Текст книги "Чайки за кормой (сборник)"

ПАРТИЙНЫЙ ДОЛГ

«Зацвели ряды улыбкой, Флаги заревом зажглись. Скажем Родине спасибо Мы за радостную жизнь!..»

(Т. Спендиарова)

Глава 1

Садово-огородное общество «Селянин» не походило на плотно застроенный и суетный рабоче-крестьянский дачный кооператив. Его также нельзя было отнести к разряду диких поселков бразильских фавел. На то были вполне понятные причины – это СОО являлось элитным объединением. Но имели там плодородные сады и просторные жилища отнюдь не боги Олимпа. И если бы случилось так, что невдалеке находилась штаб-квартира тимуровцев, то пионеры остались бы без реального дела – вешать звезды на калитки тут было решительно некому. Все члены общества являлись руководящими партийными работниками города Прибреженска, не замеченные в реальных революционных или трудовых подвигах. Любителей крестьянского труда среди них было мало, вернее сказать, совсем не было, но каждые выходные «селяне» выезжали на свои сотки в полном составе – эту своеобразную тусовку пропускать было как-то неприлично, да и небезопасно для карьерного роста.

В один из дней Владлен Борисович Красносеев, второй секретарь прибреженского горкома партии, стоял возле калитки персональной дачи и беседовал со своим соседом товарищем Трибуновым. Под воздействием теплого весеннего солнца контуры их тел растеклись, давая отдохновение мышцам и душе, что, безусловно, способствовало приятному разговору.

Деревья уже приобрели позитивный зеленый цвет. Апрельский воздух пьянил не хуже деревенского самогона. Где-то вдалеке недовольно кричала ворона, у которой сорвалась очередная кража. Хотелось мечтать и говорить о возвышенном и вечном, но выходило почему-то сухо и демагогично, как на партсобрании.

– Вы, Евгений Аристархович, меня, конечно, простите, но так дальше продолжаться не может. Народ устал от беснований этих демократов. Людям нужны ясные цели, и возможность свободно трудиться, – тихим и спокойным голосом изрек Красносеев и слегка затуманенным взором обвел свои владения.

На покатой крыше его двухэтажной дачи трое молодцов, глухо матерясь, перестилали шифер. Еще четверо копали огород. Две тетки, потерявшие от скитаний и портвейна презентабельный вид, подметали садовые дорожки.

Владлен Борисович почесал свою рыжую ленинскую бороду, отчего из нее посыпались крошки от недавно съеденного завтрака, и продолжил:

– Сейчас, как никогда, мы должны быть едины, чтобы не допустить полного развала страны. Судьба народа, его чаянья – вот наша главная забота, Евгений Аристархович. А вся эта зловредная камарилья, обманом захватившая власть, долго не удержится.

Голос Владлена Борисовича за многие годы выступления на партийных активах приобрел надлежащую пламенность. Нотки сомнения не имели места в его интонациях. Повинуясь магии революционных фраз, его слушатели помимо своей воли, соглашались с опрометчивыми порой доводами второго секретаря.

Собеседник лениво зевнул, приподнялся на цыпочки, чтобы заглянуть на свой участок, и, убедившись, что его работники тоже не бездельничают, ответил:

– Полностью с вами согласен, Владлен Борисович. Если мы отдадим наш народ на поругание этим контрреволюционерам, случится большая беда. Для них ведь душа рабочего и крестьянина, их нужды – это пустой звук.

На крыше взвыл от боли один из батраков, стукнувший себя молотком по пальцу.

– Вот ведь как получается, Евгений Аристархович, – проговорил второй секретарь, слегка повернув голову по направлению к крику. – Массы изнывают под тяжким бременем эксплуатации кооператорами, а те, кто называет себя демократами, говорят, что за этим – будущее. А боль народа, его пот и кровь? Они забывают об этом!

Загоревшийся от вылетающей из него патетики, второй секретарь мгновенно перешел из расслабленного состояния в боевую готовность. Солнце, большое и теплое, как блин, померкло для него.

– Ничего, ничего!! Потравим демократов, как крыс! А народ за шкирку – и в светлое будущее!

К калитке неспешно подошла жена Красносеева. Будучи женщиной пышной, она в моменты душевного равновесия не ходила, а плыла, плыла, как большой хорошо загруженный танкер. Ее низкий голос оторвал партийных работников от приятной для обоих беседы.

