Текст книги "Наблюдения над исторической жизнью народов"

Во-первых, движение шло из страны внутренне далеко не сильной, из государства далеко еще не сложившегося, из государства, которое само переживало болезненное состояние рождения; во-вторых, цивилизация в Галлии была слаба, нисколько еще не сложилась, не определилась. Остатки римской цивилизации боролись с германским варварством и заглушались им; еще не образовался язык. В деле подчинения Германии сильным, могущественным средством в руках галло-франкских вождей было христианство, но христианство по своему существу, по всеобщности своей не заключало в себе условий подчинения, поглощения одной национальности другою; церковные же отношения, о которых будет речь впереди, связывали Германию с Италией, а не с Галлией.

Но если Галлия была слаба в политическом и духовном отношениях, не имела средств держать Германию в подчинении себе, то Германия в то же время приобретала силу: она приобретала христианство и начатки цивилизации, приобретала единство религиозное и сознание о единстве политическом, выражавшееся в стремлении иметь одного короля. Благодаря этим обстоятельствам Германии не только легко было приобрести самостоятельность, но и важное значение, значение украйны христианского цивилизованного мира, переняв роль, которая до сих пор принадлежала Галлии, – роль, как известно, благодарную, ибо она поддерживает народные силы постоянною борьбою и опасностью.

Если эта роль дала в Галлии первенство ее северовосточной части, Австразии, то она же давала теперь преимущество Германии перед Галлией и была причиною, что германский король удержал за собою первенство по титулу, удержал за собою императорское достоинство. Но с другой стороны; и Германия, ставши настолько сильною, чтобы удержать самостоятельность и приобрести первенство положения, была, однако, как государство новорожденное, неустановившееся, заключавшее в себе много борющихся друг с другом элементов, так слаба, что не могла подчинить себе Галлии, и та спокойно могла переживать внутренние процессы своего государственного образования, ставши Францией.

Таким образом, в начале западноевропейской истории мы видим на континенте две главные страны, которые обе настолько сильны, чтобы сохранить свою самостоятельность, и настолько слабы, чтобы посягнуть на самостоятельность друг друга, и это равенство положения двух главных стран Западной Европы, не исключая их постоянного и сильного соперничества и борьбы, носило, однако, в зародыше будущую политическую систему Европы, ее политическое равновесие.

Политическая связь Галлии и Германии могла продержаться только при Карле Великом благодаря личным качествам этого государя и тому, что Карл действительно воспользовался преимуществом положения франкского владения в Галлии, чтобы подчинить Германию христианству и цивилизации. Но как скоро это дело было совершено, то Германия получила такие силы, которые уравнивали ее положение с положением Галлии, что делало подчинение этих стран друг другу невозможным, условливало их раздельную, самостоятельную жизнь, тем более что знаменитый исторический деятель со своею династией, принадлежа Галлии как владетель, не принадлежал ее национальности, которая еще не выработалась, он принадлежал собственно германской национальности, хотя несовершенно, принадлежа также миру римско-христианскому и цивилизованному.

Эта принадлежность двум мирам, двум странам и делала Карла способным сыграть ту посредствующую между ними роль, которой он знаменит в истории, но при этом для каждого ясно, что Карл Великий есть собственно деятель германской истории и начальный ее деятель; он был то же для Германии, что Кловис для Франко-Галлии или последующей Франции. Франко-Галлия от деятельности Карла не получила ничего; она потеряла только вследствие ее значение украйны цивилизованного мира, ибо это значение благодаря Карлу перешло к Германии, но Германия получила от деятельности Карла все.

Кроме Галлии и Германии деятельность Карла Великого обняла также и Италию; но здесь эта деятельность должна была подчиниться условиям, в которых жила Италия, которые она вынесла из прежней своей истории. Здесь римская старина была сильнее, чем где-либо; здесь был Вечный Город со своим притязанием на всемирное главенство, со своим соперничеством относительно Византии, которая предъявляла то же притязание, со своею извечною борьбою против варварских вождей, хотевших владеть Римом так, как владели другими городами Италии; со своею формою быта, как она образовалась во время религиозного переворота, когда епископ города получил первенствующее значение, а епископ Рима был верен притязаниям своего города и потому считал себя главою всех других епископов.

