Текст книги "Иван Царевич и Серый Волк"

Веркин дом смотрелся никак не хуже Самоедовского. Иван был здесь только однажды, причем с визитом далеко не дружеским, после которого дал страшную клятву, никогда не переступать порога квартиры своей бывшей жены. И очень может быть, сдержал бы слово, кабы не крайняя необходимость, связанная с выполнением гражданского долга.

– Как хочешь, Иван, но я с тобой не пойду, – завздыхал Кляев. – Твоя Верка и раньше была не сахар, а уж став фурией и вовсе превратилась в натуральную стерву.

Тугая пружина, безжалостно орудуя тяжелой дверью, с ускорением втолкнула непрошенного гостя в чужой мир. Верка жила на третьем этаже, а потому Царевич не стал пользоваться лифтом. Трудный подъем должен был утихомирить нервическую дрожь в конечностях и помочь составить план предстоящего разговора.

Дверь ему открыли сразу и, против ожидания, впустили в квартиру без предварительного собеседования и требования назвать пароль. Пароля, разумеется, Царевич никакого не знал, но зато прямо с порога защёлкал каблуками. Ибо и обстановка и атмосфера в квартире указывали на то, что Иван попал в военный штаб, готовящий операцию то ли стратегического, то ли тактического плана, с далеко идущими последствиями. Открывшие ему дверь фурии были вооружены пистолетами неизвестной системы, которые устрашающе колыхались у обтянутых в чёрную кожу крутых бёдер. Не то, чтобы Иван совсем оробел, но легкое головокружение почувствовал. И надо признать, что гостю было от чего впадать в лёгкий шок. Вполне недурная и современная квартира его бывшей супруги превратилась в соответствии с неведомыми Царевичу законами в настоящий дворец с такими высокими потолками, что растерявшийся писатель не сразу дотянулся до них взглядом. Не шибко объемистый прежде коридор трансформировался в обширную прихожую, превышающую прежнюю кубатуру раз в двадцать как не более. Прихожая не пустовала: кроме двух фурий-привратниц, здесь же располагалась охрана из десятка устрашающего вида гоблинов с автоматами Калашникова в руках. Гаубиц Иван не заметил, но гранатомёты у охранников были. Смертоносное оружие нацелилось было незваному гостю в живот, но, к счастью, фурия-блондинка жестом остановила неразумную охрану. Вообще-то Иван и раньше был о гоблинах невысокого мнения и честно излагал это мнение в своих романах, но действительность превзошла все его ожидания. Эти ребята были уродливее, чем он о них думал, и гораздо меньше ростом. Впрочем, и этих габаритов вполне хватило, чтобы справиться с нехилым российским писателем в одиночку. В противовес гоблинам фурии были чудо как хороши, что блондинка, что брюнетка. Талии осиные, ноги длинные, бедра крутые, а уж о бюстах и говорить нечего. Кроме всего прочего от фурий исходила такая аура уверенности и силы, что Царевич, уже видевший их краем глаза в драке, невольно поёжился.

Шикарная прихожая, украшенная шитыми серебром и золотом гобеленами, наводила на мысль, по меньшей мере, о тронном зале в том месте, где у Верки был просто зал. И, в общем, Царевич в предположениях не ошибся. Более того, в зале действительно был трон из чистого золота, украшенный изумрудами невероятной величины. А убранство этого зала навело Ивана на мысль, что всё это он где-то уже видел, и даже не столько видел, сколько описал. Пошевелив извилинами, Царевич пришёл к выводу, что находится он в том самом дворце, который его герой по имени Иван из «Жеребячьего копыта» отбил у чудища болотного Мокрухи и подарил ведьме Веронике за помощь, оказанную в борьбе с бабой Ягой. Собственно, всю эту историю с Мокрухой и его дворцом Иван выдумал после очередной ссоры с Веркой, которая потребовала улучшения жилплощади. Ей, видите ли, надоело жить в хрущобе и лаяться с малокультурными соседями по поводу вечной грязи на лестнице.

