Текст книги "Павлиний глаз"

Глава 3. Жертва

Ранним утром, за пару часов до этого, Тарас Наумович неожиданно возник на пороге летней кухни Серафимы. Хмурый вид командира кавалерийской бригады в отставке не предвещал ничего хорошего. Впрочем, ещё до его прихода женщина предчувствовала, что случится нечто дурное.

После отъезда супруга на фронт Серафиме часто снился сон, в котором она прогуливалась с мужем и дочерью по берегу местной реки. Пока женщина нежилась в тёплых лучах солнца, Андрей и Варенька запускали в небо воздушного змея в форме бабочки. Мужчина держал катушку парящего змея и разматывал верёвочный леер, прикреплённый к уздечке обтянутого парусом каркаса бабочки. Девочка же, задрав голову, завороженно наблюдала за тем, как игрушка рассекала воздух и выписывала в небе замысловатые зигзаги.

Подобную картину мирной жизни рисовало Серафиме во сне её подсознание, позволяя женщине психологически держаться на плаву. Последняя весточка от Андрея пришла вскоре после вторжения немцев в страну, и Серафима не знала, жив ли её муж или погиб при обороне города. Судьба Андрея была неведома женщине, но пока она видела его в своих снах запускающим с Варенькой воздушного змея, Серафима верила, что её супруг уцелел и рано или поздно даст о себе знать.

Непоколебимая вера женщины дала трещину минувшей ночью, когда её сон изменился, заставив Серафиму в ужасе проснуться посреди ночи. Свободно парящий в бескрайней синеве небес змей внезапно рухнул на землю и беспомощно лежал на траве перед Андреем с Варенькой, распластав свои сломанные крылья.

«Эта бабочка уже никогда не взлетит», – успела подумать женщина, прежде чем проснулась и безмолвно заплакала в постели.

Утром Серафима не находила себе места от волнения, поэтому, увидев на пороге своей кухни Тараса Наумовича, была уверена, что сосед принёс ей недобрые вести.

– Что случилось? – спросила женщина, отложив свои дела.

– Немцы вчера приходили к моей сестре, живущей от нас через две улицы, и забрали у Лиды всю скотину и провизию, – мрачно ответил отставной комбриг.

– Как она?

– Расстроилась, но была рада остаться живой, ведь не всем повезло, как ей.

– Что вы имеете в виду?

– Дождавшись, когда немцы уедут, Лида обошла соседей – справиться, как они пережили встречу с фашистской пехотой.

– Пехотой? – переспросила Серафима.

Тарас Наумович утвердительно кивнул.

– Немцы отрядили пехотные отделения для изъятия еды у мирного населения. Ездят на своих армейских грузовиках и забирают у людей всё съестное, чтобы кормить своих. Лида живёт одна после смерти мужа, поэтому, обобрав её, солдаты отправились грабить её соседей. Тех, кто оказывал им сопротивление, немцы расстреливали на месте в назидание остальным.

Серафима в ужасе прикрыла ладонью рот, осознав, что едва успевшая начаться война уже добралась до соседских улиц и хищно скалилась на пороге её дома.

– Нескольких показательных расстрелов оказалось достаточно, чтобы люди осознали тщетность своего сопротивления. Да и какой отпор могли дать вооружённым солдатам женщины и старики?! – продолжил мужчина. – Часть немцев решила не ограничивать себя грабежом, надругавшись над приглянувшимися им девушками.

С каждым словом соседа душевное состояние Серафимы становилось всё более мрачным и подавленным, заставляя молодую женщину ощущать себя беспомощной и обречённой.

– Но самое страшное, что фашисты вернулись этой ночью в обысканные ими дома и забрали из них всех детей, – промолвил отставной комбриг. – Ходят слухи, что немцы используют детей для переливания крови своим раненым солдатам.

После этих жутких слов мужчины Серафима осела на стоящую у обеденного стола скамью и закрыла руками лицо, увидев перед глазами распластанный на земле воздушный змей со сломанными крыльями.

– Скоро немцы придут и на нашу улицу, забрав всё, что нам дорого, – констатировал Тарас Наумович. – Я не стану их ждать и, как стемнеет, отведу внуков к сестре. В доме Лиды хватит места и для тебя с Варенькой, если ты готова с нами пойти.

