Текст книги "Ведун Сар"

– На твоем месте, княжич, я бы встал под руку Рима или попросил покровительства у богини Лады. Брак с одной из ее ведуний укрепил бы твое положение среди венедской знати.

– Время терпит, – отозвался Сар.

Орест знал причину, по которой младший сын покойного Кладовоя не торопился примыкать к русам Кия и просить покровительства Великой Матери всех богов. Этой причиной был дукс Ратмир, с которым Сар жаждал свести счеты. Собственно, на ненависти к сыну матроны Пульхерии они с Орестом и сошлись. К большому огорчению Сара, Ратмир принадлежал к кругу русов Кия. Во всяком случае, носил на руке знак ведуна высокого ранга посвящения. Вот только по праву ли? У Сара и Ореста на этот счет были большие сомнения.

– Я разговаривал с ведуном Перуна Родогастом, – негромко произнес княжич. – Он утверждает, что Ратмир был еще при рождении посвящен Белобогу своим отцом князем Яромиром и получил этот перстень из рук волхва Доброяра.

– Этого просто не могло быть, – усмехнулся Орест.

– Почему? Ведь Ратмир с младенчества жил при храме богини Лады в Испании. Абы кого ведуньи на порог бы не пустили.

– В годы молодые божественный Авит, нынешний император Рима, несколько месяцев провел в свите Гусирекса и очень тесно общался со многими знатными вандалами. От них он и узнал, что матрона Пульхерия была самой обыкновенной потаскухой в стане свевов. И, скорее всего, так бы и закончила свои дни под солдатской телегой, если бы в ход событий не вмешался хитроумный князь Верен. Но сделал он это только после того, как родился Ратмир.

– Может, Авит просто клевещет на своего врага? – нахмурился Сар.

– Нет, княжич, император слишком высокого мнения о своей особе, чтобы опускаться до подобной примитивной лжи. К сожалению, ни мне, ни моим агентам не удалось пообщаться ни с рексом Ярым, ни с близкими к нему людьми. Все они были повешены дурачком Майорином, сыгравшим таким образом на руку своего злейшего врага.

– Но среди свевов наверняка остались люди, знающие эту историю не понаслышке?

– Вряд ли, – поморщился Орест. – У князя Яромира хватало наложниц. Многие из них рожали ему детей. Попробуй разберись, был ли в их числе младенец по имени Ратмир. Не среди свевов нужно искать нужного человека, а среди вандалов. И если ты его найдешь, то участь дукса будет решена. Русы Кия не простят Ратмиру обмана, и ты сможешь его устранить, ничем не рискуя. Никто с тебя не спросит за смерть наглеца, пытавшегося обмануть венедских богов.

– Я это сделаю, Орест, клянусь Перуном. Но если ты меня обманул, то гнев богов, как и моя ярость, падут на твою голову с последствиями весьма печальными для тела и души.

Глава 7
Майорин

Варенги и франки атаковали Лиссабон столь стремительно, что рекс Труан, возглавлявший гарнизон города, не успел изготовиться к обороне. Из десяти тысяч готов, находившихся в то время в Лиссабоне, уцелело чуть более тысячи человек, в спешке отступивших, чтобы не сказать бежавших, в стан рекса Тудора. Верховный вождь готов, уже успевший загнать в горные теснины свевов Миодрага и готовившийся нанести им последний решительный удар, был потрясен известием о появлении нового врага. К сожалению, ни сам рекс Труан, чудом уцелевший во время резни в Лиссабоне, ни его люди так и смогли объяснить взбешенному Тудору, откуда в Галисии взялись варенги и франки. Положение прояснилось, когда в готский стан прикатился помятым колобком нотарий Первика, назначенный верховным готским вождем управлять гражданской администрацией утерянного ныне города. Первика успел пообщаться с победителями, а потому куда лучше разобрался в ситуации, чем рекс Труан, придавленный тяжестью беды, внезапно обрушившейся на его плечи.

