Текст книги "Каменный век деревянных людей"

Шли дни. Наряды сменялись обходами, мелкими работами по гарнизону, долгими рассказами и редкими беззлобными стычками между соседями.

Однажды Гач рассказал страшную историю о колдуне-вивисекторе. Его звали не то Мич, не то Меч, не то Моч. Он задался целью изменить внешний облик люрасов, для чего отрезал им ногокорни, ветверуки, менял те местами, расщеплял вдоль, увеличивал количество… Словом, издевался, как мог.

Виш слушал, затаив дыхание.

– Попадись мне такой изверг, я бы его! – Реп сжал кулаки.

– Да, извергов на свете хватает, – лениво кивнул Чер, – но что сделаешь против колдовства? Ты ещё и подойти к нему не успеешь, а он тебя уже заколдовал.

– А если стрелой? – спросил Виш.

– И не пытайся, – ухмыльнулся Чер. – Лучше поучись стрелять!

Виш прикусил губу: Чер не щадил и напарника. Хотя, признаться, он был прав: учиться стрелять Виш пока что не мог. И Виш дал себе слово всё свободное дневное время проводить на стрельбище.

С прибытием в гарнизон табуна верховых ящериц служба несколько изменились. Этого требовала и новая тактика наступлений гусениц. Теперь они почему-то не подплывали к берегу единой массой, а чаще встречались по две-три. И не в одном месте, а на значительном протяжении вдоль побережья.

Это были беспокоящие вылазки, но беспокоящие сильно. Одна гусеница вполне способна учинить разгром в любой деревне: панически боящиеся гусениц крестьяне не могли ни сопротивляться, ни бежать. Их словно гипнотизировал немигающий взгляд чёрных глаз. А, может, так оно и было?

Теперь каждый день, с утра до вечера, в дополнение к дозорным на вышке, побережье патрулировали верховые разъезды, состоящие обычно из двух бойцов и двух ящериц. Порой бойцов назначалось трое-четверо. В этом случае они садились по двое на ящерицу. Но и ящериц тогда выбирали покрупнее.

Справиться с двумя-тремя гусеницами для патрулей не составляло особого труда: ящерицы, если их не сдерживать, с ходу заглатывали первую, так что седокам и спешиваться не приходилось. Хуже, когда гусениц атаковало больше двух, а ящерицы успевали пообедать. Но и при таком раскладе, пока ящерица отвлекала гусеницу, всадник успевал спешиться и нанести противнику удар сзади. А самые удалые, вроде Чера, приноровились бить пикой, не вставая с седла. Они лишь чуть-чуть приподнимались в стременах, чтобы усилить удар.

Долгое время гусеницы не появлялись ни днём, ни ночью. Воины скучали, ящерицы голодали и грызли друг у друга хвосты. Спасибо, помог деревенский староста: прислал свежей рыбы.

Но однажды часовой – им снова оказался Тус – вновь поднял тревогу среди бела дня.

– Опять в моё дежурство! – ругался он, указывая на вереницу подплывающих плотиков. – Герб командир!

На этот раз Вурч остался неумолим:

– Ты хорошо сражался в прошлой битве! Неясно, правда, откуда взялись гусеницы, разорившие деревню… Чтобы такого не повторилось, сиди на вышке и смотри в оба!

Тус молча покорился.

Снова бой! Радостное возбуждение охватило Виша.

Перед сражением все основательно напились воды. Это увеличивало мощь и силу гидростатического скелета и позволяло выдерживать большую нагрузку. Но, конечно, если бы кого-нибудь гусеница придавила на камнях, тому пришлось бы очень туго. Раньше бывали случаи, когда кое-кто не выдерживал большой нагрузки и ломался. Во всяком случае, упавший на камни без травм не обходился.

Но сегодня сражение пошло не как обычно. То ли часовой поздно поднял тревогу, то ли плотики плыли слишком быстро, но больше половины гусениц успело выбраться на берег, и их пришлось атаковать на суше. Хорошо, что в гарнизоне появились ящерицы. Недаром их специально готовили для сухопутной битвы!

Ящерицы рвались в бой. Воинам повезло, что утром животных не успели покормить.

Свирепые пресмыкающиеся рвали гусениц на части и тут же пожирали. Это несколько снижало общую боевую мощь отряда, однако удержать голодных ящериц никому не удавалось. Наезднику требовалось немалое искусство, чтобы не дать ящерице сожрать гусеницу полностью, а направить в атаку на следующую.