Царевич, разумеется, не возражал против переезда в новую квартиру, но, увы, как давно уже замечено, наши возможности не всегда совпадают с нашими желаниями. И надо сказать, что Верка была польщена оказанным ей вниманием, в том смысле, что согласилась принять в дар от Царевича воображаемый Мокрухин дворец взамен квартиры улучшенной планировки. Тогда они помирились, правда, ненадолго. Аппетиты у Верки росли и даже подаренный всё тем же витязем Иваном дворец другого сказочного отморозка Киндеряя её уже не удовлетворил.

Тронный зал был пуст, фурии оставили Царевича наедине с его реализовавшимися фантазиями и испуганными мыслями по этому поводу. Ивану вдруг пришло на ум, что Верка-Вероника не хочет больше быть столбовой дворянкой, а возжелала стать владычицей если не морскою, то всего Берендеева царства, а Ивану, чего доброго, придётся по законам сказочной логики выполнять все капризы взбалмошной «старухи». А между тем, у Царевича нет ни золотой рыбки, ни силушки богатырской для реализации бредовых фантазий свихнувшейся супруги.

Царевич ждал выхода Вероники если не в злате и серебре, то в змеиной коже с барабанным боем и нарядной свитой, но вышла Верка в старом халате и с мокрыми волосами, которые она тут же на глазах Ивана стала сушить феном. Это был акт то ли высочайшего доверия, то ли монаршего презрения к забредшему не вовремя неудачнику-мужу.

– Как всё это понимать? – кивнул Царевич на увешанные гобеленами и старинным оружием стены.

– Совершенно с тобой согласна, – Верка как ни в чём не бывало уселась на трон, выставив напоказ обнаженные чуть не по самые бёдра ноги. – Эта хрущоба не соответствует моему новому статусу, не говоря уже о тайных желаниях. Может, по-твоему, молодая, энергичная, полная сил женщина чувствовать себя уютно в развалюхе, где всего-то три десятка комнат и нет ни бассейна, ни сада?

Царевич засмеялся, ему почему-то показалось, что бывшая супруга пошутила. Однако недовольный взгляд, брошенный с трона, прервал неуместное веселье. Оказывается, Верка говорила совершенно серьёзно. Впрочем, очень может быть, что пред Царевичем сидела не жена Верка, а плод его грез и идиотского стечения обстоятельств – Вероника. С бывшей супругой Иван быстро бы нашёл общий язык, в том смысле, что сказал бы ей пару ласковых и послал бы в дальние комнаты, а вот с ведьмой Вероникой, повелительницей фурий и гоблинов, дело обстояло куда сложнее. Царевичу не хотелось превращаться ни в барана, ни в козла. А потому Иван высказался витиевато: и дворец, мол, очень хорош и вообще все знакомые умерли бы от зависти, узнав, что Вера Михайловна с удобствами расположилась в помещении под тысячу квадратных метров.

– Какие такие знакомые? – нахмурилась хозяйка. – Уж ни Кабаниху ли ты имеешь в виду?

– А хоть бы и Кабаниху. Живёт в однокомнатной…

При этих словах Верка аж подпрыгнула на своём троне: – Однокомнатной! Да у неё два дворца: один у Звонкого ручья, другой у Лебяжьего озера.

– А как же избушка на курьих ножках? – растерянно произнёс Царевич. – Избушка – это экзотика, музейная реликвия, – раздраженно махнула рукавом Верка. – Тебе ли этого не знать.

Честно говоря, Царевич действительно был не в курсе, ни о каких дворцах бабы Яги, а уж тем более Кабанихи в его «Хронике Берендеева царства» не было и речи.

– У тебя тоже два дворца, – развёл руками Царевич, – Мокрухин и Киндеряев.

– Какой же ты негодяй, Ванька, – захлебнулась в негодовании Верка. – Ведь знаешь же, что Киндеряй отобрал у меня дворец и издеваешься. Какой ты после этого царевич, ну натуральное же быдло.

– Как отобрал? – ахнул Иван, привычно не обращая внимания на ругань жены. – Быть того не может. Я же его послал аж за тридевять земель, он же, гад, собственной кровью скрепил дарственную. У меня свидетели есть. Тот же Малюта Селютинович. – Малюта родной дядя Киндеряя, – махнула рукой Верка. – Они и в том и в этом мире играют в одну дуду.

– Подожди, – наморщил лоб Царевич. – Малюта в этом мире зовётся Селюниным, а Киндеряй у нас кто?

