Текст книги "Звездная застава"

Литвинов успел крикнуть, чтобы подключали всю мощность и немедленно укрывались в пескотанке, а сам полез по гибкой лестнице вверх, с трудом удерживаясь на руках при леденящих ударах надвигающейся бури.

В башне было сравнительно тихо, лишь песок шуршал о металлопластовую обшивку, и Литвинов не сразу понял, что все дело в отключенных проводах. Что поделаешь, придется вспомнить ручное управление, да и некогда возиться с автоматикой. Сев за пульт, Литвинов сразу же позабыл обо всем постороннем. Прямо перед его лицом светились бледно-голубым огнем двенадцать экранов, на которых красными штрихами был отмечен контур трещины – хронотограф еще не отказал, это хорошо. В центре каждого экрана яркой зеленой точкой светился фокус первого излучателя, и маленьким кружком – фокус излучателя второй башни. В одно мгновение все кружочки стремительно сорвались с места.

Литвинов едва успел включить горизонтальную развертку, определил по приборам мгновенную скорость движения фокуса излучателя своего партнера по различным каналам и включил вспомогательные следящие приводы. Теперь начиналось самое главное… Литвинов молниеносно скользил обеими руками по пульту, не отрывая глаз от экранов, и думал только о том, чтобы точки двигались синхронно зеленым кружкам и не выходили за их контур. Партнер явно спешил, положившись на его, Литвинова, феноменальное умение управлять излучателем, и спешил не зря – башню начало все ощутимее раскачивать порывами буйствующего ветра. Это еще более усложнило задачу. Литвинов полностью отдался сложнейшей работе и поэтому не сразу заметил, что в тот момент, когда излучатели прошли среднюю горизонталь, красные штрихи слегка дрогнули и начали медленно стягиваться в центр экранов.

– Григорий! – где-то рядом проревел хриплый голос Гасана. – Трещина закрывается! И потенциал начинает повышаться!

– Вижу, – сквозь зубы сказал Литвинов. – Включай всю мощность и веди быстро, как только можешь.

В этот момент башню сильно тряхнуло, и Литвинову пришлось на мгновение оторвать взгляд от экранов – стрелка указателя скорости ветра показывала почти пятнадцать баллов.

– Гасан! – закричал он. – Нужно послать спасателей в тяжелых скафандрах. Пятнадцать баллов.

– Они уже давно там, – немного помедлив, ответил Кадыров. – Только инфравизор у них барахлит…

И тут погасли красные штрихи хронотографа. Литвинов уже по памяти прошелся излучателем по последним горизонталям, впрочем, без особой необходимости – потенциал трещины стал слишком высок. Еще минута, и он достиг максимального значения. Трещина закрылась.

Литвинов бессильно откинулся в кресло и вытянул на коленях судорожно дрожащие от невероятного напряжения пальцы. Теперь оставалось сидеть и ждать, когда спадет ветер или, что более вероятно, упадет башня. Бесполезно пытаться выбраться наружу без скафандра, маску тотчас же сорвет ветром, да и добраться до пескотанка все равно не удастся… Как там стрелка? Ого, семнадцать баллов. Предел прочности башен – двадцать, это тщательно закрепленных… Пожалуй, все-таки упадет.

Отвратительный металлический скрежет заполнил всю кабину, слегка мутило от непрерывного раскачивания. «Не хватало еще заболеть морской болезнью», – вяло подумал Литвинов и стал тщательно привязываться к креслу. Только когда погас, дернувшись, словно в конвульсии, свет и лишь тусклые красные лучи аварийной лампочки врезались в плотную тьму, Литвинов вдруг вспомнил, что Поплавский не успел демонтировать эту башню, и, значит, тяжелый скафандр должен остаться в стенном шкафу.

* * *

Литвинов сидел на пустом ящике из-под генератора и негромко разговаривал с бригадиром группы техобслуживания Богдановым, когда, грузно переваливаясь через барханы, к площадке подкатил большой красный вездеход с шестиугольной эмблемой Управления. Из вездехода неуклюже вылез Хлебников и, поздоровавшись со всеми за руку, пошел через всю площадку к Литвинову. У опрокинутой навзничь башни он на минуту задержался, окинул взглядом погнутые решетки основания, с корнем вывернутые из земли, перекрученные страшной силой опоры и некоторое время постоял у глубоко зарывшегося в песок купола. Монтажники, оторвавшись от работы, с любопытством провожали его взглядами.