– Я готова! – без раздумий ответила женщина, утерев выступившие на глазах слёзы.

– Вот и славно. Я вернусь за вами после заката.

– Спасибо вам, Тарас Наумович. Я очень благодарна вам за поддержку.

– Рано пока благодарить. Если немцы нагрянут к нам, прежде чем мы успеем уйти, тебе понадобится путь к отступлению. Я проделал дыру в своём хлеву, чтобы внуки могли выбраться на луг Мирославы и переждать обыск в её коровнике.

– А вы разве не пойдёте с ними?

– Нет. Встречу фрицев дома, отдам им еду с курями и прослежу, чтобы солдаты не разорили дом, в котором внукам ещё жить. Подумай лучше, как уведёшь дочь, если немцы явятся до нашего ухода.

– Забор Мирославы слишком высок, чтобы мы с Варей могли через него перелезть, – сказала Серафима. – Но над моим хлевом есть чердак с выходом на крышу, с которой мы можем спрыгнуть на луг и добежать до коровника Мирославы.

– Хорошо, – кивнул отставной комбриг. – И последнее. Если к приезду солдат вы не успеете выбраться из дома, ты должна будешь защитить себя и ребёнка.

С этими словами Тарас Наумович открыл наплечную сумку и вытащил из неё небольшой предмет, завёрнутый в пожелтевшую от времени ткань. Затем мужчина положил свёрток на обеденный стол Серафимы и развернул ткань, представив удивлённому взору женщины пистолет.

– Это мой армейский револьвер для ближнего боя, – пояснил отставной комбриг и взял «Наган» со стола. – Подпускаешь немца поближе, целишься ему в брюхо и спускаешь курок.

– Не знаю, смогу ли я…

– Возьми, – перебил Серафиму Тарас Наумович и вложил в ладонь женщины оружие. – Вытяни руку и представь, что перед тобой беспощадный волк, который без колебаний растерзает тебя и Вареньку на твоих же глазах. Волк не знает жалости и не внемлет уговорам. Для него вы с ребёнком – очередные жертвы на его кровавом пути. Что ты сделаешь для защиты себя и дочери, когда увидишь перед собой такого волка?

– Пристрелю, как бешеную собаку, – ответила Серафима, держа палец на спусковом крючке револьвера.

– Вот и ладно, – удовлетворённо ответил сосед и забрал у женщины пистолет, завернув его обратно в ткань. – «Наган» заряжен и готов к бою. Если столкнёшься с солдатами, стреляй первой, потому что немец медлить не будет.

Серафима смотрела на Тараса Наумовича с горящими надеждой глазами. Теперь у неё имелся план побега и оружие, которое женщина была готова пустить в ход при крайней необходимости.

– Спасибо вам, – ещё раз поблагодарила Серафима отставного комбрига и крепко обняла мужчину на прощание.

Сосед молча кивнул и вышел из летней кухни, сказав женщине напоследок: – Собери вещи и будь готова уходить после заката.

*****************************************************************

Потрясённая происходящим на улице, Серафима вернулась мыслями в настоящий момент и не могла поверить тому, что пугающее содержание её утренней беседы с соседом начнёт столь стремительно воплощаться в жизнь. Несмотря на проявленное в присутствии Тараса Наумовича мужество, оробевшая ныне женщина была не готова воспользоваться оставленным ей отставным комбригом оружием. Ведь одно дело – проявить отвагу перед закалённым в боях Первой мировой военным, и иное – искать в себе смелость, когда ты заперта в доме с маленьким ребёнком, а перед твоей калиткой находится десяток вооружённых солдат вражеской армии.

Немцы явились прежде, чем мать и дитя успели покинуть свой дом, и единственным выходом из мазанки оставалась её входная дверь, незаметно воспользоваться которой можно было лишь, когда орудующие в курятнике и хлеву солдаты вернутся к своему грузовику.

– Видишь что-нибудь? – спросила Варенька из молельной, прервав тревожные мысли матери.

– Нет, – обернулась к девочке Серафима. – А ты?

– Я тоже.

– Продолжай глядеть в оба.