– Франки и варенги пришли морем. В сумерках три их галеры проскользнули в порт Лиссабона под видом торговых судов. Пираты захватили ворота, ведущие к морю, и впустили своих товарищей в город. Остальное ты знаешь, сиятельный Тудор. Судя по всему, у пиратов среди горожан были осведомители, указавшие им здания, где остановились на постой твои люди. Знали они и о виллах в пригороде, занятых готами. Меня их осведомленность не удивляет, учитывая статус человека, возглавляющего этот налет.

– О ком речь? – нахмурился Тудор.

– О дуксе Ратмире, – охотно пояснил Первика. – Его имя чаще всего упоминалось пиратами. Сам я дукса не видел, но успел поговорить с предводителем франков Ладорексом. Очень самоуверенный, чтобы не сказать наглый, молодой человек. Меч его буквально дымился от крови несчастных готов. Впрочем, немало твоих людей попало к пиратам в плен. Ладорекс утверждал, что более двух с половиной тысяч.

Тудор бросил на рекса Труана, проспавшего врага, злой взгляд, но от ругани воздержался. Судьба пленных готов сейчас волновала его больше всего. Конечно, уроженец Испании Первика волен называть людей, захвативших Лиссабон, пиратами, но верховный вождь готов очень хорошо понимал, что речь идет о мстителях. Говорил же он Майорину, что не следует казнить ярмана, но префект, ставший ныне соправителем божественного Авита, поступил по-своему. И вот теперь его упрямство может обернуться для готов большой бедой.

– Франки собираются казнить пленных? – спросил Тудор у Первики.

– Нет, – покачал головой нотарий. – Ладорекс сказал мне, что они готовы обменять твоих людей на пленных свевов, если таковые у тебя имеются. Более того, они готовы договориться с тобой, рекс Тудор, но только в том случае, если ты добром уйдешь из Галисии и вернешься в свою Аквитанию.

– Наглец, – процедил сквозь зубы Тудор. Под рукой у верховного вождя готов насчитывалось семнадцать тысяч пеших и две тысячи конных воинов. Этого было вполне достаточно, чтобы сбросить в море обнаглевших франков, численность которых, если верить Первике, не превышала пяти-семи тысяч. Надо быть уж слишком самоуверенным человеком, чтобы со столь малой армией бросать вызов сразу и готам, и римлянам. Правда, франки могли найти в Галисии союзников в лице разбитых, но не сдавшихся свевов. А таковых насчитывалось под началом рекса Миодрага не менее пяти тысяч человек. Но, даже объединив усилия, свевы и франки не сумеют собрать достаточно мощную армию, чтобы противостоять готам в Галисии.

– У них нет кавалерии, – высказал свое мнение рекс Ингер. – Вряд ли они рискнут высунуть нос за стены Лиссабона.

– Уже высунули, – разочаровал его Первика. – Я собственными глазами видел, как полыхали их галеры.

– Они сожгли свой флот! – поразился Ингер.

– И собрали едва ли не всех лошадей в окрестностях Лиссабона. Через пару дней, а может и раньше, они будут здесь, благородные вожди.

Стан рекса Тудора был хорошо укреплен. Готы далеко не всегда были ротозеями, которых можно легко захватить врасплох. Конечно, франкам повезло. Рекс Труан не ждал нападения с моря. Не ждал его и сам рекс Тудор. Готы никогда не ходили по морю, и в этом отношении сильно уступали вандалам и франкам. Но лучшими мореходами из всех племен, известных верховному вождю готов, были варенги, обитатели южного берега моря, которого в их честь называли Варяжским. А если верить Труану среди пиратов, атаковавших Лиссабон, именно варенги составляли большинство.

– Зато варенги никудышные наездники, – попытался утешить Тудора рекс Ингер.

– Чего не скажешь об антрусах, – угрюмо бросил Труан. – Я бы встретил пиратов в чистом поле, Тудор, не дав им возможности соединиться со свевами.

– У тебя была возможность отличиться, рекс, – презрительно бросил Тудор. – Позволь теперь мне самому принять решение.

