Текст книги "Люди как боги (сборник)"

Плеяды остались за нами.

Это было печальное приобретение.

День за днем, неделю за неделей мы облетали одну звездную систему за другой. На тех планетах, где имелись условия для жизни и где еще недавно все цвело, жизни не было.

День за днем, неделю за неделей в биноклях умножителя и на стереоэкранах вспыхивали одни и те же картины: густые облака пепла и праха, клубящиеся над планетами, суша, перемешанная с океанами в одно топкое месиво…

Мы попытались высадиться на одной из разрушенных планет.

Это было в звездной системе Алционы – великолепной, праздничной звезды. В недалеком прошлом здесь, вероятно, всего хватало: света и тепла, воды и зелени, воздуха и простора, минералов и еды. В печальном настоящем здесь была пыль, ничего, кроме пыли… В воздухе клубились черные облака тончайшей взвеси. Мы рассматривали планету в приборы, угадывали по горам праха уничтоженные города. Опустившись на нее, мы едва не утонули в пыли. Пыль текла, как вода…

Однажды вечером Вера попросила нас высказаться: что делать дальше?

Теперь мы знаем, что в Галактике свирепствуют странные полусущества-полумеханизмы, воинственный, технически высокоразвитый народ, сказала она. Мы выбрались на галактические просторы и обнаружили, что они захвачены пиратами. Но еще не все ясно. Где они обитают? Почему нападают? И где похожие на нас существа? Мы видели их в снах ангелов, на картинах альтаирцев, в скульптурах жителей Сигмы, но не живыми. Может, этого народа, наших потенциальных друзей, больше не существует?

Не исключено, что мы оказались зрителями последней фазы космической войны и в ней погибли все противники разрушителей. Это еще предстоит выяснить. Вместе с тем пора возвращаться на Землю. Нужно ознакомить людей с собранными фактами, чтоб решения были объективны.

Вера предложила разделить корабли. Один звездолет берет курс на Землю, другой продолжает поиски звездных гнездовий уже знакомых нам врагов и неведомых друзей.

За несколько месяцев мы удалились от Солнца на пятьсот светолет и проникли в Плеяды. Следующий объект разведки, по-видимому, – скопление в Персее, до него четыре тысячи светолет. Экспедиция туда займет не один год, однако она необходима. Пока мы не узнаем, куда исчезла флотилия разрушителей, никто на Земле не вправе пребывать в спокойствии.

– Я возвращаюсь на Землю, – закончила Вера. – И вы понимаете почему: предстоят споры.

– Я готова лететь дальше, – объявила Ольга. – «Пожиратель пространства» лучше приспособлен для дальних рейсов, чем «Кормчий». Мы перегрузим к себе часть активного вещества с «Кормчего». Экипаж скомплектуем из тех, кто вызовется лететь в Персей.

Она сказала это так просто, словно речь шла о путешествии с Земли на Сириус или альфу Центавра. Остальные с ответом не торопились.

Я думал о Земле, и Оре, и звездах, рассыпанных вокруг Земли и Оры. Ничто особенно не тянуло меня на Землю, скорее уж манил Плутон, но и без Плутона я смогу прожить. Правда, на далекой Веге, на сине-белой Веге, где я никогда не был и вряд ли буду, осталось то, что хоть немного звало меня назад. Но что изменится, если я решу возвратиться? Нас с Фиолой соединяет лишь желание соединиться – у нас нет дороги друг к другу. Любовь наша бессмысленна – преждевременна, как по-ученому формулирует Лусин.

– Я лечу в Персей, – сказал я.

Ромеро и Лусин решили возвратиться на Землю. Труба Лусин брал с собой.

А потом наступил день расставания. Оно было невеселым. Вера обняла меня, я поцеловал ее. Я не был уверен, что мы увидимся.

– Вера, все может быть в такой дальней дороге, – сказал я. – Запомни мое последнее желание: Ромеро нужно опровергнуть. Если люди не выйдут на помощь звездожителям, грош цена человечеству.

Она с нежностью, сквозь слезы посмотрела на меня.

– Люди помогут всему доброму и разумному, что нуждается в помощи. Нет, Эли, человечеству не грош цена.

Последними, с кем я прощался, были Камагин и Громан. Отважные маленькие космонавты, наши предки, были взволнованы, как и мы.

– Три года назад, пятьсот двадцать земных лет тому, мы расстались с Землей, – сказал Камагин. – Сами мы с той поры переменились мало, Земля и люди неузнаваемы. От души желаю вам в межзвездных странствиях большей удачи, чем выпала нам.

