Текст книги "Павлиний глаз"

В следующую секунду женщина заметила у калитки своего дома автоматчика, который что-то нервно сказал водителю и спешно направился к крыльцу мазанки, сжимая в руках пистолет-пулемёт. Волна ужаса немедля привела Серафиму в чувства, заставив собраться. Женщина выбежала в прихожую, осенила крестным знамением непроглядную темноту кладовки и скрылась в мастерской.

Как бы переживающей за жизнь своей дочери матери не хотелось вбежать в кладовку и прижать к себе Вареньку, Серафима понимала, что преодолела лишь часть пути, самый тяжёлый отрезок которого начинался прямо сейчас. Воспользовавшись эффектом неожиданности, она убила двух солдат, которые не знали о её присутствии в доме. Теперь же на звук прозвучавших выстрелов в мазанку стремительно направлялся командир пехотного взвода – Отто Вайс, по прозвищу «мясник Отто», без малейших колебаний готовый застрелить Серафиму и её пятилетнюю дочь.

Глава 6. Сигнальщик

Серафима заперла на крючок дверь мастерской и нервно прижалась спиной к стене в комнате Вареньки, сжимая в ладони шершавую рукоять «Нагана». Каждая секунда ожидания в воцарившейся в доме тишине казалась женщине невыносимой пыткой. Серафима сходила с ума от одной мысли, что, оказавшись в прихожей, автоматчик найдёт Вареньку в кладовке и отнимет у неё самое дорогое, что есть у матери.

«Где же ты, злой серый волк?!» – мысленно обращалась к вражескому солдату женщина, едва сдерживаясь, чтобы не броситься к дочери.

Отто Вайс тем временем напряжённо стоял на пустом крыльце белёной мазанки, направив дуло пистолет-пулемёта в дверной проём, после чего поднялся по ступеням дома и зашёл в его прихожую. Обнаружив дверь мастерской запертой, командир взвода встал между входом в кладовку и молельной комнатой, попеременно держа под прицелом оба помещения. Затем Отто резко ворвался в молельную и, найдя комнату пустой, отступил обратно в прихожую.

Держа оружие направленным в непроглядную темноту кладовки, обер-лейтенант зашёл в прохладное помещение и опрокинул на пол одну из стоящих на деревянной полке банок. Звук разбившегося стекла тут же разнёсся по всему дому, однако сидящая в дальнем углу кладовки Варенька даже не шелохнулась. Ещё недолго постояв в дверях хозяйственного помещения, Отто вышел из кладовки, вернулся в молельную и грубо распахнул ногой ведущую в спальню дверь.

Серафима услышала громкий звук отворившейся двери и ещё плотнее вжалась в стену детской комнаты. Два враждебно настроенных друг к другу человека неподвижно стояли за стенами каждой из своих комнат и держали палец на спусковом крючке оружия, слушая заполнившее собой тишину в спальне тиканье настольных часов.

Спустя мгновение Отто вытащил из кармана армейских брюк круглое зеркальце для бритья и вытянул его в руке посреди дверного проёма. Взгляд обер-лейтенанта тут же упёрся в лежащие на полу спальни тела Уве и Фридриха, оправдав худшие ожидания мужчины. Оба солдата были мертвы, как и всё первое отделение пехотного взвода Отто Вайса.

Мужчина спрятал зеркальце обратно в карман, обхватил рукоять с приёмником магазина автомата и решительно зашёл в спальню, где сорвал со стены одну из фотографий и швырнул её в дверной проём детской, держа под прицелом вход в комнату.

Серафима вздрогнула от треска стекла упавшей возле неё фотографии, но осталась неподвижна, в то время как вслушивающийся в мерное тиканье настольных часов Отто грозно возвышался над телами своих подчинённых.

Решив, что в детской, как и в кладовке, никого нет, командир взвода опустил дуло автомата, сосчитал следы от пуль на форме солдат и, не увидев на полу стреляных гильз, предположил, что убийца использовал револьвер. Затем Отто заметил нечто необычное и вытащил из широких кармана брюк Уве банку тушёнки, вслед за которой выпали ещё несколько баночек со свиным мясом.