Карл явился в Италию как верный слуга Рима: он освободил его и от лонгобардов, и от византийского императора и за это был выкрикнут в Риме императором. При подчинении варваров римской цивилизации, при господстве римских представлений и форм могущественный обладатель Галлии, Германии и Италии получил и высший титул императора, тогда как предки его назывались только римскими патрициями. Раз этот высший титул был передан сильнейшему из владетелей Западной Европы, то он и остался между ними. Италия и Рим оставались при этом в том положении, какое началось для них в последнее время империи, когда императоры покинули Рим для Равенны; теперь императоры жили еще дальше Равенны, за Альпами, и потому Рим имел еще более свободы определять свои отношения по новым историческим условиям.

При этом главное явление прежнее – борьба за независимость против слишком сильных владельцев, стремившихся подчинить Италию, Рим, своему влиянию, своей власти. Борьба происходила и теперь под знаменем Рима, но знамя по условиям времени имело другой вид: Рим развил особенную власть, власть папскую, имевшую притязания на всемирное владычество, но тот же Рим сохранил из своей старины другую власть, тесно, необходимо с ним связанную в мысли народов, власть римского императора, и две эти власти должны были вступить в борьбу, имевшую важное значение для жизни всей Западной Европы.

Поэтому восстановление титула римского императора для одного из государей новых западноевропейских владений имело важное значение для последующей истории, но в начале этого восстановления, при Карле Великом, разумеется, никто не мот предугадать всех последствий. Рим признал императором сильного владельца, жившего в Ахене, как признавал императорами государей, живших в Равенне или Константинополе.

На очереди было явление, к которому уже давно привыкли: после сильного человека, сосредоточившего в своих руках большое количество земель, владения его распадались, ибо между ними не выработалась крепкая внутренняя, органическая связь, которая бы поддержала единство и порядок и при отсутствии силы в правителе. Династическое начало вместо помощи единству действовало против него разрушительно, ибо родовое начало не знало никаких сделок с государственным. За всеми сыновьями признавалось право наследовать в отцовских владениях, и только силе, жестокости и властолюбию предоставлялось возобновлять нарушенное единство, когда сильнейшие владельцы отделывались от младших братьев и племянников, убивая их, ослепляя, заключая в монастыри.

Все зависело от случайности: будь преемник Карла похож на него, то единство сохранилось бы в его царствование; но так как сын Карла вовсе не был похож на отца, то единство Карповых владений рушилось; но дела Карла остались – основание новой Германии и приведение ее в связь с Италией; после него налицо было три страны, от взаимодействия которых зависела последующая судьба Западной Европы: Галлия, превращавшаяся во Францию, и Германия, одна подле другой с равными силами, третья – Италия, заменяющая недостаток политического влияния нравственным влиянием, приносящая в это народное взаимодействие особую силу.

Теперь посмотрим, что было сделано при Карле Великом и владетелях из его рода относительно внутреннего строя. Деятельность Карла носит тот же характер, как и деятельность наиболее энергичных его предшественников: он старался задержать установление того порядка вещей, который был необходим по тогдашним условиям новорожденных государств Западной Европы, именно закладничества, или так называемого феодализма.

Мы видели, что варвары наследовали от империи самое жалкое состояние экономического быта: город упал, жители его, не могшие удовлетворить требованиям казны, бежали, мелкие землевладельцы закладывались за богатых, отдавали им свои земли, на которых оставались уже в виде временных владельцев, что, по выражению современников, было первым шагом к рабству. Подданные империи желали, говорят современники, владычества варваров; их желание исполнилось; но могли ли они выиграть что-нибудь чрез эту перемену?

