Текст книги "Волшебные тавлеи"

Неподалеку за лодкой-развалиной виднелась тропа, довольно широкая, но совершенно неухоженная, что сразу и обнаружилось, поскольку капитан, едва сделав пару шагов, наступил на колючку. Прыгая на одной ноге, он угодил в куст, откуда выпорхнула стая каких-то насекомых, тучей облепившая Владимира.

Восстановив не без труда статус-кво, они были вынуждены буквально сразу же вытряхивать из туфель невесть каким образом забившиеся туда мелкие камешки.

Если бы не насущная необходимость с определением местоположения, им следовало бы сразу же повернуть обратно и не искать дальнейших приключений, ибо любая неприятность, которая могла бы приключиться в дороге с разной степенью вероятности, случалась с завидным постоянством. Путь их лежал сквозь заросли каких-то неизвестных Владимиру кустарников и деревьев, с которых постоянно что-то сыпалось за шиворот; мошкара лезла в уши и открытый рот, стоило только попытаться сказать хоть слово, в туфли постоянно забивались камешки, а в ноги лезли выпирающие корни и в изобилии валявшиеся ветки.

Сложно сказать, сколько они прошли, но только растительность внезапно расступилась, и они оказались на равнине, чем-то смахивавшей на саванну. Вдали виднелась широкая водная гладь, по всей видимости, снова Залив. Следовательно, остров был не очень большой. А тропа, по которой они шли, впадала в селение, представлявшее собою с полсотни одноэтажных глиняных построек. Жителей видно не было, равно как возделанных полей или огородов.

Людей не оказалось и на улицах; откуда-то из-за стен доносились звуки, издаваемые домашними животными, и был еще один странный звук, нечто вроде гула, впереди по направлению их движения.

За селением, как выяснилось, происходило общественное мероприятие в виде собрания. Довольно необычного. Присутствующие сидели по-турецки, раскачивались и то ли стонали, то ли подвывали. Председательствующий, сидевший точно так же, лицом к собравшимся, вел себя аналогичным образом. Было очевидно, что жителей постигло какое-то несчастье.

Синдбад и Владимир, переглянувшись, тихонько присели позади всех и стали ждать дальнейших событий.

Наконец, председательствующий поднял руку, и гул разом стих.

– Переходим к следующему вопросу, – сказал он. – Об успехах в ловле нас порадует Ахмет аль-Самак. Кстати, где он?

Из рядов сидевших поднялись почему-то сразу два жителя; они подняли на плечи жердь, к которой был привязан и свисал с нее третий, после чего подошли к председательствующему.

– Чем ты порадуешь нас, Ахмет? – обратился тот к свисавшему.

– Рыбой, – ответил один из державших жердь. – Только он спит. Всю ночь баламутил воду перед сетями. Умаялся. Сам бы прийти не смог, вот и пришлось…

– Порадует… рыбой… пришел-таки праздник и в наше селение… – прошелестело между сидящими.

– И где же рыба? – поинтересовался председательствующий.

– Вот. – Они положили Ахмета на землю, после чего один из носильщиков вынул из кармана что-то, блеснувшее на солнце, размером не более мизинца.

По окончании последовавшей немой сцены, возник недоуменно-осуждающий гул.

– Скажи мне, – заорал вдруг председательствующий, – ты что, издеваешься над нами? Держишь нас всех за ишаков, да? Объясни, как можно поймать сетью, у которой ячея размером с твою пустую голову, такую рыбу, да?

– А разве я сказал, что он поймал ее сетью? – заорал в ответ держатель добычи. – Рыбу добыла чайка, которую он напугал своим криком, наступив на острый камень. Она ее выронила, а он – поймал. Какая тебе разница, сетью или нет? Главное – поймал!

– А крокодил где?..

– Крокодил не ловится…

Снова послышались согласованные причитания: «хоть бы одним глазком, какие они, эти крокодилы… говорят, такие, в форме змеи, как шакалы…»; носильщики забрали аль-Самака и вернулись на свои места.

Молчание. Робкий голос.