– Владлен Борисович, звонил участковый деревни Акулово. Спрашивал, не надо ли еще людей прислать. Он там двух хулиганов задержал. Еще, говорит, есть один бродяга, но тот сильно воняет.

– Вам, Евгений Аристархович, людей не надо? – учтиво осведомился у соседа второй секретарь, сразу же, при виде жены, успокоившийся.

– Спасибо, мне Макаров из вытрезвителя доставил. А завтра Кружкин из ЛТП пришлет.

– Скажи участковому, Людочка, что не надо – тех, кто в наличии, нам фактически хватает. Остальных на следующие выходные пусть отложит.

– А с этими что? – спросила Красносеева супруга, указывая на трудящихся. – Кормить их, или как?

– Ни в коем случае! – крикнул на жену Владлен Борисович но, посмотрев на Трибунова, смутился и поправился. – Хотя, нет… Дай им чего-нибудь… Хлеба там, что ли… Крестьяне, они к простой пище предрасположены.

Получив указание, женщина ушла. На этот раз она, утеряв нотки весеннего настроения, ввиду значительной массы тела, тяжело ступала по траве. Казалось, что если ей, не дай Бог, вздумается подпрыгнуть, то Земля сойдет со своей орбиты. Ну или, в лучшем случае, треснет.

– Да, Евгений Аристархович, приходится кормить народ, – продолжил разговор Красносеев, искоса наблюдая за перемещениями широкого зада своей супруги. – Демократам ведь сейчас не до этого – они страну нашу великую в данный момент разваливают.

– СССР уничтожили, так мало им этого, хотят и Россию до скотского состояния довести. Чем их Советский Союз наш не устраивал? Какая великая страна была!

Собеседники одновременно вздохнули. Сладкие воспоминания о социализме вызвали на их устах грустные улыбки. Под воздействием положительных эмоций Владлен Борисович не удержался и прихватил за талию Евгения Аристарховича, как кавалер даму при вальсировании. Трибунов движения не понял и слегка отстранился, но, вовремя вспомнив, на сколько служебных ступенек на данный момент выше него Красносеев, вернул свое тело в первоначальную позицию.

– Хорошо-то как было раньше! – чуть не прослезившись, сказал Красносеев. – Надо, допустим, провести показательный урок труда для пионеров – привез их на школьном автобусе на дачу, и они тут учатся ухаживать за растениями. Грядки пропалывают, картошку копают. Урожай потом – не стыдно было на рынок повезти! А сейчас…

– А сейчас приходится алкашами да бомжами довольствоваться. Довели страну демократы!

Трудовой ритм «Селянина» ревом мотора нарушила престарелая черная «Волга». Съехав с трассы, она, звеня рессорами на бездорожье и припадая в ямах на бока, подкатила к даче Красносеева.

– Машина подъехала, – тихо сказал Трибунов и вопросительно посмотрел на Владлена Борисовича.

– «Машина подъехала»? Ну и что?! Существительное и глагол, – удивленно ответил второй секретарь.

– Вон! – кивнул головой в сторону «Волги» Евгений Аристархович.

Из машины вышел сутулый очкарик. Хмуро посмотрев на завершивших беседу мужчин, он взял под локоть Владлена Борисовича и отвел его в сторону.

– Я за вами, товарищ Красносеев. Срочное совещание. Дело государственной важности. Переодевайтесь и поедемте в город. Актив уже собрался.

Евгений Аристархович, услышав из речи приехавшего только два слова: «дело» и «поедем», пугливо заморгал глазами и, не попрощавшись, мелкой рысью понесся к своей даче. Заскочив в дом и закрыв дверь на все замки, он забежал на кухню. Выхватив из холодильника бутылку водки, он, не прибегая к помощи стакана, мощными глотками выпил ее до половины.

На немой вопрос перепугавшейся супруги он громко икнул и, отдышавшись, сказал:

– Красносеева замели! Наглухо!

Жена произвела носом сложный звук, выражающий удивление, и попросила налить и ей.

Выпив, она почесала переносицу и похоронным голосом промолвила:

– Ну, вот и началось…

Во владениях же Владлена Борисовича завертелись хлопотливые сборы, больше напоминающие авральные работы на судне. Жена металась по этажам, отчего весь дом ходил ходуном. Красносеев, на которого как грипп перешла паника жены, уничтожал какие-то документы. Войдя в раж, он сжег даже три кляссера с почтовыми марками – надписи на некоторых из них «Монгол шуудан» в данной ситуации показались ему подозрительными.