Основные отношения остались прежние. Новые варварские короли роздали своим сподвижникам земли в поместья и вотчины, разослали своих сподвижников правителями областей; по-прежнему слабые и бедные явились беспомощными пред сильными и богатыми; по-прежнему для получения защиты от них они должны были за них закладываться. Единственное временное облегчение происходило, когда сильный правитель, какое бы название он ни носил, начинал преследовать других сильных, преследовать людей, которые хотели усилиться около себя, набрать себе всякими средствами побольше земель, полученные от короля поместья превратить в вотчины, управление областями сделать наследственным для себя.

Истребление таких тиранов, как они называются в источниках, разумеется, должно было давать временное облегчение угнетенным, но только временное, ибо сильный правитель, истребивший опасных для его власти тиранов, раздавал их земли и должности преданным себе людям, своим антрустионам, которые опять пользовались своею силою и властью, чтобы обогащаться, усиливаться на счет слабых, приводить последних в зависимость от себя. Внук Мартелла Карл Великий, император Римский, имел много побуждений водворить правду в своих владениях, защитить слабых от сильных, воспрепятствовать исчезновению свободных землевладельцев, переходу их в закладники или захребетники за частных людей. Но какие были у него для этого средства, соответствующие собственному его представлению о своем характере и представлению подчиненного населения?

Представитель верховной власти был прежде всего для народа судья праведный, защитник от насилий. Епископ говорил новому королю: «Мы просили у Бога государя, который бы управлял нами по правде, управлял каждым по его месту и званию, – государя, который был бы нам покровом и защитою». В своих просьбах народ говорил королю: «Если хочешь, чтоб мы были тебе верны, дай силу законам». «Я буду судить по правде, – говорил король, – если вы будете послушны».

Мы хорошо знакомы с этим общим для народов представлением: «Поищем себе князя, иже бы володел нами и судил по праву». Как же могла доходить к народу королевская правда и прежде всего как могли доходить до ушей королевских известия о неправдах, жалобы на них? Чем обширнее было новорожденное государство, тем, разумеется, было больше препятствий этому.

Известная часть народонаселения, именно военная, свободные землевладельцы-вотчинники должны были собираться весною (сначала собирались в марте, а потом в мае месяце) на военный сбор, или смотр. Но как обыкновенно бывает в государствах новорожденных, неразвитых, один и тот же орган служит для разных отправлений, одно учреждение должно удовлетворять разным потребностям, и потому майские военные сборы, или смотры, являлись сеймом, на котором король совещался с вельможами и знатным духовенством о строе земском и церковном, составлялись постановления, которые тут же объявлялись и утверждались одобрительными криками собрания; на сейме решались и важнейшие дела судные.

Пока каждый свободный человек мог являться на сейм, до тех пор он мог на нем представлять свои интересы и сдерживать сильных.

Но свободные люди, мелкие землевладельцы-собственники недолго сохраняли возможность являться на сеймы. Обширность франкских владений делала эти путешествия затруднительными и тяжкими; поселение воинов на земельных участках необходимо производило перемену в их характере, ослабляло воинственность, охоту к движению, выдвигало на первый план другие интересы, хозяйственные; отсюда естественное стремление отбывать от походов и сеймов.

Отдаленные походы Карла Великого не могли не иметь вредного влияния на мелких свободных землевладельцев: во-первых, они должны были истреблять значительное их число, вследствие чего в вотчинах оставались вдовы и сироты, которых легче было притеснять насильникам; во-вторых, отдаленность похода ужасала опасностями и разорени-ями вследствие покинутия хозяйств; по первой же причине уменьшилось и число свободных людей на сеймах: интересы их оставались без защиты, а между тем стремление их отбывать от военной службы, отговорки давали возможность областным правителям обвинять их в непослушании, говорить, что с ними нельзя ничего сделать иначе как силою, захватом их домов.