Обер-лейтенант угрюмо покачал головой и положил консервы на стол, едва успев заметить боковым зрением направленный на себя из детской комнаты пистолет, за секунду до раздавшегося выстрела. Пуля «Нагана» вонзилась в плечо взвывшего от боли мужчины, заставив его в ответ выпустить в детскую автоматную очередь.

Чудом Серафима успела укрыться за стеной, прежде чем пули просвистели возле неё в дверном проёме роем разъярённых пчёл. Отто схватился за плечо, отступил в молельную и положил автомат на алтарный столик, вынув из кобуры свой «Вальтер». Затем командир взвода передёрнул затвор пистолета, пошевелил раненой рукой и понял, что больше не может ею стрелять из-за застрявшей в плече пули.

– Дерьмо! – громко выругался мужчина, уязвлённое эго которого пострадало ничуть не меньше его ведущей руки.

Единственным желанием, всецело поглотившим Отто, стала жажда мести хозяйке мазанки, которая оказала ему и его ребятам столь негостеприимный приём. Раненый командир павших солдат чувствовал себя в эту секунду первобытным охотником, преследующим бросившую ему вызов жертву, которая была обязана умереть.

– Моё лицо станет последним, что ты увидишь перед смертью, – крикнул мужчина в дверной проём, сжимая в левой руке пистолет.

Стоя на ватных ногах у стены детской комнаты, Серафима испуганно вздрогнула от гневного крика солдата и пыталась перевести дух, понимая, что раненый ею немец стал теперь вдвое опаснее для неё и дочери.

«Нужно увести его подальше от Вареньки», – подумала женщина, в барабане револьвера которой оставалось всего два патрона. – «Я вылезу из окна детской, добегу до забора Тараса Наумовича, перелезу через него и окажусь на соседней улице. Пока водитель дождётся автоматчика, и они заведут мотор, я успею скрыться, а когда немцы поедут за мной, Варенька выйдет из кладовки и благополучно доберётся до коровника».

Сочтя этот план более благоразумным, нежели ведение дальнейшего боя с разгневанным на неё и хорошо вооружённым солдатом Вермахта, Серафима спрятала «Наган» в карман летнего платья и тихонько открыла окно комнаты, после чего выбралась на зелёную лужайку.

Женщина успела сделать всего несколько шагов, когда услышала окликнувший её голос молодого водителя грузовика. Серафима испуганно повернулась к калитке дома и увидела перед собой немца, держащего её на мушке «Парабеллума». В следующую секунду женщина принялась молча читать молитву, глядя в лицо вражеского солдата глазами бесконечно любящей своего единственного ребёнка матери.

Увидев, что Серафима продолжает идти вперёд, несмотря на направленный на неё пистолет, водитель растерялся и вдруг осознал, что не сможет застрелить безоружного человека. Однако не мог он и бездействовать, поэтому бросился к армейскому грузовику, открыл его кабину и утопил ладонь в клаксоне «Опель Блитца».

Протяжный сигнал автомобиля разрезал жаркий воздух стаей выпорхнувших из грузовика птиц, звучно разносясь на несколько сотен метров вокруг. Не теряя драгоценного времени, Серафима перелезла через соседский штакетник и побежала по лужайке Тараса Наумовича. Спустя считанные секунды за спиной женщины послышался натужный скрип. Серафима обернулась и увидела в распахнутом окне своей спальни раненого ею солдата. Со звериным оскалом на побагровевшем от злобы лице немец вытянул в левой руке свой «Вальтер» и спустил курок.

Услышав выстрел, женщина с удвоенной силой бросилась к забору, за которым скрывалась спасительная улица. Пули свистели одна за другой, заставляя Серафиму инстинктивно сжиматься при каждом выстреле. Правая рука обер-лейтенанта беспомощно свисала вниз, не оставив Отто иного выбора, как стрелять с левой, которая не отличалась особой точностью. Командир взвода разрядил семь из восьми патронов обоймы, понимая, что женщина вот-вот сбежит, снова оставив его в дураках.