– Так Костенко же, – пыхнула новой порцией гнева Верка.

Дал маху в своё время писатель Царевич. Но кто же знал, что выжига и доносчик Селюнин, который жил себе, поживал в самой обычной хрущобе, окажется родным дядей самого Леонида Петровича Костенко. Хотя Кляев намекал как-то Ивану, что Селюнин в советские времена был то ли фарцовщиком, то ли цеховиком и денег у него не считано. Царевич относил слова Васьки на счёт дворовых сплетен, где каждый непьющий мужик всенепременно агент КГБ, либо Антанте продался. Потому как никаких иных причин вести трезвый образ жизни у русского человека нет и быть не может.

– А Кощей в нашем мире кто? – Пока не знаю, – дёрнула плечом Верка. – Он пока ничем себя не проявляет ни в том, ни в этом мире.

Царевич этому обстоятельству не очень удивился, поскольку и в его романах Кощей Бессмертный хоть и упоминается частенько, но в качестве полноценного образа отсутствует.

– Но яблоки-то Кощей тебе продаёт? – Яблоки он стережет пуще глаза. Но их у него, тем не менее, регулярно воруют. Ворует их Малюта Селютинович, и гоблины в стороне не остаются. Есть и другие каналы. Селютинович, как я тебе сказала, работает на Киндеряя, а гоблинов приручила я. Но сейчас у меня большие проблемы, Иван. Киндеряй, захватив дворец, перерезал мне дорогу к Кощееву саду через Драконий лес, а Наташка, стерва, перехватывает моих гонцов у Лебяжьего озера. Я несу убытки и материальные и в живой силе. Хорошо хоть фурии пока на моей стороне.

– Ты их стимулируешь? – спросил Царевич, покосившись на двери. – Не будь таким меркантильным, Иван, – поморщилась Верка. – Фурии поддерживают меня исключительно из идейных соображений. Их функция – блюсти справедливость во всех мирах и во всех эпохах. И наказывать клятвопреступников. Между прочим, ты у них на крючке.

– А я-то почему? – поразился Царевич. – А кто клялся подарить мне Кощеев дворец с садом, а сам пальцем о палец не ударил, чтобы сдержать клятву.

Вообще-то человеку, находящемуся в здравом уме и твёрдой памяти слушать такие речи смешно и дико. К счастью или к несчастью, Царевич уже, похоже, потерял и ум, и твёрдую память. Иван действительно обещал нечто подобное Веронике, то есть обещал не сам Царевич, а его лирический герой, но фурии, видимо, не собирались принимать в расчет подобные тонкости.

– Они уже готовились сначала превратить тебя в козла, а потом порвать на части в качестве жертвы богини Справедливости Немезиде, но я упросила их дать тебе шанс, царевич Иван. Кощеев дворец тебе пока что будет не по зубам, так ты, в качестве первого взноса, верни мне хотя бы дворец Киндеряя. – Легко сказать, – хмыкнул Царевич.

– Позвать фурий? – вскинула правую бровь Верка. – При чём тут фурии? – увильнул от прямого ответа Иван. – Стоит ли вообще примешивать древний Рим к отечественной мифологии.

– Ты мне зубы не заговаривай, – огрызнулась Верка. – Берёшься за дело? – Да, – твёрдо сказал Царевич, решивший не спорить больше с психопаткой – себе дороже.

– Тогда пошли, – сказала Верка, поднимаясь с трона и сбрасывая халат. – Куда пошли? – слегка ошалел Иван, заглядевшись на обнаженное тело супруги, – В спальню, куда же ещё. Должна же я вдохновить тебя на подвиги.

– Вот это правильно, – сказал Царевич. – Любовь – страшная сила.

Васька Кляев, похоже, здорово притомился, ожидая Царевича, но поста не покинул, ещё раз доказав, как хорошо в нём развито чувство долга. Сидел он в Уазике не один, а с Валеркой Бердовым, вид у которого был испуганный и пришибленный. Похоже, видный российский писатель уже раскаивался, что нагрел известного всей губернии мафиози аж на миллион долларов.

– К Верке он шёл, – пояснил Кляев. – Но я его придержал на всякий случай. – Правильно сделал, – сказал Царевич, поудобнее устраиваясь на переднем сидении. – Ну, колись, коллега, зачем украл деньги?