Покидать укрепленный лагерь верховный вождь готов не собирался. Припасов у него было достаточно. Он мог просидеть в предгорьях Галисии и месяц, и два, и три. Зато дуксу Ратмиру следовало поторапливаться, если он собирался посчитаться с Майорином до того, как тот уведет свой флот в Карфаген. Тудор нисколько не сомневался, что главной целью дерзкого рейда, предпринятого варенгами и франками, была вовсе не Галисия, а Картахена, где быстрыми темпами шло строительство римского флота и куда со всей империи стягивались легионы. Но дукс Ратмир был слишком опытным полководцем, чтобы, продвигаясь в глубь Испании, оставить у себя за спиной двадцатитысячную армию рекса Тудора. Собственно, Майорин для того и отдал Галисию готам, чтобы быть спокойным за свои тылы. Конечно, Тудор мог бы двинуть армию навстречу дуксу Ратмиру, но тем самым он открывал дорогу свевам на равнину. И уж конечно, рекс Миодраг с удовольствием воспользовался бы такой возможностью, чтобы уйти из капкана, куда загнали его готы. Нет, рекс Тудор не будет торопиться. Время сейчас его самый надежный союзник. Если дуксу Ратмиру не терпится, то пусть сначала преодолеет глубокий ров, который окружает готский лагерь, а потом проломит стену из телег и мешков с землею. И все это под градом стрел и дротиков, которыми встретят непрошеных гостей бывалые воины рекса Тудора. Будь у Ратмира не семь тысяч, а впятеро больше людей, он и тогда не смог бы сдвинуть с места готскую махину. В этом походе Тудор и без того потерял много воинов, и очередную победу он должен одержать малой кровью.

С вечера все было спокойно. Дозорные тщательно осмотрели окрестности и не обнаружили поблизости ни свевов, ни франков. Впрочем, последние вряд ли смогли бы проделать в столь короткий срок не близкий путь от Лиссабона.

– Мы ведь успели, – буркнул Труан, недобро покосившись при этом на Тудора, стоявшего у изгороди. Рексы были недовольны медлительностью верховного вождя, не спешившего отомстить франкам за гибель готов в Лиссабоне, а Тудор не собирался пока делиться с ними своими размышлениями и планами.

– Странно, – потянул ноздрями воздух Ингер. – Мне кажется, что я чувствую запах гари.

– Видимо, кто-то поджег сухую траву, – предположил Первика. – По осени это делают часто, дабы удобрить пеплом землю.

– А топот? – насторожился Труан. – Топот вы слышите?

– Хочешь сказать, что нас атакует кавалерия франков? – насмешливо спросил Тудор, вызвав тем самым улыбки на лицах окружающих его вождей. Нападать в конном строю на укрепленный стан могли только безумцы, это хорошо понимали все, включая смущенного Труана. Ночь уже вступала в свои права, с гор потянуло прохладой, и Тудор поплотнее запахнул плащ, чтобы не простудиться ненароком.

– Я вижу огни, – ткнул пальцем в полумрак Первика. – Вон там, у самой кромки.

Огоньки видели все, но никто пока не брался объяснить природу их возникновения. Ясно было только одно – огоньки приближаются, причем столь стремительно, что это не могло не вызывать тревогу. Гул тоже нарастал. Теперь его слышали все рексы. И этот гул вполне можно было принять за топот конских копыт наступающей кавалерии. Похоже, судьба действительно столкнула готов с безумцами, решившими умереть в лихом напуске на врага.

– Труби! – неожиданно обернулся к сигнальщику Тудор. – Всем приготовиться!

Сигнал тревоги утонул в зверином реве, от которого у светлейшего Первики остатки волос встали дыбом. Он с ужасом смотрел на трудно различимую в темноте массу, накатывающуюся на готский стан. Было в этой странной атаке что-то запредельное, нереальное, способное ввести в столбняк даже очень выдержанного человека. Казалось, что силы ада вырвались наружу, дабы смести с лица земли все живое.

– Демоны! – завопил Первика, с ужасом глядя на мельтешащие огоньки.

– Быки, – вдруг догадался рекс Ингер. – Франки привязали горящую солому к их хвостам.