В следующую секунду женщина услышала за своей спиной немецкую речь и повернулась к окну, увидев идущего по соседской лужайке солдата, который что-то кричал в открытую дверь двухэтажного кирпичного дома. Едва немец ступил на крыльцо, как из хлева вышел Тарас Наумович, сжимая в руках свой армейский ремень. Быстро нагнав солдата, отставной комбриг накинул ему на шею ремень и толкнул немца в спину. Солдат тотчас рухнул на колени и принялся жадно хватать губами воздух. Повторный удар в спину заставил немца распластаться на крыльце, вслед за чем Тарас Наумович упёрся ему коленом в позвоночник и с силой потянул ремень на себя. После недолгого сопротивления солдат потерял сознание и обмяк на ступенях.

«Что происходит?!» – ужаснулась Серафима.

Отставной комбриг снял с плеча задушенного им солдата винтовку и переступил порог своего дома. Глухой выстрел раздался спустя считанные мгновения, после чего Тарас Наумович вышел на крыльцо и направил винтовку параллельно стене дома, за которой скрывалась его калитка. На какое-то время на улице воцарилась тишина, нарушенная вскоре появлением ещё одного немца с карабином в руках. Очередной выстрел переполошил разгуливающих по двору Тараса Наумовича кур, которые тут же бросились врассыпную, в то время как третий солдат упал замертво, как и два предыдущих до него.

– Мама, мама! – услышала Серафима взволнованный оклик дочери, стоящей на пороге спальни. – Солдаты пошли к дому Тараса Наумовича. На улице остался только дядя водитель в грузовике.

– Хорошо, – сглотнув застрявший в горле комок, ответила мать. – Внимательно следи за ним у окна.

Варенька послушно вернулась в молельную и продолжила наблюдать за водителем, который опустил боковое окно армейского «Опель Блитца» и слегка поправил левое зеркало грузовика. В следующую секунду двое солдат Вермахта вошли в калитку дома Тараса Наумовича, держа на прицеле просторный двор.

Не дожидаясь, пока немцы покажутся из-за стены дома, отставной комбриг сделал несколько выстрелов по идущим навстречу фашистам, чей ответный огонь из винтовки и пистолет-пулемёта не заставил себя ждать. Тогда Тарас Наумович бросил карабин на землю и снял с задушенного солдата две осколочные противопехотные гранаты, отвинтил крышку рукоятки одной из них, дёрнул за выпавший из гранаты шнур с кольцом и бросил её за угол дома.

Оглушительный взрыв сотряс зелёный двор и заволок его густым дымом, после чего на улице вновь воцарилась мёртвая тишина. Тарас Наумович заглянул за угол дома и разглядел в рассеивающемся дыму лежащее на земле тело четвёртого немца. Его товарища не было видно рядом, поэтому, не теряя времени, отставной комбриг воспользовался выпавшей ему передышкой. Мужчина вернулся на крыльцо и спрятал в карман брюк оставшуюся гранату. Затем он забрал у лежащего на крыльце солдата запасные обоймы с патронами для карабина, зарядил одну из них в брошенную ранее винтовку и поместил остальные обоймы в нагрудной карман своей белой рубахи.

Вооружённый Тарас Наумович забежал в открытую дверь деревянного хлева и укрылся за его стеной.

– Мама! – снова услышала голос Вареньки Серафима. – Дядя в каске вернулся к грузовику. К нему вышли два солдата из дома Устина Авдеевича и Марии Ивановны. Теперь все они идут к дому Тараса Наумовича.

– Ясно, – только и сумела промолвить с пересохшим от волнения горлом женщина.

– Дедушка Тарас воюет с немцами? – неожиданно спросила девочка, будто происходящее на улице было для неё не более чем увлекательной игрой.

– Воюет, – с надеждой ответила мать.

– Тогда я желаю ему победить.

«Я тоже ему этого очень желаю», – думала Серафима, глядя на лежащие на соседской лужайке тела немецких солдат.