– А вам доброй встречи дома, – ответил я. – И доброй новой жизни на ласковой зеленой старушке, на вечно молодой Земле!

Мы с Ольгой сидели в обсервационном зале. На экране быстро уменьшался «Кормчий».

– Вот мы и остались в одиночестве, – сказал я печально.

– Я не боюсь одиночества, – сказала Ольга. – Я могу лететь хоть на тот свет, только не знаю, где он находится – тот свет.

Она с улыбкой смотрела на меня. У меня было такое ощущение, словно я сделал что-то нехорошее. Я стал всматриваться в звезды.

– Эли! – позвала она тихо. – Эли!

– Да! – отозвался я, не отрываясь от неба. – Вспорем Звездным Плугом Вселенную, Ольга! И кто знает, может, нам удастся что-нибудь разузнать об Андре.

По графику МУМ, при скорости, в четыре тысячи раз превышающей световую, путешествие до звездных скоплений в Персее должно было продлиться свыше года. Подобных скоростей еще не достигали, но Леонид с Осимой не сомневались, что рекорд удастся.

– Один Аллан наполовину уменьшал нам ход, – доказывал Леонид. – Его звездолет – тихоня.

Теперь Леонид дал волю страсти к быстроте. Если бы уничтожаемая пустота издавала звуки, по всей Галактике разнесся бы треск разрываемого пространства. Но мы летели в великом молчании космоса. Впереди сероватой дымкой чуть проступало дивное скопление в Персее, много, много месяцев должно было пройти до того, как оно превратится в скопище светил.

Все знают, что галактические просторы пусты. Одно – знать, другое – ощущать. При перелете с Земли на Ору я не чувствовал пустоты, звезды удалялись и приближались, рисунок созвездий менялся. Исполинской пустотой дохнуло лишь в полете на Плеяды, день уходил за днем, неделя за неделей, мы тысячекратно обгоняли свет – за бортом все оставалось тем же. Но, лишь удаляясь от Плеяд, я полностью понял, как бездонно пуста Вселенная! Уже через неделю великолепное скопление – три сотни звезд, собранных в кучу, – превратилось в такой же моточек сияющей шерсти, какой виден с Земли. Нет, мироздание не такое, каким оно представляется в школе. Звезды, как и люди, коллективисты, они теснятся друг к другу. А вне этих звездных коллективов – безмерная «пустейшая пустота».

И если в пустоте попадается одинокая звезда – это событие. Мы иногда встречали таких шальных шатунов, чаще темные карлики, ни одного гиганта и сверхгиганта, – звезда вылетала из мрака, мы проносились мимо. Ни у одного из таких светил не было и признаков планет.

Жизнь в Галактике – дар более редкий, чем тепло и свет.

Теперь я имел свое кресло в командирском зале, рядом с дежурным командиром. От дешифраторов информация поступала в МУМ, та отдавала команды автоматам, а я ставил механизмам дополнительные задания.

Обычно я дежурил с Ольгой: мы часами молчали, вглядываясь в звездное небо, мысленно переговариваясь с подчиненными нам машинами. Я все более узнавал другую Ольгу, не ту, что порядком надоедала мне в школе, не ту, что вела ученые разговоры в веселой компании, – спокойного, решительного, проницательного командира. Я учился у нее. Сейчас все это в прошлом, но я с радостью вспоминаю дни совместных дежурств.

Каждый день я уходил в гравитационную лабораторию и все снова и снова просматривал излучения мозга разрушителей, записанные Андре. Я считал эту работу главным своим делом. Раньше Андре делал все сам, мы лишь помогали ему. Мы посмеивались над его скоропалительными теориями, снисходительно одобряли его прозрения, а про себя были спокойны. Рядом с нами огромный разум непрерывно порождал ослепительные идеи. Он жадно ухватывал каждую загадку, бился, пока не разрешал ее, – зачем нам тревожиться? Все, что возможно сделать, сделает он, и сделает лучше любого из нас – так чувствовал каждый.

Теперь Андре не было. Исчез гениальный генератор новых идей. Его надо было заменять, хотя бы частично. У меня и в помине не было вдохновенной легкости Андре. Но я неустанно, непрерывно размышлял – хотел заменить трудом его интуицию. Там, где он одолевал неизвестность двумя-тремя исполинскими прыжками, я пробирался ползком, петлял, возвращался обратно и снова полз вперед.