«Свобода», – пронеслось в голове схватившейся обеими руками за верхушку забора Серафимы, когда внезапная боль пронзила её спину.

Последний выстрел «мясника Отто» достиг своей цели на предельно допустимой для «Вальтера» прицельной дальности.

– Да! – победно воскликнул обер-лейтенант и расплылся в хищной улыбке.

Продолжая держаться руками за забор, Серафима не могла пошевелиться, чувствуя парализовавшую её боль и ужас. В следующее мгновение женщина упала на землю, закрыла глаза и тихо заплакала, осознав, что больше никогда не увидит свою прячущуюся в тёмной кладовке дочь.

Серафима беспомощно лежала на высокой траве и видела в своём сознании близкие сердцу матери воспоминания: первый толчок ножки Вареньки в её животе, первый взгляд на девочку после тяжёлых родов, первое осыпание поцелуями её маленького тельца, первая улыбка ребёнка матери и его первые шаги. Затем воспоминания уступили своё место мечтам женщины о грядущем Вареньки: первый школьный звонок и влюблённость дочери, окончание школы и получение высшего образования, любимая профессия, замужество, трое или четверо детей, называющих Серафиму любимой бабушкой.

Женщина открыла глаза, и, вернувшись в настоящий момент, представила себе Вареньку одиноко сидящей во мраке холодной кладовки.

– Я бесконечно люблю тебя, доченька, и вверяю отныне заботу о тебе небесам, – прошептала Серафима, прежде чем глаза матери навеки застыли.

Крайне довольный собой Отто Вайс спрыгнул с оконной рамы мазанки на лужайку, спрятал «Вальтер» в кобуру и направился к водителю. Правое плечо командира взвода горело от боли, казавшейся мужчине почётной болью триумфатора, который сумел поквитаться с нерадивой убийцей своих боевых товарищей.

– Можешь представить себе, подстрелил её с пятидесяти метров?! – обратился обер-лейтенант к Йенсу Мюллеру. – Почему ты сам не стрелял, когда женщина вылезла из окна?

– Я не важный стрелок, – виновато потупил взгляд водитель.

– Зато сигнальщик добротный, – усмехнулся Отто, похлопав молодого мужчину по спине, после чего направился к дому Тараса Наумовича. – Пойдём, посмотрим на нашу добычу. Сможешь добить её, если женщина ещё жива.

Нервно сглотнув, Йенс последовал за командиром взвода, стараясь не думать о доносящемся из кузова грузовика кудахтанье и хрюканье насмерть перепуганных выстрелами животных, пока жаркое июльское солнце украдкой выглядывало из-за плотных облаков.

Щебечущие птицы, стрекочущие кузнечики, летающие пчёлы и даже ползающие по земле муравьи воодушевлённо внимали дыханию лета, совершенно не замечая мужчин. Вся природа кипела цветущей жизнью, казалось, существуя параллельно миру людей, исполненному жестоким насилием и смертью.

У калитки дома Тараса Наумовича водитель заметил прошитое осколками гранаты тело одного из солдат. В десяти метрах от него у стены дома лежал второй солдат, застреленный в грудь. Тела ещё двух военных находились на крыльце и во дворе дома, один из которых был задушен, а другой застрелен.

– Дитмар, Вернер, Пауль и Томас, – понуро перечислил имена своих погибших подчинённых Отто. – Тело Гельмута в доме, а Генриха в хлеву.

– Это в одиночку сделал хозяин дома?! – удивленно поинтересовался Йенс.

– Проклятый старик оказался бывшим воякой, – с неприязнью сплюнул на зелёную лужайку обер-лейтенант. – Я нашёл в доме его ордена и армейские фотокарточки.

– Да уж. Никогда не знаешь, где и когда настигнет тебя смерть, – подходя к невысокой ручной колонке, заметил водитель и тут же пожалел о сказанном.

