Текст книги "Небесная черная метка"

– Хорошая побудка! В смысле – отвратительная. И часто так?

– Каждый день. В последнее время, правда, чего-то Паша удумал… не велел говорить.

– Давай говори, мне можно сказать.

– Ну, не знаю… не знаю… ну ладно, скажу… в общем, он два месяца сидел что-то паял, паял. И сделал металлоискатель. У нас тут под деревней драга ходила прошлым летом, золото мыли. Паша решил в отвалах самородки поискать. Какие-то книги он читал мамке. У нас тут, оказывается, в округе и платиновые заброшенные рудники, и шахты есть. Изумруды не перевелись. Урал ведь! Народ и ходит, промышляет потихоньку. Паша решился попытать счастья. Нам немного и надо: купить свой дом, мне бы приодеться, чтобы жениха найти. А там стала бы рожать, как мамка: ребенок за ребенком – и работать не надо. Сейчас еще и материнский капитал дают… ну, и нашла бы работу, прежде чем в декрет уйти. Лет через десять-пятнадцать чего-нибудь бы образовалось путное.

– Думаешь, с пивом и спиртом образуется путное? Дети – хорошее дело, но не в такой обстановке. Ты бы взяла, да порядок навела: отмыла, отскребла, оттерла. Крыс извести. Купи отравы. На худой конец в санэпидемстанцию позвони. Крысы гадят прямо на пол. Как в хлеву у вас. Вы этой заразой и дышите! А в заразе этой патогенных микробов полно. Смотри, не сможешь после этой грязи забеременеть!

– Че, правда?

– А ты думала, что все тебе в руку придет, о чем помышляешь? Самое элементарное хотя бы сделать нужно: дом свой прибрать.

– Мать придет – свой порядок наведет… курить есть? А, ты же не куришь… зачем ты такой правильный: не куришь, не пьешь, жене, наверное, не изменяешь, живешь без проблем… скучно так жить! Ну, да зато машина у тебя красивая – прокатил бы хоть, а?

– Есть и получше машины… проблемы, допустим, имеются. И немалые.

– Расскажи – какие, – Ольга нашла недокуренную сигарету в железной банке из-под томатной пасты, служившей пепельницей, и запыхтела дымом.

– У тебя и своих проблем хватает… ты лучше скажи: куда Пашина мать переехала после размена квартиры. Знаешь?

– Знаю. Записывай или запоминай. Мы ей переезжать и помогали! – Она назвала адрес, и личико у нее мгновенно скривилось жалостью в предчувствии унылого ожидания мамки и Паши в темной квартире, кишащей голодными крысами, с голодными братцем и сестренкой.

Я вынул бумажник: в нем было лишь несколько тысячерублевых купюр. Вытащил одну из них, подал Ольге, нахмурившись и со словами:

– Сделай то, что я сказал. Деньги вернешь Паше.

Ольга с радостью, просиявшей в лице, поцеловала денежку.

«Уральская земля до сих пор полна загадок. Лишь столетие назад здесь вовсю добывали золото, платину, изумруды, аметисты…» – размышлял я о новой попытке Паши взять реванш у своей недоброй судьбы, где, скорее, алкоголь призрачным галлюциногенным огнем уводил по зыбкой почве к смутным призракам заплутавшего счастья. Тема золота частенько поднималась в наших с Пашей разговорах. Я удивлялся его осведомленности и какой-то целенаправленной проработке этого вопроса. Вдобавок Паша был заядлым грибником, исходил всю округу. Помню, как он мне показывал, как искать подосиновики: надо подняться на южный склон лесистой горы и по легким размывам ручьев от дождей спускаться вниз: наткнувшись наверху хотя бы на один гриб, – у подножия горы корзинка порядком наполняется. Некоторые разговоры помнятся чуть ли не наизусть… именно на Урале нашли первую русскую залежь самородного золота.