– А может, сети того, ближе к морю поставить? Река-то уж давным-давно русло сменила, а мы все по старому руслу ставим… В этом старом русле всего-то ручеек и остался, перейдешь – штанов не замочишь…

– Тоже, умник выискался, – разом зашумело общество. – И прадеды здесь ставили, и деды, и отцы, что ж они, глупее тебя были, что ли? Может, она завтра в старое русло вернется, а мы не готовы?..

Молчание.

– Следующий вопрос, – заявил председательствующий, – о произрастании кокосов, нас порадует Ахмет аль-Набат. Он где?

– Он здесь. – На этот раз встал и вышел один, – представительный и уверенный в себе житель. Он сразу взял быка за рога. – Буду краток. Кокос не растет.

– Как же ему расти, если ты все семенные кокосы заезжим купцам продал? – послышался ехидный голос из присутствующих.

– Кто продал? Я продал? – Казалось, Ахмет сейчас выхватит обидчика и разорвет его на части. Прошла минута напряженного ожидания. – Да, я продал… А чего добру пропадать, ежели оно все равно не растет? К тому же не продал, а сменял. У этих, из царства Чин. На деревянные сандалии. И каждому, между прочим, выдал по две пары. В них хочешь – ходи, а хочешь – в тандыр. Сплошная выгода. А с кокосами беда: то ли климат не тот, то ли почва…

– Так эти сандалии твои – они без веревочек…

– А вы что хотели – первосортный товар за какие-то орехи? Ну, конечно, маленький брак налицо, так что с того?.. Зато дерево – сносу нет, пробка…

После чего вернулся на свое место.

– Третий вопрос, – уныло, нараспев произнес председательствующий. – Реформа календаря. Кто имеет порадовать по этому поводу?

После продолжительного молчания какой-то робкий голос произнес:

– Есть предложение отменить давеча…

Молчание. Затем еще один голос:

– А что, понедельники уже отменили?..

– Ты на другом острове живешь, да? На собрания ходить надо! – набросились на него. – И понедельники уже, и вторники, вплоть до воскресений… Только не помогает…

Опять молчание. И опять робкий голос:

– Так, может, кроме давеча, еще и надысь…

– Да ты что, совсем ошалел! – набросилось на него разом все присутствующее общество. – А ну как опять не поможет? Что тогда отменять будем?..

Голосование сорвал внезапно разразившийся ливень посреди ясного неба.

Мокрые, сердитые, покусанные и уставшие донельзя вернулись Синдбад и Владимир к оставшееся на берегу шлюпке. Как и следовало ожидать, здесь не пролилось ни капли дождя. Оставалось вернуться на корабль и ждать ночи, поскольку, как уже говорилось, ориентироваться по солнцу капитан не то, чтобы не умел, но не любил, и его координаты расходились с истинными на добрый десяток миль. Вариант спросить у местных жителей, где именно расположен их остров и как выбраться к океану, не рассматривался по вполне очевидной причине…

Первые показавшиеся звезды недвусмысленно подтвердили достаточно очевидное предположение, что «Золотой ишак» держит путь обратно в Басру. Плавание ночью в незнакомом проливе энтузиазма не вызвало, с рассветом трое матросов было высажено в шлюпку, – двое на веслах, один с лагом для измерения глубины, – и корабль, очень медленно, двинулся к выходу. Пролив и в самом деле оказался коварным, – мелей здесь водилось в изобилии, – и лишь к вечеру «Ишак» выбрался из ловушки.

Зато следующие два дня прошли без приключений, при прекрасной погоде, и Владимир уже начал сомневаться в собственных сомнениях относительно правильности выбора морского пути, когда случилось очередное происшествие.

Из-за песчаного мыса, находившегося не более чем в половине фарсанга, пулей вылетела небольшая флотилия гребных лодок и направилась к «Ишаку». Весла молотили по воде с такой силой, что носы лодок на локоть приподнимались над поверхностью воды, а позади вздымались водяные столбы, – ни дать, ни взять глиссеры. На лодке, сильно вырвавшейся вперед в безмерном стремлении скорейшего овладения добычей, возвышался огромных размеров предводитель, вытянувший вперед руку с громадной кривой саблей и оравший так, что было слышно даже на таком расстоянии: «На абордаж!»