Затем, немного успокоившись, он надел белую рубашку, галстук и черный костюм. Во внутренний карман он с трепетом уложил партийный билет.

Жена подошла к нему и нежно обняла. От этой ласки у Красносеева хрустнуло ребро. Людмила отстранилась от мужа, грустно вздохнула и вложила в его правую руку небольшой чемодан.

– Тут самое необходимое, Владленчик. Пиши, не забывай меня, не чужие ведь, – дрожащим голосом проговорила супруга, и крупная слеза гулко разбилась о линолеум.

– Да ты что, Люда?! Чего себе напридумывала? На совещание я еду. Зачем мне чемодан?

– Знаю я эти совещания! Потом после них пять лет на свидания ездить буду.

– Эх, глупая ты женщина! Сейчас же не тридцать седьмой год, ты на календарь посмотри. К тому же я фактически чист перед партией. Я – настоящий коммунист!

– Для настоящего коммуниста каждый год – тридцать седьмой.

Владлен Борисович не стал спорить с глупой женой, но чемодан решил взять. Так, на всякий случай.

Скупо поцеловав ее, он вздохнул и пошел к ожидавшей его машине.

Супруги же Трибуновы не спали до зари, тревожно прислушиваясь к каждому шороху. Водки они выпили много, но градус их нервные системы не выручил.

Глава 2

– Товарищи, обстановка в стране критическая! Недобитки и предатели взяли власть в свои руки. Несознательная часть народа, запутавшись, пошла за ними. Но мы – коммунисты, верные ленинским заветам – будем сохранять преданность партии и государству, – первый секретарь Прибреженского горкома партии товарищ Тормашкин споткнулся на слове «государство», поскольку в настоящий момент СССР приказал долго жить, а с новой возрождающейся Россией у него были очень серьезные разногласия.

– Товарищи! – возвысил голос Тормашкин. – Сейчас, в это сложное время, мы должны еще плотнее сомкнуть наши ряды! Очистившись от скверны, партия Ленина и Ста… и Маркса возродится, как птица Феликс, простите, Феникс и поведет народ к новым победам!

Первый секретарь приостановил речь, поскольку в этом месте должны были быть аплодисменты, перерастающие в овацию, но этого не последовало. В возникшей тишине были слышны азартные выкрики из конца зала – рядовые члены партии играли в «железку».

Оратор нахмурился, но выступление надо было как-то заканчивать, и он громко крикнул:

– Слава КПСС!

Послышались жидкие, словно поездной чай, хлопки.

В огромный, как Красноярский край, зал заседаний осторожной походкой вошел Красносеев. Партийный народ уже начал расходиться. Владлен Борисович приблизился к Тормашкину.

– Извини, Григорий Петрович, за опоздание. Работал с крестьянским населением.

– Ничего страшного, Владлен Борисович. Главное только сейчас начнется. А почему ты с чемоданом?

– Да, так… – замялся второй секретарь.

– Ну, и интуиция у тебя, Борисыч! – восхитился Тормашкин.

Красносеева затрясло.

– Тут вот какое дело… Пойдем в мой кабинет, – сказал первый секретарь.

Владлен Борисович на ватных ногах проследовал за ним в его служебные хоромы.

– Садись, Владлен. Вчера у меня был человек из Москвы. Наделенный полномочиями, соответственно. Тема вот какая… Ты же знаешь, что у нашей партии много инвалютных средств было размещено за рубежом?

– Слышал, конечно, – ответил Красносеев, слегка успокоившись, поскольку речь о немедленном аресте уже не шла.

– Так вот. Центральный комитет решил некоторые счета передать городским и областным комитетам. За преданность, за верность делу, так сказать. Короче говоря, нам достался счет на Пикре. Это остров такой.

– Я знаю, – сказал Владлен Борисович.

– Это хорошо, что знаешь. Ты туда и поедешь. Так что вещи ты не зря захватил. Полетишь сегодня вечером, билет я уже заказал.

– А… а… мне деньги там отдадут?

– Я уже связывался с тамошним банком. Доллары заказаны. Вот тебе номер счета и реквизиты. Перевести деньги в Прибреженск мы не можем – все банки контролируют демократы. Так что единственный выход: снять их там, на острове, наличными. Для выполнения этой операции другой кандидатуры, кроме тебя, у меня нет.

– Я же за границей ни разу не был!

– Вот и побываешь. Короче, хватит тут ломаться! Задание тебе дается государственной важности, неужели не понял? Истекающая кровью Отчизна ждет от тебя подвига! – нервно крикнул первый секретарь и слегка осекся – понял, что немного переборщил с патетикой.

