Текст книги "Два миллиона (сборник)"

Глава 21

В отделении милиции, куда был доставлен капитан Брыкин, царил хаос. Надвигалась внеплановая министерская проверка, а начальника, подполковника Чуточкина, не могли нигде найти. В пятницу вечером он уехал с приятелями на охоту и с тех пор о нем ни слуху, ни духу, хотя был уже вторник. Жена подполковника сидела тут же в отделении и своими выкриками и истериками дестабилизировала и без того неустойчивое функционирование подразделения.

Чуточкин руководил здесь уже десять лет и работу организовал так, что без его ведома даже наручники лишний раз не щелкали. Сейчас же, когда начальник пропал, все развалилось, как соломенная хижина Ниф-Нифа. Милиционеры, осиротевшие и потерянные, бродили по отделению понурые, как беспризорники.

Позже, конечно, выяснится, где был и что делал подполковник Чуточкин в течение шести дней. Он будет иметь очень серьезный разговор с женой, после которого у него появится тик на правом глазу и легкое заикание.

Сейчас же, когда Брыкин, конвоируемый двумя сержантами, попал вовнутрь, Содом там стоял еще тот. Его подвели к дежурному и сдали под роспись.

– Посиди пока вот здесь, за перегородкой. Не до тебя сейчас, сам видишь, – сказал Брыкину дежурный и куда-то убежал.

Михаил видел. Видел, что обстановка ему благоприятствовала, и что надо бежать. Улучив момент, он взял со стола дежурного, вернувшегося и разговаривающего по телефону, какую-то папку и, придав своему лицу строгое выражение, направился к выходу. Постовому, стоящему возле двери, он на ходу бросил:

– Прислали к вам, а тут такой бардак! Доложу в центр!

Уже на улице Брыкин понял, что положение, в которое он попал, продолжает оставаться весьма затруднительным, несмотря на его удачное бегство из милиции. Денег и документов у него не было, Катя была неизвестно где, а до Сочи, к которому он так стремился, было сто пятьдесят полновесных километров.

Но судьбе, видимо, было интересно подыгрывать следователю – невдалеке грузилась мукой фура.

– Пятнадцать мешков завезешь к Чивадзе в поселок Лоо. Остальные – в Сочи, в горторг. И не вздумай опять в Адлер к тетке поехать! Выгрузишься и сразу же назад! – втолковывал экспедитору хозяин склада.

Брыкин услышал главное слово – Сочи!

Времени на раздумье не было. Он схватил мешок с мукой и понес в машину. Там он спрятался между мешков и затаился. Через пятнадцать минут погрузка закончилась, и автомобиль отправился в путь.

Белый, как амбарная мышь, следователь летал от борта к борту в крытом кузове на серпантине сочинской трассы и размышлял. Причем, думал он не о правовой стороне дела, в которое он бросился, как «морж» в прорубь. И не о моральной стороне погони за чужими баксами. Тут для него было все понятно. Если у кого-то находятся деньги, нажитые незаконным путем, то как тут удержаться и не попытаться их отнять?! Мысли его были о другом. Как найти Катю, а потом и Соскачева? И, желательно, именно в таком порядке. А еще более желательно, чтобы Соскачев и Екатерина не встретились друг с другом – неизвестно чем бы встреча закончилась. «Никому верить нельзя!» – подвел итог своим размышлениям Михаил.

На перевале автомобиль дико взревел и заглох. Брыкин мощным ударом ноги высадил дверь и выбрался наружу. Водитель поднял капот и ковырялся в двигателе. Экспедитор нервно ходил рядом.

Вид с места, где сломалась машина, был потрясающий! С высоченной скалы, где в настоящий момент находился весь обсыпанный мукой Брыкин, было видно все Черное море. Или так, по крайней мере, ему казалось.

Невдалеке готовился к полету дельтапланерист. Следователь, действуя скорее интуитивно, чем обдумано, подошел к спортсмену-экстремалу и, отработанным на подследственных приемом, сбил того с ног. Затем взял летательный прибор, разогнался и воспарил. Вначале у Брыкина похолодело под сердцем, и коленки задрожали. Потом перехватило дыхание и заложило уши. Затем, когда огромный змей попадал в воздушные ямы, его желудок бился о контуры тела, и душа уходила в пятки.

Хотя полет продолжался всего десять минут, Михаил успел за это время вспомнить всю свою жизнь, искренне поверить в Бога и несколько раз справить малую нужду.