Когда трое фашистов показались во дворе отставного комбрига, один из солдат проследовал в кирпичный дом, второй направился к хлеву, а третий остался стоять посреди лужайки. Громкий выстрел спустя секунду уложил на землю пятого немца, прежде чем тот успел зайти в хлев. Тут же раздалась очередь из пистолет-пулемёта солдата, стоящего во дворе, после чего к нему из дома выбежал товарищ и начал стрельбу из своего автомата.

Ответного огня из изрешечённого пулями хлева не последовало. Немцы прекратили стрельбу и на какое-то время замерли в ожидании, после чего в дверном проёме хлева неожиданно показалась размахивающая белой рубахой рука. Один из солдат отдал приказ другому и тот, держа хлев под прицелом, скрылся внутри деревянной постройки. Несколько мучительно долгих секунд ничего не происходило, после чего в хлеву раздался оглушительный взрыв и из его распахнутой двери повалил густой дым. Оставшийся во дворе автоматчик отступил назад и застыл на месте, в то время как ошеломлённая Серафима, наконец, поняла, что произошло.

«Должно быть, при обыске хлева один из немцев заметил дыру в стене, через которую Тарас Наумович вывел внуков на луг Мирославы», – думала женщина. – «Солдат хотел сообщить о своей находке товарищу, и Тарас Наумович убил обоих немцев, чтобы они не отправились на поиски детей. Затем он убил других солдат, а когда понял, что не сможет одолеть их всех, подорвал себя с вошедшим к нему немцем, чтобы при осмотре хлева дыра в его стене не вызвала подозрений. Тарас Наумович в одиночку расправился с шестью фашистами и героически принёс себя в жертву ради защиты внуков. В живых осталось три солдата на улице и один в машине. Итого, четверо немцев, жаждущих мести за своих убитых товарищей».

Глава 4. Прятки

– Мама, мама! – взволнованно звала Варенька объятую страхом женщину, которая, казалось, не слышала трясущую её за руку дочь.

– Что ты здесь делаешь? – рассеянно взглянув на девочку, опомнилась Серафима.

– Я увидела, как толстый дядя несёт к грузовику клетку с моими курочками.

– А второй? Ты видела второго дядю?!

– Нет, – виновато промолвила Варенька.

Мать немедля взяла девочку за руку и вышла с ней из спальни в молельную. За калиткой дома женщина заметила грузного солдата, помещающего в кузов армейской машины плотно скученных в клетке птиц. Пока толстяк возился с курами, водитель «Опель Блитца» продолжал неподвижно сидеть в кабине грузовика.

«Где же второй солдат?» – мысленно спрашивала себя Серафима, ощущая близость шанса незаметно сбежать с дочерью из дома.

В следующую секунду мать и дитя содрогнулись от дикого визга, увидев второго военного, который грубо пинал перед собой кожаным сапогом возмущённого поросёнка.

– Кабачок! – ахнула Варенька, провожая расстроенным взглядом солдата, который проталкивал упирающуюся свинью через открытую калитку.

– Мне очень жаль, – обняла девочку Серафима. – Кабачку и курочкам уже не помочь, но мы ещё можем спастись, если выберемся из дома, пока немцы не вернулись. Понимаешь?

Огорчённая Варенька кивнула маме, утирая ладонями бегущие по щекам слёзы.

– Хорошо, – с облегчением выдохнула женщина, радуясь тому, что дочь послушно последовала за ней в прихожую.

Серафима прикоснулась к карману своего летнего платья, убедившись, что взятые ею из спальни документы и деньги на месте, после чего осторожно отодвинула одну из занавесок в прихожей. На крыльце мазанки не было ни души. Женщина положила руку на торчащий из замка ключ и тщетно попыталась его повернуть. Совершив ещё несколько попыток открыть непокорный замок, Серафима ощутила незримую волну ужаса, окатившую её с головы до ног. Дверной замок мазанки был сломан резко дёрнувшим наружную ручку солдатом, когда тот пытался проникнуть в дом, поэтому выбраться из мазанки через дверь и добежать до чердака летней кухни более не представлялось возможным.

С усилием подавив панику, женщина вытащила из повреждённого замка ключ и положила его на подоконник, после чего отвела Вареньку в кладовку. Серафима с горечью понимала, что у неё не осталось иного выбора, кроме как остаться с девочкой в доме на время проведения немцами обыска. Желая уберечь дочь от обнаружения солдатами и открыть перед ней возможность побега, женщина решила спрятать Варю в кладовке, затаившись самой в шкафу спальной комнаты.