По одной из легенд скифы брали золото в уральских горах, где было его видимо-невидимо, поскольку оно ежегодно прорастало там из глубин земли обильными пшеничными стрелами и затем, подобно зернам с перезревшего колоса, осыпалось на землю драгоценными крупинками. В этой легенде не опровергнутая гипотеза о происхождении многих золотых залежей. Из раскаленных недр к поверхности, по пронизывающим земную кору разломам и трещинам поднимались струи золотоносных горячих растворов. Проникая в верхние, уже охладившееся пласты горных пород, они остывали и становились сгустками и ниточками драгоценного металла в кварцевых жилах. Примерно так и формируются многие так называемые «коренные» месторождения золота. Горы с годами разрушаются. Многие ветви кварцевых жил появляются на поверхности, и здесь, под действием воды, льда и солнца, раскалываются, дробятся, высвобождая, рассыпая вокруг кусочки, крупицы драгоценного металла. Ручьями, речками, вешними потоками эти кусочки сносятся в речные долины, где они, будучи намного тяжелее по удельному весу всех обычных песчинок, скапливаются на дне, образуя золотые россыпи.

Простой кержак Ерофей Марков в 1745 году стал первооткрывателем российского самородного золота. В месте находки заложили шахту и добыли сотни пудов золота. Постепенно выяснилось, что Марков открыл месторождение мирового класса – уникальное Березовское месторождение, что близ Екатеринбурга, вошедшее в геологические учебники всех стран мира. В наше время на одной из шахт этого месторождения устраивают экскурсии с погружением под землю на глубину 500 метров и дают возможность попытать судьбу в добыче золота. Кажется, в 1814 году на Урале было сделано эпохальное открытие – впервые в России обнаружено россыпное золото. Вскоре после начала разработок россыпного золота Россия стала ведущей золотодобывающей страной. Нашел на Урале первую россыпь золота Лев Иванович Брусницын. По форме золотинок определил, что они не из коренных пород и, приложив немало трудов, добрался до богатых золотоносных песков. Открытие Брусницыным нового типа золоторудных месторождений – легкообогатимого, доступного для отработки самыми примитивными способами даже и одному человеку – положило начало волне русской золотой лихорадки. В короткое время стихия искательства явила миру беспримерные золотые клады Урала, Алтая, Сибири. Даже царствовавший тогда Александр I не мог устоять и попытал себя в старательском «фарте». Прикатил сам император на один из уральских приисков. Потребовал старательский инструмент, чтобы лично попытать счастья. Около тонны песка перелопатил «государь Всея Руси», и был по-царски вознагражден его пот – в той груде песка обнаружился более чем трехкилограммовый самородок золота. А в советское время знаменитый геолог – академик Обручев – написал, что целый ряд опытов, выполненных в разное время и на разных приисках страны, выявили с полной убежденностью, что в отходах промывки золотоносных россыпей содержится золото в количестве, часто в несколько раз превышающее количество, добываемое при промывке, и могущее быть извлечено. Ни одну россыпь нельзя считать окончательно выработанной, и в общем запасы золота в россыпях страны очень велики…»

«Убили!» ворвался истошный крик в мое сердце и в мгновение развеялся дурман, которым проникся, листая мысленно летопись родного края.

– Кого убили? – спросил я растерянно.

– Пашу. Пашу убили… – передо мной стояла его мать, Зинаида Аркадьевна, с воспаленным от горя лицом, с конвульсивно подрагивающим от плача телом.

Она была миниатюрная – мне по плечо – высохшая от горя старушка. Я непроизвольно прижал ее к себе, как родную мать, и она зашлась от плача еще сильнее.

– Утром был следователь. Расспрашивал про Пашу. Сказал, что его вчера обнаружили на обочине проселочной дороги. Мертвого! В крови – алкоголь. В сердце обширный инфаркт, но рядом большой кровоподтек от удара и надломлена грудина… – рассказывала она мне сквозь слезы и всхлипывания. – Следователь говорит, что это несчастный случай. Стоял Пашенька на обочине дороги, голосовал машинам остановиться… может быть, чувствовал, что плохо ему. И рухнул грудью на камень… но не верю я этому, не верю! Это Любка его убила, со своей пьяной сворой собутыльников. Убили за то, что хотел уйти от них, порвать с ними. У него в кармане нашли платочек, а нем несколько грамм золота.