Ветер спал, и дельтаплан камнем понесся вниз. По трассе ехал автобус, водитель которого был крайне удивлен, когда услышал, как на крышу транспортного средства что-то с грохотом упало. Шофер остановил машину. Из автобуса вывалил народ, чтобы посмотреть на то, что свалилось, в буквальном смысле, с неба.

Среди пассажиров была и Екатерина Викторовна Соскачева. Когда дельтапланериста-любителя сняли с крыши, она чуть не упала в обморок, узнав в перепачканном мукой мужчине своего любимого.

– Миша! Родной!

– Катя… – с трудом проговорил Брыкин, борясь с соблазном потерять сознание.

Его вытащили из обломков дельтаплана и погрузили в автобус.

– Миша, как… как ты… как ты сюда попал?! – радостно шептала Катя, вытирая носовым платком своего, изрядно пострадавшего за время последнего путешествия, любимого.

– Судьба, наверное, – ответил уже вполне пришедший в себя Брыкин.

Автобус, преодолев последний перевал, въехал в Сочи.

Глава 22

Иван Никанорович Соскачев в последнюю неделю жизни в городе-курорте настолько набрался интуитивных способностей, что смог бы, наверное, предсказывать за деньги будущее всем желающим и, за особую цену, политикам. Кольцо вокруг него сжималось, и он это чувствовал. Необходимо было срочно выезжать из города. Авто и железнодорожный транспорт он отверг из-за того, что ожидал там засаду.

Прибыв на Морской вокзал, он, к своему недовольству, обнаружил, что пассажирских судов как не было, так и нет. И скоро не ожидается. Отчаиваться было бессмысленно, и он прошелся по стоящим возле причала разношерстным буксирам и катерам.

На одном из суденышек удалось договориться. Капитан, шустрый малый, разжалованный партработник, не устоял перед обещанными крупными премиальными и взялся отвезти Соскачева «куда-нибудь северо-западнее», как выразился заказчик.

– А, может быть, за границу все-таки доставите? – без особой надежды, а так, для проформы, спросил Иван Никанорович.

– Да, не могу я, товарищ! С удовольствием, но не могу! Расстреляют ведь!

– Кто вам сказал?! За это давно уже не применяют высшей меры. Да, и сам расстрел уже отменили.

– Все равно, не могу.

– Ладно, тогда хотя бы в Геленджик.

– Это можно.

Монотонно гудя дизелем, катер, объезжая дельфинов, медленно направился в предложенном ему направлении.

В это время вся гоп – компания под предводительством Энтони Роумена, добралась к морю, покинула автомобиль и высыпала на набережную.

Соскачев имел неосторожность выйти из рубки на небольшое крыло судна, чтобы полюбоваться морским пейзажем. Он был тут же замечен стариком Попугайкиным, который натренировал зрение, когда во время боевых действий иногда подменял снайперов.

– Это же Ваня! Вон он! Смотрите!

Всполошилась все артель. Катер хоть и медленно, но все же уплывал. Необходимо было что-то делать.

У Тони, по уши завязшего в болоте российской действительности, из американского остался лишь слегка уловимый акцент. И поэтому в данной ситуации он не стал прибегать к помощи служителей порядка, а положился только на себя. Он со скоростью гепарда устремился к находившемуся рядом пляжу, на котором предприимчивые сочинцы уже развернули аттракционы для любителей водных развлечений.

Нельзя было терять ни минуты – ситуация требовала неординарных решений. Тони подбежал к хозяину водных лыж, заплатил тройную цену и, неловко балансируя на поверхности, понесся к катеру Соскачева. Погоню заметили, и Иван Никанорович в панике начал совать капитану деньги, требуя резко увеличить ход.

– Движки еще холодные, – мялся бывший партработник.

Остальные граждане, страстно желающие поймать Ивана Никаноровича, тоже не оставались в стороне. Крабов, не раздеваясь, прыгнул в море и забрался на ожидающий клиентов «банан». За неимением наличных, он кинул, в качестве оплаты, ключи от «Вольво» водителю скутера и грозно крикнул:

– Вон за тем катером! Быстро!

Джабраил запрыгнул на водный мотоцикл и заверив владельца: «Дэнга потом атдам!», крутанул ручку газа до предела. Скутер, как необъезженный мустанг, встал на дыбы и в таком положении помчался к катеру.