Серафима не хотела оставлять девочку одну в тёмном помещении, однако не могла допустить, чтобы оставшиеся в живых немцы нашли их обеих и разделались с ними в отместку за своих погибших товарищей. Женщина сделала глубокий вдох, чтобы набраться смелости и поделилась с Варенькой дурными вестями, а также своим новым планом: – Плохие дяди сломали замок, поэтому мы не можем выйти из дома. Скоро они вернутся и выломают дверь, чтобы обыскать мазанку.

Обескураженная девочка прижалась к матери и испуганно уткнулась лицом в её ситцевое платье.

– Тарас Наумович убил почти всех солдат, поэтому мы спрячемся с тобой от оставшихся немцев. Ты будешь прятаться в кладовке, а я в спальне.

– Но я не хочу прятаться здесь одна, – возразила Варенька. – Можно мы спрячемся вместе?

– Нужно спрятаться по отдельности, чтобы плохим дядям было сложнее нас найти, – ответила дочери Серафима. – Кладовка – самое тёмное и безопасное место в доме.

– А как же ты?

– Когда немцы обыщут наш дом и никого не найдут, они начнут выносить из кладовки еду. Тогда я вернусь за тобой, и сразу как солдаты понесут в грузовик первые мешки, мы убежим на кухню, как и собирались.

– А что ты будешь делать, если немцы найдут тебя в шкафу?

– Застрелю их из пистолета, который дал мне Тарас Наумович, – призналась девочке мать. – Солдаты не знают, что мы дома, но если всё же найдут меня, я убью их и сбегу от оставшихся на улице немцев.

– И что мне тогда делать? – растерянно спросила Варенька.

– Подождать, пока в доме станет тихо, выйти из кладовки и добраться до коровника, где я тебя позже встречу.

– Но я не смогу спрыгнуть с крыши нашего хлева, – возразила девочка.

– Ты должна! – строго ответила Серафима. – Обещай, что сделаешь, как я прошу.

Варенька помотала головой, демонстрируя маме своё несогласие.

– Обещай! – повторила женщина.

– Хорошо. Но я буду молиться Боженьке, чтобы плохие дяди нас не нашли, и ты вернулась за мной в кладовку.

Серафима улыбнулась дочери и взяла её на руки, почувствовав на своей шее жаркое дыхание ребёнка. Женщина едва сдерживала слёзы, не желая покидать Вареньку ни на секунду, однако страх матери быть обнаруженной и убитой вместе с девочкой в кладовке оказался сильнее страха оставить дочь одну, в надежде на её спасение.

Серафима отнесла Вареньку к дальней стенке кладовки и поставила её на пол.

– Садись за мешком с каштанами и желудями, и будь тихой, как мышка, – сказала женщина, уложив на холодный пол пару пустых мешков.

Варенька послушно села на холщовую ткань и провела пальцами по её шершавой поверхности.

– Здесь так темно и грустно, – промолвила девочка, пытаясь разглядеть лицо матери.

– Темнота защитит тебя, сделав невидимой, – ответила Серафима. – Когда плохой дядя войдёт в кладовку, то не увидит тебя, если ты сама себя не выдашь.

– Мне всё равно очень страшно.

– Знаю, доченька.

С этими словами мать сняла со своей шеи нательный крестик, одела его на Вареньку и поцеловала девочку в нахмуренный лобик. – Будь храброй и ничего не бойся. Пока на тебе мой крестик, с тобой ничего не случится.

– Я люблю тебя, – промолвила Варенька и, уткнувшись коленями в шершавые мешки на полу, заключила Серафиму в свои объятия.

– Я тоже тебя очень люблю, – ответила женщина, усыпав лицо дочери поцелуями. – Всё будет хорошо!

Собрав всю волю в кулак, Серафима отпустила девочку, вышла из кладовки и прикрыла за собой дверь, скрывшись в молельной. Варенька прислонилась к холодной стене кладовки и сжала в ладошке мамин крестик с верой в то, что тот защитит их обеих от нависшей над ними угрозы.