– Здравствуй, Григорий, – сказал Хлебников, подойдя ближе, и протянул руку.

– Здравствуй, Иван, – Литвинов не спеша поднялся, стараясь не делать резких движений – тело все еще болезненно ныло. – Приехал полюбоваться?

Они помолчали, смотря друг другу в глаза. Богданов встал и, пробормотав что-то невнятное, деликатно отошел в сторону.

– Как Гасан? – наконец спросил Хлебников.

– Он был все время без сознания… Потому когда уже врачи прорвались к нам, начал бредить, – нехотя сказал Литвинов и, помедлив, добавил: – У него несколько тяжелых переломов, да и крови потеряно порядочно… Вот все, что я пока знаю.

– Как ты его вытащил? – спросил Хлебников, глядя в сторону.

Литвинов пожал плечами.

– Мы пробивались к Гасану два часа. Люк от удара заклинило, пришлось резать стенку, привязавшись к фермам. Тросы не выдерживали. – Они опять помолчали. Литвинов вглядывался в лицо Хлебникова и поражался, как сильно оно изменилось за сегодняшнюю ночь. Появились темные мешки под глазами, щеки ввалились, губы слегка подергивались. Да, Иван здорово изменился, пожалуй, больше, чем сам Литвинов.

Хлебников смотрел, как монтажники под руководством Поплавского начали погрузку на платформу пескотанка ферм башни Литвинова – она упала позже и была почти не повреждена. Поплавский волновался и давал слишком много указаний, но его слушались без возражений.

– Справляется? – кивнул головой Хлебников в его сторону.

– Конечно. Он будет очень хорошим начальником экспедиции, Иван. Очень хорошим и знающим. Ты ведь помнишь, он был любимым учеником Стельмаха, но пошел в хроноспасатели.

– Ты вылетишь послезавтра в Морское к Хендерсону, – хмуро сказал Хлебников. – Будешь у него в рядовых спасателях. Временно.

– Хорошо, – согласился Литвинов.

– Хорошо? – недовольно переспросил Хлебников, багровея. – Что же здесь хорошего? Ваши спасатели и так вот где у меня сидят со своей гусарской дисциплиной, а теперь… – Он безнадежно махнул рукой. – Ну ладно, разберемся… Пришла, однако, телеграмма с Земли от Стельмаха. Он настоятельно вызывает тебя в Институт.

– Что там? – спросил Литвинов, тихонько разминая отчаянно ноющее колено.

– В деталях не знаю… Кажется, готовится какой-то грандиозный эксперимент в районе Селигера. Стельмах очень настаивает на твоем присутствии… Где это было? – наконец спросил Хлебников.

Литвинов показал рукой на небольшую котловину метрах в пятнадцати от них.

– Она стояла на коленях и смотрела на горизонт. Видимо, приближалась буря. Это длилось очень недолго, секунд тридцать… Мы сделали все, что могли, Иван…

– Григорий, скажи откровенно… не щадя меня… Есть ли хоть небольшая надежда? Я ведь три года думал, что каверна…

– Очень небольшая, – тихо ответил Литвинов. – За тридцать лет было всего два случая, когда трещины открывались повторно, да и то на очень высоком потенциале хронополя, который нашим излучателям пока недоступен… Но когда-нибудь мы обязательно научимся искусственно вызывать появление хронотрещин. Может, это будет не скоро… Но тогда Марта будет жить. Тебя устраивает такой ответ?

Лицо Хлебникова смягчилось. Не говоря ни слова, он пожал Литвинову руку и медленно пошел к гребню бархана, туда, где четверо спасателей устанавливали шестигранный радиомаяк с миниатюрным контрольным хронотографом. На самом верху, сразу же за эмблемой Марса, ослепительно сверкал в лучах восходящего солнца металлический барельеф с изображением человека, в отчаянии прислонившегося к тонкой вертикальной линии, разделявшей почти непроходимой пропастью два мира – это был символ пропавших во времени…

– …Григорий Львович, вас вызывает на связь Рюмин, – раздался откуда-то сверху голос практиканта.

