Текст книги "Око Соломона"

– Но до весны надо еще дожить, – покачал головой Венцелин.

– В том-то и проблема, – печально вздохнул Глеб. – Графу Вермондуа позарез нужны триста марок золотом, и он готов заплатить любые проценты.

– К сожалению, я не располагаю такой суммой, – усмехнулся Венцелин. – А вот тебе, шевалье, я готов ссудить сто марок серебром, но с одним условием: ты должен помочь мне с жильем.

Глеб сделал вид, что удивлен. Даже развел руками, демонстрируя полное непонимание. Предложение саксонского рыцаря очень уж смахивало на насмешку.

– Если бы у меня был дворец в Константинополе, – ехидно заметил шевалье, – я бы его тебе уступил. Из дружеского расположения. Но, увы.

– Меня вполне устроит небольшая комната во дворце протовестиария Михаила, – проговорил спокойно Венцелин. – Я даже готов разделить ее с тобой, благородный Глеб.

– За сто марок серебром? Ты либо чудовищно богат, рыцарь, либо чудовищно глуп. Должна же быть причина такой неслыханной щедрости?

– Она есть, – согласился Венцелин. – Женщина.

– Ты знаком с женой хозяина, – догадался Глеб.

– Десять лет назад мы были очень близкими друзьями.

– В таком случае, я помогу тебе даром.

– Я принял бы эту услугу, шевалье, если бы твоя мошна лопалась от золота. Но ты можешь считать это серебро просто подарком щедрого друга.

Благородный Глеб был тронут, почти до слез. Тем более что кожаный мешочек с серебром ему тут же вручил верзила, выросший у стола, словно из-под земли.

– Твой оруженосец? – спросил Глеб, пряча мешок в складках одежды.

– Можно сказать и так, – усмехнулся Венцелин. – Его зовут Бланшар.

– Но ведь он француз, а не саксонец?

– Зато проверен в деле, – пожал плечами Венцелин.

– И много у тебя сержантов?

– Двенадцать. Однако опыт, приобретенный в здешних местах, подсказывает мне, что их должно быть больше.

– Я бы удовлетворился десятью, – сказал грустно Глеб. – Именно столько я потерял во время шторма.

– Ты можешь набрать их здесь, в Константинополе, но позаботься о том, чтобы все они умели не только ездить, но и сражаться верхом.

Кажется, шевалье де Руси в этот день действительно приобрел сразу и щедрого друга и умудренного опытом советчика. Венцелин фон Рюстов наверняка сможет принести большую пользу не только Глебу, но и Гуго Вермондуа. Хотя бы знанием местных реалий. А о том, что саксонец прекрасно говорит по-русски, шевалье, пожалуй, промолчит. Как не станет говорить и о том, что цели этого человека весьма далеки от той, которую поставили перед собой крестоносцы.

– Неужели в огромном городе не найдется даже захудалого рахдонита?

– Боюсь тебя огорчить, шевалье, но византийцы не пускают в свои города богатых иудеев, – пожал плечами Венцелин. – А местные ростовщики никогда не посмеют выйти из воли императора. Я почти уверен, что протовестиарий Михаил запретил здешним паукам давать деньги франкам, даже под самые высокие проценты. И ты, наверное, догадываешься почему.

– Значит, выхода нет?

– Ну почему же, – возразил Венцелин. – Я бы на месте графа обратился к купцам-русам. Но сделал это так, чтобы ни одна здешняя собака не узнала.

Все-таки не зря шевалье де Лузарша считали едва ли не самым ловким и коварным человеком во Франции. Между прочим, это именно он помог королю Филиппу выкрасть жену Фалька Анжуйского из практически неприступного замка. Причем проделал это с таким изяществом, что охранявшие прекрасную даму шевалье и сержанты хватились ее только через сутки. Благородный Гуго с удовольствием пересказал эту забавную историю сиятельному Михаилу и его добродетельной супруге Зое, причем в качестве переводчика ему в этот раз служил Венцелин фон Рюстов, саксонец, невесть какими путями попавший в свиту брата французского короля. Этот белобрысый шевалье не понравился протовестиарию с первого взгляда. Наверное, потому, что чужак произвел приятное впечатление на красавицу Зою, весь вечер не спускавшую с него глаз.