Первые ряды взбешенного стада рухнули в ров со страшным шумом, но это не остановило других животных, буквально смявших ограждение из телег, которое соорудили готы. Остановить быков могла только смерть, и она обрушилась на них из темноты градом стрел и дротиков, а также ударами мечей и копий. В стане готов воцарился хаос. Никто даже и не пытался построить фалангу, чтобы встретить конных франков, ворвавшихся через брешь вслед за быками. Трудно сказать, кто первым начал поджигать телеги, нападающие или обороняющиеся, но очень скоро в стане стало светло почти как днем. Первика сразу же углядел белые повязки на головах нападающих, хорошо различимые в полутьме. Но далеко не все готы оказались столь же сообразительными, и очень часто в поднявшейся кутерьме рубили своих, вместо того чтобы отбиваться от чужих. Вслед за конными антрусами стан атаковали пешие варенги, которых подвозили к бреши на телегах. А с тыла на готов уже катилась еще одна волна из конских туш и человеческих тел, которую просто некому было останавливать. Конные и пешие свевы легко преодолевали ров и изгородь, превратившиеся для готов из средства спасения в причину гибели, не позволяющую им вырваться из удушающих объятий разъяренного врага. Зрелище грандиозного побоища было настолько кровавым и жутким, что мирного нотария Первику замутило и он упал на землю почти в беспамятстве, закрыв руками уши, дабы не слышать волчьего воя победителей и предсмертных хрипов побежденных. В себя нотарий пришел только на рассвете, и первое, что он увидел, это смеющееся лицо Ладорекса, клонящееся к земле. Впрочем, очень скоро Первика различил и фигуру, сломавшуюся в пояснице. Над чем так заразительно смеялся франк, нотарий так и не понял, да в этом не было особой необходимости. Главное он осознавал очень даже отчетливо – рекс Тудор потерял власть в Галисии, и жалкие остатки его недавно еще могучей армии поспешно отступают под натиском торжествующего врага.

– Вставай, светлейший Первика, – произнес на хорошей латыни Ладорекс и даже протянул руку, чтобы помочь немолодому нотарию подняться на ноги. – Похоже, тебе вновь предстоит отправиться в путь.

– Куда? – шепотом спросил Первика.

– В Картахену, – криво усмехнулся франк.

– Зачем?

– Мне не понравились галисийки, нотарий, быть может, в Картахене живут более приветливые девы и матроны. Ты как думаешь, светлейший Первика?

Рекс Тудор, покидая Испанию во главе семи тысяч чудом уцелевших готов, все же счел возможным известить о своем оглушительном поражении божественного Майорина. Правда, он сильно преувеличил силы своих врагов, и когда несчастный Первика, добравшийся на исходе осени до Картахены, назвал падре Викентию истинную цифру франков и варенгов, высадившихся на Лиссабонскую пристань, легат епископа Льва ему не поверил. Картахена, уже знавшая о грядущей напасти, гудела как потревоженный улей. Город был удачно расположен на берегу Внутреннего моря и являлся морскими воротами едва ли не для всех испанских провинций, никогда не прекращавших торговлю ни с Африкой, ни с Византией. Вандалов картахенцы не боялись, поскольку успели пожить под рукой не только божественных императоров, но и варварских вождей. И, по мнению большинства горожан, Майорин стоил Янрекса, а Янрекс стоил Майорина. Участвовать в нападении на Карфаген жители огромного города-порта не собирались. С какой стати им ввязываться в чужую свару? Правда, флот Майорину они построили. Почти две сотни новеньких галер, способных принять на борт тридцать тысяч легионеров со всеми необходимыми припасами уже покачивались в гавани на ласковых волнах, готовые понести гордых римлян к величию и славе. Война в далекой Африке могла, конечно, повредить торговле, но непосредственно Картахене боевые действия не угрожали. Увы, как выяснилось, до поры. Никто так и не понял, откуда появились в Галисии варенги и франки, да еще в таком количестве, что разгромили в пух и прах воинственных готов и повергли в трепет римских орлов. А ведь под командованием Майорина находилось уже тридцать хорошо снаряженных легионов, готовых приступом взять древний город Карфаген.