– Бес попутал, – жалобно вздохнул Бердов. – Как увидел ключи на полу, так затмение нашло.

Очень может быть, что Валерка не врал, ибо Царевич давно примечал за своим приятелем такой некрасивый в интеллигентном человеке порок, как жадность. Но в данном случае жадность крупно Бердова подвела. Не на тех нарвался. Костенко ему этой подлянки никогда не простит. – Кому предназначались деньги? – Плата за крышу.

– А кто крышует Костенко? – Губернские чиновники и милицейские начальники. – Да, – протянул Васька, – вляпался ты, писатель. Можно сказать, на святое руку поднял – на номенклатурную ренту.

Святое или не святое, но Кляев прав, сейчас весь городской бомонд жаждет Валеркиной крови. Все выходы и входы из города наверняка уже перекрыты, а многочисленные милицейские наряды прочёсывают возможные места лежки похитителя номенклатурного общака.

– А кроме денег ты ничего не изымал из сейфа? – Нет, – как-то уж слишком поспешно отозвался Бердов. – Клянусь.

Царевич явил бы себя крупным идиотом, если бы поверил Валеркиным клятвам, но и зацепок у него не было, чтобы прихватить за жабры патентованного вруна.

– Ты знаешь дорогу к дворцу Киндеряя?

Ответил Бердов не сразу, видно что-то прикидывал в уме. Подумать ему действительно было о чём, а потому Царевич приятеля не торопил. Но с другой стороны и деваться Валерке было некуда с краденным миллионом, кроме как уходить во вторую реальность.

– Был я там однажды, – неохотно подтвердил он. – А вот найду ли туда дорогу – не знаю. Яблоки нужны.

– Допустим, яблоки есть, – неохотно признался Кляев. – Вот только зачем нам Киндеряй?

– Киндеряй – это Костенко, – пояснил Ваське Царевич. – Если мы во второй реальности перекроем все каналы поставок молодильных яблок, то в реальности нашей мафиози останется только в петлю лезть.

– Тогда уж лучше этот Кощеев сад выкорчевать к чёртовой матери, – решительно взмахнул рукой Кляев.

– Там видно будет, – неуверенно отозвался более осторожный Иван.

Царевич, несмотря на своё писательское звание, обладал очень скверной зрительной памятью. Единственное, что он помнил, так это то, что выскочили они с Кляевым из подземного лабиринта где-то в районе вокзала. К счастью, Васька хорошо ориентировался в городских джунглях и без всякого труда отыскал нужное место. Царевич почувствовал холодок в области поясницы, когда шустрый Уазик пронырливым мышонком скользнул в гигантскую нору. Ничего страшного, впрочем, не случилось. Валерка отдавал короткие команды, «налево» и «направо», а Васька сосредоточенно вертел баранкой. Царевич честно пытался запомнить дорогу, но запутался в подсчете поворотов уже после первых пятнадцати минут езды. Через полчаса он окончательно очумел от вида серых стен, ограничивавших ему обзор со всех сторон. Через час ему показалось, что они то ли заблудились, то ли Бердов как последний Сусанин специально решил их погубить, заведя в непроходимые каменные норы. Иван уже собирался вытащить пистолет и спросить с контры за предательство, но в эту минуту Уазик наконец-то вырвался из окаянного лабиринта на ухабистый, но облитый ярким лунным светом путь.

Свет был действительно лунным, это Царевич определил сразу, бросив взгляд на небо, а смутила его как раз яркость, ибо в нашей реальности таких светлых ночей не бывает.

– Ну и дороги, – Васька едва не выпустил из рук руль послё прыжка милицейской «канарейки» через очередной особенно впечатляющий ухаб.

– Где мы сейчас находимся? – спросил Царевич у Бердова. – Отсюда вёрст тридцать до Киндеряева замка, а там, справа от нас Лебяжье озеро.

Царевич, приглядевшись, действительно увидел мерцающую водную гладь, а на соседнем холме возвышался не то дворец, не то замок из белого камня. – Это, кажется, избушка Кабанихи?

– Да. Старуха здорово разбогатела на торговле жевательной резинкой, – подтвердил Бердов. – Говорят, что у неё на этот товар полная монополия, вроде бы даже подтвержденная патентом самого Кощея Бессмертного.

