Текст книги "История России с древнейших времен. Книга VIII. 1703 – начало 20-х годов XVIII века"

Камер-коллегия, между прочим, обязана была сообщать сведения о состоянии, натуре и плодородии каждой провинции, стараться населять пустые земли и всякую пустоту предупреждать осторожным домодержавством. В мае 1721 года Петр велел снимать хлеб косами вместо серпов. Разведение табаку началось при Петре, но царь обращал особенное внимание на производство льну и пеньки как по усилившемуся внутреннему потреблению, так и вследствие большого отпуска за границу. В декабре 1715 года он приказал: во всех губерниях размножать льняные и пеньковые промыслы, и для того приготовляли бы земли и прибавляли севу на всякий год, а где к этому непривычны, чтоб обучали крестьян, и о том объявить в народе, что этот прибавок севу повелено иметь для всенародной пользы и для прибыли крестьянам. Желая приучить к обработке сырых материалов, царь тогда же издал указ: чтоб семени льняного и конопляного к морским пристаням для продажи отнюдь не возили, а чтоб привозили маслом. Приняты были меры для сбережения старых лесов и для разведения новых в местах безлесных.

В начале 1712 года Петр дал указ Сенату: завесть конские заводы, а именно в Казанской, Азовской и Киевской губерниях, а для заводу кобыл и жеребцов купить в Шлезии и Прусах.

При учреждении постоянного войска Петра тяготила необходимость выписывать из-за границы сукно для обмундирования, и потому он должен был обратить внимание на улучшение овцеводства. В 1716 г. капитан Норов послан был за границу нанимать овчаров и суконников. В 1719 году овчар иноземец Каминский, который находился при овчарном деле в Ярославском уезде, объявил, что всего в этом уезде шерсти 52 пуда 28 фунтов; тот же овчар представил в коллегию шерсть для образца, ее показывали директору мануфактурного двора Роде, и тот сказал, что она лучше шерсти, присылаемой на мануфактурный двор из Киевской губернии. На казенных овчарных заводах Азовской губернии считалось 10080 овец, и при них было три овчара из Силезии.

О суконных фабриках в Москве Петр хлопотал уже давно; еще в 1705 году он писал Меншикову: «Сукны делают, и умножается сие дело зело изрядно, и плод дает бог изрядный, из которых и я сделал (себе) кафтан к празднику». Потом в Азовской губернии, в Сокольском ландратстве, заведена была суконная казенная фабрика с 48 станами; заведена шляпная фабрика для солдатских и матросских шляп, здесь употреблялась шерсть, не годная на суконные фабрики. Казенные суконные фабрики находились в Москве под ведением Чебышева и в Казани под ведением Грузинцева. Но царь имел в виду, заведши фабрики от казны, отдать их частным людям с двоякою целью – освободить казну от издержек и побудить русских людей к мануфактурной деятельности. Взгляд Петра на средства к этому побуждению выражен в одном указе Мануфактур-коллегии: «Что мало охотников (заводить фабрики), и то правда, понеже наш народ, яко дети, неучения ради, которые никогда за азбуку не примутся, когда от мастера не приневолены бывают, которым сперва досадно кажется, но когда выучатся, потом благодарят, что ясно изо всех нынешних дел: не все ль неволею сделано, и уже за многое благодарение слышится, от чего уже плод произошел». На этом основании в январе 1712 года дан был указ Сенату: «Завод суконный размножать не в одном месте, так чтоб в пять лет не покупать мундира заморского, и, заведчи, дать торговым людям, собрав кумпанию, буде волею не похотят, хотя в неволю, а за завод деньги брать погодно с легкостью, дабы ласковей им в том деле промышлять было». Но, как видно, и неволею нельзя было заставить; казенные фабрики продолжали существовать; о казанской фабрике вице-губернатор Кудрявцев доносил в 1719 году: «На заводах сукна ткут и все готово, только некому их красить; и ныне прошу ваше величество, чтоб прислан был мастер, кому те сукна красить, а здесь такого сыскать нельзя, а прежний мастер только краски теряет». Из частных суконных фабрик была известна Воронина в Москве; в начале 1720 года заведена была фабрика Щеголина с товарищи с выдачею 20000 рублей из казны; в 1721 г. в Москве – суконная фабрика Александрова с товарищи. Упоминается также суконная фабрика огородника Соболникова. Уже в 1718 году было дано приказание делать мундир на гарнизонных солдат всех губерний из сукон московского дела. Издан был и другой любопытный указ: «Велеть людям боярским либереи (ливреи) или платья носить из сукон российской мануфактуры, а заморских не носить, тож разумеется и о посадских нижних, однако ж наперед удовольствовать сукнами солдат. Людям боярским ежели не будет доставать сукна, то делать с каразей, и для того делать каразеи двойные. Позументов убавить или вовсе заказать, ибо в обычай входить почало, что много носят, от чего не только убыток партикулярным, но и государству, ибо англичане богатее нас, а позументов не носят».