Во всяком случае, я был настойчив. Я садился на диван, закрывал глаза и тысячи раз мысленно возвращался к одной и той же картине. Мы сжали полями слабеющего головоглаза, он отчаянно взывал к своим: «Помогите! Помогите!» Его гравитационные призывы уходили с нормальной световой скоростью, с той же скоростью возвращались ответы. Можно вычислить по времени, разделявшему призыв и ответ, расстояние от Сигмы до крейсера, вышедшего ему на помощь. Но крейсер, летя в сверхсветовой области, раньше ночи добраться не мог – так он сообщал. Сколько дней или недель светового пути разделяло их? А разрушитель беседовал с крейсером так, словно тот был рядом.

«Что же это такое? – спрашивал я себя. – Что может двигаться в пространстве, не уничтожая его, со сверхсветовой скоростью?»

Я пытался разрешить эту загадку даже во сне. Как-то я запустил дешифратор на излучения своего мозга, и он записал, что, и сонный, я бьюсь все над тем же.

И мало-помалу, еще смутное, стало вырисовываться решение. Оно было до того простым, что я поначалу в него не поверил.

Но все пути вели в одну точку, все логические нити завязывались в один узел.

Я вышел наконец на верную дорогу. Я попросил к себе Ольгу. Она пришла в лабораторию, долго слушала, потом сказала:

– Итак, ты считаешь, что этот загадочный агент связи, мгновенно проносящийся сквозь пространство, – само пространство?

– Да, само пространство. Вернее, колебания его плотности. Только изменения пространства могут распространяться в пространстве со сверхсветовыми скоростями – вот моя мысль.

Ольга продолжила ее:

– Мы научились превращать вещество в пространство и опять получать из пространства вещество. Короче, мы оперируем крайними точками – создавать и уничтожать… А между ними спектр разнообразных состояний, возможно, не менее важных, чем полюса… Надо искать, Эли, надо искать!

От восторга я расцеловал Ольгу в обе щеки. Это было лишнее, конечно. Она растерялась, как девчонка, пойманная на шалости, хотя виноват был я, а не она.

– Не сердись, – сказал я с раскаянием. – Я от души, Ольга.

– Я не сержусь, – ответила она грустно. – Разве ты не заметил, что я не умею на тебя сердиться?

В тот вечер я долго не засыпал. Я думал об Андре. Он похвалил бы меня за открытие волн пространства. Я редко удостаивался его похвал, когда мы были вместе, но сейчас он похвалил бы меня, я в этом не сомневался.

Андре стоял передо мной. Я слышал его голос. Я закрывал глаза, чтоб лучше видеть и слышать его. Он ходил по комнате, взмахивал вычурными локонами. Он был, как всегда, немного смешон и очень мил. Я говорил с ним и, стискивая зубы, плакал. Он был в беде, а я не мог ему помочь.

«Ты тяжелодум, Эли, – говорил он сердито. – Насмешливый ум сочетается в тебе с изрядной тупостью. Если бы я высказал то, к чему ты с таким трудом добрался, ты бы для начала поиздевался надо мною. Ты встречал насмешкой любую мою идею, разве не так?» – «Не так, – защищался я. – Будь справедлив, Андре, не так! Я многое принимал сразу». Он беспощадно опроверг меня. В жизни он не был таким жестоким, как в нынешнем моем представлении о нем. Впрочем, сейчас он не мог быть добрым – теперь он был вечным обвинением мне. «А невидимки? – говорил он. – Невидимки, Эли? Разве ты не расхохотался, когда услышал о них?» – «Да, невидимки, – отвечал я. – Это правда, я удивился и засмеялся. И я жестоко наказан, что не поверил в твое прозрение и не позаботился о защите. Мы все наказаны, Андре, все!» – «Другие мои идеи ты высмеивал тоже, – заметил он. – Вспомни получше, Эли».

Я стал вспоминать его идеи и теории. Их было много, час бежал за часом, бессонная ночь плелась, как старуха. Я больше не спорил с Андре, я вдумывался в его мысли. Я был готов принять любую из них – уже потому, что ее высказывал он. Я подводил под них фундамент, подбирал убедительные доказательства – я запоздало оправдывался перед другом.

Я вспоминал, как он блестяще обосновал удаление Гиад от всех звезд мира. Спыхальский, наверное, уже послал экспедицию проверить его гипотезу, и экспедиция доказала, что Гиады рушатся в искусственно созданный провал в космосе. Как могло быть иначе? Андре так запальчиво отстаивал эту идею, он не мог ошибиться!

А потом я припомнил его версию происхождения людей, так жестоко раскритикованную Ромеро. Она стала мне дорога еще и потому, что Павел на нее ополчился. Я хотел обдумать ее в деталях, по-серьезному обосновать.