Литвинов, очнувшись от воспоминаний, нехотя пошел назад к башне. В который раз за последние месяцы он прокручивал в своей памяти случившееся, и каждый раз, как ни странно, это его успокаивало.

Конечно, говорил он себе, я совершил преступление, пошел на неоправданный риск. Гасан по моей вине остался на всю жизнь инвалидом… Но… но я и сейчас не поступил бы иначе, чего бы мне это ни стоило… Иначе – никогда. Никогда.

* * *

Следующим утром излучатель наконец заработал в поисковом режиме, и Литвинов впервые не ушел в лес, а безвылазно просидел в отсеке управления, подчищая вчерашние коринские грешки и по видеофону весело перешучиваясь с невыспавшимися девушками-операторами. Особенно тщательно он проверил настройку излучателя, именуемого в просторечии «очи черные». Тот должен был определенным образом замутить сознание вновь вернувшихся к жизни людей и спасти их от неизбежного нервного шока, а затем вызвать непреодолимое желание следовать по заранее намеченным маршрутам к ближайшей из башен.

«Молодец мальчишка! – с удовольствием подумал Литвинов, включив контрольный пульт. – Нет, из него определенно выйдет толк. Надо будет поговорить с Реем Хендерсеном, пусть присмотрится при случае к парню». Литвинов подошел к настежь открытому окну и, вдохнув полной грудью сырой бодрящий воздух, немного полюбовался на туманный, еще какой-то сонный лес. «Если меня не обманывает интуиция, – подумал он, – сегодня или завтра ребята придут именно к нам. Все двадцать четыре человека, молодые, голодные и ничего не понимающие. Спасенные от небытия люди… Да, ради этого стоит жить!»

Выждав еще полчаса, Литвинов как ни в чем не бывало пошел будить Корина.

– Как же я так, – засуетился Корин, спросонья натягивая брюки шиворот-навыворот. – Да что ж это такое? Вчера же заводил будильник, и никакого эффекта. Неужели уже работает?

– Все нормально, Игорь, – доброжелательно усмехнулся Литвинов. – Вы молодец, все отлично работает, а сегодня моя очередь дежурить. Я почему вас разбудил? Скоро сюда могут заявиться голодные туристы, а у нас с вами две с половиной банки тушенки в полной боевой готовности… Кажется, вы поставили вчера жерлицы на озере?

– Я мигом, – радостно закричал Корин. – Там такие щуки ходили!

– Вот-вот, – закивал Литвинов. – Хорошая уха нам не помешает. А еще возьмите мой спиннинг – жерлицы жерлицами…

В ответ Корин стал копаться в обширном рюкзаке и скоро под восхищенные возгласы Литвинова выложил на стол маску с ластами и подводное ружье.

– Так нам привычнее, Григорий Львович, – скромно сказал он.

– Да и что за уха из одних щук!..

Он быстро собрался и марафонским солидным стилем побежал в лес. Наконец-то у него выдался день заслуженного отдыха и можно будет удивить Литвинова своей смекалкой и бывалостью. Кстати, не вредно зайти и в малинник…

Вернулся Корин только в полдень, нагруженный солидной добычей, порядком уставший, но очень довольный собой. Литвинова он нашел в генераторной, всего перемазанного в машинном масле и что-то невесело напевавшего себе под нос. Увидев Корина, он только коротко кивнул и пояснил:

– Что-то второй генератор барахлит… Ерши попались?

В ответ Корин показал длинный прут, унизанный полупрозрачными зеленоватыми «колючками».

– Это здорово… Игорь, вы часом в автоматике распределительного трансформатора не разбираетесь? Мы вот тут с ВИМПОМ окончательно друг друга запутали и здорово обалдели.

Робот, притулившийся в углу, имел действительно довольно глупый вид и что-то вяло паял в диком переплетении разноцветных проводов.

– Я мигом, – растерянно пробормотал Корин. – Вот только рыбу в холодильник… Да перестань паять, лапоть!..