Деду Попугайкину остался лишь парашют. Получив краткую инструкцию и как следует разогнавшись, старик, влекомый тросом, закрепленным на моторной лодке, воспарил. На парашюте он летел первый раз в жизни и опыт артиллериста, который он приобрел во время войны и опыт филателиста, приобретенный им после ее окончания, тут его выручить не мог. Пришлось полагаться на волю случая и мастерство катерщика, которому он пытался криками указывать направление движения.

Кольцо вокруг Соскачева сжималось.

Глава 23

Катя и Брыкин, прибыв на автовокзал Сочи, не теряя ни минуты, взяли такси и поехали на морвокзал.

– Начнем прочесывать город оттуда, – с азартом сказала Екатерина.

– Логично, – поддержал подругу Михаил.

На пляже возле морского вокзала собралась нешуточная толпа. Брыкин и Соскачева, с трудом пробившись к месту, с которого хорошо просматривалась акватория бухты, увидели занимательную картину. Разнообразные плавсредства кружили вокруг катера, пытаясь подогнать его к берегу. С неба его пытался атаковать какой-то старик на парашюте.

Когда Екатерина хорошенько вгляделась в происходящее, у нее перекосился рот.

– Папа в воздухе! А вон на катере Иван! Они нашли его раньше нас! Миша, надо что-то делать! – кричала Екатерина Викторовна, бегая по берегу, – но что здесь делает отец?

Брыкин тут же предъявил удивленному рыбаку служебное удостоверение и реквизировал резиновую лодку. Они с Катей, яростно гребя веслами, устремились поближе к театру водного действия.

Переполох был такой, какой бывает на школьной перемене, когда всем классом бьют ябеду.

Катер с Соскачевым на борту пытался вырваться в открытое море, но Джабраил на скутере успешно его блокировал. Тони на водных лыжах отрезал его от южных направлений, «банан» Крабова, как аэростат над Москвой в 41-м, не давал сопернику маневрировать. С берега приближались Брыкин и Екатерина. В воздухе господствовал Попугайкин.

Крабов, увлекшись погоней, отдал неправильную команду катерщику, и его «банан» на полном ходу въехал в катер беглеца. Тут, со всей очевидностью, проявилось преимущество стального корпуса перед надувной резиной. Прозвучал хлопок, «банан» взорвался и бывший учитель, подброшенный взрывной волной, оказался на палубе неприятельского судна. Успешно справившись с легкой контузией, Крабов, не знавший в лицо Соскачева, атаковал капитана, оказавшегося рядом. Сцепившись, как заигравшиеся котята, они свалились за борт, где менее активно, но все же продолжили борьбу.

Катер, потеряв капитана, потерял и управление. Нападающие, предвкушая скорую победу, с удвоенной энергией атаковали судно.

Развязка была близка. Но тут дед Попугайкин, потеряв ветер, рухнул на Джабраила. Парашют закрыл видимость кавказцу и его скутер, сбившись с боевого курса, врезался в Тони, сбавившего ход и уже готового взять на абордаж катер Соскачева.

Многочисленные зрители на берегу криками поддерживали соперников, болея скорее не за кого-нибудь из них, а за продолжение шоу. Наиболее азартные делали ставки.

Толпа веселилась вовсю.

– Это что же за вид спорта такой? – интересовалась полная женщина, судя по молочному цвету кожи, северянка.

– Морское многоборье, наверное, – ответил ей сухой мужчина в белой шляпе.

– Чемпионат какой-то, что ли? – подключился к разговору солидный мужчина в летнем костюме.

– Видимо, отборочные к Олимпийским играм.

– А что в Сочи Олимпийские игры будут?

Народ развеселился – шутка с играми показалась удачной. Какой-то юморист в пятнистой кепке, захлебываясь смехом, прокричал:

– Да!.. Зимние!!!

Зеваки грохнули, как лист фанеры упавший с пятого этажа. Смеялись все, даже потерявшая в давке кольцо работница пензенского общепита.

На море же ситуация изменилась.

Соскачев с радостью заметив, что его противники потеряли взаимодействие и в настоящий момент больше заняты друг другом, разбежался по палубе и прыгнул за борт.

От удара о воду разорвалась его рубашка и нательная жилетка. Деньги из секретных карманов всплыли на поверхность и были рассеяны мощной струей, создаваемой винтом катера.

Соскачев еще не осознал всего ужаса создавшегося положения, а легкий бриз уже погнал купюры к берегу.