В молельной женщина прошептала перед Казанской иконой Божией Матери молитву о благополучии дочери и погасила свечу, горящую на алтарном столике. Затем Серафима зашла в свою спальню, взяла со стола семизарядный «Наган» и спряталась в платяном шкафу, позади висящей в нём одежды.

Так, испуганные мать и дитя погрузились в кромешную тьму, уповая на скорейшее воссоединение. Представляя дочь одиноко сидящей на полу холодной кладовки, Серафима едва сдерживалась, чтобы не броситься к Вареньке. Женщине хотелось плакать, однако слезам она мужественно предпочла крепкое сжатие в руке револьвера.

Глава 5. Бинго

Рядовой Уве Шнайдер неспешно шёл мимо окон дома Серафимы к ожидающему его на крыльце мазанки Фридриху Нойману, помощнику командира пехотного отделения.

– Где тебя носит? – недовольно бросил толстяку Фридрих. – Небось, не дотерпел до возвращения в лагерь и уже отведал поросятинки?

– Да. Я съел борова целиком, оставив тебе лишь хвост и копыта, – иронично парировал Уве шутку помощника командира и уселся рядом с ним на узкую скамейку.

Затем рядовой тяжело вздохнул и вытер пилоткой выступивший на лбу пот.

– Мы обеспечили наше отделение курами и свиньёй, а ты сидишь тут и вздыхаешь? – шутливо ткнул сослуживца в массивный бок локтем Фридрих.

– От нашего отделения остались только мы с тобой, командир взвода и водитель, – угрюмо произнёс толстяк, возвращая на голову помятую пилотку.

– О чём это ты?! – нахмурился помощник командира.

– Обер-лейтенант вернулся из соседнего дома и сказал, что его хозяин положил шестерых наших, прежде чем подорвал себя в хлеву.

– Командир нашего отделения мёртв?

– Все ребята мертвы, Фридрих! Отто приказал изъять из этой мазанки еду, какую найдём, а затем помочь водителю погрузить в кузов грузовика тела наших парней.

– Уму непостижимо! – поражённо пытался осмыслить услышанное Фридрих.

– Надо идти. У нас ещё будет время почтить память добрых друзей.

С этими словами грузный Уве с трудом поднялся с деревянной скамьи и оценивающе взглянул на выкрашенную в голубой цвет дверь.

– Отойди-ка, я выбью замок прикладом, – сказал помощник командира, снимая с плеча увесистую винтовку.

Толстяк послушно посторонился, в то время как Фридрих поднялся по бетонным ступенькам крыльца и сильно ударил прикладом карабина по дверному замку. Замок немного прогнулся, но уцелел, вынудив помощника командира колотить по замку до тех пор, пока тот не выпал с обратной стороны входной двери белёной мазанки.

– Готово.

Фридрих вернул винтовку на плечо и победно вошёл в открытую дверь. Рядовой так же поднялся по ступеням крыльца и проследовал в прихожую дома вслед за боевым товарищем, где увидел перед собой три окрашенных белой краской одинаковых двери.

– Должно быть, за левой – кладовка, а за передними – комнаты, – предположил помощник командира. – Я осмотрю жилые помещения, а ты пока можешь обыскать кладовку.

С этим словами Фридрих зашёл в молельную, оставив Уве неподвижно стоять перед запертой кладовкой. Между солдатами существовала негласная договорённость, согласно которой при обыске домов местных жителей помощнику командира доставались жилые комнаты, а толстяку подсобные помещения. Рядовой закрывал глаза на то, что Фридрих присваивал себе найденные в домах ценные вещи хозяев, а Фридрих не обращал внимания на то, что Уве съедал часть обнаруженного в кладовках запаса еды. Рука мыла руку, и оба товарища были вполне довольны существующим положением вещей.

В следующее мгновение толстяк отворил дверь тёмной кладовки и зашёл в прохладное помещение.

«Бинго!» – подумал рядовой, не веря своей удаче.