В Петербурге заведена была шпалерная фабрика; директор ее Багре был спрошен: может ли в шпалеры и ковры употреблена быть русская шерсть, и показали ему всех русских шерстей пробы; о шерсти, которая взята из Киевской губернии к коломиночному делу, Багре сказал, что она к шпалерному делу годна для учения учеников, а если лучше будет прядена, то пригодится в дело и мастерам. О работах на Петербургском мануфактурном дворе доносили в июле 1719 года: шпалерные мастера французы делают: Гринконь де Бурден – государеву персону, которая на коне; мастер Берагье – другую государеву персону, поясную; мастер Гошер св. Анисий – персону, при которой дьявол; мастер Вавок – цветник, в котором шептала и прочие фрукты. Коломинки начали ткань на семь станов, салфетки – на один стан.

Понятно, что усердно старались об улучшении тех производств, которые уже были прежде, и чрез это улучшение усилить сбыть их за границу. Заведение флота требовало заведения парусных фабрик; в 1702 году они заведены в Москве, и в 1719 году встречаем следующую краткую их историю: «В 1702 и 1705 годах парусные заводы были так хороши, якобы близ голландских. В 1711 году, находясь в заведывании Григория Племянникова, они были в очень дурном состоянии. В 1715 и 1716 годах, во время управления Андрея Беляева, едва не разорились вконец, только три четверти парусной холстины было прислано в Петербург, и то все гнилое. Когда после этого времени они были отданы в заведывание князя Одоевского, то до сих пор находятся в изрядном состоянии и парусные полотна доставляют добрые». В 1711 году полотняный завод, ведомый прежде в Посольском приказе, отдан был купецким людям Турке с товарищи на 30 лет, и к нему приписано суздальского епископа село Кохма с деревнями в Суздальском уезде. В декабре 1714 года велено было отдать в ведомство московского губернатора скатертное, салфеточное и полотняное дело. В следующем году распоряжение: полотна делать широкие против европейских государств, какие за великие цены в Российское государство вывозятся, для того что во всех европейских государствах делают полотна широкие и от больших цен имеют многое народное пополнение, понеже тем широким полотнам великие расходы состоят паче других товаров; а в Российском государстве от негодных узких полотен, которые самыми малыми за негодностию ценами продаются, не только прибытков, но и своих издержанных вещей не получают и от того в излишние скудости приходят. В 1718 году дан был указ о свободной торговле холстами всех рук, какие у кого есть, и о пропуске их в заморский отпуск; но в том же году резидент Федор Веселовский писал из Лондона: «Говорили мне здешние купцы, что в России делаются полотна трех разных рук, только все узки и за этою узкостию худо продаются». В 1720 году директором полотняной фабрики был назначен иноземец Томес, который должен был призывать к себе в компанию из купечества; компания должна была умножить свое производство (полотен, скатертей, салфеток и тиков) по возможности до 500 станов, причем произведения фабрики должны были равняться с заморскими. Члены компании не выбираются ни в какие службы, на их дворах не ставятся постои, судом и расправою, кроме уголовных дел, ведаются они в Берг– и Мануфактур-коллегии. Содержать им фабрику 30 лет, если будут содержать в добром порядке, мастеров-иноземцев выписывать им из-за моря с свободными контрактами, а из русских в мастеровые, ученики и работники нанимать свободных, а не крепостных с платежом за труды их достойной платы и содержать их при фабрике 7 лет как учеников, сверх того, три года как подмастерьев и по прошествии урочных лет давать им письма. В том же году государь указал: холст, хрящ толстый за границу отпускать невозбранно, а тонких полотен узких не отпускать, делать широкие по прежним указам. В 1718 году запрещено было ввозить в Москву заграничные чулки, позволено было продавать только чулки московской фабрики француза Мамвриона.