Очумевшие от такой удачи граждане, кто в чем, бросились в воду. По накалу борьбы этот заплыв был на голову выше знаменитого морского марафона через пролив Ла-Манш. Сочинцы и гости города, потеряв свой человеческий облик, бились за зеленоватые прямоугольные куски бумаги с неожиданной яростью.

В шуме борьбы потонули беспомощные крики Соскачева. Тони, одной рукой потирая ушибленное плечо, а другой держась за кранец наконец-то остановившегося катера, тупо смотрел за валютной битвой. Мелководье кипело, как вода в кастрюле. Джабраил с разбитым носом неумело греб к месту стихийного дележа наличности. Из него моментами вырывались гортанные звуки, напоминающие крики футбольного комментатора в момент взятия ворот.

Дед Попугайкин плакал и греб к найденным и тут же потерянным деньгам. Крабов, занимавшийся в молодости плаваньем, опередил всех своих подельников и уже приступил к активной борьбе за деньги.

Бой длился не более пятнадцати минут. За это время два миллиона долларов были поделены на неравные доли между наиболее активными и самыми страждущими гражданами.

Вечер текущего дня обрушил на Сочи что-то по многим признакам напоминающее карнавал. Общепитовские учреждения со скрежетом перерабатывали огромное количество американских рублей. Народ, ошалевший от внезапных денег, гулял напропалую. Убеленные сединами старожилы, тоже попавшие в водоворот веселья, сколько не пытались, так и не смогли вспомнить какого-нибудь городского события, отмечавшегося с подобным размахом.

В течение суток были выпиты все запасы алкоголя и в соседние районы были высланы гонцы за спиртным. Рестораны и кафе за одну ночь выполняли годовые планы. Дискотеки не вмещали всех желающих. Прогулочные катера работали без отдыха. Городские таксисты, тут же взвинтившие цены, богатели от минуты к минуте.

Мэр города, не имея точных сведений о причинах столь бурного веселья, решил под эту марку провести праздник открытия сезона, хотя до него еще оставалось добрых полмесяца. Под это дело ему удалось списать приличную сумму из городского бюджета.

Сотрудники внутренних органов в отделения и вытрезвители не забирали, довольствуясь жирными взятками от загулявших граждан.

Бабки продавали семечки мешками. В магазинах все смели с витрин, включая заплесневелый сыр и лотки для мяса.

Всем было хорошо!

Плохо было Соскачеву. Ему удалось собрать меньше двух тысяч, что никак не могло примирить его с этим миром.

Джабраил отвоевал больше. Пять тысяч мокрых американских долларов отягощали его карманы. Поездку в Сочи можно было признать удачной.

Деду Попугайкину отбили все бока, но зато он возвращался в Москву не пустой. Полторы тысячи стали неплохой прибавкой к пенсии.

Богаче всех оказался Крабов. Около двенадцати тысяч баксов должны были в ближайшем будущем придать ускорение его бизнесу.

Катя и Брыкин немного припозднились к началу дележа. Но и они совместными усилиями выловили четыре тысячи. Этих денег им хватило на то, чтобы замять дело об угоне, выплатить станичнику компенсацию за погибших кур, развестись Кате с Соскачевым и сыграть свою свадьбу.

Глава 24

Все то время, пока посторонние люди боролись за его кровные деньги, Джон вживался в быт станицы Новопокровской. Да, высокомерный американский миллионер с удовольствием носил синие широкие штаны с красными лампасами, месил огромными сапожищами весеннюю грязь станичных улиц, ловил на зорьке окуньков в спокойной кубанской речке, подкарауливал за сараями деревенских девок и пил с мужиками самогон. Хотелось бы, конечно, чтобы все это его преображение имело бы какой-то логический смысл, но этого не было.

Сам себе на подобные вопросы Джон не отвечал, а просто жил душевной сельской жизнью. О Тони он забыл и вместе с казаками готовился к севу. Жить он продолжал у деда Григорича и бабки Марфы, но в планах его было переехать к аппетитной вдове Варваре с соседней улицы.

Жору, как его здесь окрестили, в станице полюбили. Вначале за непонятные и красивые слова, которые он произносил, а потом и за добрый нрав и хорошие манеры. Язык он выучил быстро, поскольку здесь употребляли простые слова и фразы, и запомнить их не составляло труда.