Ситуация складывалась аховая. Оружие на «Золотом ишаке» имелось; оно было аккуратно сложено в трюме, но добраться до него в настоящий момент не представлялось возможным, поскольку расстояние сокращалось таким темпом, что еще несколько минут – и лодки неприятеля окажутся у борта. Это во-первых. А во-вторых, даже будь роздано, оно все равно не принесло бы никакой пользы, в виду численного превосходства противника и полного отсутствия умения им пользоваться большинства членов команды.

Оставалось тоскливо взирать на приближающихся пиратов и надеяться на то, что, до нитки ограбив корабль, они этим и ограничатся и не отправят команду на какой-нибудь невольничий рынок.

Присутствия духа не потерял единственно Джасим. Уперев руки в боки, он уверенно стоял у борта с верным попугаем на плече, оравшим невпопад то: «Пир-р-р-аты!», то: «Прр-р-р-о-р-р-р-вемся!», то, почему-то: «Динар-р-р-ры!»

Когда до судна оставалось не более трех танабов, предводитель пиратов взревел дурным голосом: «Спустить парус! Лечь в дрейф! Подать трап!» Причем он был настолько громогласен, что Владимиру показалось, будто паруса слегка напряглись, а «Ишак» едва заметно прибавил ход.

Впрочем, исполнить поданные пиратом команды не успели бы даже при всем желании (или испуге), поскольку никто не двинулся с места, скованный страхом, а кроме того, корабль был окружен пиратскими лодками почти сразу же, едва стих голос предводителя.

Воздух был так наполнен пиратскими воплями, что казалось, не только топор, Царь-пушку можно подвесить. Предводитель было вскарабкался по веревочному трапу, как вдруг…

Едва радостная физиономия, размером с о-о-о-чень добрый арбуз показалась над бортом, Джасим, не меняя позы, вытянул руку, ухватил пирата за шкирку и легко, словно пушинку, поднял того в воздух, оторвав от лестницы. Тот разинул рот, и они некоторое время смотрели друг на друга. После чего Джасим произнес: «Н-ну?» – и разжал пальцы.

Пират шлепнулся обратно в лодку. Сидевших в ней подбросило, они взлетели на тот же уровень, где прежде находился их предводитель, на несколько мгновений застыли в верхней точке своего взлета, глядя на Джасима выпученными глазами, после чего шлепнулись обратно.

Наступила тишина, затем снизу донеслось сдавленное: «Джа-а-асим…»

И тут случилось то, что никто никак не мог ожидать. Развернувшись в мгновение ока, лодки, с еще большей скоростью, чем прежде, рванули прочь – причем не к дальнему мысу, а к близкому берегу. Не снижая хода, они выскочили на песчаный пляж и продолжили движение прежним темпом, – только теперь из-под весел у них вздымались столбы песка, – и скрылись в дюнах.

Понять случившееся было невозможно. Совершенно обалдевшие, все уставились на Джасима, а тот, недоуменно потерев подбородок, едва ли не смущенно предположил:

– Может, кто-нибудь из них когда-то сказал, что я не умею готовить?..

Нечего и говорить, что если и прежде верхушка авторитета Джасима скрывалась где-то высоко в облаках, то теперь никто даже и в мыслях не смел усомниться ни в сказанном им слове, ни в целесообразности малейшего движения.