Битва разгорелась нешуточная. Бить гусениц на земле, где они максимально подвижны, совсем не то, что топить в море.

Преимущество люрасов было в количестве, а также в применении ящериц: обороняясь от рассвирепевших животных, гусеницы принимали оборонительную стойку: поднимали верхнюю часть туловища. Тут-то люрасы и подскакивали сзади, поражая чудовищ в нервные сплетения. Вишу удалось обездвижить несколько гусениц первым же ударом копья. Он даже немного возгордился. Но хвастаться время не приспело: схватка продолжалась.

И везло не всем. Кук, атакуя замершую перед ящерицей гусеницу, не заметил подплывшую сзади, и угодил в жуткую пасть. И хотя Люц подоспел на помощь и ударил гусеницу копьём, она успела укусить Кука за спину. Его еле успели спасти, оттащив в сторону. Но рана оказалась очень тяжёлая. Кук стремительно терял сокровь. Она сочилась из него и тут же впитывалась в песок.

Гигант Бао, сломав толстое базальтовое копьё, в отчаянии ухватил гусеницу за разинутые челюсти, и, напрягая все силы, пытался разорвать пасть. Или хотя бы удержать раскрытой.

Гусеница завертелась на месте. Её маленькие лапки заскребли по телу великана, острые коготки расцарапывали кожуру, но это было неопасно. Хуже то, что гусеница оказалась довольно большой и сильной. Бао слабел. Тело покрыли крупные капли тёмного пота.

Виш, преодолев оцепенение, прыгнул вперёд, и принялся наносить чудовищу в спину беспорядочные удары пикой, не заботясь о том, чтобы поразить нервные узлы, а желая хотя бы отвлечь гусеницу от Бао, выпустить ей малость лимфы.

Это ему удалось: несколько ударов – и гусеница ослабла, а Бао удалось свернуть ей вязы и стряхнуть с себя.

– Спасибо, брат, – тяжело отдуваясь, Бао склонил голову перед Вишем.

– В следующий раз не давай ей разинуть пасть! – бросил Вурч, на мгновение останавливаясь перед Бао.

– Это почему? – делая очередной вдох, спросил тот.

– Гораздо проще удержать стиснутые челюсти, чем не дать им закрыться, – пояснил Вурч.

– Ты об этом никогда не говорил, – покачал головой Бао.

– Я не думал, что найдётся такой богатырь, как ты! – сказал Вурч. – Мало кто может схватиться с гусеницей врукопашную!

Бао слабо улыбнулся:

– Теперь я буду знать. И мы будем ловить их живыми! – И он яростно взмахнул рукой.

– Может, это и пригодится, – задумчиво произнёс Вурч, озирая панораму закончившейся битвы.

На этот раз без потерь не обошлось.

Кук тяжело пострадал от гусеницыных челюстей. Гусеница выкусила ему плечо и часть шеи. Гарнизонный лекарь не мог ничего сделать. Он стоял, опустив ветверуки, и понуро смотрел, как Кук умирает.

– Эфра! Позовите Эфра! – попросил умирающий.

Эфр подошёл к ложу.

– Эфр! – задыхаясь, попросил Кук. – Когда я умру, ты… сожги меня!

Эфр отшатнулся. Но Кук продолжал умоляюще:

– У нас… вера такая. Мы должны сгореть после смерти…

– И наш дымок лёгкой пыльцой упадёт вам на головы, – продолжил Вурч шёпотом.

– Ты… ты знаешь? – пробормотал Кук.

Вурч кивнул.

Кук откинулся назад:

– Тогда я спокоен. Ты сделаешь всё, как надо…

Вурч остался рядом с умирающим. Тот метался в бреду. У него начался сильный жар. Но он не просил воды, он требовал совсем иного:

– Огня! Огня! Очистительного огня!

Вурч наклонился к нему и начал что-то тихо рассказывать. Виш прислушался: что он там шепчет?

– …а дорожки там засыпаны чистейшим перегноем и политы кровью молодых ящериц… – шептал Вурч умирающему.

– Всё, – прервал его лекарь – он уже завял.

Вурч встал и печально посмотрел на Кука.

– Прощай, собрат! – прошептал он.