Он отобрал у робота тяжелый блок и, охнув, выволок его на свежий воздух.

– Вот здесь мы тебя возьмем как миленького, – погрозил Корин.

– Ты что же, чудо-юдо, путаешь занятых людей, меня, старого, позоришь?

Через двадцать минут Корин уже вытащил на поляну необходимые приборы и, став на колени, погрузился в хитрую систему разъемов, «прозванивая» с помощью переносного пульта вышедший из строя блок. Было уже не жарко, тяжелые кучевые облака лениво плыли по небу и, часто закрывая солнце, вызывали легкий прохладный ветерок. Прошло часа два, когда Корин услышал осторожный шорох где-то за ближайшим кустом орешника и нехотя поднял голову. Перед ним стоял огромного роста мужчина в тяжелых болотных сапогах и грязно-зеленого цвета комбинезоне. В руках он держал что-то похожее на оружие. Больше Корин не успел ничего разглядеть, потому что на него со страшной силой понесся сапог со стальным жалом на носке. Только отличная реакция тренированного дзюдоиста спасла Корина. Он рывком подался в сторону, руки его автоматически перехватили смертоносную ногу и перебросили, напрягшись, тяжелое тело назад за спину. Но тут же еще двое в зеленой форме прыгнули на Корина из кустов и навалились на него всей тяжестью. Корин ничего не понимал. Он инстинктивно выдернул левую руку и нанес удар согнутым локтем одному из нападавших в грудь. Тот сразу же обмяк и начал сползать на землю, но в тот же момент что-то тупое обрушилось Корину на затылок, и он потерял сознание.

…Голова отчаянно болела. Во рту плавал какой-то отвратительный тошнотворный привкус, кажется крови. Корин с трудом открыл глаза. Он лежал лицом к земле, онемевшие руки были туго связаны за спиной, ног он не чувствовал. Собрав все силы, Игорь перевернулся на спину и попытался сесть. Тут же его жестоко ударили сапогом в лицо, но он выдержал и не упал, только выплюнул горькую кровяную жижу с зубной крошкой пополам. Рядом сказали что-то по-немецки и несколько человек в ответ смачно загоготали.

Их было много, людей в защитных комбинезонах, с плащ-палатками за спиной, с зелеными, в пятнах, касками, из-под которых выглядывали какие-то очень одинаковые жестокие лица. В руках у всех были автоматы, за поясами висели металлические фляжки и ножи в кожаных ножнах. На земле в кучу свалены туго набитые рюкзаки.

«Вот так туристы», – неожиданно понял все Корин и, с трудом поворачивая шею, поискал взглядом Литвинова. Тот стоял понурив голову у подножия башни с каким-то странным, виноватым видом. Рядом стояли двое фашистов, и еще один, в расстегнутом кителе, по-видимому офицер, что-то резко спрашивал Литвинова по-русски.

«Ну дела, – ошеломленно подумал Корин. – Неужели он не сопротивлялся?» Но тут же увидел двух немцев, ничком лежавших на земле в тени башни. Им никто не пытался помочь, видимо, это было ни к чему. «Ай да Литвинов, – подумал Игорь. – А вот я сплоховал. Слаб оказался Корин. Скрутили как ребенка, гады, даром что дзюдоист…»

Но тут его снова страшно ударили прямо в лицо.

Литвинов молча наблюдал, как большой рыжий немец со зверским лицом избивал ногами Корина под громкий смех и подбадривающие возгласы приятелей, и чувствовал, что снова против воли кровь бросается ему в лицо и он начинает терять контроль над собой.

Спокойнее, спасатель, сейчас самое главное – сохранить хладнокровие… Ах, гад…

В этот момент Корин, уже весь залитый кровью, как-то неуловимо повернулся и выбросил вперед связанные ноги. Рыжий гад охнул, перегнулся пополам и медленно повалился на бок. Бурный взрыв хохота, потом один из фашистов, не переставая смеяться, шагнул к Корину, поднимая дуло автомата.

Офицер, не дождавшись от Литвинова ответа на трижды заданный вопрос, проследил его окаменевший взгляд и крикнул:

– Хольц, отставить! Сволочи, вы забыли, зачем вас сюда послали? Отто, принимай командование!