* * *

А потом… Потом они угодили в шторм. Собственно говоря, ничего удивительного и необычного в том, что на море или в океане случаются время от времени шторма нет. Но Владимир угодил в подобную ситуацию впервые, да еще не на современном судне, снабженном всеми необходимыми средствами спасения, а на древнем. Вирус, должно быть подхваченный ими на острове невезения, сыграл свою определенную роль, поскольку первый ужасной силы шквал возник из ниоткуда, когда ничего не предвещало его появления, и удалился так же быстро, как примчался, умыкнув по дороге переднюю мачту вместе с парусом, переломившуюся у основания, словно спичка. (Впоследствии выяснилось, что в роли шквала выступил опаздывавший куда-то джинн, несшийся как угорелый, ничего не видя на своем пути, но это было потом. Джинн, формально находившийся в услужении Владимира, пытаясь выгородить собрата, высказал предположение, что того несло на крыльях любви к его джиннии и случайно сдуло крепчавшим ветром в сторону.) На оставшейся мачте спустили парус, убрали поперечный рей, и постарались закрепить все, что плохо (а также хорошо) лежало.

Затем налетел ветер, пригнавший низкие черные тучи, с традиционными в таких случаях оглушительными раскатами грома и пронзающими вздыбившееся огромными волнами море стрелами молний. Но «Золотой ишак», даже при наличии очевидного ранения, взять голыми руками морскому царю оказалось ой как непросто. Птичкой взлетал к небу корабль, не давая очередной волне подмять себя, после чего легко соскальзывал в мрачную бездонную пропасть, чтобы через несколько мгновений вновь подняться к облакам. С необыкновенным изяществом творение восточных кораблестроителей увертывалось от всех, грозивших ему неминуемой гибелью, угроз, которые способно было породить разыгравшееся воображение ставшего в мгновение ока седым Океана. Чего нельзя сказать о команде…

Должно быть, по причине мокрой палубы и отсутствия достаточного сцепления с нею, команда в почти полном составе отставала от движений корабля на несколько мгновений. Это приводило к тому, что, «зависнув» над скользнувшим в пучину кораблем, она стремительным домкратом неслась ему навстречу, когда он начинал подниматься. Поскольку на палубе было разложено довольно много мягких предметов, повреждений никто не получил, но… То ли по ошибке, то ли впопыхах, казан оказался намертво закрепленным в обычном для готовки положении, в результате чего наполнился водой. При встрече с палубой, кто-нибудь из матросов обязательно погружался в казан, и при других обстоятельствах это выглядело бы, наверное, чрезвычайно забавно. «Почти в полном составе» относилось к намертво вцепившемуся в руль рулевому, которого всего лишь время от времени переворачивало вверх ногами.

Неизвестно сколько времени пролетело совершенно незаметно. Но в конце концов то ли Океану надоело играться с непокорным корабликом, то ли у него не нашлось подходящего айсберга, а может он просто сжалился над мореходами – поскольку буря и дождь постепенно стихли, а высокая зыбь, избавившись от пенных закручивающихся верхушек, занесла «Ишака» в какую-то бухту и там приблизительно на треть выбросила на песчаный берег, не причинив никаких видимых повреждений.

У команды не оставалось сил, и она, счастливо избежав гибели, свалилась с ног и заснула, что называется, вповалку; волны теперь лишь шевелили корабль, доставить же ему более серьезные неприятности были не в состоянии.

Осмотр судна, по пробуждении, выявил следующее: к счастью, мачта сломалась довольно аккуратно, не повредив борта; запасные канаты, блоки и парус имелись в наличии, так что работы по ее замене, при наличии нужных запчастей, мастеров и джинна-кораблестроителя вряд ли заняли бы более суток. К несчастью, ничего подобного в окрестностях не наблюдалось. Может быть, по причине полного отсутствия, а может быть, по причине густых зарослей, скрывавших местность. К тому же, изготовление мачты из местного свежего материала грозило неприятностями. Кто-то из матросов вспомнил, что некогда один из знаменитых капитанов, оказавшись в аналогичной ситуации, воспользовался свежим пальмовым деревом. Через некоторое время оно (или она – мачта) пустило корни, пышно разрослось и, к удовольствию команды, стало приносить плоды. Корабль же при этом напрочь лишился остойчивости и был в конце концов покинут на каком-то острове. Стоит ли говорить, что эта байка была воспринята за чистую монету, как из дырявого мешка посыпались «аналогичные» случаи в стиле «а вот мне помнится», в результате чего использование местного материала и было отвергнуто самым решительным образом.