Важно было по заграничному отпуску производство кожевенное. В 1716 году к Архангельску было привезено юфти 135467 пудов: из этого числа Строгановым принадлежал 991 пуд, петербургским купцам – 12057, гостиной сотне – 9908, казанцам – 10709, гороховцам – 11173, москвичам – 16901, ярославцам – 38161. Царь занялся улучшением этого выгодного производства и в конце 1715 года издал указ: понеже юфть, которая употребляется на обувь, весьма негодна есть к ношению, ибо делается с дегтем, и, когда мокроты хватит, распалзывается и вода проходит, того ради оную надлежит делать с ворванным салом и иным порядком, чего ради посланы из Ревеля мастеры к Москве для обучения того дела, для чего повелевается всем вышеписанным промышленникам во всем государстве, дабы от каждого города по нескольку человек ехали в Москву и обучались; сему обучению дается срок два года, после чего, если кто будет делать юфти по-прежнему, тот будет сослан в каторгу и лишен всего имения. В Казани учрежден был завод пумповых кож под надзором англичанина Умфри; в 1720 году Кудрявцев доносил царю: «Англичанин, пумповых кож мастер Умфри, учеников, по-видимому, учит прилежно, и ученики сказывают, что ни в чем от них не скрывается». В Азовской губернии существовали кожевенные заводы с 1714 года; в 1719 году велено было юфтяного дела мастеров-иноземцев для размножения производства и обучения русских людей послать в Киевскую и Азовскую губернии по два человека; губернаторы по своему усмотрению должны были определять их в тех местах, в которых можно было сыскать наиболее материалов к этому производству. В том же году Мануфактур– и Берг-коллегии приговорили коломиночный, шпалерный и кожевенный заводы в Петербурге отдать в содержание охочим людям, а в следующем году явился в Петербурге кожевенный завод президента Главного магистрата Исаева с товарищи.

До описываемого времени все потреблявшееся в России количество писчей бумаги привозилось из-за границы; теперь заведены были свои фабрики; в апреле 1714 года издан был указ о присылке в петербургскую канцелярию пометного холста и лоскутья с платою по 8 денег за пуд собравшим.

Чтоб уменьшить роскошь в тяжелое время Великой войны, уменьшить ввоз из-за границы дорогих материй и украшений и в то же время дать возможность подняться своим мануфактурам, царь в конце 1717 года издал указ: объявить для настоящей войны, чтоб вновь никакого золота и серебра пряденого и волоченого не носили и нигде не употребляли, а донашивали б старые, а вновь отнюдь не делали под великим штрафом. А носить только китайские из Сибири шелковые материи и персидские, также из здешних мануфактур всякие, кроме золота и серебра. Адмирал Апраксин, Шафиров и Петр Толстой завели фабрику шелковых парчей с привилегиею на 50 лет продавать произведения фабрики беспошлинно. Но дело у них пошло не очень успешно; в январе 1719 года они подали прошение: «Так как мануфактура наша не может вскоре в такое состояние придти, чтоб могла удовольствовать парчами все государство, хотя мы, не щадя никаких иждивений, стараемся усиливать производство чрез иноземцев и русских и уже понесли убытку больше 40000 рублей, и так как ввоз европейских парчей запрещен, а азиятских недостаточно, то нарекание идет на нас. Поэтому мы просим позволить иноземцам ввоз тех парчей, которых производства мы не можем усилить вскоре, и просим, чтоб это позволение положено было на нас, чтоб мы, по своему усмотрению, могли ввоз одних парчей позволять, а других запрещать» Дела не поправились, и Апраксин с товарищи просили, чтоб взять у них мануфактуру и отдать купецким людям, которых и указали, а им возвратить затраченный капитал. В Москве была шелковая фабрика истопника Малютина: он завел ее в 1714 году на свои деньги, со всякими инструментами, русскими и заморскими.