Смех сразу же смолк, и фашисты, оставив в покое бессильно лежащего на земле парня, четко и слаженно стали занимать круговую оборону вокруг башни, орудуя короткими широкими лопатами и маскируя окопы зелеными ветками кустарника. Двое потащили тяжелый ящик, похоже со взрывчаткой, к башне и, помедлив, осторожно полезли с ним в генераторную.

– Не вынуждайте меня применять силу, – с неприятным акцентом громко сказал офицер. – Вы отказываетесь отвечать на вопросы?

– Нет, почему же, – поспешно сказал Литвинов, еще, раз с жалостью досмотрев на неподвижно лежащего Корина. – Я готов отвечать, господин офицер.

– Посмотрим, – холодно сказал тот, усаживаясь на почтительно подставленное кресло. – Где остальные члены вашей группы?

– Нас было только двое, – ответил Литвинов мягко, пытаясь не раздражать офицера, еще сравнительно молодого немца с узковатым, немного лошадиным лицом. Одна щека его с большой черной родинкой изредка конвульсивно вздрагивала, словно от назойливой боли, но холодные бледные глаза говорили об известной выдержке и силе воли.

– Вы лжете, – резко сказал он. – Такую установку не могут обслуживать двое. Потом, где-то должна быть охрана… Кстати, – небрежно спросил он, – установка в действии?

Литвинов понял – офицер растерян и пытается показать, что ему отлично известно назначение странной башни, мол, имперская разведка не дремлет. Это было смешно, но Литвинов думал сейчас только о том, как бы дать знать своим о неожиданном появлении группы фашистских десантников. Страшно подумать, но через несколько часов сюда должен приехать вездеход с ребятами из бригады техобслуживания для проведения профилактических работ. А что будет, если из леса вдруг выйдет группа спасенных туристов и, не ведая об опасности, прямо пойдет на автоматы?..

– Да, башня работает, – грустно сказал Литвинов. – Но, поскольку излучение башни опасно для здоровья, держать много людей здесь нерационально.

– Тогда почему же вы не сбежали? – усмехнулся офицер, постукивая вырезанной из орешника тросточкой себя по сапогу. – Ты принимаешь нас за детей, русская сволочь?

Он сделал рукой знак солдатам, и сразу же на Литвинова обрушились тяжелые удары. Он решился и двумя молниеносными движениями рук положил десантников на землю. Потом, прежде чем офицер с искаженным лицом успел выхватить револьвер, примирительно сказал:

– Мы же договаривались без насилия, господин офицер?

Тот, подумав, спрятал револьвер за пояс. Но тут же два злых дула больно ударили Литвинова в бока.

– Деретесь вы хорошо, – задумчиво проговорил немец, покачиваясь в кресле. – Но учтите, в следующий раз вам это не поможет… Ганс! Свяжи ему руки.

Литвинов покорно дал скрутить себе руки за спиной и, закрыв глаза, проклинал себя за несдержанность. Да, его шансы еще более уменьшились. Но ничего, придется попугать этих гадов.

– Видите ли, господин офицер, – доверительно сказал он, – как вы, наверное, уже догадались, вы напали на ретрансляционную башню. Поймите меня правильно, я хочу жить и не в моих интересах вас обманывать. – И он выразительно кивнул в сторону двух десантников, осторожно тянущих провода из генераторной. Офицер согласно кивнул.

– Подробнее о башне. Коротко.

– Эта башня – новый экспериментальный вид связи между Москвой и Лондоном, – косясь на Игоря, пояснил Литвинов. – Вверху находятся два мощных передатчика и чувствительная приемная антенна, а внизу, куда ваши солдаты так удачно заложили взрывчатку, – генераторная. Так что если будете взрывать все это дело, советую отойти метров на триста. На всякий случай.

– Хорошо, – сказал офицер. – Правдоподобно. Но где же охрана?

Литвинов подумал и, словно на что-то решившись, ответил:

– Взвод охраны сейчас в Осташкове. Вызван для участия в операции по обезвреживанию группы десантников. Никто и не ожидал, что вы появитесь здесь.