А потому команда, по жребию, разделилась. Синдбаду и Владимиру выпало проследовать по берегу в одну сторону, еще двум матросам – в другую, остальным – присматривать за кораблем.

Корабль еще не успел скрыться с глаз, а они уже обнаружили относительно хорошую, почти расчищенную дорогу, ведущую сквозь заросли. Следовательно, здесь обитали или продолжали обитать люди. Они двинулись по ней, осматриваясь по сторонам. Но, поскольку пейзаж оказался довольно однообразным, Синдбад потихоньку разговорился и принялся вспоминать, к месту и не к месту, различные случаи, случившиеся с ним лично, с кем-нибудь из его знакомых или друзей. Истории эти были как минимум поучительны, а некоторые притом весьма забавны.

– А вот история о том, как случай вмешаться гибельным образом в самое надежное предприятие, – рассказывал Синдбад. – Случилось это давным-давно, с одним моим знакомым купцом. Он несколько припозднился со сбором товаров, и караван в Самарканд ушел, его не дожидаясь. Он и задержался-то всего менее чем на день, а потому решил пуститься в путь, не смотря на предостережения о разбойниках-бедуинах, вновь появившихся в окрестностях караванного маршрута. Но он не внял предостережениям и, понадеявшись на немалое количество слуг, отправился в дорогу. Тем не менее, как он ни старался, ему никак не удавалось нагнать основной караван, зато, почти на середине расстояния, его подстерегли бедуины и ограбили подчистую. Слуги, на которых он возлагал большие надежды, частью разбежались, частью примкнули к разбойникам, в поисках легкой жизни. Правду сказать, мой знакомый считал каждый дирхем, и был несколько скуповат; от того, должно быть, так и приключилось.

Сказав подчистую, я не погрешил против истины, ибо на тех трех ледащих верблюдов, которых ему оставили, охотников не нашлось. Будучи по людским меркам глубокими старцами, они ни на что не были пригодны. Частично лысые, понурые, тощие… В общем, одно название, что верблюды. Да и кормили их в соответствии с этим не очень.

Отчаиваясь и вновь обретая надежду, брел он от оазиса к оазису, рассчитывая только на удачу и чутье верблюдов, с которыми обращался так незаслуженно плохо, – теперь он жалел об этом, – пока не вышел к… О, я не назову тебе имени этого славного города, но знай, что ему тысячи лет, в нем тысячи жителей, и известен он всему миру.

К сожалению, никто в этом городе не был ему известен, а сам он был в ужасном состоянии, уподобившись своим верблюдам, умирая от голода и жажды. Разум его отказывался ему служить, а потому он, завидев близлежащую чайхану, вошел туда и, приметив накрытый дастархан, уселся за него и принялся воздавать должное всему, что на нем находилось. Когда присутствующие обрели дар речи и способность двигаться, пораженные таким поведением, он с набитым ртом пояснил, – не разумея смысла сказанных слов, – что обладает редчайшим сокровищем в мире, цены которому нет, и что он готов будет завтра же его продемонстрировать, а то и уступить, пусть только ему предоставят палатку, которую он разобьет за городской стеной.

Съел он не так уж и много, палатка – не велика потеря, а потому посетители чайханы, посовещавшись, решили-таки выполнить просьбу странного незнакомца, предоставив ему требуемое, но выставив при этом охрану, чтобы не дать удрать и примерно наказать в случае обмана.

Первую половину ночи знакомый спал как убитый, а вторую – ломал голову, как ему выбраться из сложившейся ситуации: ведь кроме трех тощих верблюдов у него больше ничего не было. Думал он, думал, а потом махнул рукой – все равно пропадать, и решился на хитрость. Поставил трех верблюдов напротив входа в палатку так, что двое стояли повернутыми к нему головами, а один – хвостом, насыпал перед ними корм (жители, в отличие от него, о животных также позаботились), после чего снова уснул.