Отто окинул умывающегося холодной водой Йенса пристальным взглядом, и водитель не сомневался, что лежал бы сейчас среди других солдат, будь он частью пехотного отделения командира взвода. Однако, будучи водителем грузовика мотоциклетного полка, Йенс не испытывал вины за то, что остался жив. Он выполнил отданный его командиром приказ и доставил солдат на место изъятия продовольствия, а ведение боевых действий с гражданским населением не входило в прямые обязанности водителя грузового транспорта.

– Не желаете немного освежиться? – спросил Йенс обер-лейтенанта, желая разрядить обстановку.

Отто ответил хмурым молчанием и направился к лежащему неподалёку у забора неподвижному телу Серафимы.

– Мёртвая, – разочарованно промолвил командир взвода и опустился на колено, после чего вытащил из карманов платья женщины пистолет, документы и деньги.

– Из этого «Нагана» она застрелила Уве с Фридрихом и ранила меня, – пояснил Отто водителю, открывая барабан револьвера. – Смотри-ка, у неё ещё оставалось два патрона, как раз для тебя и меня.

Обер-лейтенант засунул трофейное оружие себе за пояс на спине, спрятал в карман брюк найденные деньги и принялся внимательно изучать документы Серафимы, в то время как стоящий рядом Йенс невольно поёжился от пробежавшего по его спине холодка. Водитель понял, что убитая женщина могла застрелить его, когда он бросился сигналить к машине, но не сделала этого, потому как не желала ему зла и лишь пыталась спастись бегством.

– Паспорт на имя Серафимы Хмельницкой и свидетельство о рождении её дочери Варвары, которую в доме я не нашёл, – подытожил Отто.

– Может, ребёнка не было в доме? – пожал плечами Йенс.

– Женщина не стала бы убивать Уве и Фридриха, рискуя жизнью из-за еды или украшений, – покачал головой командир взвода. – Она ранила меня в плечо и могла попытаться добить, но вместо этого сбежала на улицу. Думаю, она хотела, чтобы мы погнались за ней, и её дочь беспрепятственно покинула дом, в котором до сих пор укрывается.

С этими словами Отто поместил документы в нагрудный карман военного кителя и склонился над бездыханным телом Серафимы: – Ты ещё легко отделалась, получив свою пулю, но когда я найду твою девочку, то лично обескровлю её до последней капли.

От жутких слов обер-лейтенанта сердце Йенса внезапно зашлось в груди.

– Что говоришь? – спросил Отто, повернув ухо к лицу Серафимы.

Водитель вздрогнул и отступил назад.

– Молю тебя, Отто, пощади мою дочь! – пропищал командир взвода, двигая пальцами губы убитой им женщины. – Она ещё маленькая. Неужели у тебя совсем нет совести?

Йенсу вдруг стало дурно, в то время как Отто лишь зловеще ухмыльнулся, поднялся на ноги и поправил свою военную форму: – Лежи смирно и никуда не уходи.

Затем обер-лейтенант бросил холодный взгляд на водителя и указал ему жестом следовать за собой к калитке. Йенс заметил застывшие на лице убитой женщины слёзы, понимая, что та была бы сейчас жива, не просигналь он командиру взвода.

– Решил остаться немного поразвлечься? – лукаво усмехнулся Отто. – Поспеши, пока тело не остыло.

Грубая шутка обер-лейтенанта резанула слух водителя, который молча последовал за Отто, будучи уверен в том, что взгляд убитой по его вине женщины останется в его памяти до конца отпущенных ему дней.

Глава 7. Яичко

Варенька тихо сидела в дальнем углу кладовки и терпеливо ожидала возвращения мамы, пока не почувствовала, что та не придёт, поэтому встала с пола и сделала к выходу из тёмного помещения несколько шагов на затёкших ногах. Треск битого стекла заставил девочку остановиться и осторожно переступить через многочисленные осколки огуречной банки, после чего Варенька подошла к дверям кладовки и, немного подождав, вышла в пустую прихожую. Яркий свет ударил ребёнку в глаза, заставив на какое-то время зажмуриться. Когда Варенька снова привыкла к свету, то увидела перед собой распахнутые двери мазанки и молельной комнаты.