Приведенные распоряжения относительно промышленности во многом касались крестьян: они должны были изменять, усиливать свою деятельность по указаниям преобразующего правительства. Изменения в их отношениях к землевладельцам не могло быть произвелено; крепостное состояние произошло вследствие бедности страны, финансовой несостоятельности государства; эта несостоятельность не исчезла, принимались только сильные, более или менее деятельные меры к обогащению народа и казны. Вольный труд был невозможен; доказательством служило то, что правительство набирало работников, как солдат; другое доказательство: когда понадобились заводы, к ним начали приписывать окрестных крестьян, и явился новый разряд заводских крестьян, крестьян, крепких не земле, но фабрике или заводу. Об основном изменении участи крестьян, повторяем, нельзя было думать; эпоха преобразования была еще очень близка к древней России, прикрепившей крестьян; в 1713 году возмутились крестьяне села Лыскова в Нижегородском уезде, принадлежавшего грузинскому царю Арчилу, села Поречья ростовского архиерея, Вышегородской волости Верейского уезда, на землях иноземца Меллера, Вознесенского села, принадлежавшего Воскресенскому монастырю (Новый Иерусалим); отложившиеся крестьяне были приведены в повиновение, причем заводчики были биты кнутом. Можно было только принимать меры к облегчению участи крестьян: так, эта цель имелась в виду при учреждении майората, хотя по хозяйственным же условиям, как увидим, цель не могла быть здесь достигнута. В 1719 году воеводам было наказано: «Так как есть непотребные люди, которые своим деревням сами беспутные разорители суть и ради пьянства или иного какого непостоянного житья вотчины свои не только не улучшают, но разоряют, налагая на крестьян всякие несносные тягости, бьют их и мучат, отчего крестьяне, покинув тягла свои, бегают и происходит отсюда пустота, а в государевых податях умножается доимка; поэтому воеводе и земским комиссарам смотреть накрепко и до того разорения не допускать; когда для денежных и других сборов поедут в уезды земские комиссары и найдут пустоту или сильное умаление крестьян перед переписным числом, то должны об этом объявлять воеводе, воевода разыскивает, отчего пустота явилась и не было ли крестьянам от помещиков большого разорения; обыски с достоверными свидетельствами присылаются в Сенат; и если по сыску и по свидетельству подлинно обнаружатся разорители своих имений, таких велеть исправлять ближним сродникам и свойственникам, и до исправления заведовать их деревнями этим сродникам и свойственникам, довольствуя помещиков доходами из тех деревень; которые не исправятся, посылать под начал до исправления; которые не исправятся и под началом, тех не освобождать, но доходами довольствовать их самих, жен их и детей, а по смерти отдавать деревни, кому будет следовать по линии». В апреле 1721 года был издан именной указ: «Обычай был в России, который и ныне есть, что крестьян и деловых и дворовых людей мелкое шляхетство продает врознь, кто похочет купить, как скотов, чего во всем свете не водится, а наипаче от семей, от отца или от матери дочь или сына помещик продает, отчего немалый вопль бывает; и его царское величество указал оную продажу людям пресечь; а ежели невозможно того будет вовсе пресечь, то б хотя по нужде и продавали целыми фамилиями или семьями, а не порознь». Цены за крестьянские семьи были разные, смотря по обстоятельствам: так, в протоколах Сената читаем: «Димитрию Шулепникову за крестьянина его Ивана Фомина с женою и детьми, который взят к городовым делам в кузнецы, выдать денег 35 рублей». Или: «Против прошения комнаты царевны Анны Петровны карлицы Устиньи из крестьянства отца ее с женою и детьми уволить и помещику за него заплатить денег 50 рублей».

Относительно управления монастырских крестьян дошла до нас любопытная челобитная крестьян можайского Лужецкого монастыря в 1720 году: «Державнейший царь, государь милостивейший! в прошлых годах по нынешний 720 год был у нас архимандрит Сергий и ведал нас, и слуг и служебников, судом и расправою и всякими делами, а ныне оный архимандрит волею божиею очами обнищал и отъял бог очес его зрение; а в прошлом году прислан нам Знаменского монастыря иеромонах Иосиф Бронцов, и в нынешнем году оный келарь взят к Москве за его немалые неистовства, и ныне у нас судом и расправою ведать и от сторона оберегать некому; а у нас в Лужецком монастыре есть иеромонах Иоасаф Каржавин, человек добрый, не пьяница, суд и расправу меж нами и от сторон оберегать станет: просим иеромонаху Иоасафу быть судебным монахом». Подписались выборные крестьяне.