– Так их всего семь тысяч? – разочарованно протянул Викентий, пристально при этом глядя на посланца Ратмира холодными глазами.

Первика видел легата во второй раз в жизни. Они уже встречались в Галисии в лагере Майорина после победы готов и римлян над свевами рекса Ярого. И кажется, не очень понравились друг другу. Во всяком случае, за себя Первика ручался. А когда он узнал, что падре Викентий путается с язычниками, доверие нотария к нему упало до нуля. А ведь этот костлявый и далеко еще не старый человек доводится, если верить слухам, родным сыном епископу Льву. Тому самому епископу Льву, который с божьей помощью спас Рим от гуннов Аттилы. Многие за этот беспримерный подвиг почитали его как святого. Прискорбно, что столь благочестивый пастырь породил столь злобную ехидну. Вот уж воистину неисповедимы пути господни.

– Малая численность не помешала варварам разгромить готов рекса Тудора, которых насчитывалось свыше тридцати тысяч, – утешил расстроенного легата нотарий Первика.

– Но они вряд ли сумеют взять Картахену, – поморщился Викентий.

– Не берусь судить, падре, – вздохнул Первика. – Знаю только, что Лиссабон они взяли за один день, а готский стан разгромили в одну ночь.

– Ты уже виделся с Майорином?

– Дукс Ратмир считает, что именно ты, падре, должен представить меня ему, как очевидца страшных событий.

– И что ты скажешь императору?

– Скажу, что страхи по поводу пиратов, напавших на Галисию, сильно преувеличены. Варенги и франки помогли свевам рекса Миодрага разгромить готов Тудора, но на Картахену они не пойдут.

– Ну что ж, светлейший Первика, я представлю тебя божественному Майорину, думаю, императору полезно будет узнать правду из первых рук.

Падре Викентия погубило сладострастие. Грех вполне простительный в людях молодых и полных нерастраченных сил. Даже строгая матерь церковь, в лице иерархов, снисходительно порой смотрела на проступки своих служителей, вызванные зовом бунтующей плоти. И пока смазливый монашек Викентий путался с городскими потаскухами, это никого особенно не волновало. К сожалению, судьба столкнула Викентия с падре Себастианом в одном из отдаленных монастырей. Среди братии ходили упорные слухи, что Себастиан провинился перед сильными мира сего, чуть ли не перед самой императрицей Галлой Плацидией. Викентий, отправленный в глухую обитель заботливым епископом Львом замаливать грехи юности, близко сошелся с благочестивым падре. От него он и узнал о ведьме Пульхерии и о демонах, которых эта мерзкая колдунья насылала на христиан. Викентий, со свойственным всем юношам пылом, поклялся падре Себастиану, что выведет колдунью на чистую воду, и тот благословил его на подвиг во славу Христа. Увы, Викентий не рассчитал своих сил. Его в который уже раз подвела слабость к женскому полу. Пульхерия без труда завладела не только телом молодого священника, но и его душой. Викентий пал так низко, что открывал ей тайны исповеди, хотя отлично знал, что матрона беззастенчиво использует сведения, полученные от него, в своих далеко не безвредных целях. Увы, даже смерть Пульхерии от рук наемных убийц не принесла падре облегчения. Письма, которые он писал этой женщине, попали в руки демона, коим благочестивые христиане справедливо считали ее сына, дукса Ратмира. С тех самых пор падре потерял покой. Многие служители церкви считали его еретиком и не единожды говорили епископу Льву о связях близкого к нему человека с самыми отъявленными язычниками. Многие называли Викентия сыном монсеньора Льва, но это было неправдой. Викентий доводился Льву всего лишь племянником. К тому же незаконнорожденным. И дабы прикрыть грех сестры, благородный Лев не стал пресекать слухи, бросающую тень на его безупречную репутацию. Увы, в последнее время здоровье римского епископа оставляло желать много лучшего, и перед Викентием во весь рост встала почти неразрешимая задача – найти могущественного покровителя раньше, чем многочисленные враги успеют лишить его сана, а значит, и средств к существованию. Таким покровителем мог бы стать Майорин, но зять божественного Авита не спешил выказывать Викентию своего расположения. И тому были веские причины. Майорин заподозрил падре Викентия в подлоге, и к этому, надо признать, у него были серьезные основания. Кто подменил письмо Майорина к тестю, так и осталось загадкой для умного падре. Возможно, это сделал сенатор Скрибоний, возможно – сам Орест. Но, так или иначе, божественный Майорин остался в дураках. И будучи человеком самолюбивым, он не стал выводить расторопного комита агентов на чистую воду, а отложил сведение счетов с ним до лучших времен. А то, что эти времена наступят после победы над вандалами, не сомневался ни сам Майорин, ни падре Викентий. К участи Ореста и Скрибония легат был абсолютно равнодушен. А вот собственная судьба не могла его не волновать. Викентий жаждал сохранить и жизнь, и положение в церковной иерархии и ради этого готов был на многое, если не на все.