– Мама, – позвала девочка Серафиму, повернувшись к молельной.

Услышав в ответ лишь тишину, Варенька хотела было поискать маму в доме, но вспомнила о данном ей обещании добраться до соседского коровника и ждать маму там вместе с внуками Тараса Наумовича. Спустя мгновение девочка вышла на пустое крыльцо, глубоко вдохнула свежий воздух и закрыла глаза, почувствовав, как июльский полдень заботливо заключил её в свои тёплые объятия.

«На улице гораздо лучше, чем в кладовке», – подумала Варенька, подставив лицо лучам солнца, пробивающимся сквозь густые листья виноградника.

Затем девочка открыла глаза, спустилась по бетонным ступеням крыльца и, заметив отворённую дверцу курятника, подошла к его забору из сетки рабицы.

– Ни мамы, ни курочек, ни Кабачка, – понуро промолвила Варенька, окинув взглядом летнюю кухню, белённый мелом хлев и птичий загон.

Внезапно девочка услышала странный звук, донёсшийся со стороны калитки мазанки, и поняла, что кто-то идёт к крыльцу дома, насвистывая себе под нос детскую песенку. Варенька не раздумывая юркнула в курятник и укрылась под его настилом, скрывающим две деревянные бочки с соломой. Затем она подошла к расположенному у летней кухни выходу из курятника и попыталась открыть его дверцу, однако, несмотря на все усилия, защёлка дверцы не поддавалась, а насвистывающий песенку человек уже добрался до крыльца мазанки.

Не сумев выбраться из птичьего загона, раздосадованная своей неудачей Варенька взглянула на устланные соломой бочки и не поверила глазам. На дне одной из бочек невозмутимо сидела белая курица.

– Бусинка! – восторженно прошептала девочка. – Как же я рада тебя видеть.

Варенька осторожно забралась в бочку и принялась поглаживать узнавшую её птицу. Вопреки неудавшемуся побегу, досада девочки сменилась некоторым облегчением от того, что теперь она могла прятаться от плохих дядь не одна, а вместе с любимой Бусинкой. Варенька ощущала успокаивающее тепло курицы и чувствовала, как страх понемногу отступает перед забрезжившей в её сердце надеждой на благополучный исход для себя и мамы, о которой девочка ни на секунду не забывала.

Игриво насвистывая себе под нос песенку из сказки про волка и трёх поросят, Отто стоял на крыльце дома семьи Хмельницких, перед открытой дверью белёной мазанки.

– Оставайся здесь, пока я обыщу дом, – распорядился стоящему рядом водителю командир взвода. – Увидишь девчонку, задержи её. Она нужна мне живой.

Йенс проводил взглядом скрывшегося в мазанке Отто и присел на скамейку под листьями девичьего винограда в надежде на то, что обер-лейтенант вернётся из дома с пустыми руками. Водитель сожалел о том, что его действия привели к смерти женщины и совершенно не хотел становиться свидетелем насилия над её ребёнком.

«Надеюсь, ты уже далеко отсюда, и тебе ничего не угрожает», – подумал Йенс, желая девочке всего наилучшего.

Затем водитель поднял голову и принялся рассматривать висящие над ним листья виноградника, заметив в просветах между ними растущее покрывало из тёмно-серых облаков. Спустя несколько минут Отто Вайс вышел на крыльцо и выглядел весьма удовлетворённым, несмотря на отсутствие рядом ребёнка: – Девочка где-то поблизости. На полу прихожей видны её влажные следы, которых не было, когда я осматривал дом в первый раз.

Затем командир взвода отхлебнул из своей фляги немного воды, спустился с крыльца и направился в сторону хлева и летней кухни. Йенс последовал за ним, заметив, как небо всё сильнее темнеет от летних грозовых туч, а поднявшийся ветер начинает по-хозяйски гнуть ветви зелёных деревьев.

– Я осмотрю кухню, а ты хлев и туалет, – сказал водителю Отто.