– Ну, если так стоит вопрос, – сверкнул глазами Красносеев, – Я готов!

Он искренне любил партию, он уважал Тормашкина – тот получил партбилет на месяц раньше него, и верил им обоим.

– Вот и хорошо. В целях сохранения секретности домой тебе возвращаться не следует. Вещи у тебя с собой, – Тормашкин кивнул на чемодан, – жене позвони, скажи, что едешь ненадолго в командировку. Куда – не говори. Посидишь пока тут, у меня в кабинете. Питание я тебе организую. А вечером моя машина отвезет тебя в аэропорт.

Тормашкин направился к выходу из кабинета, но на полпути остановился и, сдвинув к переносице свои черные кавказские брови, сказал:

– Ты, Владлен, товарищ надежный, но береженного – Бо… КГБ бережет. За тобой будет приглядывать товарищ из органов.

– Григорий Петрович! Ты же меня с комсомола знаешь!

– Знаю, Владлен, знаю. Но это – не моя инициатива. Тут, понимаешь… – Тормашкин замялся и, чтобы выбраться из щекотливой ситуации, примирительно сказал, – А ты тут пока классиков почитай. Освежи знания.

На широких и длинных, как беговые дорожки, полках стояли книги с произведениями Ленина, Маркса, Энгельса и их последователей.

Оставшись один, Красносеев загрустил. Очень не хотелось лететь на какой-то Пикр. Да и недоверие старого товарища по партии настроение не улучшило.

Чтобы как-то оторваться от грустных мыслей, он взял с полки томик Ленина и раскрыл его. Но что-то мешало погрузиться в чтение.

– А партбилет! Его же надо спрятать! – спохватился Красносеев.

Он быстро вышел в приемную и попросил у секретарши иголку с ниткой. Та недавно побывала в парикмахерской, о чем говорили ее свежезавитые волосы и кумачовые ногти, и настроение у нее было преотличное. Она выполнила просьбу второго секретаря и, игриво улыбаясь, спросила:

– На Пикр летите?

– А откуда вы… Впрочем, понятно, – неизвестно почему сконфузился Красносеев.

Поездку за рубеж он, пламенный коммунист, воспринимал как что-то безнравственное, может быть, даже позорное, как то, что было не к лицу настоящему партийцу.

– Покупайте на все командировочные колготки. Сейчас – это жуткий дефицит. Хотя, с другой стороны, а что сейчас – не дефицит?

– Я, собственно говоря…

– Валюту на питание не тратьте! Купите здесь рыбных консервов и суп в пакетиках. Можно даже картошки взять. Кипятильник прихватите обязательно! Еду можно варить в туалетном бачке в гостинице.

Красносеев стоял перед опытной секретаршей, как школьник перед учительницей, и с гадостным удивлением впитывал в себя новые знания.

– Обязательно возьмите водку и икру! Фирмачи клюют на них, как…

В этот момент зазвонил телефон и секретарша, вздохнув, взяла трубку.

Красносеев незамедлительно вернулся в кабинет.

«У своих же работников, которые под боком у нас, дурь из башки выбить не можем! Позор!» – подумал Владлен Борисович.

Он вспорол подкладку пиджака и, просунув туда партбилет, стал ее зашивать. Именно так, по его глубокому убеждению, должен был поступить член КПСС, выезжающий за рубеж.

Работа спорилась, но непривычка дала о себе знать – Владлен Борисович больно уколол себе палец.

– Чертова книжица! – крикнул он в сердцах и тут же испугался.

С портрета на него осуждающе смотрел бородатый Маркс.

Он наскоро перекрестил рот и перепугался еще больше. Ему даже показалось, что красное знамя в углу кабинета заколыхалось, а бронзовый Ленин, стоящий на столе, недовольно нахмурился.

– Совсем задергался я в последнее время, – грустно промолвил Красносеев и без энтузиазма закончил работу.

Вечером за Владленом Борисовичам пришла машина и отвезла его в аэропорт.

Глава 3

Еще будучи в кабинете Тормашкина, Красносеев позвонил домой. Жена приняла сообщение об отъезде супруга с присущей всем чрезмерно полным женщинам спокойствием. Владлен Борисович хотел позвонить еще одной женщине, но как-то не решился.