Проводив нотария Первику, Викентий впал в глубокую задумчивость, из которой его вывел преданный Феон. Этого пронырливого молодца легат выудил с римского дна и ни разу не пожалел о затраченных усилиях и деньгах. Феону можно было поручить все, от кражи до убийства, но, к счастью, в подобных его услугах Викентий пока не нуждался.

– Она пришла? – спросил падре.

– Да, монсеньор, – склонился в поклоне проныра.

Если судить только по внешнему виду, то мир еще не видел человека более благочестивого, чем Феон. Внешность, конечно, бывает обманчивой, но не до такой же степени! А этот буквально сочился честностью и добросердечием.

– Зови, – небрежно бросил Викентий.

Конечно, Феон вообразил, что эта юная особа понадобилась легату для плотских утех. Но в данном случае он ошибался и очень крупно. От таких женщин, как Веселина, Викентий предпочел бы держаться как можно дальше. Вот уж действительно достойная дочь своей матери-ведьмы. Знать бы еще, кто из многочисленных любовников матроны поспособствовал ее появлению на свет. Себя легат исключил из этого ряда, поскольку познакомился с Пульхерией через год после рождения ее дочери.

– Дукс Ратмир очень надеется на твою расторопность, падре Викентий, – спокойно произнесла Веселина, присаживаясь на стул, радушно предложенный ей легатом. Если бы Викентий не знал совершенно точно, что эта молодая женщина чудовищно богата, он, конечно, предложил бы ей более чистую одежду из своего гардероба. Но Веселина носила свой затрапезный наряд вовсе не из беспросветной нужды, а исключительно для того, чтобы не привлекать к себе повышенного внимания.

– Зачем он прислал ко мне этого чудака-нотария? – нахмурился легат.

– Рассказ Первики должен успокоить Майорина. Пусть римские легионы останутся в своих лагерях.

– Значит, нападение на Картахену отменяется?

– Нет, падре Викентий, – покачала головой Веселина. – Нападение состоится в день смерти божественного Майорина.

– Вот как? – вскинул брови легат. – И когда это случится?

– Через два дня, – спокойно отозвалась Веселина.

– Но ведь Майорин здоров?

– Он заболеет сегодня, – твердо произнесла юная ведьма. – Сразу же после того, как вы с Первикой посетите его.

– А что, у нотария дурной глаз?

– Нотарий тут ни при чем, – покачала головой Веселина. – Это тебе, Викентий, предстоит привести в исполнение приговор, вынесенный русами Кия.

Легата передернуло от отвращения, он едва не выругался сквозь плотно стиснутые зубы, но сумел сдержать порыв, идущий от самого сердца:

– А если я откажусь?

– Твои письма к матроне Пульхерии будут переданы в надлежащие руки.

Викентию не следовало задавать вопрос, ответ на который был очевиден. Чтобы скрыть грехи прошлые, ему предстояло совершить еще один, самый страшный. Конечно, божественный Майорин не был агнцем и заслуживал кару за свои преступления. Вот только кто и по какому праву вынес ему приговор?! О русах Кия Викентий знал только понаслышке. Возможно, все разговоры о них являлись выдумкой ловких людишек. Но, так или иначе, божьей волей или волей ада, Викентию предстояло стать палачом. Или ничтожеством, если он откажется выполнить свою роль в этой жуткой языческой мистерии. Никто не знает наперед своей судьбы. Но если Викентий дрогнет сейчас сердцем, то будущего у него уже не будет. Ни великого, ни ужасного. В лучшем случае его ждет прозябание, в худшем – смерть.