Перед взглядом обрадованного Уве виднелись очертания выстроенных в ряд мешков и банок с самой разной едой. Толстяк взял с полки первую попавшуюся банку, открутил с неё металлическую крышку, вынул из кармана кителя чайную ложку и жадно принялся уплетать кабачковую икру. Быстро расправившись с холодной закуской, рядовой проделал то же самое с банкой баклажанной икры, после чего его алчущий взгляд упал на свиную тушёнку.

«То, что надо», – улыбнулся Уве, набивая карманы трофейными консервами.

Вслед за ложкой из нагрудного кармана военного кителя рядового показалась открывашка, коей толстяк вскрыл пару жестяных баночек и принялся поглощать сочные куски свинины.

«Настоящее блаженство», – мысленно ликовал Уве.

Затем рядовой поднял с верхней полки баночку с белым содержимым густой консистенции, зачерпнул из неё пальцем вытопленный свиной жир и засунул его в рот. Острый вкус жирного смальца с молотым перцем заставил толстяка позабыть от неописуемого восторга собственное имя.

Опустошив пару банок с икрой, две тушёнки и баночку смальца, Уве запил съеденное маринадом из банки с огурцами, пока тихо сидевшая всё это время в дальнем углу кладовки Варенька гневно сжимала свои кулачки. Сначала девочке было очень страшно, когда в кладовку зашёл плохой дядя, и перепуганная его появлением Варенька даже зажмурила глаза, надеясь, что это поможет ей остаться незамеченной. Однако после того как толстяк не увидел в темноте девочку, как и обещала ей мама, и принялся поглощать запасы еды, страх Вареньки сменился презрением и неприязнью.

«Интересно, как громко закричит этот увалень, если я осторожно выползу из своего укрытия и укушу его за ногу?» – думала девочка. – «Толстяка нужно хорошенько проучить за то, что он забрал моих курочек и без спроса ест нашу с мамой еду».

Фридрих тем временем стоял посреди пустой молельной и осматривал комнату в поисках того, чем бы можно было бы поживиться.

«Стол, стулья, алтарный столик и иконы у кирпичной печи», – мысленно подытожил скромную обстановку молельной помощник командира, после чего проследовал в спальню.

Мужчина увидел у её двери двухместную кровать, массивный стол и платяной шкаф, стоящий перед выходом в следующую комнату. Хищно блуждающий по спальне взгляд Фридриха неожиданно остановился на висящих на стене фотографиях в деревянных рамках.

«Мать с дочерью и отец», – рассматривал семейные снимки Серафимы, Вареньки и Андрея Хмельницких помощник командира. – «Муж должно быть на фронте, а жена с девочкой успели сбежать из дома, судя по тарелкам с остывающей на кухне кашей».

Мужчина подошёл к покрытому белоснежной скатертью столу, взял из стеклянной сахарницы одну конфету, снял с неё обёртку и сунул конфету в рот. Смакуя сладость, Фридрих зачерпнул из сахарницы целую горсть конфет и поместил их в карман своих армейских брюк. Далее помощник командира подошёл к широкому шкафу и распахнул его центральные дверцы.

Блуждающий взгляд мужчины скользнул по висящим в шкафу платьям, юбкам и сарафанам, а также мужским костюмам с рубахами, детской одежде и лежащим на верхней полке коробкам с туфлями. Не найдя ничего стоящего, Фридрих закрыл центральные дверцы шкафа и отворил боковые, за которыми располагались полки с полотенцами, платками, майками и постельным бельём.

«В этом доме есть хоть что-нибудь ценное?!» – разочарованно вздохнул мужчина и вышел из спальни в детскую комнату, встретившую его односпальной кроватью, столиком с карандашами, книжным шкафчиком и деревянной лошадью-качалкой.

Выругавшись очередной неудаче, Фридрих зашёл в последнюю комнату и принялся осматривать мастерскую, внутреннее убранство которой состояло из массивного стола, одного стула, старой швейной машинки и вешалки с одеждой.

«Явно не мой день», – опустил голову помощник командира. – «Может толстяку Уве повезло больше?»

Мужчина тихонько приоткрыл дверь, ведущую в прихожую, и заметил в тёмной кладовке грузную фигуру набивающего едой рот рядового.

«Этот своего не упустит», – завистливо ухмыльнулся Фридрих и вернулся в мастерскую. – «Я не могу выйти к Уве с пустыми руками, повержено слушая его хвастовство очередным уловом. Нужно найти в мазанке хоть что-то ценное».