Чтобы избежать военной службы, мелкие землевладельцы стали закладываться за монастыри и за богатых светских землевладельцев. Но у правителей областных были еще средства заставлять мелких землевладельцев закладываться за себя; свободные люди несли тяжкие повинности: у них останавливались королевские гонцы, кормились на их счет и брали подводы даром. Кроме того, свободные же люди должны были содержать в исправности дороги и мосты; областные правители заставляли их работать на себя, и для избежания всех этих тягостей свободные люди закладывались, тем более что управы против насильников получить было трудно.

Сначала свободное население небольших округов или сотен должно было являться в назначенные сроки, через неделю или две, на место, назначенное для суда, но во время частых и далеких походов, во время отсутствия областных правителей, которые были вместе и судьями, во время отсутствия свободных людей, способных носить оружие, такое соблюдение сроков и полноты суда было невозможно, особенно когда число свободных людей становилось все меньше и меньше вследствие закладничества.

После, при Карле Великом, надобно было ограничить число свободных людей, собиравшихся на суд; вместо всех должны были являться так называемые scabini, соответствующие нашим лучшим людям, ибо один указ или капитулярий говорит о них как о «лучших людях, каких только можно найти, таких, которые Бога боятся, справедливы, кротки и добры». Скабины избирались государевыми посланцами при содействии областных правителей и народа из среды свободных людей.

Но подобные меры только указывали на уменьшение числа свободных людей и никак не могли усилить их благосостояние и дать им средства удерживаться от закладничества. Карл очень хорошо понимал, как важно было для его значения и власти сохранение свободных людей, которые давали ему независимые средства вести внешние войны и внутри держать в повиновении сильных людей; очень хорошо понимал, что с переходом вольных людей в захребетники к богатым землевладельцам он или по крайней мере его преемники очутятся в руках последних. Карл давал предписание за предписанием в пользу свободных людей, но предписания мало помогали в новорожденном обществе, которое по своей слабости, по своему хаотическому состоянию не могло помогать власти, и действие власти ослаблялось самим Карлом, который, расширив пределы своих владений и своей деятельности, тем самым отнимал у себя средства прямо и сильно действовать в пределах прежних своих владений.

У Карла оставалось одно средство – личное посредственное действие, посылка доверенных людей для наблюдения за исполнением предписаний, и Карл схватился за это средство как наиболее действительное и употреблял его в обширных размерах, так что ему приписывается учреждение «государевых посланцов» (missi dominici), хотя оно употреблялось и прежде него.

При Карле же это учреждение получило постоянство и правильное определение; установлено было десять округов (missatica), из которых каждый объезжали два лица – светское и духовное; каждый округ заключал в себе шесть графств и четыре епископства. Разъезды государевых посланцов увеличили еще тягости, лежавшие на областных жителях, которые должны были содержать их на свой счет и давать подводы; содержание доставлялось натурою: 40 хлебов, два поросенка, барашек, четыре цыпленка, двадцать яиц и т. д. Брать деньги было строго запрещено.

Прибывши в назначенный округ, посланец собирал всех свободных франков и объявлял им о цели своего приезда; не будучи в состоянии обозреть лично все местности округа, missus (посланец (лат.). – Примеч. ред.) избирал лучших, самых верных людей и рассылал их повсюду для наблюдений. Предметом надзора посланной были: правосудие, общее управление, взимание податей, взимание штрафа, который назывался heriban, платимый теми, которые не являлись на воинский сбор (были в нетях, по старому русскому выражению). Посланец осведомлялся, кто из людей, приставленных к разным делам, хорошо исполнял свою должность, чтобы донести о них государю; сам сменял дурных, но главного областного правителя, или графа, сменить не мог, а доносил только государю.