– Ты прекрасно говоришь по-гречески, шевалье, – вскольз заметил Михаил.

– Греческому и латыни меня научили монахи, – пояснил фон Рюстов. – Матушке очень хотелось, чтобы я посвятил себя служению Господу, но отец распорядилась по-своему. Впрочем, участие в крестовом походе позволяет мне угодить обоим.

– Ты очень благочестивый человек, – ласково улыбнулась гостю Зоя.

– Я тронут, матрона, твоей добротой.

К сожалению, Гуго Вермондуа не знал греческого, а по латыни он изъяснялся так, что Михаил, тоже не блиставший знанием чужого языка, понимал его с огромным трудом. А точнее, вообще не понимал. Обычно переводчиком в их переговорах выступал шевалье де Лузарш, но ныне он почему-то отсутствовал, и протовестиарий вынужден был прибегнуть к услугам назойливого саксонца. Трудность была еще и в том, что благородный Гуго имел смутное представление о денежной системе Византии, поэтому Михаилу приходилось все время прикидывать, сколько же это будет в ливрах и золотых марках. Отчего оба вельможи очень быстро запутались в расчетах. Закончилось все тем, что обиженный граф пообещал подарить скупому протовестиарию сто марок золотом, только бы прекратить этот торг, оскорбляющий благородное сердце. Более того, он высыпал золотые монеты на стол, прямо перед носом шокированного таким оборотом дела сиятельного Михаила. А ведь протовестиарий был абсолютно уверен, что у Гуго нет за душой даже серебряной марки, и, рано или поздно, он просто вынужден будет принять все условия, навязываемые ему византийцами. Михаилу стало нехорошо. Он уже дал слово басилевсу, что торг с упрямым франком будет завершен сегодня, в крайнем случае, завтра. Алексея Комнина тоже можно было понять, многотысячная армия герцога Готфрида Бульонского уже вступила в пределы империи. Через несколько дней лотарингцы подойдут к стенам Константинополя, и тогда для византийцев наступят нелегкие времена.

– Поверь мне, благородный граф, басилевс с удовольствием ответил бы на твой дар даром в тысячу раз большим, но…

– Помилуй, сиятельный Михаил, зачем же в тысячу, хватит и в пятьдесят, – развел руками простодушный Гуго. – Пять тысяч марок золотом очень приличная сумма.

Протовестиарий задохнулся от возмущения. Сумма была умопомрачительной. За такие деньги можно было купить целое королевство, в крайнем случае, эмират.

– А я что предлагаю императору? – удивился Гуго. – Я ему предлагаю Румийский султанат – неужели он не стоит таких денег?

– В Румийском султанате правит Кылыч-Арслан, а вовсе не Гуго Вермондуа, – напомнил рассеянному франку Михаил. – К тому же речь идет всего лишь о вассалитете.

– Иные вассалы стоят дороже королей, не говоря уже о султанах, – отрезал Гуго и отсалютовал наполненным до краев кубком прекрасной Зое.

– Это я уже успел заметить, – процедил сквозь зубы Михаил.

– Так в чем же дело, мой сиятельный друг? – удивился Гуго. – Если бы не прискорбное происшествие, приключившееся со мной, я вообще не стал бы обременять тебя такими пустяками. А сейчас я думаю не о себе, а о своих прозябающих в нищете людях, не имеющих даже крыши над головой.

– Их разместили в гвардейской казарме, – напомнил Михаил.

– Хорошо хоть не в конюшне, – поморщился Гуго.

– Можно подумать, что прежде они жили в хоромах, – не удержался от саркастического замечания протовестиарий.

– Благородный Венцелин, сделай милость, опиши свой замок Рюстов нашему дорогому другу.

– Это не замок, – слегка порозовел рыцарь, – это город. Довольно большой.