С этими словами обер-лейтенант зашёл на кухню и обратил внимание на стоящие на столе тарелки с гречневой кашей. Затем Отто осмотрел пустое помещение и поднялся по лестнице на чердак, расположенный над прилегающим к кухне хлевом. В дальней части чердака друг на друге стояло несколько деревянных ящиков, подойдя к которым, командир взвода обнаружил над ними открытое окно чердака. Отто взобрался на ящики и оказался по пояс в оконном проёме на крыше хозяйственного строения. Взору мужчины предстал огромный луг, расположенный справа от хлева и летней кухни.

Глядя на мирно пасущихся коров, Отто заметил двухэтажный дом в правой части луга и стоящую неподалёку от него деревянную пристройку. Сильный порыв ветра неожиданно ударил обер-лейтенанта в лицо, заставив мужчину вернуться на чердак, после чего Отто Вайс спустился на кухню и вышел на улицу.

– Йенс! – окрикнул водителя командир взвода.

Мгновение спустя водитель показался из хлева и отрицательно покачал головой.

– Я нашёл ящики под открытым окном чердака, – сказал Отто. – Вероятно, девчонка выбралась на крышу, спрыгнула на соседский луг и укрылась в доме или прилегающем к нему коровнике.

– Хотите, чтобы я отвёз вас туда? – спросил Йенс.

– Сделаешь это завтра утром. Если ребёнок там, мы найдём его, а сейчас мне нужно вернуться в лагерь, чтобы врач извлёк из моего плеча пулю, и я не лишился руки. Но сперва мы погрузим в машину содержимое кладовки этого дома, и по пути в лагерь я пошлю другое пехотное отделение забрать тела наших ребят.

С этими словами обер-лейтенант запер деревянную дверь кухни, повернулся к покрытому жестью настилу над входом в курятник, расстегнул пуговицы армейских брюк и щедро помочился на землю сквозь дверцу птичьего загона.

– Уличные сортиры для украинских свиней, а не старших офицеров Вермахта, – пояснил Отто, чувствуя на себе внимательный взгляд водителя.

Затем командир взвода застегнул пуговицы брюк и неожиданно заметил под настилом курятника пару деревянных бочек: – Ты проверил эти бочки?

– Их должны были осмотреть Уве и Фридрих, когда забирали кур, – ответил Йенс.

– Это было до того, как ребёнок покинул дом, – сказал Отто. – Полезай в курятник.

Глядя на капающую с дверцы птичьего загона мочу, водитель брезгливо замер в нерешительности, на что обер-лейтенант отодвинул металлическую защёлку и любезно распахнул перед Йенсом дверцу курятника.

Скрепя сердце водитель прошёл мимо Отто Вайса, согнулся в три погибели и зашёл под настил, стараясь не наступить на залитую мочой командира взвода землю, в то время как тот вытащил из кармана своего военного кителя пачку сигарет и закурил.

Затем Йенс повернулся к бочкам и от неожиданности разогнул спину, больно ударившись головой о твёрдую крышу настила, после чего тут же согнулся обратно и принялся растирать ладонью ушибленный затылок. Перед ошеломлённым мужчиной в глубине одной из бочек сидела пятилетняя девочка и крепко держала в руках белую курицу.

С выпрыгивающим из груди сердцем Варенька молча взирала на Йенса, будучи готова до последней капли крови сражаться с плохими дядями за спасение любимой Бусинки.

– Осторожнее там, – усмехнулся Отто, выдыхая изо рта сигаретный дым.

Пока обер-лейтенант потешался над молодым водителем, застигнутый врасплох своей находкой Йенс неподвижно застыл на месте.

– Ты живой там? – поинтересовался Отто, видя в курятнике лишь неуклюже расставленные в стороны ноги водителя.

– Живой, – ответил Йенс, понимая, что должен сделать сейчас, возможно, самый главный выбор в своей жизни: обречь на неминуемую смерть невинного ребёнка, выдав девочку командиру взвода, или же попытаться спасти её, рискуя жизнью.

– Ну что там? – нетерпеливо спросил Отто, сделав очередную затяжку.