Но доказательства не подбирались, вместо мыслей возникали картины. Я тешил себя придуманными историями, разыгрывал фантастические вариации на заданную Андре тему и упивался ими, как некогда на Земле индивидуальной музыкой. Мной овладела полудрема-полубред. Я возвратился в далекое прошлое Земли. И вот я вижу дикие леса, каких давно не существует. У подножия холма лежит на боку космический корабль. Из разорванного его чрева вываливаются лестницы, бочки, ящики, незнакомые механизмы. По небу мчатся растрепанные тучи. Дико кричат обезьяны. Влажная жара тяжко висит в воздухе придуманного мною уголка Земли.

На холм взбирается старик, точно такого же я видел на стереоэкране в Оранжевом зале. Он высок, строен, сед. У него лучистые глаза, не по-человечески огромные, – хороший, ладный старик. Он осматривается и мрачнеет. Ему не нравится место, куда угодил корабль. К нему приближаются двое молодых. Первый тоже из тех, кого я видел в Оранжевом зале. Второго я не знаю, я его придумал. Впрочем, он похож на того, убитого, с картины альтаирцев.

«Ну и попали! – говорит первый из молодых. – Надо же было так удариться! Ремонт займет тысячи две местных лет. Лаборатории мы захватили, но заводы остались дома». – «Нужны помощники, – говорит второй. – Нас двадцать, на все не хватит рук. А здешние существа, кажется, доросли лишь до того, чтобы прыгать с ветки на ветку. Они работают клыками, а не мозгами».

Старик успокаивает их. В общем, получилось неплохо. Удалось выбрать планету, похожую на их собственные: здесь сносные температуры, умеренная гравитация, в атмосфере имеется кислород, много воды и зелени. Уже одно то, что можно ходить без защитных костюмов, чего-нибудь да стоит! А заводы – что ж, заводы можно построить… Примитивные, конечно.

«Без помощников?» – «Будут помощники. Посмотрите на этих хвостатых существ, орущих в листве. Когда-то и наша история начиналась с созданий, подобных им. Миллионов через пять здешних лет они самостоятельно разовьются и станут подобны нам. Почему бы нам не подтолкнуть процесс эволюции?» – «Сколько на это требуется лет, подумай! – говорит второй. – Мы не бессмертны. Половина из нас перемрет здесь». Он, конечно, не догадывается, что ему суждено погибнуть в другом месте. «Будем торопиться. Я, наверное, не доживу до отлета, но вы покинете эту планету».

И вот они берутся за дело. Одни ищут руды, другие заделывают пробоины и налаживают механизмы, третьи отлавливают обезьян и экспериментируют с их генами. Сразу вывести подобных себе не удается: обезьяны не тот народ, чтобы в одно поколение вырастать в богов. Кое-что получается, еще больше провалов. Удалось убрать хвост, выпрямить спину, укоротить руки – вот он, получеловек-полузверь, нет, не подойдет, у него мала способность к самоусовершенствованию.

Наконец появляется настоящий человек, сразу все варианты – черные и белые, курчавые и прямоволосые, пигмеи и гиганты. На этот раз, кажется, вышло – нет, и на этот раз не выходит! Я слышу спор галактов. У них производственное совещание – обсуждают сотворение человека.

«Разве это человек? – возмущается один. – Поглядите на чертеж – что общего между замыслом и осуществлением? На бумаге – человек, а за той загородкой – зверь! Я протестую против такой работы!»

«Ближе к делу! – требует председательствующий. – Какие у вас конкретные возражения? Так мы проболтаем до рассвета!»

«Тысячи возражений! Первое – абсолютная неприспособленность к жизни. Он без шерсти, без когтей, без клыков, без рогов. Как ему добывать пищу, как передвигаться, как защищаться? Поглядите на его пальцы – это же сучки, а не пальцы, разве они похожи на наши? А глаза? Какие-то щелки, а не глаза. Мне страшно смотреть на него, а вы твердите – по образу и подобию!»

«Все же он подобен нам, – говорит старик. – Подобен, но не тождествен. Вы забываете о главном: в человеке осуществлена поистине грандиозная возможность к усовершенствованию. Посмотрите таблицу, рассчитанную машиной. Если у собаки принять способность к усовершенствованию за единицу, то не найдется ни одного животного, у которого она поднялась бы выше десяти. А у человека она равна 1 595 660 800! В миллиарды раз выше, чем у любого животного! В сотни раз выше, чем у нас с вами! Я считаю, что мы создали чудо разума!»