Не заметив в мастерской ничего подходящего, помощник командира проследовал через детскую комнату обратно в спальню и подошёл к шкафу, намереваясь осмотреть коробки с обувью на предмет спрятанных в них денег или украшений.

«Пан или пропал!» – выдохнул Фридрих и вновь открыл центральные дверцы платяного шкафа, после чего громкий выстрел внезапно пронзил мужчину в грудь, заставив его упасть на колени и завалиться на бок.

Смерть помощника командира была мгновенной. Серафима осторожно выбралась из шкафа, с презрением взирая на тело застреленного ею солдата. Женщина была готова убить немца ещё в первый раз, когда тот открыл шкаф, если бы солдат принялся раздвигать скрывавшую её одежду. Когда же немец вернулся в спальню и повторно открыл дверцы шкафа, Серафима решила, что солдат что-то заподозрил, поэтому без раздумий спустила курок револьвера.

Увидев, как на простреленном кителе лежащего на полу немца неумолимо расползается багровое пятно, женщина с ужасом осознала, что убила человека. Сердце Серафимы бешено колотилось в груди, руки охватила мелкая дрожь, а в горле пересохло. Неудержимо поднимающуюся в сознании женщины волну паники свёл на нет неожиданный возглас товарища мёртвого солдата, который окрикнул того из кладовки.

Не дождавшись от Фридриха ответа, Уве недовольно выругался на помощника командира за то, что тот отвлёк его от царской трапезы, и нехотя вышел из кладовки.

«Видимо, Фридрих наткнулся на маленького мышонка и в страхе пристрелил того, пока грызун не цапнул его за тощую лодыжку», – ухмыльнулся толстяк.

Рядовой зашёл в молельную и увидел через окно комнаты курящего у грузовика обер-лейтенанта вместе с вышедшим к нему из кабины машины водителем.

«Я нашёл полную еды кладовку, а чем ты похвалишься перед командиром взвода, трусишка Фридрих?» – думал Уве, проходя через пустую молельную в спальню.

Обнаружив своего товарища неподвижно лежащим на полу комнаты, толстяк ошеломлённо застыл в недоумении.

«Как же так?» – пытался найти разумное объяснение увиденному рядовой.

Собравшись с духом, Уве подошёл к Фридриху, осторожно перевернул того на спину и увидел на груди помощника командира залитое кровью пулевое отверстие, после чего нервно сглотнул и отступил назад.

«В доме кто-то есть!» – снимая с плеча винтовку, успел подумать рядовой, прежде чем его спину пронзила кинжальная боль от прозвучавшего в спальне выстрела.

Уве пошатнулся, выронил карабин из рук и неловко опёрся ладонью о стену с фотографиями, после чего повернулся назад и в ужасе наткнулся на холодный взгляд Серафимы.

Два новых выстрела пронзили сытое брюхо толстяка, заставив мужчину рухнуть на пол. Убедившись, что немец больше не представляет опасности, женщина опустила пистолет и прочла в глазах смертельно раненного ею солдата невыразимый ужас.

Ещё пять минут назад Уве пировал в плотно набитой провизией кладовке, считая себя самым удачливым человеком на свете, а теперь грозная старуха с косой незримо отсчитывала последние мгновения его недолгой жизни. Рядовой рассчитывал встретить смерть лишь на склоне прожитых лет, однако, захлёбываясь ныне собственной кровью, ощущал неотвратимость приближающегося конца.

Когда взгляд немца неподвижно застыл, Серафима поспешила выйти из спальни в молельную и заперла за собой дверь. Поджилки женщины предательски тряслись, к горлу подступила тошнота, а перед глазами стояло лицо хрипящего кровью толстяка.

Смерть вражеского солдата не была столь же мгновенной, как у его товарища, запечатлев в сознании Серафимы неприглядность болезненного ухода человека из жизни. Прерывисто дыша и пошатываясь, женщина подошла к зашторенному окну молельной. Перед глазами Серафимы всё плыло и мелькало, будто она находилась в глубоком сне, который никак не хотел кончаться, лишь набирая обороты.