Гарнизон собирал погребальный костёр для Кука.

Откуда-то притащили старые гнезда гигантских ос. Ими лучше всего разжигать пламя.

Вурч распорядился собрать и принести засохшие части Неподвижных Собратьев – прибрежных тростника, камыша, рогоза, растущих в пойме речушки.

Некоторые бойцы роптали, но Вурч остался непреклонен:

– Каждый должен быть похоронен по его вере. Кук – наш товарищ. Мы похороним его так, как он просил. Что плохого в том, что вместе с ним сгорят несколько давно умерших и засохших Неподвижных Собратьев? В его селении их сжигают испокон веков.

– Это так, – подтвердил Чер. Сегодня он оставался серьёзен, как никогда, и не отпустил ни одной шутки.

Виш вызвался идти одним из первых. Его, конечно, коробила мысль о сжигании останков неразумных растений, но желание исполнить последнюю волю товарища пересилило. Тех же, кому вера вообще запрещала прикасаться к сухим останкам Неподвижных Собратьев, оставили в казарме.

Собранное приносили и оставляли на площадке.

Погода в тот день словно нахмурилась. Низкие облака неслись по небу. На море разыгрался небольшой шторм. Если какие гусеницы и рискнули отправиться на плотиках, вряд ли они достигнут берега. Не помогут ни мёртвая хватка челюстей, ни коготки на передних ножках.

Эфр подошёл к большой куче сухого материала, на вершине которой лежал Кук, опустился перед ней на колени, протянул к будущему костру обе ладони, сжался… И два языка пламени одновременно вонзились в кучу.

Она вспыхнула почти мгновенно.

Эфр отскочил, чтобы не загореться от собственного пламени. Ему помогли, заботливо поддержав под мышки.

Кук весело полыхал на погребальном костре. Трещали искры, как будто хотели донести до оставшихся его последние слова, его голос – глуховатый, надтреснутый. Но все знали, что Кук был мёртв, когда его возносили на костёр.

Грянули волынки. Наполненные воздухом мешки из лягушачьих шкур, выпуская его через пищики из тонких косточек, выводили заунывную мелодию.

Виш отошёл в сторону. На глаза навернулись слёзы, и он не хотел, чтобы кто-либо видел его слабость. Но не он один плакал. Такой слабости не следовало стыдиться.

В очередной обход Виш и Чер отправились поутру. Солнышко едва показалось из-за гряды дальних гор, и утренняя прохлада лёгкой дымкой тянулась по низинам.

– Поедем верхней дорогой, – сказал Чер, когда они подходили к ящерюшне.

– Почему? – спросил Виш.

– Оттуда дальше видно, – пояснил Чер. – А море спокойное. Гусеницы будут плыть медленно. Мы всегда успеем добраться до берега, пока они подплывут.

– А если их будет много? – спросил Виш.

– Даже если их окажется слишком много, один успеет доскакать в гарнизон и предупредить своих. Догадываешься, кто это будет?

– Догадываюсь, – вздохнул Виш.

Вывели оседланных ящериц. Ящерицы, хорошо размятые и промассированные, играли тугими мышцами.

– Бао, твоя работа? – крикнул Чер, глядя на выходящего из ворот ящерюшни тёмнокожурого гиганта.

– Моя! – довольно ухмыльнулся Бао.

– Я так и знал! Только ты можешь правильно размять ящериц. Остальные только щекочут их.

Бао заржал. Ящерицы ответили тихим писком, раскрыв огромные пасти.

С приближением осенних дней в ящерюшнях по ночам становилось прохладно – накопленного стенами тепла не хватало, и ящерицы едва не застывали. Чтобы этого не произошло, дежурные по ящерюшне, под утро, перед выездом на боевое патрулирование, слегка поколачивали их по конечностям, разминая холодеющие мышцы, устраивали своего рода массаж.

Массаж ящерицам делали одни, а выезжать на боевое охранение должны были другие воины – после полубессонной ночи тяжело заниматься патрулированием и управлять капризными ящерицами.

Виш и Чер устроились в сёдлах, взяли пики наизготовку, пристроив их на луке седла, и отправились в путь.

Выехав за пределы деревни, повернули налево. Впадающая в море неглубокая речушка протекала в низких глинистых берегах и порой разливалась, оставляя после себя топкое болото, которое летом под жаркими лучами солнца быстро превращалось в покрытое глиняными чешуйками поле.