Вдруг бледное лицо офицера как-то странно исказилось, он нагнулся и, сорвав с земли крупную ярко-красную ягоду земляники, долго ее рассматривал. «Судя по обмундированию, они были заброшены на Селигер не летом, а где-то ближе к осени, – подумал Литвинов. – Но ничего, держатся и в панику не ударяются, дисциплина есть. Жаль, что „черные очи“ на них толком не подействовали…»

– Уверен, – продолжал он, – вам не удалось установить связь с командованием. Да и вообще ваша рация вышла из строя.

Офицер ничем не выдал своего удивления. Он не спеша проглотил ягоду и откинулся в кресле, не отвечая на вопрос.

– Все из-за башни, – убедительно говорил Литвинов. – Ее излучение подавляет все радиоволны в окрестности. Так что ваша рация в порядке, господин офицер… Кстати, чрез двадцать минут у меня сеанс связи с моим начальством, майором Фоминым. Желаете присутствовать? – И он выразительно кивнул наверх башни.

Офицер долго думал с отрешенным лицом, время от времени срывая с земли мелкие звездочки мать-и-мачехи и поглаживая их пушистыми лепестками обветренные губы. Наконец он сказал:

– Вы сообщите вашему майору, что здесь все в порядке. Мои солдаты вам помогут в этом. – Он легким кивком подозвал двух солдат, охранявших Литвинова, и что-то коротко им приказал.

Литвинов сдержанно пожал плечами и не спеша пошел ко входу в башню, радуясь, что те двое в генераторной не разглядели обесточенного Игорем робота. Это могло бы привести к нежелательным осложнениям… Он чувствовал спиной недоверчивый взгляд главаря этой фашистской банды и старался ничем не обнаружить своего торжества. Это был шанс. Единственный.

Медленно, словно нехотя, он стал подниматься по крутой винтовой лестнице, чувствуя за своей спиной напряженное сопение двух конвойных. Было ясно, что им совсем не хотелось провести некоторое время с этим русским, хоть и связанным, в незнакомом помещении, да и взрывчатка внизу не вдохновляла. Проще всего было застрелить Литвинова при попытке к бегству, но, видимо, они хорошо знали своего офицера и только покрепче сжимали в руках автоматы.

Так втроем они мирно вошли в жилой отсек, протопали по узкому коридорчику и, стараясь не терять друг друга из виду, осторожно поднялись по крутой лесенке в аппаратную. Там было все, как и прежде: терпкий запах нагретого металла, ровное гудение приводов излучателей, мелькание разноцветных огоньков на контрольном пульте, из которых можно было легко заключить, что все в порядке, но только где-то сзади злыми змеиными глазками на Литвинова смотрели дула автоматов.

Пока двое массивных немцев осмотрительно устраивались на кожухах фазовых преобразователей, Литвинов уже принял решение. Нужно было как-то включить кнопку вызова и незаметно подвести фашистов под экран видеосвязи, этого будет вполне достаточно, чтобы свои разобрались, что к чему.

– Между прочим, – сказал Литвинов по-немецки, – вы напрасно сели на адские машины. Здесь есть более удобные места. – И он кивнул на два мягких кресла перед пультом.

Лица у солдат перекосились, и Литвинову показалось, что сейчас они все-таки будут стрелять. Но тихо посовещавшись, они осторожно перебрались на кресла – так, на всякий случай. Литвинов узнал рыжего громилу, избивавшего Игоря, и худого безбрового парня, так ловко подставившего ему во время драки подножку. «Так, – подумал Литвинов почти весело, – отличное сочетание силы и ловкости, и все это против безоружного связанного пленного». Он мельком взглянул наверх, под потолок, где матово светился небольшой экран видеосвязи и который немцы, конечно, еще не успели разглядеть в калейдоскопической путанице приборов. Кстати, было во время войны телевидение или нет?