Когда же взошло солнце и перед палаткой собрались жители, чтобы узнать: какое-такое редчайшее сокровище он готов им продемонстрировать, ничтоже сумняшеся ввел их в палатку и предъявил величайшее чудо – верблюда, у которого вместо головы то, что должно находиться позади, а именно хвост, а вместо того, что должно находиться сзади, а именно хвоста – голова. В доказательство чего и предъявил соответствующим образом расставленных верблюдов.

Добродушные и доверчивые жители опешили: такого они, действительно, во всю свою жизнь не видели. И впрямь, ежели смотреть с фронта – вот они, две головы и один хвост, а ежели с тыла – одна голова и два хвоста. Ничего не понимая, они заходили то так, то эдак, спорили, как именно питается чудо-верблюд, и откуда он мог взяться. А знакомый, вопреки ожиданию, не наказанный, стоял и раздувался от гордости обладания подобным раритетом.

В общем, жизнь у него началась, не жизнь – халва. Смекнув, что к чему, он стал брать плату за показ диковины, быстро разбогател и уже подумывал о том, не остаться ли ему в этом городе насовсем и не приобрести ли чудо-ишака, как вдруг вмешалась судьба в виде какого-то мальчишки.

Надо сказать, что, вопреки обычаю, он брал плату со всех, не взирая на лица, хотя обычно детей до определенного возраста пускают бесплатно. И вот этот мальчишка, будучи изгнан неизвестно в который раз и оказавшийся смышленым не по годам, замыслил каверзу. Он подговорил своих дружков, и они, окружив палатку, когда там по обычаю толпился народ в поисках ответов на поставленную природой загадку, дружно завопили снаружи: «Пожар! Палатка горит!»

Народ, не ведая, что происходит, бросился кто куда, верблюды – тоже. Причем, поскольку драпали они в одну сторону и голова в голову, тайна природы была, наконец, раскрыта. Знакомого же спасло только то, что он улепетывал впереди своих животных, бросив все нажитое непосильным трудом. Впоследствии он рассказывал, что и не заметил, как снова очутился в Багдаде…

За разговорами заросли также кончились незаметно, и они оказались перед огромным щитом, на котором весьма живописно и правдоподобно был изображен разлетающийся вдребезги корабль, налетевший на скалу. Имелась огромная стрелка и надпись: «Если вы потерпели кораблекрушение, то вам – СЮДА! Спросить Джандаля». За щитом обнаружилось селение, причем вид у него был… Представьте себе какой-нибудь восточный аул посреди тайги, а затем таежные деревья замените, ну, скажем, саксаулами, а разнотравье – низкой серовато-зеленой жесткой травой. На ближайшем доме виднелся указатель: «Туда». На первом перекрестке красовалась стрелка: «Теперь туда», на втором – изогнутая за угол стрелка содержала надпись: «Повернуть здесь». Третий дом от поворота содержал табличку: «Все для потерпевших кораблекрушение».

Внутри дома обнаружился его хозяин – Джандаль, пожилой, но еще достаточно крепкий, всем своим видом излучавший добродушие и искреннее желание помочь. Усадив гостей за дастархан, уставленный блюдами с самыми разнообразными фруктами, угощая их очень вкусным зеленым чаем, он принялся расспрашивать Синдбада, в котором безошибочно определил бывалого морехода, о его проблеме. Владимир не вмешивался и слушал вполуха, воздавая должное фруктам и оглядывая помещение. Правду сказать, ничего интересного для него здесь не было – какие-то свитки, торчавшие из открытых ларей и корзин, да корабельные запчасти, предназначения которых он не знал.

По окончании прояснения сути возникшей ситуации, стороны приступили к обсуждению деталей и торгам. Джандаль очень подробно расспрашивал капитана о характеристиках корабля, что-то записывал на дощечке, покрытой воском, производил подсчеты, показывал их Синдбаду, и они начинали спорить о цене.

Наконец, капитан поднялся и поклонился хозяину, приложив руку поочередно ко лбу, к губам и к груди. Джандаль ответил ему тем же.