В следующее мгновение водитель закрыл глаза, увидев перед собой лица молодой жены и двухлетней дочери. Семья Йенса Мюллера находилась в полной безопасности в Германии, в то время как лишившаяся матери украинская девочка пряталась в бочке с соломой, обнимая единственную оставшуюся у неё курицу.

Ощущая глубокую тоску по дому, водитель виновато обронил на землю две слезы и мысленно попросил у девочки прощение за то, что принял решение не подвергать риску свою жизнь во имя возвращения к любимой жене и дочери. Когда Йенс уже был готов открыть глаза и дать обер-лейтенанту положительный ответ об обнаружении ребёнка, лица родных неожиданно сменились в сознании водителя образом убитой по его вине женщины. Мать девочки выбралась из окна своего дома и шла по лужайке к соседскому забору, желая увести за собой раненого ею в плечо Отто. Женщина уповала на милосердие держащего её на мушке Йенса, который вместо того, чтобы позволить ей уйти, вынес ей смертный приговор, нажав на клаксон грузовика.

Далее сознание перенесло водителя к телу лежащей у соседского забора женщины, на лице которой Йенс заметил влажные следы от слёз. Будучи отцом, мужчина лишь теперь осознал, что перед смертью мать девочки плакала не о себе, а об оставленной ею дочери. Слёзы на лице убитой женщины продолжали стекать по её щекам в воображении водителя, заставляя его чувствовать близость этих слёз с его собственными, которые выражали страх Йенса более никогда не увидеть жену и дочь.

Отличие слёз обоих родителей заключалось лишь в том, что погибшая женщина уже не могла помочь своему ребёнку, в то время как мужчина ещё мог стать спасительной преградой между сидящей в бочке девочкой и жаждущим её смерти «мясником Отто».

Водитель наконец взял себя в руки и выдохнул из груди последние остатки сомнений.

– В бочках лишь пропахшая куриным дерьмом солома, – открыв глаза, ответил Йенс командиру взвода, чем заставил последнего разразиться хохотом.

Затем водитель показал девочке приставленный к губам палец, повернулся к открытой дверце курятника и засунул два пальца в горло. Содержимое желудка Йенса не замедлило вывалиться у выхода из птичьего загона, едва не запачкав начищенные до блеска сапоги Отто Вайса.

– Вот дерьмо! – воскликнул обер-лейтенант, спешно отпрыгнув назад от дверцы курятника. – Вылезай уже из этого сраного гадюшника.

Водитель заметил на дне пустой бочки куриное яйцо, спешно поднял его с соломы и выбрался из-под настила, оставив дверцу птичьего загона приоткрытой.

– Не желаете домашнего яичка? – поинтересовался Йенс, вытянув перед Отто в руке коричневое яйцо.

– Убери от меня эту гадость! – брезгливо отмахнулся командир взвода.

– Почему же гадость? Это свежий и питательный продукт, богатый белками, жирами, микроэлементами и витаминами группы B.

– Не нужны мне такие витамины.

Отто презрительно поморщился и отступил от Йенса подальше.

– Как знаете, – пожал плечами водитель, стукнул яичко о поручень ограждающего огород забора и выпил содержимое яйца на глазах поражённого обер-лейтенанта.

– Ты с ума сошёл, Мюллер?! – воскликнул Отто, словно Йенс принял смертельную дозу цианистого калия.

– Не пропадать же витаминам, – ответил водитель.

– Мы здесь закончили, – затушил о забор сигарету командир взвода и направился прочь от грязного курятника. – Жду тебя у кладовки.

Йенс выбросил пустую скорлупу в огород и осторожно оглянулся на бочки, чувствуя, как предательски дрожат его взмокшие от волнения ладони. Водитель понимал, что лежал бы сейчас с простреленной головой в луже собственной рвоты вперемешку с мочой Отто Вайса, если бы что-то пошло не так, и обер-лейтенант обнаружил прячущуюся в бочке девочку.

Варенька тем временем продолжала тихо сидеть под настилом курятника и заботливо поглаживала любимую птицу, сжимая во второй ладошке мамин крестик.