Он не спеша подошел к регулировочному автомату, утыканному массой кнопок и тумблеров, который вполне мог сойти за мощную рацию, и, уткнувшись лицом в смотровой раструб осциллографа, как в микрофон, сказал: «Внимание, внимание, говорит Кондор, вызываю Беркута…» Он еще несколько раз повторил эту фразу, чтобы немцы, безусловно знавшие русский язык, привыкли к ней, а потом потянулся локтем вправо, к красной кнопке видеофона. Напряжение за его спиной достигло предела. Все. Он негромко сказал:

– Господа, сейчас я должен по приказанию вашего офицера связаться с базой и сообщить, что здесь все в порядке и никакого подкрепления не требуется. Я готов это сделать, но мои руки связаны.

Было два варианта. Один из немцев мог вызваться заменить его связанные руки, но они могли и развязать его на свой страх и риск. Солдаты посовещались и нашли третий вариант. Безбровый сначала осторожно, но очень сильно связал Литвинову ноги, а потом уже резанул острым как бритва ножом по рукам.

Литвинов слизнул брызнувшую из запястий кровь, взял смотровой раструб, щелкнул для вида несколькими тумблерами и только тогда приподнял глаза вверх. Он увидел то, чего не заметили напряженно следившие за каждым его движением фашисты. Экран видеофона мгновенно вспыхнул, на голубоватом фоне появилось скучное заспанное лицо дежурного, вот он приподнимает глаза и начинает шевелить губами в приветливой фразе… Нет, молодец парень! Фраза застревает в горле, в серых глазах мелькает удивление, и тут же экран гаснет. Теперь Литвинов уже спокойно сказал в «микрофон», что, мол, все нормально, подкрепления не надо, а затем повернулся к немцам и спросил:

– Ну что, теперь все в порядке?

Рыжий фашист одобрительно загоготал: «Зер гут, все в порядке, все в порядке!»

«Освоились», – констатировал Литвинов. Он прислонился к стене и закрыл глаза. Через два часа здесь будет очень жарко. Трудно сказать, что придумает Рюмин – скорее всего вышлет группу самых опытных спасателей на вертолетах и попытается усыпить десантников снотворным газом – так они действовали, когда во время гималайского эксперимента неожиданно из небытия «вызвали» саблезубого тигра. Но сейчас это опасно, нужно бы связаться с Москвой и подготовить автоматы, типа тех, которые используются на Меркурии. Хотя это потеря времени, и Рюмин, спасая его с Кориным, наверняка будет действовать сам. Литвинов даже заскрежетал зубами от бессилия. Игоря, конечно, сейчас пытают, стараются выколотить самые достоверные сведения, а его, ясно, оставили в резерве. Но хуже всего то, что в любую минуту сюда может прийти группа ошеломленных, ничего не понимающих туристов. Да, вероятность этого невелика, если не принимать в расчет интуицию старого спасателя. Так невелика, что при других обстоятельствах можно было бы и не беспокоиться, но… Но перед глазами Литвинова, как при замедленной съемке, падали под автоматными очередями молодые парни и девушки с удивленными, ничего не понимающими лицами, и это было страшно. Ну-ка, Григорий…

Был шанс, небольшой, почти невероятный шанс выключить излучатель «черные очи». Литвинов незаметно нажал кнопку «сигнал» на пульте управления и где-то слева, под самым потолком, вдруг задребезжал резкий звонок. Инстинктивно оба немца повернули головы, Литвинов выбросил вперед плотно сжатые ладони и изо всех сил прыгнул к пульту. Белобрысого он уложил одним точным ударом в шею, но рыжий здоровяк оказался опытным и умелым бойцом и успел уклониться. Завязалась тяжелая драка, связанные ноги делали Литвинова почти беспомощным и вскоре, получив страшный удар автоматом, он упал в узкий проход, ведущий в маленький аппаратурный отсек. Превозмогая боль, он пополз по коридорчику, а рыжий уже подымался, покачиваясь, на ноги и вынимал из-за пояса нож.

Ну-как, спасатель…

Литвинов одним рывком перевернулся на спину и изо всех сил ударил связанными ногами в блок предохранителей. Треск, вспышки искр… еще один, последний удар… немец уже заносит сверкающий клинок… кожух излучателя трескается… Все.