– Возьми это, – протянула Веселина собеседнику небольшой серебряный флакончик. – Одной капли будет достаточно, чтобы человек, полный сил, ушел туда, где его уже заждались.

Викентий взял в руки чужую смерть, не дрогнув ликом. Ни страха, ни раскаяния он не чувствовал. Он остался невозмутимым даже тогда, когда опрокинул содержимое миниатюрного сосуда в чужой кубок. Майорин держал сейчас этот кубок в руках, но пить почему-то не торопился. Он с таким вниманием и терпением выслушивал рассказ словоохотливого Первики, словно именно от этого зависела его жизнь.

– Что ты думаешь по этому поводу, Викентий?

– Дукс Ратмир воспользовался ситуацией, чтобы поправить свои финансовые дела, – равнодушно пожал плечами легат. – Лиссабон – богатый город, а готы Тудора слишком расслабились после победы, которую ты им великодушно подарил, божественный Майорин.

– Значит, на Картахену они не пойдут?

– Это было бы безумием, – покачал головой Викентий. – Твое здоровье, божественный Майорин.

Легат осушил кубок до дна, дабы своим небрежением не оскорбить достоинство императора. Его примеру последовал нотарий Первика. А потом и Майорин поднес кубок к тонким губам. Пил он медленно, смакуя прекрасное испанское вино, но как ни вглядывался Викентий в его лицо, он так и не обнаружил на нем печати смерти.

– Я оставлю в Картахене надежный гарнизон, – сказал император, отставляя в сторону кубок. – Через два дня мы отплываем, и да поможет нам Бог возродить славу Великого Рима.

Викентий промаялся целую ночь, а заснул только под утро. К сожалению, сон его продлился недолго. Верный Феон разбудил легата раньше, чем ленивое зимнее солнце осветило крыши домов. Викентий открыл глаза и с удивлением уставился на перекошенное лицо комита Модеста, одного из самых близких к императору людей.

– Божественному Майорину стало плохо этой ночью, падре Викентий. Он требует священника.

– А почему не лекаря? – удивился легат, с трудом отрывая голову от подушки.

– Лекарь уже был, – раздраженно выкрикнул Модест. – Тебе следует поторопиться, Викентий.

Увы, легат не застал императора в живых. Божественный Майорин скончался в страшных муках еще до появления священника, и, видимо, это его предсмертный крик Викентий и Модест слышали при входе во дворец.

– Его отравили, – шепнул Модесту лекарь, довольно тучный тип с узкими щелками вместо глаз. – В этом у меня нет никаких сомнений.

– Отравителя следует найти, – произнес Викентий чуть хрипловатым от недосыпа голосом. – Кто навещал императора вчера днем?

– Куриалы Картахены.

– Кто еще?

– Ты, падре Викентий.

– Когда я вошел к императору, там находился еще один человек. Нотарий, кажется.

– Первика, – хлопнул себя по лбу комит Модест. – Но он сказал мне, что его прислал ты.

– Это неправда, – покачал головой Викентий. – Нотарий действительно был у меня накануне. Рассказывал о несчастии, приключившемся с готами в Галисии. Однако к императору я его не посылал. Я бы на твоем месте, высокородный Модест, нашел этого Первику и допросил с пристрастием. Если мне не изменяет память, то именно ты отвечал за безопасность божественного Майорина. Мне очень жаль, комит, но если ты не найдешь убийцу, то император Авит, чего доброго, заподозрит тебя в измене.

Надо отдать должное Модесту: он проявил редкостное рвение, отыскивая преступника в большом городе. И удача улыбнулась ему – он нашел отравителя. Правда, улыбка вышла кривоватой. Нотарий Первика не вынес тяжести преступления, которое он взвалил на свои плечи, и покончил с собой. Серебряный флакончик с ядом был обнаружен в его вещах. Не приходилось сомневаться, что этим ядом он отравил не только себя, но и божественного Майорина.