У Кляева даже челюсть отпала, когда он увидел Кабанихину берлогу во всей её тутошней красе. И было чему удивляться. Не даром же Верка так завидовала бабе Яге. Замок был обнесён рвом, а его стенами вполне мог бы восхититься комендант московского Кремля. Судя по всему, Кабаниха кого-то сильно опасалась в Кощеевом царстве, а иначе, зачем возводить такое сооружение, которое можно раздолбать разве что из гаубицы.

– Сторожко живет старушка, – вскольз заметил Царевич. – Так у неё и в хрущобе дверь на пяти замках, – хмыкнул Кляев. – А я всё удивлялся, чего она там хранит в своей однокомнатной с таким тщанием. Вот спекулянтская морда.

Кабанихин замок уже исчез с горизонта, а Кляев всё качал головой и тихо поругивался сквозь зубы. Нет, бизнес, конечно, бизнесом, но торговать жевательной резинкой в Берендеевом царстве – это надо додуматься.

– А кто у неё жевательную резинку покупает? – полюбопытствовал Царевич. – Самые активные покупатели – драконы. Они тут многоголовые, закупают целыми коробками.

– А чем расплачиваются? – Понятия не имею, – пожал плечами Валерка. – Наверное, бартер.

Ошалевший от всего увиденного и услышанного Кляев едва не врезался в стоящий на обочине дороги щит, который по всем приметам тянул на рекламный. – Это что ещё за прокладки с крылышками? – удивлённо уставился Васька на Бердова, которому роль гида по Берендееву царству пришлась по душе. – Прокладками торгует ведьма Мила, а шампунем – вурдалак Сеня. Конкурентов у них нет. Потребителей, правда, пока немного. Народ кругом совсем дикий, нецивилизованный

– Простой народ, значит, здесь всё-таки есть? – навострил уши Кляев.

– Ну а как же без простого народа? – удивился Бердов. – Кто-то же и работать должен.

Если верить наступившему рассвету, то ландшафт кругом был среднерусским, вплоть до коров, пасущихся на лужке, и берёзового колка в отдалении. К этому берёзовому колку Кляев и порулил по серой от пыли дороге. И рулил он до тех пор, пока не был остановлен заросшим волосьями и бородой мужичонкой в лаптях на босу ногу, который выскочил на просёлочную дорогу прямо перед машиной, как чёрт из табакерки.

– Ты куда прёшь, гад, – заорал на него Кляев, – фря неумытая. Это тебе не арба с хреном, а железный конь, пришедший на смену крестьянской лошадке.

Ошалевший от встречи с невиданным чудищем и Кляевского крика, волосатый мужичонка почесал место, где должен быть затылок и заметил Ваське примирительно:

– Ты давай не очень-то, тудыт твою, плати и проезжай, а то закуролесю. – Да это никак местный гаишник, – вспомнил вдруг Царевич Шараевский рассказ. – Быть того не может, – заартачился Кляев, разглядывая одетого в рваную рубаху лешего. – Ты что, сукин сын, мундир пропил?

– Никак нет, ваше благородие, – вытянулся в струнку леший. – Не было мундира. Как, значит, их высокопревосходительство нас ставили, так, значит, и сказали быть по сему. Раньше-то здесь бойкая дорога была, что ни день, то пять пеших и два конных, а ныне пусто. Чудище тут поблизости появилось, ну народ и опасается лесом-полем ходить.

– Что ещё за чудище? – спросил Царевич. – Из Берендеевой столицы Вепрь к нам прибежал. Ему там хвоста накрутили, вот он к нам и припёрся. У него ещё упырь в дружках. Ну житья от них честному народу не стало. Я было к его высокопревосходительству с жалобой на беспредел, а оне мне и говорят – не тронь элиту. Хоть бы вы им, ваше благородие, внушение сделали, всё-таки Белые Волки как никак.

– Кто волки? – не понял Кляев. – Так вы, ваше благородие, вон и шкура у вас на плечах.