Были, конечно, и минусы в его станичном проживании. Круг знакомств был ограничен станичной околицей, инфраструктура не радовала, пепси-колы не было, так же как и попкорна, Голливудом не пахло, из развлечений – только семечки.

Но плюсы с легкостью уложили минусы на лопатки. Не надо было вечно куда-то спешить, назначать какие-то встречи, рвать нервы в клочья из-за необязательности партнеров, воевать с конкурентами. Сумасшедшая жизнь большого города развитой страны осталась где-то далеко, и Джон с удовольствием о ней забыл.

Одним погожим утром в станицу прибыл Энтони Роумен. Он зашел в хату к своему двоюродному деду, но его там не застал.

– Здравствуйте, бабушка Марфа! А Григорьевич где? И Джона что-то не вижу…

– А они с утра пораньше пошли мужиков с Выселок бить.

– Чего?!

– Ты что глухой?! Бить мужиков с Выселок. Те у них пять переметов и невод сперли.

– И… и Джон с ними?!

– Жора что ли? Конечно, как же без него. У него зуб на выселковских.

– По… почему?!

– А он из ихних ульев мед таскал, а те его поймали. Ну, и поколотили малеху.

– Мед? А зачем ему мед?

– Как зачем? Ты прям, Антоша, как с Луны свалился! Сахар же сейчас по талонам, карамель днем с огнем не найдешь, вот на меду брагу и ставят. Ну, а потом, само собой, самогон гонят.

– Так он самогон пьет?!

– А как же! Он что не станичник, что ли?

– Станичник?!

– Ну, а кто? Городской, что ли? В станице живет, значит – станичник.

Тони, после катастрофы с долларами, думал, что его уже ничто не сможет ни удивить, ни расстроить, но сейчас он вышел на улицу, присел на завалинку и крепко призадумался.

Через полчаса в пыли улицы появились новопокровские мужики. Они шли, радостно переговариваясь и смеясь. Отбитое назад имущество они везли на большой тачке. Впереди шел Джон и о чем-то оживленно разговаривал с рябым мужиком огромного роста.

Джона Джериксона было почти невозможно узнать. Волосы, на которых покачивался видавший виды картуз, неприлично отросли и спутались. Лицо было не бритым, нос красным, под глазом – синяк. Одежда была самая простая и вся в пыли. Во время разговора он размахивал руками и употреблял множество неприличных выражений.

Бывший владелец «Траста» на повороте попрощался с мужиками и пошел с Григорьевичем к хате. Тони поднялся к нему навстречу и, с трудом сдерживая удивление, спросил:

– Джон, это ты?!

– Антоша, приехал! Дед, смотри, друган мой и твой внук вернулся! Ну, как ты, брат?

– Джонни, ой, прости… Жора, должен тебя сразу огорчить…

– Что? Что такое? Опять коммуняки к власти пришли?!

– Нет, не знаю. Я о другом. Из всех твоих денег мне удалось добыть только тридцать тысяч. Остальные растащили.

– Да и хрен с ними, с деньгами теми. Мне они теперь ни к чему.

К разговору подключился дед.

– Тридцать тысяч?! Не весть какие миллионы. На ящик водки только и хватит.

– Долларов, – уточнил Тони.

– Ух ты! Это ж совсем другое дело! Жора, да ты богат! Давай их сюда, Антоша! Мы на них хату Жорику сварганим, трактор купим, и парк с ятракционами сделаем, – обрадовался Григорич.

– Джон, то есть Жора, а как же Америка?! – спросил Тони.

– Какая, на хрен, Америка?! Нету никакой Америки! Здесь жизнь, здесь воля!

– А мне что делать? – неуверенно спросил Тони.

– А что хочешь, Антоша! Хош здесь оставайся, а хош назад к этим капиталистам – кровососам возвертайся, – ответил Джон и сказал Григорьевичу:

– Пошли, дед, в хату. Перед обедом по маленькой бы надо.

Тони стоял, как оплеванный, и не знал, что делать дальше. К нему подошел Григорьевич, похлопал по плечу и сказал:

– Да, оставайся ты, Антон, чего думаешь. Верно Жора тебе сказал. Нечего там по асфальтам скакать. На земле жить надо. Если, конечно, почувствовать хочешь ее, жизнь эту.

Дед пошел в хату. В дверях он остановился, повернулся и крикнул Тони:

– Тут и невеста для тебя, внучек, есть. Нинкой зовут. Ядреная баба! Аль не хочешь?