанные кусочки утиного мяса и не заметивший этого.

– Ты действительно думаешь, что нас ждет острый кризис? – спросил Рюмин.

– Убежден. Вы живете на подаяние Международного валютного фонда. Резервов никаких. Если залихорадит мировые рынки, волны тут же дойдут до России. А свою устойчивость вы в августе показали. Все врете, хвалитесь, а на самом деле...

– Да, и Москву мы сами подожгли, чтобы не отдавать Наполеону.

– Я бы на месте Наполеона не стал завоевывать Россию. Слишком дорогой проект. Гарантий никаких, – серьезным тоном заметил Жан.

– Слава Богу, нашелся хотя бы один разумный человек.

– Я-то разумный – в отличие от ваших правителей. Они строят финансовые пирамиды – государство берет в долг, а отдавать ему нечем. Что, не придумали других занятий? Страна огромная. А у вас все время получается как-то не так, нелогично. В общем, прогноз у меня неблагоприятный.

– Поэтому ты и возвращаешься во Францию?

– И поэтому тоже.

Рюмину было ехать некуда. Богатый папенька, как Жана, его в спокойной Франции не ожидал. Начинать жизнь с нуля было поздно, да и неразумно. Свои знания он мог максимально эффективно применять только в России.

К тому же страна стремительно менялась. Ее уже не назовешь краем непуганых идиотов. «Жан не понимает, – думал Валентин Борисович, – что потрясения России необходимы. Да, ожидание кризиса висит в воздухе. Но он сметет все обветшалое, даст дорогу более умным, хитрым, расчетливым».

Таким, как он, Рюмин.

В России всегда будут грабить награбленное. Поставить точку в этом увлекательном занятии немыслимо. Это противоречит национальным традициям и характеру русского человека. Передел собственности будет продолжаться вечно. Правда, придется попотеть, а может, и пролить кровь. Но он к этому готов, он даже хочет, жаждет этого.

«Эх, не поймешь ты, баранья душа, как сладок аромат денег, когда он отдает запахом крови», – отвлекся от беседы с погрустневшим французом Рюмин.

В понятие победы Валентин Борисович вкладывал многое. О необходимости скрепить бизнес кровавыми жертвами он думал и говорил скорее для красного словца, хотя ни на секунду не остановился, если бы потребовалось принести в жертву реальных людей. О нем так и говорили: «Увидит, что ему нужно подъехать на своем джипе к киоску, а мужик мешает, даже задумываться не станет – переедет и не поморщится».

И все же победа значила для Рюмина не только достижение поставленной цели, а прежде всего личное самоутверждение и превосходство. Какое наслаждение – прикинуться слабым, убогим, простовато-честным, даже наивным, чтобы дать противнику раскрыться и показать все свое нутро, а потом ошарашить, вбить в пол, заставить унижаться, ползать на коленях, умолять о пощаде! И в ответ – поправить очки профессорским жестом, изобразить некоторую растерянность, неудобство и извиниться, обязательно извиниться за то, что не можешь поступить иначе. А потом предложить: «Поставьте себя на мое место», – заранее зная, что этот наглец только об этом и мечтает. Но не суждено ему, не выйдет, потому что мозгов не хватает!

– А ты чем займешься? – спросил Жан.

– Буду консультировать.

– Спасибо за приглашение. Все было очень мило, – сказал на прощание Фурнье. – Жаль только, что утку по-пекински так и не принесли.