– Вот видишь, сиятельный Михаил, молодой человек покинул большой город, почти что райские кущи, ради освобождения Гроба Господня, а мы с тобой торгуемся о пустяках.

Конечно, сиятельный Михаил за свою жизнь навидался демагогов, но такого он встретил в первый раз. Этот нищий франк, все земли которого можно было прикрыть ладонью, торговался словно император, выставляя на продажу королевства и эмираты, где он даже ни разу не бывал. У Михаила появилось горячее желание плеснуть в лицо своего дорогого гостя вином из кубка, но протовестиарий сдержался. Поклявшись про себя, что рано или поздно он рассчитается с Гуго Вермондуа за нынешнее унижение, тем более обидное, что происходило оно на глазах жены. Сиятельная Зоя улыбалась так, словно разговор просвещенного мужа с хитроумным варваром доставил ей неизъяснимое удовольствие. Конечно, дочь друнгария Константина Котаколона догадалась, что ее мужа посадили в лужу, но нисколько по этому поводу не огорчилась. Увы, гордая Зоя была невысокого мнения об умственных способностях своего мужа, и сегодняшний разговор только утвердил ее в этом нелестном для самолюбия Михаила мнении. Впрочем, презрение жены протовестиарий как-нибудь пережил бы. Иное дело – гнев Алексея Комнина, и без того пребывающего в раздраженном состоянии из-за свалившихся на империю проблем. Протовестиарий побаивался, что из туч, медленно сгущающихся в императорском дворце, рано или поздно ударит молния, и, чего доброго, ударит она именно в него. И, надо сказать, сиятельный Михаил не ошибся в своих предположениях. В это серенькое декабрьское утро басилевс был грозен как никогда. Причиной тому, как вскоре выяснилось, явилось письмо Готфрида Бульонского, в котором тот требовал немедленного освобождения несчастного Гуго Вермондуа, удерживаемого в подземельях императорского замка. Письмо было откровенно наглым, но еще более наглыми были действия лотарингцев, разоривших несколько византийских городов, якобы в отместку за насилия, чинимые над несчастным графом. Конечно, Вермондуа жил отнюдь не в подвале, но статус его в Константинополе был неопределенным. Во всяком случае, кое-какие основания объявить его пленником императора у герцога Бульонского имелись. Чем он немедленно и воспользовался.

– Разве граф Вермондуа наш пленник?! – грозно спросил Алексей Комнин, выпрямляясь во весь рост.

– Он наш гость, – робко запротестовал протовестиарий Михаил.

– А почему не вассал?!

– Для этого потребуется немалая сумма денег, – смущенно развел руками протовестиарий.

– Какая?

– Пять тысяч марок золотом, – со скорбью произнес Михаил.

Протоспафарий Модест ахнул, логофет секретов Илларион всплеснул руками, и только Алексей Комнин сохранил спокойствие.

– Разорение городов обойдется нам значительно дороже. Заплатите ему.