Тут только углядел Царевич, что камуфляж на его плечах обернулся волчьей шерстью. Шерсть произрастала, разумеется, не на Царевиче, а на волчьей шкуре с искусно выделанной клыкастой мордой. Кляев потрогал зачем-то эти клыки и неуверенно усмехнулся. А у Ивана от происшедших с камуфляжем метаморфоз тревожно стало на сердце. Ведь говорил же Ваське, чтобы не трогал чужих вещей, так нет, тому захотелось в мундире покрасоваться. Спецназовец хренов. А теперь оказывается, что чужая напяленная по случаю шкура накладывает на её носителей определённые обязательства. Не то, чтобы Иван побаивался Вепрева с Михеевым в реальной жизни, но и связываться с ними в мире воображаемом ему не хотелось. Сколь помнил Иван свою писанину, упырь Михеич был законченным сказочным отморозком, выпившим немало кровушки из рассеянных путников. О чудище Берендеева царства Вепре и говорить не приходилось. За этим сукиным сыном числилось разорение целого города и прочие непотребства в отношении первых красавиц Берендеева царства. Если бы не этот не вовремя подвернувшийся леший да не присутствие в машине Валерки Бердова, то Царевич предпочёл бы держаться подальше от дворовых отморозков. В конце концов, не за тем же он сюда прибыл, чтобы со всякой мелкой нечистью бороться. А Михеич с Вепрем по масштабам Берендеева царства, это, конечно, мелочь, не заслуживающая внимания славного витязя Ивана Царевича.

– Тебя как зовут, голубчик? – Лешие мы, ваше благородие, – обиженно проговорил мужичонка, – а уж никак не голубые, иначе его высокопревосходительство и близко нас к службе не подпустили бы. А кличут меня Тетерей.

– Ну, извини, Тетеря, – поправился Царевич. – Люди мы в ваших краях пришлые и обычаев не знаем.

– Я и то удивляюсь, чего это вас в наши края занесло, да ещё столь малым числом. Может, вы парламентеры какие-нибудь?

– Какие там парламентёры, – отмахнулся Кляев. – Киндеряев замок мы приехали брать.

Леший аж присел в ужасе от такого Кляевского заявления. Страх на его лице был написан такими яркими красками, что Царевичу стало не по себе.

– Перун вам, конечно, в помощь, – сказал слегка опомнившийся Тетеря. – Вот только дружина у вас мала. А у Киндеряя полтысячи железных болванов за стенами. – А кто они такие, эти болваны? – спросил Васька.

– Да кто ж их знает, – развёл руками леший. – Прежде у нас такие не водились, а сейчас что ни день, то новая, значит, элита.

– Какая ещё элита? – не понял Кляев. – Упыри разные, вурдалаки, чудища и прочий, значит, просвещённый элемент. Раньше-то мы по-простому жили. А как начались у нашего батюшки-царя метаморфозы, тут всё поехало наперекосяк.

– Что ещё за метаморфозы? – насторожился Царевич. – Сначала наш царь Долдон решил завести опричнину, потом мы, значит, флот строили, а уж опосля его угораздило из мужского обличья в женское перестроиться. Пошли фавориты один за другим, едва начисто землю не разорили. А потом он вышел к народу и сказал, что не хочу-де быть господином, хочу-де быть товарищем. Ну тут опять началось…

– Гонения? – насторожился Бердов.

– Нет, – покачал головой Леший, – Сажать, конечно, сажали, ссылать ссылали, случалось казни лютой предавали, но так, чтобы сразу гонения, этого не было.

– А перестройка у вас была? – заинтересовался чужими бедами Кляев. – А как же! Полцарства как корова языком слизнула. А уж как реформы начались, тут они, значит, из всех щелей и полезли.

– Кто полез-то? – Так элита. Гоблины эти ещё появились, гнусь заморская. Слова не скажи, сразу в морду норовят. Сильно нечисти прибавилось в последнее время, в смысле элиты. И всё лезут, лезут. Кощей-то у нас уже сколько лет сидел тихо в оппозиции, а сейчас, говорят, и он духом воспрянул. А его высокопревосходительство сказали, что Кощей хоть и оппозиция, но конструктивная. А мы люди маленькие, нам сказано быть лешими, вот мы, и справляем службу.

– А я-то думал, что лешими рождаются, – невесть отчего расстроился Кляев. – И мил человек, – протянул Тетеря, – такое хлебное место, да еще чтобы на нём родиться, это вообще совести не иметь.