Когда какой-нибудь сильный человек, светский или духовный, отказывался исполнить приказание посланца, то последний оставался со всею свитою жить в его владениях, то есть кормился на его счет, до тех пор, пока непокорный смирялся. Этот обычай замечателен, во-первых, потому, что показывает, как тяжело было содержать посланца; во-вторых, что было общего у средневековых народов и считалось самым естественным наказанием для ослушников; в русской летописи в рассказе о белозерских волхвах говорится: «В это время пришел от князя Святослава Ян, сын Вышатин; вошедши в город к белозер-цам, Ян сказал им: «Если не перехватаете этих волхвов, то целое лето не уйду от вас». Белозерцы привели к нему волхвов.

И знаменитое установление государевых посланцов не могло остановить усиления закладничества. Чтобы эта мера была успешна, надобно было, чтобы все missi dominici были достойны королевского доверия, чтобы кроме честности имели много ума, проницательности, ловкости для усмотрения злоупотреблений и их прекращения, но этим условиям удовлетворить было не легко. Впрочем, оставя в стороне злоупотребления правителей, всякого рода отягощения, которыми сильные заставляли слабых закладываться за себя, мы должны остановиться на одном побуждении к закладничеству, которое одно имело большую силу и против которого missi dominici при всей добросовестности не могли ничего сделать: это побуждение было избывание военной службы, дальних походов.

Как только воин, дружинник, делался землевладельцем, хозяином, то он терял военный характер; поход, особенно отдаленный, был ему в страшную, нестерпимую тягость, и, чтобы избавиться от него, он закладывался за ближайшего крупного землевладельца, выговаривая себе большие льготы именно относительно военной повинности. «Эти люди были свободны, но так как они не могли выносить воинской повинности, то отдали свои земли (заложились)», – говорят источники.

Таким образом, закладничество или феодализм, знаменует время усаживания народов в известных странах, прекращение воинственных движений, которыми знаменуется предшествующее время, время движения дружин, переселения народов. Воины, получившие земли, припадают к ним, не хотят с ними разлучаться, вступают в частный союз, в зависимость, лишь бы не отлучаться от своих земель, по крайней мере надолго. Здесь обнаружилась необходимая реакция предшествовавшему направлению наступательному; здесь обнаружилось стремление стать крепко, удержаться, сохранить приобретенное. Страна покрылась замками, и все землевладельцы уцепились, так сказать, друг за друга для защиты. Карл Великий был последний завоеватель.

Германское движение кончилось его походами, и кончилось обратным путем: вождь франков, сначала называвшийся римским патрицием, потом императором, двигался с запада на восток и подчинил себе Германию из Галлии. Морские движения норманнов, начавшиеся с этого времени, уже показывают, что на сухом пути движение германского племени закончилось, что на сухом пути ему нет больше места, что здесь великое переселение народов завершилось, сделав свое дело; излишку северного народонаселения, беспокойным силам, богатырству оставалась одна морская дорога, завоевание островов и кое-каких оконечностей западной части континента.

Великое переселение народов завершилось, сделав свое дело, давши Западной Европе новые, свежие силы в новом, свежем слое народонаселения, принадлежавшего также к любимому историей племени арийскому, способному перенять древнюю греко-римскую цивилизацию и при ее помощи создать новую. При ее помощи! Давно уже историческая наука трудится над определением степени этой помощи и встречает, как обыкновенно случается, препятствия в своем деле от ложного понимания патриотизма, вследствие которого, с одной стороны, преувеличивается доля участия новых народов в построении нового общества, с другой – преувеличивается дело участия римского, то есть олатыненного, народонаселения; выставляют в новых народах их варварство, страсть к разрушению, бедствия, которые они причинили цивилизации.

Но дело в том, что если бы цивилизация римского мира была сильна, если бы она давала обладающему ею народу нравственные и материальные средства, то отношения были бы иные: не варвары покорили бы римские области, а Рим покорил бы себе германцев, как покорил галлов, и заставил бы их совершенно подчиниться своей национальности, олатынил бы их. Таковы бывают всегда следствия столкновения сильных, цивилизованных народов с варварами; если же встречаем обратное явление, то есть что варвары покоряют цивилизованный народ, то это значит, что последний одряхлел, вследствие чего пала и его цивилизация.