Этой женщиной была Люба Кривлякова, секретарь городской комсомольской организации Прибреженска. Два года назад, когда она находилась в кабинете Владлена Борисовича, на его вопрос о роли комсомола в воспитании советской молодежи, она ни с того ни с сего сняла блузку и юбку и, как-то загадочно улыбнувшись, набросилась на обомлевшего Красносеева. Почувствовав упругое и свежее женское тело рядом, он, не выходя из психологического ступора, физиологически не оплошал. Люба и в дальнейшем регулярно отдавалась ему с той страстью, на которую способны лишь настоящие комсомолки. Их роман напоминал американские горки – от их взаимного падения (У Любы был очень ревнивый муж) у обоих захватывало дух, а на вершине появлялось облегчение и ожидание нового падения. На темы «Зачем они все это делают» и «Когда это закончится» они не обмолвились ни единым словом.

Пройдя регистрацию в аэропорту, Красносеев проник в сигарообразное чрево авиалайнера. С солидностью почесав рыжую растительность на подбородке, он сверился с билетом и занял свое место. Рядом уже сидел неприметный гражданин средних лет в сером костюме. Он невнимательно читал газету и слегка тряс головой. Его шею сдавливал замызганный галстук неопределенного цвета. Гражданином был Кирилл Львович Оглядкин, опытный чекист, направленный Тормашкиным приглядеть за вторым секретарем. Кирилл Львович своим внешним видом мало напоминал суровых и волевых работников органов, какими их представляли себе советские люди по образам, созданным социалистическим кинематографом. Но за это его и ценили: неприметность – важное качество для контрразведчика. Единственный недостаток – трясущаяся голова – появился у него после того, как десять лет назад его вызывали в Москву. По какому делу, он так и не узнал. Продержали его тогда в коридоре до самого вечера, потом вышел человек с бегающими глазами и сообщил, что он, гражданин Оглядкин, ПОКА может быть свободен. После этих «гражданин» и «пока» голова у него и затряслась. Приехав домой, в Прибреженск, он сильно изменился. До этого веселый и общительный, он стал избегать любых массовых мероприятий, включая демонстрации и дни рождения соратников. На работе ласково заглядывал в глаза начальству и выполнял любые приказы и просьбы. Дошло до того, что он развелся с женой и сжег все, написанные им, лирические стихи. Однако бившееся внутри пламенное и беспокойное сердце лишь на время замедлило ритм. С приходом перестройки Оглядкин вышел из «спячки». И сразу же оказался, учитывая специфический опыт работы, многим нужен. Поручение Тормашкина показалось ему на тот момент наиболее перспективным, и он согласился поехать в командировку.

Красносеев неискренне улыбнулся соседу и задал глупый вопрос:

– На Пикр летите?

Чекист сразу не ответил. Он свернул газету, хмуро посмотрел в иллюминатор и неожиданно сказал:

– Давайте, Владлен Борисович, начистоту…

Красносеев широко открыл глаза, слегка зарумянился хомячьими щеками и не нашелся, что ответить.

– Мы с вами взрослые люди. Размягчением мозга, я надеюсь, не страдаем. И серьезные вопросы сможем решить исходя из общих интересов, – продолжил Оглядкин.

– Я не понимаю… – начал было Красносеев.

Но контрразведчик его остановил:

– Все вы понимаете, дорогой товарищ, нечего тут дурачка из себя строить!

– Да, как вы?!. Да, кто вы, собственно?..

Ярко накрашенная стюардесса вышла в проход и механическим голосом стала запугивать пассажиров возможными неприятностями в полете. Своей монотонной речью она прервала только начинавшийся зарождаться непростой диалог двух ответственных товарищей.

Самолет начал свой разбег. Пассажиры тревожно вжались в кресла, томимые непонятными предчувствиями. Но все прошло хорошо – металлическая «птица» оторвалась от земли и взмыла в небеса.

– Владлен, значит, Борисыч. Давайте оставим эмоции и поговорим спокойно. Я – майор Оглядкин. Представляю здесь мощное ведомство, название которого вам хорошо известно. Послан следить за вами. Но играть в шпионов мне сейчас как-то не хочется – не тот сейчас момент. Контора наша переживает не лучшие времена и мы, рядовые сотрудники, вынуждены заботиться о себе сами.

– От меня-то вы что хотите? – раздраженно спросил Красносеев.