– Здесь местные жители добывают посуду, – усмехнулся Чер.

– Как это? – не понял Виш.

– Когда наступают жаркие дни, почва схватывается толстой коркой. А затем корка растрескивается отдельными чешуйками, они выгибаются кверху и становятся мисками и чашками! Их надо совсем немного поправить, чтобы придать привычную форму. Деревняне собирают чешуйки, наливают немного горючей жижи внутрь и смазывают снаружи, а затем поджигают. Когда жижа выгорает, посуда становится готовой: прочной и звонкой. Свой горшок я тоже сделал из местной глины. В котором мы варили крабов!

– У нас посуду тоже из глины делают, – кивнул Виш, – но не дожидаются, пока солнце высушит корку, а берут кусок мокрой глины, кладут на круглый камень и начинают его вращать. И пальцами придают нужную форму. Так делают самую разную посуду.

– У нас так же, – лениво отозвался Чер. – А ещё я слышал, есть местность, где гончары подмешивают в глину собственные листьеволосы, а когда те выгорают, кувшины получаются пористыми, и налитая вода долго остается прохладной.

– Почему? – удивился Виш.

– Вода мельчайшими капельками просачивается сквозь поры и испаряется, охлаждая кувшин, – пояснил Чер.

– А-а, – протянул Виш. – Интересно!

Дорога впереди лежала натоптанная – за несколько недель каждодневного патрулирования ящерицы успели примять бесплодную глинистую почву, прочертив в ней извилистую борозду, ведущую по верхней кромке невысоких холмов, неспешно спускающихся к морю.

– Пойдут дожди, тяжеловато ездить будет, – заметил Виш, указывая на предстоящий путь. Больше для того, чтобы ехать не молча. Но и разговаривать было неудобно: ящерицы шли одна за другой, и чтобы ответить, переднему приходилось выворачивать голову.

– Пойдут дожди – гусениц не станет, – махнул ветверукой Чер. – Посмотрел бы я, как они поплавают под дождём! Им дыхальца зальёт – и каюк.

– Чер! – Вишу в голову пришла неожиданная мысль. – А если обливать гусениц, когда они подплывают к берегу?

– Хо-хо! – Чер рассмеялся. – Мысль, что ни говори, хорошая. Но для этого придётся встречать их в открытом море, чтобы успеть вылить достаточно воды. А на чём плыть? Как перехватывать листья-плотики?

– На тех же плотиках? – предложил Виш. – Сохранить их, и…

Чер махнул ветверукой:

– Они завянут через неделю, даже если останутся в воде. Или сгниют. Никому не удавалось сохранить их надолго. И из чего обливать – из кожаных вёдер? Или из бурдюка? Далеко ты из него плеснёшь?

– Ну-у… – Виш задумался. Действительно, из бурдюка далеко плеснуть не удаётся. Жаль. Море вот оно, рядом, а угостить гусениц водичкой, которую они так не любят, не получается.

Виш посмотрел на ровную гладь моря.

– Тишина… – произнёс он.

– Во-во, – кивнул Чер. – Самая погода для гусениц!

Он смотрел в ту же сторону. Да и куда следует смотреть патрульному, как не на море, откуда единственно и могла появиться опасность? Опасность для люрасов.

Поэтому ни Виш, ни Чер не обращали внимания на раскрывающиеся слева отроги гор и ущелья между ними. Их видишь каждый день, и оттуда никогда не бывало угрозы.

– Ч-чёрт! – Виш даже не понял, что произошло: Чер кубарем пролетел мимо него.

Мигом повернув голову влево, Виш обомлел: он успел увидеть чудовищно громадную пасть, из которой продолжали торчать, прерывисто исчезая, задние ноги и хвост Черовой ящерицы.

Дико заверещав, Вишева ящерица развернулась и кинулась прочь. Не удержавшись при развороте, Виш слетел с неё и покатился вслед за Чером.

Примерно на середине склона, запнувшись о большой камень, он остановился. Чер успел встать раньше, поэтому Вишу не удалось смягчить удар о товарища, и он врезался в камень самостоятельно, больно стукнувшись плечом.

– Что это было? – воскликнул он, поднимаясь. Крутой склон полностью скрыл неведомое чудовище из виду.