– По тебе видно, какое оно доходное, – хмыкнул Васька. – Кабы не чудище, я бы как сыр в масле катался. Так поможете или нет?

Вопрос был задан в лоб, и увильнуть от него добрым молодцам не было никакой возможности, потому Царевич и сказал лешему с вздохом:

– Ладно, садись. Разберёмся, что тут у вас за мафия орудует.

Тетеря с удовольствием забрался в Уазик и с удобствами разместился на заднем сидении, оттеснив Валерку Бердова в угол. Писатель явно боялся нахвататься вшей, а потому и морщился недовольно на соседа.

– Ты хоть бы подстригся, что ли, а то выглядишь как огородное пугало. – Мне по уставу положено быть в волосьях, – обиделся Тетеря. – Я же леший, а не водяной какой-нибудь.

– Грязи на тебе с избытком, – покачал головой Кляев. – Или умывание по уставу тоже не положено?

– Грязь не сало, высохла и отстала, – бодро отозвался леший. – Зато вшей на мне нет. Я, брат, средство знаю. У одного вурдалака на банку маринованных грибов выменял. Шаньпень называется.

– Может, шампунь? – поправил Царевич.

– Во, – обрадовался Тетеря. – Веришь, флакон выпил, усы прокладкой вытер, заклинание прочёл, и все насекомые на голове начисто передохли. А ещё, говорят, эта шаньпень от импотенции здорово помогает и от радикулита.

– А от плоскостопия и скудоумия не помогает? – ухмыльнулся ехидно Бердов. – Не слышал, – почесал затылок Тетеря. – А у тебя, вашество, с этим проблемы.

То ли лесок был не слишком велик, то ли Тетеря знал короткую дорогу, но не прошло и десяти минут по Царевичевым часам, как Уазик выкатил на поляну и остановился возле одноэтажного домишки, строенного из толстых лесин, может быть, тысячу лет тому назад. За пролетевшее птицей время лесины успели изрядно обрасти мхом, а само строение ушло в землю чуть не по самые окна. – Раньше здесь кабак был, – пояснил шёпотом Тетеря. – От бражников отбоя не было. А ныне здесь, значит, другое пьют.

– А что другое? – не сразу врубился Кляев. – Литр крови отдай и не греши, – вздохнул Леший. – А если жив ушёл, то легко отделался.

Первым порог бывшего кабака переступил Кляев, держа маузер наготове, Царевич тоже достал пистолет из кобуры. Бердов с Тетерей какое-то время мялись у порога, но потом, видимо, решили, что внутри будет безопаснее, чем снаружи.

Посреди замшелого сруба стоял огромный стол, возможно даже дубовый, а по обеим сторонам стола – широкие лавки. Васька втянул носом воздух, но запах спиртного не уловил. Стол был заляпан бурыми пятнами, про которые Тетеря со страхом сказал, что это кровь. На земляном полу валялись черепки битой посуды и обглоданные кости. Среди костей человеческих вроде бы не было, и Царевич вздохнул с облегчением.

В углу сруба стояла рогатина, с тускло блестевшими при скудном освещении стальными наконечниками. На стойке лежали два тесака устрашающих размеров, больше похожие на короткие мечи. Словом, логово разбойников, с какой стороны не посмотри. Кляев, проводивший обыск с большим тщанием, обнаружил под кучей хлама люк и без долгих раздумий открыл его. Из зева колодца пахнула смрадом, что, однако, не остановило Ваську в сыскном рвении, и он спустился вниз, подсвечивая себе фонариком. Царевич, не отстававший от Кляева, с удивлением разглядывал забранные деревянными решётками камеры подземной тюрьмы. Камер было около десятка, но людей удалось обнаружить только в пяти. Собственно, и камерами эти помещения назвать было нельзя, так небольшие клетки площадью метр на метр и высотой в полтора. Ни лечь, ни встать в этом зарешеченном закутке не было никакой возможности. Бледные зеки с трудом выползали из клеток, с тихим ужасом глядя на своих освободителей. Царевичу и Кляеву только с помощью Тетери и Валерки Бердова удалось их извлечь из страшного подвала. – Эх ты, гаишник задрипанный, – прикрикнул на Тетерю Кляев, – чёрт знает, что у тебя творится на вверенной территории, а ты только репу чешешь да шаньпень пьёшь.