Для протовестиария Михаила распоряжение басилевса обернулось прямым ударом в печень. Во всяком случае, именно на печень он жаловался своему безжалостному гостю. К сожалению, франк, здоровый как бык, имел смутное представление, где находится этот важный орган, а потому не выразил византийцу ни малейшего сочувствия. Хватка у графа оказалась железной, это следует признать. К тому же он призвал на помощь сразу двух шевалье, Лузарша и Рюстова – якобы из-за сложностей перевода. Справедливости ради следует признать, что Гуго Вермондуа все-таки вошел в положение бедствующей империи и согласился принять плату не только звонкой монетой, но также оружием, лошадьми и драгоценными изделиями. Сиятельный Михаил рассчитывал, что ему удастся обвести франков вокруг пальца, поскольку знать истинную стоимость той или иной вещи, они по его расчетам не могли. Но тут он, что называется, нарвался. Венцелин фон Рюстов оказался большим знатоком рыночных цен, чем протовестиарий. Наглый саксонец с ходу разоблачил хитроумную тактику византийского чиновника и без особого труда доказал ему, что за триста марок в Византии можно купить табун лошадей, а не те полсотни жалких кляч, которые протовестиарий подсовывает своему гостю. С оружием дело обстояло еще хуже, франки отлично разбирались во всем, что касалось воинского снаряжения, и брали клинки только очень хорошего закала, отметая хлам, который им предлагал Михаил. Протовестиарий попытался выдать печенежские мечи за киевские, но был мгновенно разоблачен и с великим срамом отброшен на исходные позиции. К счастью, в парчовых тканях и драгоценных камнях, франки разбирались гораздо хуже Михаила, и ему все-таки удалось всучить им несколько вещиц сомнительной стоимости, выдав их за изделия арабских мастеров. Пятьсот марок в этом безумном торге протовестиарий все-таки выгадал, но, увы, эта сумма оказалась гораздо меньше той, на которую он рассчитывал. Тем не менее, своей цели он достиг, граф Гуго Вермондуа с великой пышностью принес вассальную присягу басилевсу Алексею в присутствии едва ли не всех византийских чиновников. Огромный зал, в котором происходила эта церемония, произвел на брата французского короля большое впечатление. Он так долго разглядывал позолоченных львов, лежавших у подножья трона, что едва не довел до обморока катепана титулов сиятельного Никандра, подсказывавшего рассеянному франку слова клятвы. Шевалье де Лузаршу, пришлось подтолкнуть в бок своего сюзерена, дабы вернуть его к действительности. В конце концов, в этом зале кроме львов находился еще и император Византии, терпеливо ожидавший, пока варвар ознакомиться с украшениями его дворца.

– Богато живет император, – вздохнул Гуго, покидая чужие хоромы. – Тебе не кажется, Лузарш, что мы продешевили?

Глава 5. Похищение Адели.

Готфрид Бульонский, одержавший на землях Византийской империи несколько легких побед, решил, видимо, что с Алексеем Комниным можно не церемониться. Лотарингцы попытались сходу вышибить городские ворота, расположенные как раз напротив императорского дворца. Более того, одна из стрел, пущенных наугад, залетела в окно Порфиры и легко ранила одного из чиновников империи. Чиновник был не великого ранга, но это вовсе не означало, что басилевс покорно снесет, нанесенное крестоносцами оскорбление. Кесарь Никифор Мелиссин с лучниками был немедленно отправлен на стены, дабы организовать должный отпор лотарингцам. Алексей Комнин готовился ввести в бой свою гвардию, о чем французам сообщил встревоженный Михаил. Гуго Вермондуа тут же предложил свои услуги в качестве посредника и даже отказался от платы, поскольку считал действия Готфрида откровенно глупыми и идущими в разрез с теми целями, которые ставили перед собой крестоносцы. Война с Византией могла помещать освобождению Гроба Господня.

– Благородный Готфрид, видимо, запамятовал, что могила Христа находится не в Константинополе, а в Иерусалиме, – вскольз заметил шевалье де Лузарш, вызвав кривую ухмылку на толстых губах Гуго.

Граф Вермондуа и Готфрид Бульонский терпеть друг друга не могли. И к тому кроме чисто житейских, были еще и политические причины. Герцог Нижней Лотарингии считался одним из самых ярых приверженцев римских пап, досаждавших французским баронам своими неуемными претензиями. И вот теперь этот верный пес папы Урбаны использует благородное имя Гуго Вермондуа для того, чтобы окончательно рассорить крестоносцев с византийцами. Было от чего брату французского короля потрясать кулаками и клясться в верности своему недавно обретенному сюзерену. Сиятельный Михаил пообещал передать слова Вермондуа басилевсу, но, к сожалению, события развивались столь стремительно, что протовестиарий просто не успел донести до ушей Алексея Комнина предложение графа.

– Не исключено, что император хочет сразу поставить крестоносцев на место и показать им, кто в империи хозяин, – заметил Венцелин, поднимаясь вслед за графом Вермондуа на стену, дабы вместе с ним полюбоваться доблестными лотарингцами.