– Змея! – пропыхтел Чер, карабкаясь вверх по склону.

– Куда ты! Она же там осталась!

– Змеи не трогают люрасов. Мы им не по вкусу. Они едят только ящериц.

– Но… как теперь патрулировать? – растерялся Виш. – Придётся в эту сторону ходить пешком.

Чер выбрался наверх и теперь разыскивал оброненное оружие.

– Откуда взялись змеи? Местные ничего не говорили о них!

– Может, сами не знали? – Виш тоже выкарабкался по склону и встал рядом с Чером.

Змеи нигде не было видно. Она исчезла.

– Нет, если бы змеи жили поблизости, они нападали бы на деревенских ящериц! Значит, появились недавно. Но это помешает патрулированию, ты прав.

Виш и Чер отправились назад, в гарнизон.

Им навстречу спешили вооружённые воины.

– Ящерица вернулась без седока! – встревожено прокричали они. – Что случилось?

– Змеи! – ошарашил всех Чер. – Появились змеи!

– Вот незадача! – Вурч почесал затылок. – Количество врагов увеличивается! Как бороться со змеями?

– Достаточно не ездить на ящерицах – и проблем не будет! – заявил Чер. – Нам-то они не страшны.

– У нас половина побережья патрулируется ящерицами, – поморщился Вурч. – Надо бы как-нибудь отогнать змей!

– Подумаем, – буркнул Чер.

Заштормило. Задули холодные ветра, поднимая высокие волны, с рёвом накатывающиеся на берег. В такую погоду плотики гусениц не смогли бы плыть по морю, и наряды на побережье отменили.

Во время шторма можно было спать спокойно.

«Как бы сделать так, чтобы море постоянно волновалось?» – подумал Виш. И ему представился огромный люрас, настоящий великан. Он сидел на берегу моря и перемешивал его гигантской ветверукой. В лице великана угадывались черты Вурча.

С каждым днём всё более холодало.

В один из более-менее тёплых дней Вурч явился в казарму с любопытной новостью.

– Староста деревни предложил нам принять участие в увлекательной охоте на мух! – объявил Вурч.

Люц ткнул Виша в бок:

– Подействовали лакомые кусочки гусениц!

– Что-то долго они действовали, – протянул Чер и повернулся к Вишу: – Ты никогда на мух не охотился?

– Почему же? – обиделся тот. – У нас дома их полно!

Вооружившись пиками, луками и пращами, люрасы поспешили к указанному старостой месту. Виш тоже взял лук. Его последние успехи в стрельбе позволяли надеяться, что он не станет посмешищем, как раньше: из двух стрел хотя бы одна обязательно попадала в мишень.

Мухи неспешно переползали среди куч добросовестно гниющих отбросов.

В жаркое время года мухи бегали очень быстро. Попасть в них из лука или из пращи было почти невозможно. Кое-кто считал всему виной их шестилапость.

– Есть закономерность! – подняв палец, говорил Пом. – Чем больше ног, тем существо быстрее передвигается. Иных гусениц не так просто догнать, а почему? Потому что у них много ног!

– Ложноножки! – бросил кто-то. – А не настоящие ноги.

– Тебе бы такие ложноножки! – огрызнулся Пом. – Попробуй, догони их!

Другое дело теперь, когда жару сменила прохлада. Движения мух замедлились, они неохотно переползали с места на место.

Но зато в них стало легче попадать.

– Заодно и тренировка! – радовался Виш. Он никак не мог оставить мечты научиться хорошей стрельбе из лука. Лук он смастерил давно, ежедневно в свободное от нарядов время ходил тренироваться на стрельбище, но не мог похвастаться особыми успехами. Уж очень тяжёлыми были каменные стрелы. Чтобы попасть в мишень, приходилось либо подходить к ней очень близко – на такое расстояние к живой гусенице никогда не подойдёшь, – либо высоко задирать лук, чтобы стрела летела дальше. Но тогда становилось труднее прицеливаться.

Лучники взяли луки наизготовку.

Виш оглянулся на Вурча, ожидая команды. Тот перехватил его взгляд и покачал головой:

– Охота – не бой. Каждый сам себе командир. Главное, не бросаться вперёд, чтобы не попасть под чужие стрелы.

– И не стрелять в нетерпеливых товарищей, – добавил Чер.

– Панг-панг-панг! – запели тетивы.