– А что я могу, – развёл руками Тетеря. – У Вепря клыки толщиной в руку, а мне по уставу не положено рогатину даже в руки брать, а уж тем более поднимать её против элиты.

– Гонишь ерунду всякую, – в сердцах плюнул Васька. – Что я, по-твоему, Вепря не знаю, у него клыки давно сгнили, сплошные фиксы во рту.

– Вот ужо посмотришь, как они сгнили, – пообещал Тетеря. – С минуту на минуту они объявятся.

Опрос потерпевших Царевич проводил самолично. Пятеро смертельно бледных мужичков потерянно сидели на лавке и ничего хорошего, похоже, от жизни уже не ждали. С большим трудом Ивану удалось вытянуть у них историю пленения, да и то при помощи Тетери. Все пятеро были крепостными Кабанихи, тихо-мирно платили оброк и пластались на барщине до тех пор, пока хитрой старушке не пришла в голову блажь выстригать на крестьянских полях знаки, уничтожая при этом до половины будущего урожая.

– Какие ещё знаки? – не понял Царевич. – Зачем? – Драконов приманивать, – охотно пояснил Тетеря. – Они высоко летают, им сверху все видно. Как знак увидят, так и пикируют к бабке за жвачкой. – Реклама, что ли? – сообразил Царевич.

– Во, – подтвердил Тетеря. – А эти, тёмные, мешают коммерции. Вот она их отправляет к Вепрю на перевоспитание. А Вепрю с Михеичем отчего не помочь старушке, тём более что они по литру крови с этого имеют, плюс принудительное донорство родных и близких.

– Какое донорство, ты что несешь? – возмутился Царевич. – Раньше упыри всю кровь у встречных-поперечных выпивали, – продолжил свои объяснения Тетеря. – До полного посинения, то есть смерти, а ныне баба Яга говорит, что-де так не пойдёт, вы-де мне всё население перепортите и в упырей превратите. И будет у нас сплошь одна элита без всякого работного люда. Ну и ввела новую технологию. Теперь не желающие идти в элиту, могут добровольно сдавать кровь на прокорм упырей. Значит и упыри у нас сыты, и народ пребывает в полном здравии.

– Ну и шли бы в упыри, то бишь в элиту, чем так вот маяться, – бросил в сердцах Кляев у мужичкам.

– Мы, ваше благородие, крестьяне, – вздохнул самый старший. – Какая из нас элита. – А никакой, – охотно подтвердил Тетеря. – Истинный упырь он же ястребом клекочет, кабаном хрюкает, землю клыком роет, а эти синюшные пищат как комары да просят подаяние. А кто подаст-то? Вот и гонят их с дорог к Водяному в подводное царство. А у Водяного жизнь не нашей чета. Там, брат, не пошуткуешь. Там тебя в бараний рог скрутят и целую вечность заставят водоросли выращивать, как последнее чмо.

– Ну и порядочки у вас, – задохнулся от возмущения Васька – Технологии, – подтвердил Тетеря.

Вот стерва Кабаниха. Царевич и раньше подозревал, что у неё гнилое нутро, но не до такой же степени безобразия. Хотя по меркам народа, находящегося под властью конструктивного оппозиционера Кощея, она, пожалуй, тянет на гуманистку. Пьёт, конечно, кровь из трудового народа, но в меру, не то, что иные-прочие. Такой вот прогресс в Берендеевом царстве.

За стеной послышался хруст ветвей, и раздалось злобное хрюканье. Тетеря, гоголем расхаживавший по срубу, враз скукожился и присел. Мужички попадали

с лавок и заползли под стол. Побледневший Бердов подался было в угол к рогатине, но застыл на полпути, решая мучительнейшую для интеллигента задачу, что делать, сразу сдаваться или маленько покочевряжиться. Царевич вновь обнажил ствол. Васька свой маузер из рук не выпускал, хотя делал это больше для форсу, чем из предосторожности. Уж Михеева с Вепревым он знал как облупленных. Водки, выпитой ими на троих, хватило бы на средней величины бассейн. – Человечьим духом пахнет, – услышал Царевич низкий грубый голос.