Если судить по суете у городского рва, то Готфрид Бульонский действительно готовился к штурму. Лотарингцы уже успели соорудить таран и сейчас с помощью волов пытались подтащить его к воротам, расположенным как раз напротив храма Святого Романа. Константинополь был настолько велик, что крестоносцы просто не могли в силу своей численности взять его в осаду. Именно поэтому Готфрид расположил свою армию в одном месте, рассчитывая ворваться в город через пробитую брешь. Все прочие действия, совершаемые лотарингцами, были направлены лишь на то, чтобы отвлечь внимание константинопольцев. Готфрид настолько увлекся своей затеей, что, похоже, не заметил подхода печенежских конников, окруживших его лагерь со всех сторон. Лучники Никифора Мелиссина практически беспрерывно обстреливали крестоносцев со стен и делали это столь искусно, что Гуго Вермондуа даже крякнул от огорчения. Готфриду Бульонскому он не сочувствовал, но ему жаль было рыцарей, сержантов и пехотинцев, гибнущих под стенами города, который лотарингцы просто не могли взять.

– А вот и гвардия императора, – сказал Венцелин, оборачиваясь назад.

Первыми, впрочем, шли архонтопулы комита Радомира, а уж следом за ними вышагивали облаченные в кольчуги варанги, ныне почти сплошь состоящие из британцев, изгнанных со своего острова Вильгельмом Завоевателем. Впрочем, Алексей Комнин не торопился пускать их в дело. Прежде в распахнутые ворота вылетели конные туркополы на горячих конях. Они обрушили на крестоносцев град стрел и заставили их попятиться от константинопольских стен. В лагере Готфрида тревожно завыли трубы, лотарингцы засуетились, забегали, рыцари и сержанты садились на коней. Глазастый Глеб де Лузарш даже разглядел среди выстраивающихся в ряд рыцарей герцога Бульонского и указал на него Венцелину. Однако завершить построение лотарингцам не дали. Вслед за конными туркополами на крестоносцев ринулись архонтопулы и варенги, наступающие в пешем строю. Первыми дрогнули пехотинцы Готфрида, которых атаковали не только в лоб, но и с тыла. Отступали они без всякого порядка, а вскоре это отступление и вовсе превратилось в паническое бегство. Конные рыцари держались дольше, они даже попытались смять варангов, но их тяжелым коням не хватило разгона, византийская фаланга, ощетинившаяся копьями, выдержала удар, а потом медленно двинулась в наступление. Лотарингцам не оставалось ничего другого, как поворачивать коней вспять. Конфуз был полным. Дело вообще могло закончиться катастрофой и окончательным истреблением крестоносцев Готфрида Бульонского, но, видимо, Алексей Комнин не ставил перед своими военачальниками такой цели, и те позволили лотарингцам отступить к бухте Золотой Рог и раскинуть там свой лагерь.

Граф Вермондуа был вызван к императору, где ему представился случай выразить восхищение полководческим искусством Алексея Комнина. Что он и сделал с присущим ему благородством. Это была не первая встреча басилевса и графа, но, пожалуй, впервые они смогли поговорить откровенно. Алексей Комнин, надо отдать ему должное, неплохо владел языком франков, во всяком случае, ему не понадобился переводчик, чтобы по достоинству оценить предложение благородного Гуго.

– Ты полагаешь, что герцог уже созрел для того, чтобы принести вассальную присягу, – прямо спросил Алексей у графа.

– Думаю, лотарингцы успели оценить доблесть византийцев, и у них пропала охота, ссориться с тобой, басилевс.

Алексей Комнин был заинтересован в разрешении конфликта мирными средствами. Ополчение Боэмунда Тарентского находилось в десяти днях пути от Константинополя, и спор с Готфридом Бульонским следовало завершить раньше, чем коварные нурманы успеют соединиться с лотарингцами. Гуго Вермондуа никогда не видел Боэмунда и практически ничего не слышал о нем. Зато Алексей Комнин очень хорошо знал коварного сына Роберта Гвискара, уже однажды нанесшего ему жестокое поражение. После смерти отца Боэмунд оказался недостаточно расторопным и вынужден был уступить наследство младшему брату, за которого горой стояли бароны, а княжество Тарентское, где Боэмунд, в конце концов, обосновался, было слишком мало, чтобы удовлетворить его непомерное честолюбие.