Кое-кому удалось попасть в муху, но Вишу снова не повезло. Его стрела, не долетев, воткнулась в землю. Пришлось по привычке пойти в рукопашную. Вишу удалось настичь и прикончить муху прежде, чем она поднялась на крыло.

Пом, стреляющий ещё хуже Виша, долго гонялся с пикой за убегающими мухами.

Одна из мух не выдержала длительных издевательств и взлетела.

– Вот бы полетать на ней! – завистливо произнёс Пом. Малые мушки в это время вились над ним.

– Полетай на этих, – кивнул Чер. – Налови побольше, свяжи в упряжку – и катайся!

Виш ничего не сказал, чтобы не нарваться на едкое замечание Чера, но мысленно согласился с Помом, провожая муху внимательным взглядом. «Они летают, почему нам нельзя?» – подумал он.

Общим итогом осенней охоты явилось свежее жаркое на ужин.

Обгладывая мушиную ножку, Виш продолжал размышлять над проблемой полёта. «Умей мы летать, никакие гусеницы не были бы страшны! – думал он. – Можно тогда бы улететь от них… Или бить копьём с лёта!»

И от этой перспективы у него закружилась голова.

Холодало. С каждым сокращающимся днём солнце грело почву всё слабее и слабее.

– Пора отправляться на зимние квартиры! – многозначительно произнёс Гач. – Наступает сезон штормов. В это время года гусеницы никогда не приплывают. Нам нечего делать на побережье.

– Будем строить новую казарму, – объявил Вурч, выслушав доводы Гача.

– Казарму? – послышались удивлённые возгласы.

– Да. Гарнизон собираются расширить. Наблюдательные посты будут растянуты вдоль берега, а количество патрулей увеличится. Слишком много гусениц прорывается.

– Холодно! – поёжился Карт.

– За работой согреемся! – усмехнулся Вурч.

Началось строительство. Часть воинов превратилась в тестомесов: они готовили известковый раствор. Вторая часть – в каменщиков. Эти укладывали фундаментные камни и стеновые сланцевые плиты.

Подтаскивали плиты в основном работники трофической команды: им переносить тяжести было не впервой.

А вот остальным пришлось тяжеловато. Виш в первый раз увидел, как кладут камни. Дома ему приходилось месить тесто – когда ухаживал за домашними животными и готовил пищу для ящериц – их кормили питательными колбасками из всякой всячины. Но строить не приходилось. И не ему одному.

Хорошо, что Гач, как старый солдат, не раз участвовал в подобных стройках, и мог помочь советом и делом.

Но и он ворчал:

– Разве это помещения? Вы бы видели старые казармы! Вот где сохранились настоящие спальни! Раньше спали стоя, зарыв ногокорни в тёплый питательный перегной. Каптенармусы с ног сбивались, разыскивая добавки к спальной почве! Зато войска всегда находились в прекрасной форме. А теперь? – он пренебрежительно махнул ветверукой. – Валяемся на полках, как колоды! Тьфу!

– Как же можно спать, когда питаешься? – удивился Виш.

– В том-то и дело! – обрадовался Гач. Обрадовался, что нашёлся кто-то, кто пожелал его выслушать. – Питание шло бессознательно, оно всегда идёт так, даже во сне. Но в прежние времена больше всасывали через ногокорни, а теперь чаще жуют ртом. Мы держали рты закрытыми не потому, что беспрестанно жевали, а потому, что понимали дисциплину. Суть в том, что ни на всасывание пищи ногокорнями, ни на всасывание желудком повлиять никто не может: есть пища – всасывается, нет – нет.

– Раньше почвы были лучше, – встрял Клев.

– Верно, – кивнул Гач. – Почвы получше, глотательной пищи поменьше, не всё ели, что движется… Словом, не забивали желудки всякой ерундой, а питались, как прародители. Это теперь любое шевелящееся в рот тянут, а раньше строго следили за диетой.

– Народу слишком много стало, – заметил Чер. – И все жрать хотят. Как гусеницы…

На стройке произошло происшествие: Карт, подавая наверх тяжёлую сланцевую плиту, не удержал её и выпустил из рук. Она упала ему на ногокорень. Раздался хруст, и Карт закричал.

– Ничего, ничего, – успокаивал его Гач. – Срастётся. Со мной тоже было так.