– Золото?! Надо же, все-таки золото… Отчего золото не забрали? Мотив грабежа понятнее и реальнее…

– В том то и дело, что забрали больше! Забрали больше, а этой мелочи не заметили! Он незадолго мне говорил, что наткнулся на заброшенную штольню, металлоискатель сам сделал. Такой, что на самородки реагирует. Походить с таким прибором по отвалам, золотоносные пески, породы не вымывать водой – металлоискателем проверять. При хорошем умении можно найти, что хочешь. И Пашенька нашел! Нашел, миленький мой сыночек. Мы бы смогли все изменить! Я бы закодировала Пашу от алкоголя. Снова купили бы хорошую квартиру. Паша вернулся бы на завод. Он такой умница! У него руки золотые… он один на прежней хорошей работе делал, что другие не могли! В последний раз он принес мне деньги. Сорок тысяч!

– Немало! Пожалуй, смог он что-то в земле-матушке найти…

– Смерть нашел! Теперь эти деньги уйдут на похороны. Мужа схоронила, теперь сын… это Любка! Она совсем башку ему свернула… – И новый приступ плача парализовал ее.

– Это не Любка разум вышибла. Это алкоголь вел за руку целоваться с бедой. Последний поцелуй оказался смертельным….

– Зачем он по оврагам и штольням стал лазить? Один! В лесу неделями пропадал…

Она меня не слышала. Слова теряют смысл, когда бесцеремонно вторгается в твой пошатнувшийся уклад жизни новая сила разрушения, которая довершает и усугубляет собственные промашки и просчеты. У Беды есть свои знаки, по которым она безошибочно выбирает новую жертву.

Хоронили Пашу хмурым ноябрьским днем. В стылом небе кружились редкие снежинки. Ледяной ветер подгонял огромные тучи, приготовившиеся стать снегом. Провожающих в последний путь было немного: Зинаида Аркадьевна с сестрой – тетей Клавой, я со своей верной и заботливой женой и Любка с дочерью Ольгой и четырьмя испитыми личностями с коричневыми опухшими лицами, расцвеченными синяками и ссадинами.

Любка прятала глаза и жестко управляла четырьмя краснолицыми пропойцами, которые оказались добровольной похоронной командой. Все у них как-то не срасталось: могилу выкопали узковатую, веревки, чтобы опустить гроб не оказалось.

Любка уговорила маму Паши похоронить его на деревенском кладбище, на своем фамильном месте. Здесь как будто и дешевле обойдутся похороны, и удобнее за могилой присматривать. Деревня имела примечательное название – Мурзинка. Когда-то Мурзинка была самоцветной чашей Урала, затмившей мировые месторождения. Здесь из недр окрестных земель компактно извлечено несметное количество драгоценных камней: вишневые аметисты, великолепные изумруды, превосходящие изумруды, бывшие в короне Юлия Цезаря, знаменитые голубые топазы, изумительные рубины и сапфиры, редкие турмалины, бериллы, аквамарины… многие мурзинковские копи теперь разрушены, но история их не закончена.

Пока бегали за лопатами и веревкой, я осмотрел это родовое место погребения – ряд могил с одной фамилией. Здесь были кровные родственники Любки: первый муж, старшая дочь, продолжением будет могила Паши, второго гражданского мужа… кто следующий? Я глянул на Ольгу. Она улыбнулась краешком губ. Красивая девушка, но уже повязанная алкоголем.

Зинаида Аркадьевна побелела от холода и горя. Жена моя взяла ее под руку и не оставляла без внимания. Тетя Клава вполголоса поносила Любку за безалаберное устройство похорон, и зачем Зина согласилась здесь предать земле сына… Необходимый инструмент и приспособления вскоре были принесены. Застучала о крышку гроба мерзлая земля, и вскоре вырос свежий могильный холмик. Мать обеими руками обняла памятник, гладила коченеющими ладонью холодную фотографию сыны и плакала, плакала… всплакнула Любка и Ольга. Утерла платочком покрасневшие глаза жена и кусала губы тетя Клава…

* * *

Прощай, друг Саня. Пусть пухом тебе будет земля. Прими, Господи, душу усопшего раба Твоего Александра в руки Свои.