– Я очень надеюсь, благородный Гуго, что тебе удастся разрешить конфликт, возникший не по моей вине, – спокойно произнес Алексей, не отводя глаз от самоуверенного франка. – Это пойдет на пользу не только Византийской империи, но и всему христианскому миру. Союз между Константинополем и Римом очень тяжело складывался, и будет трагической ошибкой, если он разрушится из-за чьей-то неразумной горячности.

Тон басилевса был доверительным, держался он с графом на удивление просто, как со старым боевым товарищем, а потому без труда завоевал расположение тщеславного Вермондуа.

Выезд благородного Гуго из Константинополя был обставлен с чрезвычайной пышностью. Византийцы знали толк в подобных церемониях, да и сам Вермондуа отнюдь не считал себя образцом скромности. Благо средства, полученные от щедрого басилевса, позволяли ему пустить пыль в глаза оплошавшим лотарингцам. Сам Гуго блистал расшитой золотой нитью парчой. Ножны его меча до такой степени были усыпаны драгоценными каменьями, что из-за них не было видно кожаной основы. Доспехами он пренебрег, благо ехал не на войну, а на мирные переговоры, однако шлем, покрытый позолотой и украшенный перьями птиц, он все-таки водрузил на голову, дабы явить себя миру во всем блеске. Протовестиарий Михаил, представлявший на этих переговорах интересы императора, держался по правую руку от графа Вермондуа. По левую гарцевал шевалье де Лузарш в сюрко лазоревого цвета под стать своему прозвищу. Уздечка его коня была украшена серебром, шпоры на сапогах отливали золотом. Прочие рыцари облачились в кольчуги и плащи-шапы из толстого сукна с нашитыми на них белыми крестами. Но кони под ними были таких статей, что лотарингцы только ахали, на них глядя. Французы торжественно проехали по лотарингскому лагерю и остановились у шатра Готфрида Бульонского, не отличавшегося особым великолепием.

Герцог, облаченный, к слову, в простой гамбезон, вышел встречать гостей вместе с родным братом Болдуином и графом Рено де Туле. Все трое в буквальном смысле раскрыли рты при виде столь блестящего посольства. И было чему удивляться, по правде говоря. Гуго Вермондуа, которого лотарингцы терпеть не могли, помня о недавних обидах, не только не понес ущерба в результате конфуза, приключившегося с ним в Адриатическом море, но и сумел вынырнуть из пучины, прихватив у морского царя все его несметные богатства. А чем еще можно объяснить его нынешний цветущий вид и многочисленные побрякушки, которые он навесил на себя, не иначе как в подражание изнеженным византийцам.

– Не такие уж они изнеженные, – заметил шевалье де Лузарш, с очаровательной улыбкой на устах, – коли сумели потрепать отважных лотарингцев.

Улыбка шевалье предназначалась Адели де Менг, вышедшей из соседнего шатра, дабы полюбоваться на посольство. Адель отнюдь не была единственной женщиной в лотарингском лагере, ибо многие жены рыцарей и баронов решили разделить тяготы похода со своими мужьями. Виконт де Менг расценил поведение шевалье де Лузарша как откровенно наглое, но время для ссоры было неподходящим, а потому супругу прекрасной Адели пришлось умерить свой пыл.

– Я полагал, граф Вермондуа, что ты находишься в заточении, более того подвергаешься пыткам, ибо чем же еще можно объяснить прискорбный факт твоего предательства.

Готфрид Бульонский был широкоплеч, но невысок ростом. Красотой лица он тоже не блистал, зато обладал голосом достаточно мощным, чтобы эти его оскорбительные для благородного Гуго слова распространились по всему лагерю. Похоже, герцог, раздосадованный неудачей, решил сорвать злость на графе Вермондуа, благородно поспешившему к нему на помощь. Тем не менее, Гуго сдержал гнев, рвущийся наружу, и ответил зарвавшемуся лотарингцу со свойственной всем Капетингам рассудительностью:

– Для того чтобы быть великим полководцем, Готфрид, мало объявить себя потомком Карла Великого, надо еще научиться побеждать.