– Совсем немногого – здравого смысла. С какой целью вы едете на Пикр, мне, естественно, известно. Известна и сумма, которая зарезервирована за горкомом. В свете нынешнего времени, огромной ее назвать нельзя, но двум умным людям она вполне сможет обеспечить безбедное существование в какой-нибудь банановой республике. У меня одна такая на примете есть. Встретят там, доложу я вам, с распростертыми объятьями.

– Ах, вот вы к чему клоните! – Владлен Борисович вспыхнул, как «коктейль» Молотова, – Мерзавец! А еще партбилет имеешь?!

За стеклами иллюминатора мелькали белые, как амбарные мыши, облака.

Щеки Оглядкина запунцовели, словно после пощечин. Он медленно привстал и крепко схватил Красносеева за воротник пиджака.

– Ты кого мерзавцем назвал?! Офицера КГБ?!

Второй секретарь понял, в какую передрягу он попал, но назад пути уже не было. Учитывая ситуацию, необходимо было брать инициативу в свои руки. Он неловко двинул кулаком в мешковатый живот Кирилла Львовича. У того от злости по красному лицу пошли белые пятна.

– Что?!! Чекиста?! При исполнении?! Бить?!!

Посмотреть, как боксируют двое солидных с виду мужчин, захотели многие пассажиры. Они как бы невзначай плотной массой переместились к месту развернувшегося действия. Самолет, потеряв центровку, сорвался в пике. Перепуганные стюардессы, метались по салону и кудахтали, как квочки, призывая занять свои места. Но пассажиры, распершись в проходах и между креслами как крабы, упорно наблюдали за схваткой, желая дождаться окончательного результата.

Упитанный жизнерадостный грек, возвращающийся из длительной туристической поездки, сказал своей флегматичной жене:

– Смотри, Пенелопа, как интересно! И главное – это все входит в стоимость билетов!

Красносеев превосходил противника массой тела, Оглядкин же имел навыки ведения боя в ограниченном пространстве, поэтому видимого преимущества ни один из них не обрел.

Противники вывалились в проход, и схватка перешла в партер. Два разгоряченных аппаратчика наглядно демонстрировали окружающим то, как порой трудно бывает договориться при отсутствии хоть каких-нибудь шагов навстречу друг другу.

Стюардессы сгрудились возле схватки, но активно вмешиваться в нее не решались – клиент платит деньги, клиент вправе получать удовольствие от полета согласно своим представлениям об этом.

Бой затих сам собой. Что сыграло в этом главную роль: здравый смысл, усталость или что-то еще было не понятно. Но противники поднялись с ковровой дорожки, смущенно отряхнулись и, как ни в чем не бывало, погрузились в свои кресла. Пассажиры разочарованно разбрелись по местам.

Воздушный лайнер, обретя конструктивную балансировку, занял свой коридор.

– Перерожденец, – тихо и даже как-то не зло проговорил Красносеев.

– Тупоголовый, – тяжело дыша, ответил Оглядкин.

Переведя дух, остудив пыл и убедившись, что остальные пассажиры больше не награждают их своим вниманием, недавние противники вновь приступили к спору:

– Ты подумай, Владлен, это же деньги! День-ги!

– Что деньги? Сегодня – есть, завтра – нет. Вы, товарищ… мне неприятно вас так называть, но к этому меня обязывает партийная этика, не осознаете весь трагизм создавшегося положения. Тут строй на глазах погибает!

Красносеев сделал такое трагическое лицо, будто строй был его родным братом.

– А ты что думаешь, ты этими долларами его спасешь?

– Если каждый честный коммунист…

– О! Эка тебя торкнуло! Да тебя заспиртовать и в музей сдать. Будешь там вместе с динозаврами прошедшие эпохи представлять.

– Хами, хами, белогвардейская сволочь! Не получат деньги на поругание наших идеалов твои буржуазные хозяева.

Тут Оглядкин до конца понял, с каким идиотом ему приходится иметь дело.

«Здесь надо по-другому», – решил он и на время затаился.

– Совесть коммуниста – это тебе не огурцы в огороде, ее на рынок не понесешь, – без нажима перешел к нравоучениям Красносеев.

Лететь предстояло еще долго и Владлен Борисович принялся при помощи цитат из Маркса возвращать заблудшую овцу в стадо. Молчание чекиста он воспринял как то, что ему удалось переломить идеологическую ситуацию.

Оглядкин слушал его внимательно, но с некоторым сочувствием, как начальник отдела кадров, подбирающий момент для сообщения сотруднику об увольнении.

В Виллтаун, главный город Пикра, партфункционер и чекист прилетели уже не врагами.