Тем не менее Карта пришлось увести и сделать перевязку. Хотя сокровь и не потекла, ступня оказалась сильно повреждённой. Лекарь опасался за корешки, но их, к счастью, не затронуло. Карт походил с повязкой несколько дней, а потом ему стало легче. Спустя некоторое время он выздоровел полностью, однако хромота осталась.

Наступили неожиданно холодные ночи – значительно холоднее, чем могли выдержать ящерицы. Поэтому, чтобы не остаться без верховых животных и тягловой силы – не говоря о боевых единицах как об основе обороны – каждое утро солдатам приходилось идти в ящерятник и делать его обитателям массаж, растирать затёкшие мышцы животных, выводить из состояния ночного оцепенения. И молиться Перворостку, чтобы оно не перешло в зимнюю спячку. В особо холодное время приходилось устраивать круглосуточные массажные дежурства.

Летом без них обходились, а зимой массаж приходилось делать едва ли не постоянно: низкая температура вгоняла животных в спячку, а её допустить было нельзя. И если зимой в боевых ящерицах потребности, в общем, не имелось, то тягловые животные продолжали использоваться в хозяйстве.

Подобные разминки шли на пользу не только ящерицам, но и люрасам: делая массаж, они сами неплохо согревались. Но люрасам было легче, хотя бы потому, что они ночевали в тёплых, отапливаемых помещениях. У ящериц такой возможности не имелось.

– Эх, были бы у нас тёплые ящерюшни! – вздыхал Вурч. – И побольше горючей жижи!

Но топлива не хватало. Несмотря на заготовленное в тёплый сезон, несмотря на ежедневные рейды по побережью, кострового материала недоставало на организацию хотя бы ещё одного очага, в ящерятнике. Тем более что по какой-то причине задержался караван с горючей жижей, которую обещали прислать с армейских складов.

Вурч потемнел от мыслей и ходил мрачнее несущихся по небу туч. Его беспокоила нехватка топлива, замерзающие ящерицы и выбивающиеся из сил люрасы. Но, как ни размышлял, выхода найти не мог. Тем более что попутно возникали другие проблемы, отвлекающие от основной.

Люрасы могли греться и другими способами… С наступлением холодных дней усилилось самогоноварение в деревне.

На горячительные напитки, за отсутствием других источников, перегоняли ящеричный навоз – в нём содержались необходимые компоненты, в частности, аммиак, который вызывал соответствующее воздействие на организм люрасов. Привозили нашатырь и из других мест.

Напитки подразделялись по сортам. Особо ценилось «ящеричное засушливой зоны», а также «прыткоящеричное» – считалось, что от него опьянение достигается наиболее быстро. Но то были монопольные сорта, их привозили в одинаковых бурдюках, с акцизными наклейками, а самогон гнали повсюду. Некоторые местные жители достигли немалых высот в аммиачном производстве.

– Что они туда добавляют – уму непостижимо! – рассказывал Чер. – Но с ног сбивает одномоментно.

Вурчу приходилось мириться с этим, иначе половина гарнизона ходила бы с простудными болячками. Но воины и сами следили, как бы кто-нибудь не перебрал лишку, ведь общая работа раскладывалась на всех, а кому охота трудиться за того, кто лежит и отдыхает после лишнего бокала аммиака?

По вечерам, собравшись в кантине и угощаясь местным самогоном, старослужащие пускались в воспоминания о выпитом.

– Помнится, пил я как-то «жерляночное особое»… – начинал кто-то. На что Чер с неизменным успехом отвечал, сопровождаемый смехом:

– Если помнится – значит, никуда не годится! Вот если бы не помнил, где и что пил – тогда да!

Но были и трезвенники. К таковым относился Глад, на понюх не переносящий запах аммиака. Он постоянно схватывался с пьяненьким Ячем.

– Перегоняя навоз на аммиак, вы сокращаете количество питательных веществ, находящихся в нём! – приводил Глад один из аргументов. – В то время как зарыв его в почву, и переработав там…

– А разве аммиачный спирт не питание? Это же чистая энергия! А остатки барды после перегонки можно закопать в землю и улучшить её, – возражал Яч, слегка покачиваясь.

– Да ты высосешь всё через корни! – лениво вставил Чер. Самогон он употреблял умеренно, только чтобы согреться.