Удар, что называется, получился не в бровь, а в глаз, и хорошо, что этот удар оказался словесным. Тем не менее, Готфрид побагровел от обиды и положил ладонь на крестовину меча. Однако обнажить меч ему не дали. Стоявшие рядом с герцогом графы Болдуин и Рено не позволили ссоре зайти слишком далеко.

– Я действительно принес присягу императору Алексею, – громко произнес Вермондуа, – ибо он единственный законный христианский государь в этих краях, а потому и вправе распоряжаться землями, захваченными ныне безбожными сарацинами. Или ты, благородный Готфрид, собираешься принести оммаж румийскому султану? А может, ты полагаешь, что рыцарь-христианин, ставший вассалом государя-христианина, роняет тем самым себя в глазах Господа? Мы пришли в эти земли вовсе не для того, чтобы убивать своих единоверцев, а для того, чтобы защитить их от напасти. Так почему же ты, Готфрид, начинаешь свой путь к Гробу Господню с разорения христианских городов? Зачем вы вступили на эту землю, лотарингцы? Неужели только для того, чтобы обагрить свои мечи кровью христиан?

– Но ведь это они первыми на нас напали? – возмутился Леон де Менг, кося злыми глазами на шевалье де Лузарша.

– Это Алексей Комнин осадил твой замок, виконт, или все-таки ты стучался мечом в ворота его столицы?

Вопрос благородного Гуго, заданный удивительно к месту, вызвал смех среди рыцарей и дам, окруживших посольство. Многие лотарингцы полагали, что герцог Готфрид погорячился. Вряд ли папа Урбан, с огромным трудом наводивший мосты между Римом и Константинополем, одобрит действия крестоносцев, развязавших никому не нужную войну с Византией.

– Нам понадобится надежный тыл, благородные шевалье, – примирительно заметил Вермондуа, спешиваясь. – И обеспечить его может только один человек – басилевс Алексей Комнин. Мой тебе совет, благородный Готфрид, помирись с императором и признай его сюзереном тех земель, которые нам придется отвоевать у сарацин. Только в этом случае крестоносцев признают освободителями. Иначе нас посчитают грабителями.

На протовестиария Михаила речь благородного Гуго, которую ему любезно перевел шевалье де Лузарш, произвела очень большое впечатление. И, насколько он мог судить, аргументы, приведенные графом, подействовали отрезвляюще на многих лотарингцев. В том числе и на рыцарей, составлявших ближний круг герцога Бульонского. Благородный Готфрид уловил общее настроение и уже не делал воинственных заявлений. Во всяком случае, он заверил сиятельного Михаила, что лотарингское ополчение не будет больше вести военных действий против византийцев. Но взамен он потребовал от императора Алексея наладить снабжение его армии продовольствием, ибо крестоносцы, люди в массе своей небогатые, просто не в силах платить купцам, непомерно вздувшим цены на свои товары. Требование было отчасти справедливым, а потому протовестиарий согласился включить пункт о продовольствии в заключаемый мирный договор. Однако он не преминул заметить, что многие проблемы лотарингцев были бы немедленно сняты, если бы герцог принес оммаж императору Алексею. В конце концов, в сложившихся обстоятельствах сюзерен просто обязан помочь своему вассалу. Шевалье де Лузарш охотно перевел эти слова Михаила Готфриду и его советникам, чем вызвал у герцога новый приступ бессильного гнева.

– Никуда он не денется, – заверил протовестиария Гуго Вермондуа, когда посольство уже покидало лагерь. – Голодные рыцари быстро убедят Готфрида в неразумности его поведения.

Лотарингцев можно было понять. Они проделали трудный путь, и очень рассчитывали отдохнуть в богатом городе, едва ли не самом большом в ойкумене. Силой прорваться в Константинополь у них не получилось. Оставалось рассчитывать на доброе расположение Алексея Комнина.