– Временная мачта, рей и работа по установке обошлись в сто золотых, – сообщил он Владимиру, когда они возвращались к кораблю. – Пятьдесят задаток, и пятьдесят по окончании работы. Он также обещал проводника до соседнего крупного острова, на котором имеется все, чтобы починиться основательно. До него всего лишь два дня пути…

На берегу их ждал сюрприз. «Золотой ишак» лениво покачивался на слабой волне неподалеку от берега. Разинувшим рты от удивления Синдбаду и Владимиру рассказали, что в бухте были обнаружены три огромные морские черепахи. Джасим решил привлечь их к полезному труду, но набросить на них веревочные петли никак не удавалось. Тогда команда в полном составе занялась ловлей рыб-прилипал. Вскоре необходимое количество было добыто, привязано к прочным канатам, и прикреплено к панцирям черепах. Некоторое время было потрачено на согласованный вопль: «Полундра!» Наконец, удался и он, после чего напуганные черепахи, пометавшись в разные стороны и запутав канаты, все же сдернули «Ишака» в воду. В результате блестяще проведенной операции ни одно животное не пострадало (за исключением попугая Джасима, оравшего «полундра!» громче всех и сорвавшего голос) и было отпущено в родную стихию.

Повествование заняло значительное время, поскольку каждый участник стремился рассказать «как все было на самом деле» перебивая прочих и особо подчеркивая свою роль. Даже осипший попугай. А потому прибытие рея и временной мачты в сопровождении обещанного проводника осталось незамеченным. Когда же, наконец, ему удалось-таки привлечь к себе внимание, то оказалось, что собственно мачта отсутствует как таковая. Имелся рей, имелся проводник, и еще имелся притащивший все это жираф.

Все прибывшее было препровождено на корабль, после чего Синдбад приступил к сверке со списком. Проводник был налицо, рей (в котором Владимир с удивлением узнал невесть как затесавшийся сюда пластиковый шест для прыжков в высоту) тонкий, прочный, невесомый, – также. Проведенные тут же испытания показали, что описание соответствует свойствам предмета. Далее возникла проблема: в списке присутствовала временная мачта, но отсутствовал жираф, тогда как на деле все было наоборот.

– Где мачта? – сурово спросил Синдбад, несколько раз очень внимательно сравнив имеющееся с записанным.

– Вот, – ответил проводник и кивнул на жирафа.

– Это жираф. А где мачта?

– Это и есть мачта.

– Его так зовут?

– Его зовут Маззан. Он – мачта.

– Это я понимаю, что он мачта – Маззан. А где мачта?

– Это и есть мачта.

Круг замкнулся. Синдбад не понимал, как ему правильно задать вопрос, проводник – что непонятного содержится в его ответе. На всякий случай, если кто-то из читателей еще не понял сути возникшей проблемы, поясним, что mazzan – по-арабски значит мачта.

– Тогда так, – решил он. – Если завтра с утра мы не отправимся в плавание, я вас обоих отдам своему коку, после чего мы отправимся к обманщику Джандалю и вытрясем из него уплаченный задаток в тройном… Нет, в десятерном размере.

– Почему обманщик? – Проводник решительно ничего не понимал. – Завтра с рассветом я поведу вас к большому острову, как и было уговорено…

– Посмотрим, – пробормотал себе под нос капитан и дал команду одному из матросов не спускать глаз с проводника, поскольку «совершенно очевидно, что они с Джандалем одной пальмы кокосы».

…Утро, и в самом деле, все расставило по своим местам. В прямом смысле слова. Едва начало светать, проводник отправил на берег двух матросов, за свежей зеленью для Маззана в дорогу. Еще нескольким, – через посредство капитана, – приспособить парус к рею-шесту. Все уже начали догадываться, к чему идет дело, и всем было интересно, как проводник будет выкручиваться.

Наконец, все было готово. Последовала команда поднять якоря, что и было исполнено. Проводник дал знак жирафу занять место точно над сломанной мачтой, осмотрел его со всех сторон, после чего взмахнул рукой:

– Маззан, ялла!..