Война продолжалась, и финансовые затруднения не уменьшались. Старое препятствие к уравнительному сбору, укрывательство тяглых людей, существовало, несмотря на меры царя Алексея и повторительные указы сына его. В 1714 году повелено было Сенату: таможенные, кабацкие и оброчные сборы положить в каждом городе на купечество по большому окладу, а откупы и счеты отставить и от дворового с крестьян и с купечества сбору отличить и сбирать особо. По старым и по новым указам всяких чинов людей и крестьян, которые имеют торги, выключая тех крестьян, которые продают то, что у них родится, взять в посад и поселить в слободах, а закладчиков и выходцев и беглецов взять, и с наказанием. Уравнять все губернии как дворами, так и душами и с них сборы, чтоб во всех губерниях было равенство. Никакие меры не помогали, доходы не высылались сполна, важнейшие дела останавливались за неимением денег. Мы видели донесение Ушакова, как разбежались строившие корабли работники за неимением денег. Это не был единственный случай; в декабре 1716 года адмирал Апраксин писал Макарову: «Истинно во всех делах как слепые бродим и не знаем, что делать, стали везде великие расстрои, а где прибегнуть и что впредь делать? не знаем, денег ниоткуда не возят, дела, почитай, все становятся». О недосылках можно судить из донесения князя Якова Долгорукого в 1719 году: «Военный комиссариат учрежден с начала 1712 года, а по табели положено из губерний, кроме С.-Петербургской, денежной казны присылать на дачу армии жалованья и на строение мундира и амуниции 1578333 рубля; и хотя того постоянного числа из губерний в присылке сполна никогда не было и осталось в доимке многое число, однако армия вашего величества с того года как жалованьем, так мундиром и амунициею удовольствована, еще же, сверх указу, прибавлены строить многие амуничные вещи вновь, а на провоз мундира и амуниции до разных мест в расходе без малого 300000 рублев. Ныне в мундирных канцеляриях покупных сукон, мундиру и амуниции и других припасов в остатке на 350000 рублев, да из губерний недослано по табели с 712 года на семь лет 2500000, в том числе на два года 717 и 718, на которые велено по указу вашего величества весьма доправить 950000 рублев, а на достальные пять лет править со временем исподоволь». Так как главною причиною скудости доходов были злоупотребления при переписи дворов, то Петр решился ввести подушную перепись. 22 января 1719 года был издан указ: ради расположения полков армейских на крестьян всего государства брать во всех губерниях сказки о душах мужеского пола; за утайку душ прикащикам, старостам и выборным людям смертная казнь безо всякой пощады. 19 января 1720 года новый указ: хотя сказки и высылаются, однако в них пишут одних крестьян, а дворовых и прочих не пишут, в чем может быть такая же утайка, как и в дворах бывала, и потому писать всех, кто живет в деревнях. 16 декабря того же года новый указ: назначен был срок подачи сказок 20 июля, и все сказки не поданы, ландраты и комиссары пишут, что помещики, люди их и крестьяне сказок не подают, из дворов бегают и укрываются, вследствие чего у ослушников указа отписать деревни, а самих выслать к розыску. Указ 15 марта 1721 года говорит, что доносители показали утайку до 20000 душ, и потому велено сказать всем землевладельцам, чтоб объявляли об утайке без всякого страха, на виноватых не будет взыскано, в противном случае они подвергаются наказанию по прежним указам.

Страна была действительно бедная, малолюдная, без промыслов, тяглые люди действительно бегали и употребляли все средства, чтоб уклониться от платежа денег в казну; но Петр хорошо знал, что одною из главных причин скудости казны была закоренелая болезнь русского общества, воспитанного на кормлении . Тщетно преобразователь выставил понятие о государстве, о бескорыстном служении ему, тщетно толковал о пользе всенародной; русский человек в продолжение многих веков привык смотреть на службу как на средство кормления, и века должны были пройти прежде, чем он мог отстать от этой привычки. Но Петр не был такой человек, который мог спокойно передать времени известное улучшение, известную работу; чувствовать всю нужду в деньгах и знать, что вместо употребления на общее дело они расходятся по частным карманам, было для него невыносимо, и как везде, так и здесь он принял самые сильные меры, начал кровавую борьбу с казнокрадцами, как в старину с стрельцами.