Такой упадок цивилизации и представляет нам описываемое время, время разложения Римской империи; одряхлевший римский элемент и его цивилизация были слишком слабы и потому не могли подчинить себе варваров, олатынить их, и этим самым варварам была дана возможность начать жить своею жизнью, хотя и при новых условиях. Их национальность не была задавлена чужою, римскою цивилизацией, но отчасти только подчинилась ее влиянию, и подчинение это имело свои степени, что обнаружилось на языке, этом показателе народности: и в прежних римских областях варвары не приняли вполне латинского языка, но изменили его, образовали особые языки из смешения латинского с германским, а за Репном, вне прежних областей римских, германский язык сохранился свободным от латинского влияния.

При столкновении с Римом новые народы встретили одну действительную силу и безусловно покорились ей: эта сила была сила новой религии, христианства; остаток нравственных сил древнего общества весь ушел сюда; новые народы также выставили на служение новой религии лучшие свои силы, и началась новая сильная жизнь преимущественно под влиянием нового начала; под покровом этого сильного начала нашла себе убежище и слабая цивилизация древнего мира.

Древнее государственное устройство и древний экономический быт оказались несостоятельными, не могли служить непосредственному образованию прочных государственных тел. Самыми сильными внутренними и внешними средствами исторические деятели не могли тут ничего сделать, и государство Карла Великого, знаменитого восстановителя Римской империи, представляло внутри хаос, разложение общества, безнаказанность силы за насилие: «Власть лежала тяжелым гнетом на слабых; разбойники безнаказанно совершали свои грабительства; мстители беззаконий являлись сообщниками преступлений» (Алкуин).

Если так было при Карле Великом, то легко понять, что стало после него, когда личное ничтожество и междоусобные войны еще более ослабили власть его преемников. Частный союз, частные сделки между слабыми и сильными явились единственным средством спасения. Государство должно было отказаться от борьбы против частного союза, должно было отказаться от своих претензий, и Мерзенский эдикт 847 года провозглашает: – «Всякий свободный человек может избирать себе господина».

в) Франция и Германия до теснейшего соединения последней с Италией

Мы остановились на Мерзенском постановлении 847 года, которое провозгласило, что «всякий свободный человек может избирать себе господина». Этим постановлением правительство торжественно заявило свою несостоятельность и тщету борьбы своей против частного союза, который один мог поддержать новорожденное общество. Общество начинается кровным или родовым союзом, который при известных обстоятельствах может развиваться и долго быть крепким, может существовать в виде крепкого частного союза и тогда, когда из отдельных родов образовался народ, выработавший себе общее правительство, государство.

Сильные препятствия для своего развития родовой союз встречает, во-первых, когда происходит переход от кочевого быта к оседлому; пребывание на одном месте, землевладение необходимо ведет к вопросу о разграничении, о «твоем» и «моем», а как скоро земельная собственность перестала быть в общем владении у членов рода, то этим наносился сильный удар родовому единству и союзу, но и при оседлости, если земли много, она не ценна, не возбуждает желания иметь ее в собственность, родовой быт с нераздельностью земли может существовать чрезвычайно долго.

Разумеется, он существует преимущественно в земледельческом народонаселении; город, условливающий необходимо сильнейшее движение, разделение занятий, которое вызывает членов рода к самостоятельной жизни, наплыв на небольшом пространстве разнообразного народонаселения, город в смысле обильного народом торгового и промышленного центра наносит самые сильные удары родовому быту, родовому единству, с одной, и родовой особности – с другой стороны.

Понятно, что родовой быт исчезает скорее в странах, обильных народонаселением и обильных большими городами, имеющими вышесказанное значение, и что он держится долее в странах, носящих преимущественно земледельческий характер, в странах медленно развивающихся, обширных и малонаселенных.