«Пока это чудо глупости и неприспособленности! – зло кричит кто-то. – Ваш разумный человек – дурак. Я пытался внушить этому голому дикарю понятие о некоторых матрицах тяготения, он хлопал зенками и скулил. Тогда я подвел его к корыту со жратвой – и посмотрели бы вы, как он кинулся. Тут он не хлопал глазами. Пройдут миллионы лет, прежде чем ваше чудо природы сообразит, что у него есть кое-какие способности. Предлагаю отклонить предъявленную нам модель и продолжать поиски».

«Голосую предложение – человека не утверждать, – говорит председательствующий. – Другие предложения имеются? Вроде нет. Кто за? Против? Воздержался? Итак, человек отвергается всеми голосами при одном воздержавшемся. Какие будут пожелания к новой модели, которую предстоит запустить в работу?»

Снова поднимается первый галакт.

«Мне думается, не стоит гоняться за внешним подобием, практически оно не выдерживается и превращается в уродство. Нам нужны не сверхъестественные способности, а реальная жизнеспособность, быстрая сметка, цепкая хватка! Предлагаю новую модель сотворить максимально приспособленной к любым условиям жизни».

«Возражений нет? Принято, – говорит председательствующий. – Секретарь, пишите: снабдить следующую модель шерстью, когтями, клыками, рогами, копытами… что там еще? Хвостом, чтобы цепляться за ветки… Как назовем модель? Там, в углу, – я слушаю вас».

«Свободна буква „д“, – доносится из угла. – Можно так: дурень, дурман, дьявол…»

«„Дьявол“ звучит неплохо, – решает председатель. – Итак, запускаем в производство дьявола на базе неудавшегося человека. Остается решить последнее: что делать с сотворенными людьми?»

«Истребить! – слышатся голоса. – В землю! К чему плодить незащищенных уродцев?»

Против этого опять протестует старик. Он напоминает разбушевавшемуся собранию, как много благородных начал вконструировано в человеческий мозг. Пусть люди проходят свой нескорый путь усовершенствования. Им много дано, из них много получится.

«Не нами! – шумят в зале. – Нам они ни к чему!» – «Резон тут есть, – говорит председательствующий. – Истреблять людей не стоит. Если добрая основа, заложенная в них, разовьется, человек устоит в жестокой борьбе за существование. А возьмут верх недоработки… Что же, жалеть о гибели этой модели не придется».

И вот людей изгоняют из аварийного лагеря небесных инженеров и ученых, из рая, где обезьяну переконструировали в человека. Отныне он будет рождаться в муках, трудиться в поте лица своего, изнемогать под бременем забот и болезней.

А взамен появляется усовершенствованная модель – умный, ловкий, работящий дьявол. Тут уж нет сомнений: модель удалась. Хвостатое и рогатое существо – мастер на все руки: и скачет, и пляшет, и прыгает с ветки на ветку, и ныряет в воду, и проползает в земные расщелины. Его можно видеть в лесу и в поле, у моря и у кратера вулкана, он особенно любит эти местечки с их серным дымом и пламенем, ему там тепло и ароматно. Старательный и услужливый, истинный черт своего бога, он смеется над неудачами изгнанных в самостоятельное существование людей, а те мстят ответной ненавистью: не дай бог черту попасть в человечьи лапы – мигом разорвут в клочья!

И когда галакты наконец справляются с поломками и улетают, они прихватывают с собой и дьяволов: у тех шерстка встает дыбом при мысли, что придется остаться один на один с неудавшейся людской породой.

«Прощай, неустроенная планета! – торжественно говорит старик. – Верю, что зароненное нами зерно даст плоды. Хоть я и дожил до возвращения, но до яркого твоего расцвета, человек, не доживу. Живи и совершенствуйся!»

Он машет мне рукой, этот добрый старик, а я в ответ смеюсь, до того забавны придуманные мною картины…

И тут меня охватил стыд. Я намеревался обосновать мысли Андре, доказать их правдивость, а вместо того иронизировал над ними.

Не может быть, чтоб здесь все было неправильным, сказал я себе с раскаянием, Андре преувеличивал, но не заблуждался. Я вызвал МУМ.

– Проанализируйте мысли о галактах, некогда переконструировавших обезьяну в человека. Проверьте все картины, возникшие в моем мозгу, и дайте им оценку. Только, пожалуйста, одним словом. Не люблю ваших «с одной стороны, с другой стороны»…

МУМ ответила одним словом:

– Чепуха.

– Ну, хорошо, пусть не одним словом, – сказал я. – Может, годится хоть для грубой гипотезы?

На этот раз МУМ ответила так:

– Годится для фантастической повести.

Я вспомнил, что другая МУМ, на Оре, точно так же оценила эту идею Андре. С моей стороны не было никакого издевательства над его памятью. Успокоенный, я заснул.