– Выбирай сам, что тебе нужнее: кусок мяса безногой ящерицы, или кусок её же навоза! – рассвирепел Глад.

– Мясо жёсткое… – под общий смех проблеял Чер, подражая крику ящерицы.

– Поесть – это одно, а выпить – совсем другое… – начал Яч, но замолчал: на пороге казармы появился Вурч.

– Виш! – неожиданно позвал он. Его, похоже, осенила новая мысль.

– Слушаю, герб командир! – вытянулся тот.

– Отставить! – махнул Вурч ветверукой. – Не в строю. Вспомни, где ты нашёл горючий камень?

– В каменной гряде, – немного удивлённо ответил Виш. – В пещере.

«Почему Вурч вспомнил о горючем камне? – подумал он. – В прошлый раз находка его не заинтересовала. И он довольно прохладно к ней отнёсся… Что же изменилось?»

– Там его много? – продолжал допытываться Вурч.

– Не знаю, – пожал плечами Виш, – темно было. Но запах шёл отовсюду. И стены… поблёскивали, как тот камень.

– Пойдём, посмотрим, – Вурч поочередно поманил Чера и Эфра. – И вы тоже.

– Когда, сейчас? – удивился Виш.

– Нет, завтра утром.

– Мне завтра в наряд на кухню…

– Все наряды для тебя отменяются. Пойдёт следующий.

Следующий, Люц, довольно облизнулся.

Утром, чуть свет, Вурч, Виш, Чер и Эфр отправились в путь.

До каменной гряды добрались быстро: подгонял холод. Если идти не торопясь, можно застыть. А взяв хороший темп, через десяток шагов идущий разогревался так, что от него едва не начинал валить пар.

– Вот эта щель, – указал Виш.

– Пойдём! – кивнув головой Эфру, Вурч протиснулся в узкую расселину.

Виш и Чер двинулись следом.

– Зажги-ка свет! – услышали они, и в тот же миг столб пламени озарил пещеру. – Да не так сильно, потише.

Эфр убавил свечение. Из отверстия в левой ладони била струя синеватого пламени. Огонь не касался тела Эфра и повредить ему не мог.

– Теперь куда? – Вурч повернулся к Вишу.

– Вниз… – растерянно произнёс тот. При свете внутренность пещеры смотрелась совсем не так, как в темноте. Виш удивился, что сумел в прошлый раз обнаружить проход, не плутая: пещера оказалась гораздо просторнее. Она извивалась, ветвилась, в стенах виднелись многочисленные щели и лазы.

«В прошлый раз я шёл по запаху», – подумал Виш.

Сейчас вниз вели сразу три спуска, поодаль друг от друга.

– Кажется, сюда, – Виш указал на левый.

Эфр двинулся вперёд, освещая дорогу, Вурч за ним следом. Идущему в хвосте Черу приходилось шагать почти в полной темноте. Но опытный вояка не жаловался: за свою жизнь он привык ко всяким передрягам.

– Похоже, тут когда-то вели разработки, – заметил Вурч, останавливаясь посреди достаточно широкого прохода.

– Это мои следы! – обрадовался Виш. Значит, он не ошибся.

– Я имею в виду сам проход, – пояснил Вурч. – Куда-то же он ведёт?

– Горючего камня много, – заметил Эфр, поднося ладонь к блестящей чёрной стене.

– Осторожнее! – испугался Виш. – Не зажги стену!

– Да, Эфр, отойди подальше, – оглянувшись, распорядился Вурч.

– Надо возвращаться, – предупредил Эфр, – у меня эфир кончается.

– Сейчас пойдём, – кивнул Вурч. – Виш, Чер, наберите по нескольку кусков в мешки. Чего пустыми возвращаться? Попробуем, как он горит и сколь долго.

«Ради чего Вурч изменил отношение к горючим камням? – думал Виш на обратном пути. – Раньше не хотел о них и слышать!»

Но своими сомнениями поделился с Чером только в казарме.

– Деваться некуда, – объяснил Чер. – Ящерицы застывают, люрасы тоже плохо себя чувствуют. Тут не до раздумий. Этично, не этично… Сберечь живых важнее, чем размышлять о том, является ли камень останками люраса, и можно ли сжигать их. Пращуры давно в земле, а мы на ней питаемся. Через неё они и передают нам свою силу. А если передадут и тепло, будет ещё лучше!