Петр по частным делам должен был допустить то, что мы называем взяточничеством: бедное государство не могло обеспечить жалованьем служащих ему и потому должно было позволить им кормиться от дел. В 1713 году подьячие секретного стола сенатской канцелярии били челом государю, что им, кроме жалованья, прибытка нет никакого и пропитаться с домашними своими невозможно, и потому просили прибавки жалованья. Государь на их просьбе написал: «Вместо жалованья ведать в секретном столе все иноземческие и Строгоновы дела, кроме городских (архангельских) товаров». Но он неумолимо решился преследовать похищения казенной собственности, взяточничество, вредившее государственным доходам. В августе 1713 года читали указ: «Великий государь, милосердуя о народах государств своих, ревнуя искоренить неправедные, бедственные всенародные тягости и похищения лукавые государственной казны, понеже известно ему учинилось, что возрастают на тягость всенародную и умножаются для лукавых приобретений и похищений государственных интересов великие неправды и грабительства и тем многие всяких чинов люди, а наипаче крестьяне приходят в разорение и бедность. И того ради его царское величество указал объявить всенародно на удержание оных злых вымыслов и лукавых корыстей и граблений сей свой указ, дабы впредь неведением никто не отговаривался, чтоб всех преступников и повредителей интересов государственных с вымысла, кроме простоты какой, и во всяких государственных делах неправды и тягости искоренить, а именно: всякие сборы, всякие покупки и продажи и подряды чинить в приказах и губерниях с великих радетельным осмотрением, без всяких лукавых вымыслов и беспосульно, ища государственной прибыли без тягости народной, и к покупке и к продаже и к подрядам призывать, объявляя всяких чинов людям не тайно; а самим судьям и приказным и иным подчиненным их на свои или на чужие имена, и людям их и крестьянам отнюдь не подряжаться и никаким образом не вымышлять; а доходы окладные, с купечества и с уездных дворового числа, и иные неокладные, сложа все вкупе, сбирать на четыре срока и объявить всенародно, чтоб на те сроки все доходы из уездов привозили платить в города бездоимочно». Вслед за тем другой указ: «К положенным законам о грабителях народа в пополнение объявить всенародно: ежели кто таких преступников и повредителей интересов государственных и грабителей ведает, и те б люди безо всякого опасения приезжали и объявляли о том самому его царскому величеству, только чтоб доносили истину; а кто на такого злодея подлинно донесет, тому за такую его службу богатство того преступника, движимое и недвижимое, отдано будет, а буде достоин будет, дастся ему и чин его; а сие позволение дается всякого чина людям, от первых даже и до земледельцев, время же к доношению от октября месяца по март».

Указ, обещавший такое богатое вознаграждение за донос на казнокрадцев, произвел сильное впечатление на людей, знавших кой-что за собою; между ними начались толки: «Донести, доказать легко, но за что же наказывать? Ведь прежде это не было запрещено». Узнав об этих толках, 24 декабря 1714 года Петр издал новый указ: «Понеже многие лихоимства умножились, между которыми и подряды вымышлены, и прочие тому подобные дела, которые уже наружу вышли, о чем многие, якобы оправдан себя, говорят, что сие не заказано было, не рассуждая того, что все то, что вред и убыток государству приключить может, суть преступления. И дабы впредь плутам (которые ни во что иное тщатся, точию мины под всякое доброе делать и несытость свою исполнять) невозможно было никакой отговорки сыскать: того ради запрещается всем чинам, которые у дел приставлены, дабы не дерзали никаких посулов казенных, и с народа сбираемых денег брать торгом, подрядом и прочими вымыслами. А кто дерзнет сие учинить, тот весьма жестоко на теле наказан, всего имения лишен, шелмован и из числа добрых людей извержен или и смертию казнен будет; то же следовать будет и тем, которые ему в том служили и чрез него делали, и кто ведали, а не известили, хотя подвластные или собственные его люди, не выкручаяся тем, что страха ради сильных лиц или что его служитель, а дабы неведением никто не отговаривался, велеть всем у дел будучим к сему указу приложить руки, и впредь кто к которому делу приставлен будет прикладывать, а в народе везде прибить печатные листы».