Жираф склонил шею, подхватил шест с закрепленным на нем парусом и легко вознес на высоту десяти локтей. Команда вытаращила глаза и пораскрывала рты, а корабль, уловив парусом свежий бриз, медленно двинулся к выходу из бухты.

– Да стану я вместо тебя главным визирем!.. – удивленно выдохнула команда.

– Я же говорил вчера, что он и есть мачта, – пожал плечами проводник, повернувшись к Синдбаду. – У него есть только один недостаток – очень любит финики. Поэтому лучше их держать от него подальше. Не то…

Позади него раздался странный шелест, а потом что-то упало. Упал, как выяснилось шест с парусом, накрыв при этом одного из матросов, который, естественно, упал тоже. Из-под паруса высовывалась ладонь. Маззан снова наклонил шею, забрал что-то из ладони, пожевал, подхватил шест и застыл как ни в чем не бывало.

– Ну, как-то так… – пожал плечами проводник.

* * *

Пока они плывут, мы, тем временем, сделаем маленькое отступление, чтобы познакомиться с довольно редкой книгой – Бузурга ибн Шахрияра, «Книга о чудесах Индии», изданной Главной редакцией восточной литературы в 1959 году. Если кто-то, прочитав выдержки из нее, захочет прочитать ее всю, но не сможет найти в библиотеке, к его услугам – прекрасный сайт «Восточной Литературы», где собрано множество переведенных первоисточников, который прекрасно оформлен и пользоваться которым просто и удобно. Этот сайт – настоящий кладезь знаний для любознательных читателей. Он – один из лучших примеров того, что могут сделать люди знающие, творческие, увлеченные, а в том, что этот сайт создавался именно такими людьми – не может быть никакого сомнения.

Сначала: что представляет собой «Книга о чудесах Индии».

«Эта книга – один из интереснейших историко-географических и литературных памятников арабской средневековой письменности. Она создавалась во второй половине X в. в одном из приморских городов Южной Месопотамии или Западного Ирана и представляет собой свод рассказов, которые автор слышал от моряков и купцов, плававших в Индию, Китай, Индонезию, Африку и другие далекие страны».

А теперь, если кто-то скажет, что с помощью черепах Джасим не мог снять корабль с песчаного берега, то…

«Понравилось мне то, что я слышал о черепахах, хотя рассказы эти так невероятны, что их не принимает ум. Вот что передавал мне Абу Мухаммад аль-Хасан ибн Амр со слов одного старика-корабельщика:

Однажды какой-то корабль отплыл куда-то из Индии. В пути поднялся такой сильный ветер, что капитан не мог управиться с судном; кроме того, оно было повреждено. Моряки подъехали к маленькому острову, на котором не было ни воды, ни деревьев, но поневоле там пришлось остановиться. Путешественники снесли на этот остров поклажу с корабля и пробыли на нем долгое время, пока не исправили повреждение. Затем они снова нагрузили судно и собрались в путь. Но как раз в это время наступил Науруз. Мореплаватели принесли с корабля дров, листьев и тряпок и развели на острове костер. Вдруг остров под ними заколебался. Люди стояли у самой воды; они бросились в море и уцепились за лодки. Островок же нырнул под воду; от движения его по морю пошли такие волны, что путешественники чуть не утонули, и спаслись они с превеликим трудом, натерпевшись сильного страха. Остров этот оказался черепахой, всплывшей на поверхность воды. Когда огонь костра начал ее жечь, она нырнула под воду. Я спросил рассказчика о причине этого явления, и он ответил, что черепаха ежегодно проводит несколько дней на поверхности моря, чтобы отдохнуть от своего долгого пребывания в пещерах подводных гор; ведь и в море есть леса и рощи, и диковинные деревья, которые еще страшнее и огромнее, чем наши деревья на земле. Итак, черепаха всплывает на поверхность и по целым дням лежит в оцепенении, точно пьяная. Когда она приходит в себя, ей становится скучно лежать, и она снова ныряет под воду».