Но подле этой первоначальной формы, подле естественного, кровного союза с самых ранних пор замечаем уже другие формы союза, союза искусственного в противоположность кровному. Это союз закладничества, заключаемый под разными видами и разными условиями, от захребетничества и соседства до холопства, но во всех видах имеющий одну отличительную черту: слабый ищет покровительства сильного, причем лишается известной доли своих личных и имущественных прав, иногда всех личных прав, ибо холоп, несмотря на свое добровольное вступление в это состояние, мало разнился от раба.

Наконец, третья форма частного союза, вторая искусственная его форма есть форма дружинная, когда люди соединяются добровольно вместе для какого-нибудь предприятия. В первобытные, так называемые варварские времена такой союз заключали обыкновенно с целью войны, добычи, нападения. С развитием обществ цель дружинного союза изменяется: вместо нападения он заключается для охранения мирного общества от нападений и насилий; таковы средневековые общины и коммуны, ганза, братства и т. п.; наконец, с усилением государственного порядка дружинные союзы заключаются уже исключительно для соединения сил, для большого успеха в каком-нибудь мирном предприятии или занятии: торговые и промышленные компании, ученые общества, артели и т. п.

Эти две формы искусственного союза, так называемого нами в противоположность естественному, кровному, родовому, – эти две формы – формы искусственного союза, закладничество и дружина, резко отличаются друг от друга: отличительная черта первой формы есть зависимость одного члена союза от другого; отличительная черта дружины есть равенство членов и свободный выбор вождей или старшин.

Мы видели, что дружинный союз с целью военною, с целью нападения, завоевания и добычи сыграл важную роль при разложении Римской империи, при образовании новых государств. Но как скоро военные дружины прекратили свое движение, уселись на добытых землях, то изменили свою прежнюю форму под влиянием государственного начала; на суше Западной Европы движение дружин прекратилось, и они являлись только на морях под страшным именем норманнов, преследуя обычные цели военных дружин – грабежи, а при первой возможности поселение на землях и образование особого владения.

Нашествия этих морских военных дружин норманнских, входивших по рекам далеко в глубь стран, во многих местах служили сильным побуждением к образованию частных союзов для защиты при слабости или совершенном отсутствии защиты государственной, и тут мы видим во всей силе первую форму частного союза для защиты, форму закладничества, хорошо известную германцам в их лесах и найденную ими во всей силе на почве империи. Это господство первичной формы частного союза для защиты, формы закладничества или феодализма, ясно указывает на неразвитость, младенчество германского общества и на неразвитость или упадок, старчество римского общества. Государственное начало, переданное из Рима сильнейшему вождю варваров с самым пышным титулом, после напрасной борьбы с частным союзом должно было признать свою слабость и провозгласить, что всякий свободный человек может избирать себе господина.

Взглянем на некоторые подробности борьбы, могущие представить нам некоторый интерес для сравнительного изучения исторических явлений.

Первое любопытное явление представляют нам отношения между членами владельческого рода. Майорат во владельческом роде еще не выработался и должен был бороться с сениоратом, с правами дяди пред племянником. При борьбе двух представлений о праве воля царствующего владельца, разумеется, имела важное значение, но эта воля имела нужду выразиться не на словах, не на бумаге, но на факте, который трудно было переделать: Карл Великий при жизни коронует сына своего Людовика венцом императорским. Карл счел нужным это сделать потому, что у него был внук от старшего сына Бернгард, которого право выставлялось пред правом деда; у Бернгарда была сильная партия. Так точно у нас великий князь Василий Темный при жизни своей объявил великим князем и правителем сына своего Ивана, а последний ввиду борьбы между сыном и внуком от старшего сына короновал внука. Но если Карл Великий боялся усобицы между Людовиком и Бернгардом и спешил предупредить ее коронованием первого, то тем более Людовик должен был бояться усобицы между своими сыновьями и Бернгардом как старшим между двоюродными братьями, и Людовик точно так же коронует императором старшего сына своего Лотаря.