Указами, угрозами, вызовом доносителей дело не ограничилось. Мы видели, что вместе с учреждением Сената Петр учредил и фискалов. В августе 1711 года старик Зотов взял на себя звание государственного фискала: «Понеже видя беспорядок, господин граф Никита Моисеевич Зотов взял на себя сие дело государственного фискала, т.е. надсмотрителя, дабы никто от службы не ухоронивался и прочего худа не чинил, и сей свой уряд подписал своею рукой». Но о деятельности Никиты Моисеевича в этом новом звании мы не имеем сведений. В указе 28 января 1721 года говорится: «Понеже государственного фискала вскоре еще выбрать не можем, того ради, пока оный учинен будет, определяем по одному из штаб-офицеров от гвардии быть при Сенате, переменяясь помесячно. Он должен смотреть, дабы Сенат должность свою исправляли по данной им инструкции. Смотреть того, дабы указы не только что на письме были сделаны, но чтоб экзекуция на все указы, как возможность допустить, чинена была. Ежели кто того чинить не будет, то три раза напомянуть, а буде по третьем слове кто не будет чинить, тотчас идти к нам или писать». Первым обер-фискалом был назначен дьяк Былинский, но он скоро был уволен по просьбе князя Ромодановского, которому он был нужен для строения дома его в Петербурге. Вместо Былинского был назначен стольник Михайла Желябужский, в товарищи к нему назначены комиссар Нестеров и шесть человек царедворцев. В апреле 1712 года уже встречаем известия о деятельности фискалов. Трое фискалов – Михайла Желябужский, Алексей Нестеров, Степан Шепелев – подали царю жалобу на Сенат: «Изволил ваше царское величество учинить фискальное дело, для чего по указу из Сената определены мы. И мы, рабы твои, по должности своей всячески проведывая и усмотря как в сборах, так и в расходах и об иных нуждах, подали в Сенат многие разные доношения. А по другим делам в разных приказах как за судьями, так и за приказными людьми сыскали всякую неправду, о чем написано порознь в наших особливых доношениях и обличениях, по которым, против твоих пунктов, указу и определения не учинено и по се число, и на суд нам неправду сотворших не токмо которого судью, но и последнего подьячего ко обличению не поставлено. А когда приходим в Сенат с доношениями, и от князей Якова Федоровича (Долгорукого) да от Григория Племянникова безо всякой нашей вины бывает к нам с непорядочным гордым гневом всякое немилосердие, еще ж с непотребными укоризны и поношением позорным, зачем нам, рабам твоим, к ним и входить опасно. Племянников называет нас уличными судьями, а князь Яков Федорович – антихристами и плутами».

Особенною любовию и ревностию к своему делу отличался фискал Нестеров. Он доносил в 1713 году: «Князю Якову Федоровичу Долгорукому даны волости в уезде Юрьева Польского с условием, чтобы доходы, прежде шедшие в казну, собирались в нее без умаленья; но в 1713 году Долгорукий, по согласию с казанским губернатором Апраксиным, сложил много сборов, а именно 4755 рублей, и приписал к себе землю, которой в именном указе не было означено. С 1704 года, кроме государева клею, нигде никому держать и продавать не велено; а он, Долгорукий, дал из Сената указ господину Рагузинскому, велено ему купить клею у других, кроме государева, 2000 пудов для продажи в отпуск за море, от чего государю убытка больше 10000 рублей. Долгорукий не принял ружей, которые Стрежнев продавал по рублю 20 алтын, а принял у Строганова, который написал по 2 рубля за ружье, принял, не освидетельствовавши и не призвавши к торгу никого, и этим доставил Строганову прибыли 8420 рублей. Долгорукий подрядил иностранца ставить селитру дороже, чем предлагали русские; ставил наемщиков вместо своих крестьян в рекруты вопреки указу. С многих сильников солдат не брано, а только берут с тех, кто безответен и богобоязлив и страх имеет от вашего величества, да которые солдаты с таких сильников и с других взяты, и те Поместного и Военного приказов дьяками и подьячими распущены будто негодные, а вместо них других не взято, то из взяток, то придабриваясь. Теперь как за прежними, так и за нынешними нашими фискальными доношениями в приказы привели и приводят немалое число солдат, начали и из вышних персон, а именно сенатор князь Григ. Иван. Волконский беглых солдат привел из подмосковной с отпуском и без отпуска 5 человек; князь Григорий Федорович Долгорукий сказал, что у него беглых солдат в Хатунской волости есть, и обещал их поставить, а сам его благородие едва не все лето там был, да без доношения нашего прислать не соизволил. Капитан Алексей Буторин по согласию с дьяками и подьячими Поместного приказа, когда вел солдат в Ригу, отпустил из полку с дороги, будто переменою, годных 12 человек, которые солдаты и отцы их повинились. Тот же капитан с дороги отпустил больше ста подрядных подвод, отчего солдаты разбежались, и в Ригу доведена разве половина».