Волны оглушительной боли обрушились на Литвинова. В глазах начало темнеть, отвратительная тошнота расползлась по телу. Последним ясным впечатлением Литвинова была нелепо изогнувшаяся фигура рыжего немца, плавно, как бы нехотя, сползавшая на пол. Его толстое рябое лицо выражало удивление, но уже через секунду оно сменилось идиотской ухмылкой, и он стал, перевернувшись поудобнее на спину, пробовать на зуб черное дуло автомата. Больше Литвинов ничего не помнил. Кажется, он встал на четвереньки и затеял возню из-за автомата, причем ему тоже казалось, что это должно быть очень вкусно, но немец оказался сильнее и оттолкнул его тяжелым кованым сапогом, Литвинов пополз в угол, заливаясь горючими слезами, но быстро утешился, засунув себе в рот пятерню. Потом он, казалось, что-то вспомнил и, неуклюже извиваясь, пополз сам не зная куда. Трижды он сильно ударялся головой об один и тот же острый угол энергокуба и каждый раз терял сознание, но, придя в себя, снова куда-то полз и, сам себя не слыша, твердил одно и то же слово – пульт, пульт, пульт…

Когда боль спала, Литвинов еще долго лежал на спине, жадно ловя пересохшим ртом горячий воздух. В глазах стояла какая-то фиолетовая пелена, пульсирующая с острой болью. Он не сразу вспомнил, что произошло, и даже не сразу понял, где он, но знал одно – надо идти. Надо во что бы то ни стало встать и идти. Как тогда, в Горячей пустыне на Марсе. Как тогда, в Сахаре, когда отказал двигатель флайера и Наташу с разбитыми ногами, не приходящую в сознание, нужно было нести десятки километров под раскаленным солнцем. Надо идти…

Встать оказалось невероятно трудно, кровь бешено билась в виски, но он все-таки поднялся с первой попытки, зная, что на вторую может не хватить сил. Долго и тягостно он возился с веревкой на ногах, пока не сообразил вытащить у безбрового немца, лежавшего на полу без сознания, нож. Шатаясь, Литвинов перешагнул через второго фашиста и, держась за спасательную стену, пошел к выходу, но скоро вернулся за автоматом.

В коридоре было прохладно и тихо. Свежий ветер врывался сюда через узкие решетчатые окна и бросал в лицо мелкие дождевые капли. «Идет гроза», – подумал Литвинов и, стараясь восстановить дыхание, медленно пошел к окну. Да, небо над неровной кромкой леса потемнело, налилось грязно-синими тучами, которые не спеша, погрохатывая далекими раскатами грома, ползли на поляну. Десантников отсюда, сверху, было не видно. Они окопались у самого подножия башни, а может, и попрятались в лесу от начинающегося дождя. Но скорее всего они лежали, закрывшись плащами, на колючих еловых ветках и, прижав «шмайссеры» к плечам, напряженно вглядывались в сгущавшиеся предгрозовые сумерки.

В это мгновенье где-то там, внизу, гулко простучала автоматная очередь и кто-то коротко вскрикнул. Потом раздалась грубая немецкая ругань. Литвинов прислонился лбом к холодной металлической стези, пытаясь унять пронизывающую дрожь.

Да, поздно. Прости, Игорь. Прости… Теперь надо вернуться наверх, связать немцев, а потом, задраив люки, ждать, когда прилетят вертолеты Сухомлина. Они сбросят к башне гранаты со снотворным газом, много гранат, и те, внизу, быстро уснут. Да, Сухомлин так и сделает, выручая попавших в беду спасателей.

На Земле уже давно так принято поступать, когда люди встречаются с дикими опасными зверями. И конечно, он пошлет самых надежных ребят, кое-кто из которых больше не вернется на Базу. А вот он, Литвинов, обязательно вернется. Ведь его так ждет Стельмах. Его очень ждет Наташа. И еще многие, многие люди, которым Литвинов всегда бывал чрезвычайно нужен, и он никогда еще не подводил и всегда возвращался… Как трудно убедить себя, что эти, внизу, – люди, что они ни в чем не виноваты, а виноваты только те, кто их послал, что к ним можно будет применить методы гипнопедии… Нет, надо возвращаться, пока не начали стрелять снизу…