– Его наверняка подослал дукс Ратмир, – поведал о своих подозрениях Викентию высокородный Модест.

– А я в этом как раз не уверен, – покачал головой легат. – Я даже не уверен, что этот человек был в плену у пиратов. Не исключено, что он просто воспользовался ситуацией. Во всяком случае, его оценка событий в Галисии разительно отличалась от той, что дал в своем письме рекс Тудор.

– Это правда, – кивнул Модест. – Я разговаривал с ним перед тем, как проводить к императору. Но ведь у него была записка, падре Викентий, написанная твоей рукой, иначе я бы его не впустил к божественному Майорину.

– Ты сохранил записку?

– Нет, – вздохнул комит свиты.

– Почерк можно подделать, – покачал головой легат. – Я знаю человека, который уже однажды проявил на этом поприще свой недюжинный талант.

– Я тоже его знаю, – мрачно изрек Модест.

– Вот видишь, комит, мы с тобой одновременно подумали об одном и том же человеке. У высокородного Ореста была серьезная причина желать смерти Майорину. Да и в людях, способных организовать любое преступление, у комита агентов недостатка нет. Я бы на твоем месте сообщил о своих подозрениях божественному Авиту лично.

– По-твоему, я должен ехать в Рим? – нахмурился Модест.

– Конечно, – развел руками легат. – Ты повезешь тело Майорина. Он заслужил право быть похороненным в Вечном Городе со всеми почестями, полагающимися императору.

– А как же поход на Карфаген?

– Я знаю только одного человека, способного заменить Майорина.

– Сиятельный Эгидий! – догадался Модест.

– Вот именно, – подтвердил Викентий. – Ты должен прямо сказать об этом божественному Авиту. Можешь при этом сослаться на меня.

– Я возьму с собой три тысячи клибонариев, – вопросительно покосился на легата комит свиты.

– Этого мало, Модест! – ужаснулся Викентий. – Ты что, забыл о варенгах и франках, которые рыщут вокруг Картахены?

– В таком случае мы воспользуемся галерами.

– Нет и еще раз нет, – покачал головой Викентий. – По моим сведениям, вандальский флот сейчас бесчинствует близ острова Сардиния. Вам с ним не разминуться. Ты повезешь тело императора по суше, Модест, так надежнее. Возьми всех клибонариев и пятнадцать легионов пехоты. Поход ведь все равно придется отложить. Если тебе удастся по пути разгромить дукса Ратмира, то божественный Авит воздаст тебе за это по заслугам.

Тело Майорина уложили на колесницу, запряженную шестеркой лошадей, и провезли по притихшим улочкам Картахены. Пять тысяч клибонариев и пятнадцать тысяч легионеров провожали его в последний путь. Император не успел прославиться громкими воинскими победами, зато ему удалось создать флот, равного которому не было во всей ойкумене. К сожалению, этому флоту не суждено было отплыть от испанских берегов, и падре Викентий знал это наверняка. Он два дня выжидал, пока уляжется пыль, поднятая солдатскими сандалиями, и только потом вызвал незаменимого Феона.

– Люди готовы? – спросил он.

– Да, – с готовностью подтвердил головорез.

Картахена была атакована сразу и с суши, и с моря. Франки и варенги дукса Ратмира вошли в город через гостеприимно распахнутые Феоном ворота, а галеры вандалов Янрекса ворвались в порт. Римский флот пошел ко дну раньше, чем комит Светоний успел протрубить сигнал тревоги. К счастью, варвары не долго бесчинствовали в Картахене. Им хватило одного дня, чтобы опустошить городскую казну и вытрясти из горожан все ценности. После чего они погрузились на свои корабли и ушли к африканским берегам. Римские легионы, расквартированные в окрестностях Картахены, подошли к городу, когда варваров уже и след простыл. Высокородный Светоний, чудом уцелевший во время погрома, рвал на себе волосы и умолял падре Викентия, замолвить за него словечко перед императором.