– На вашем месте, сиятельный Михаил, я пустил бы лотарингцев в город, но небольшими группами и только после того, как герцог принесет императору вассальную присягу.

Протовестиарию совет графа показался разумным, и он без промедлений донес его до ушей Алексея Комнина. Император был удовлетворен расторопностью сиятельного Михаила и благосклонно кивнул ему в ответ. Однако кесарь Никифор, переживший немало неприятных минут, во время недавних военных действий, выразил сомнение, что присутствие безумных варваров на улицах пойдет на пользу Константинополю.

– Не такие уж они безумные, – возразил протовестиарий Михаил. – К тому же я предлагаю пускать рыцарей небольшими группами и непременно вместе с женщинами, кои в немалом числе находятся в лагере лотарингцев. Что же касается простолюдинов, то ими можно пренебречь.

– Готфрид Бульонский должен принести мне присягу раньше, чем к Константинополю подойдет ополчение Боэмунда Тарентского, – спокойно произнес Алексей. – Постарайся убедить его, протовестиарий. И не жалей для этого ни слов, ни средств.

Средств у Михаила действительно было в достатке, а вот что касается слов, то здесь возникали проблемы. Красноречивый от природы протовестиарий терялся, когда слышал чужую речь. Конечно, среди византийских чиновников были люди, разумевшие язык франков, но Михаил им не доверял. Уж слишком много вокруг императорского трона крутится интриганов, готовых на любую подлость, дабы подорвать доверие Алексея Комнина к человеку, преданному ему душой и телом. Михаилу ничего другого не оставалось, как обратиться за помощью к шевалье де Лузаршу. Тем более что хитроумный франк знал едва ли не всех рыцарей из свиты герцога Бульонского.

– Замок Бульон расположен не так уж далеко от Реймса, – пояснил причину своей осведомленности де Лузарш. – Бывал я там неоднократно.

– Я очень рассчитываю на твою помощь, благородный Глеб, – вздохнул протовестиарий, подливая гостю в кубок превосходного сирийского вина.

– Есть одна сложность, сиятельный Михаил, – покачал головой шевалье. – Со многими из этих людей я враждовал, кое-кому перебежал дорогу. Вряд ли они станут прислушиваться к моим просьбам, особенно если они ничем не подкреплены.

Разговор между протовестиарием и шевалье происходил в личных покоях Михаила, обставленных с пугающей роскошью. Глебу никогда прежде не доводилось видеть в одном месте такого количества драгоценных безделушек. А в этом помещении они стояли повсюду: на изящных столиках, отделанных костью неведомых животных, в огромных шкафах, украшенных разноцветными стеклышками, на высоких подставках из мрамора. Что же касается тканей, которыми были задрапированы стены, то их вполне хватило бы на то, чтобы одеть с ног до головы добрую сотню людей. Обладай шевалье де Лузарш хотя бы десятой частью этих сокровищ, он наверняка считался бы самым богатым человеком Франции. Но, увы.

– Пятьдесят марок золотом, – предложил щедрый протовестиарий огорченному франку.

– Это другой разговор, – кивнул Лузарш. – Прежде всего, сиятельный Михаил, тебе не следует предлагать деньги Готфриду Бульонскому. При сложившихся обстоятельствах герцог посчитает это оскорблением своего достоинства. Все-таки он мнит себя потомком Карла Великого. И полагает, что если не по статусу, то по родовитости, он стоит гораздо выше Алексея Комнина. Однако в его окружении есть люди, куда более разумные, а главное, имеющие на него немалое влияние. Прежде всего, это его брат Болдуин. Человек хитрый, жадный и на многое способный. Только не вздумай предлагать ему много и сразу. Далее следует упомянуть виконта Леона де Менга. Этот не блещет ни умом, ни доблестью, зато у него жена красавица, к которой, по слухам, Готфрид не равнодушен. На виконта я бы на твоем месте вообще не тратился, а вот благородной Адели следует приподнести безделушку, подобную той, что лежит в этом шкафу.