Удрученный безвременной кончиной друга, на поминках твердо вознамерился объявить бессрочный личный мораторий на алкоголь, а вечером дома, на своем письменном столе рядом с монитором, увидел вышитые на холсте слова, заключенные в позолоченную рамку:

ЧЕЛОВЕК, ПЕРЕСТАВШИЙ ПИТЬ И КУРИТЬ, ПРИОБРЕТАЕТ ТУ УМСТВЕННУЮ ЯСНОСТЬ И СПОКОЙСТВИЕ ВЗГЛЯДА, КОТОРЫЕ С НОВОЙ СТОРОНЫ ОСВЕЩАЮТ ДЛЯ НЕГО ВСЕ ЯВЛЕНИЯ ЖИЗНИ.

Л. Н. ТОЛСТОЙ

Два рассказы из книги «Пирамида преступных желаний»

Воровской десант

 
Наш век – амбар ростовщика,
Где все прогнило, изветшало,
Но чья-то добрая рука
Остатки в кучу пеструю собрала.
Какой там с виду сложен хлам!
Добро и зло лежат в обнимку.
То тут валяется, то там
Кусок стыда, кусочек чести,
Остаток дружбы роковой,
Кусман отрадного раздолья,
Частица удали былой,
Любовь, изъеденная молью…
На самом дне, в сыром углу —
Искрится правда на полу,
И та с обманом как будто бы в ладу…
 

из тетради осужденного (Свердловская обл., п. Сан-Донато, колония строгого режима)

Компост времени перемен

Крепко сбитый брюнет в безупречном сером костюме и эксклюзивных ботинках от знаменитой фирмы, вольготно развалившись в исполинском кожаном кресле, с наслаждением курил толстую кубинскую сигару и потягивал светлое шотландское виски. Он любил ароматный дым сигар за внезапную бодрость ума, приходящую вместе с легкими клубами горящего элитного табака. Как будто так же горела его жизнь, оставляя тонкое внезапное удовольствие. А малые порции превосходного виски позволяли сгладить острые рифы бесконечных проблем.

Между тем, брюнет конкретно размышлял, где последняя грань терпения, и какая боль рушит гордое Я, устанавливая тотальную власть. Казалось бы, какой резон утруждать себя подобными изысками? Не оттого ли, что стенания корчившегося на дыбе человечища-человечка вызывали досаду?.. Досаду от чужого упрямства и от напрасно теряемого времени.

Боль, как многоглавый дракон или стая хищных птиц, так или иначе растерзает беззащитное тело. С каждым кусочком плоти, беспощадно отрываемым или умерщвляемым, так называемой душе будет теснее и теснее. Настанет миг, и она возопиет необыкновенно жутким голосом. Этот вопль смерти брюнет слышал не раз. Он благоговел перед ним и считал – этот особый гортанный звук и есть отчаянный рывок между небытием и вечной жизнью.

Бывает, что иные в последний миг напрягаются безгласно и легко – этих уже ждут там, в другой жизни, ждут черти или ангелы. Брюнету остается труп, с которого взять нечего. Поэтому и требовалось умно и тонко направлять работу громилы-палача, чтобы несчастный, растянутый на дыбе, стал шелковым, податливым, как глина, из которой Бог слепил прачеловека.

На этот раз лепить человекообразное существо будет он – элегантный господин с бокалом виски, поймавший в узду частицу животворящего духа. Впрочем, многого он и не потребует от своего приобретенного в результате психофизической обработки терпилы: пусть живет по своим понятиям и напрягает предприимчивую голову, как обеспечить себе прирост капитала, своему господину, – князю тьмы и кинжала, – неиссякаемый бокал виски, а также обеспечить регулярный платеж по фиксированной ставке в подпольный банк реконструкции и развития древней страны Зазеркалья – страны ортодоксальных воров.

Жестокое воинство элегантного господина построено по старым нерушимым правилам: разведка (наводчики) выявляет возможных клиентов (терпил), натренированные молодчики (братки) склоняют клиента к сотрудничеству, мобильная ударная группа собирает подать.

Изредка, для особо значимых персон, сам господин проводит вразумление (пытку). По любимому городу господин перемещается в супермощном бронированном внедорожнике, где из вдруг приспущенного черного стекла, как из амбразуры дота, того и гляди появится закопченное дуло гранатомета.

Однако, гранатомет, автомат – это поветрие времени; иного оружия, кроме как искусно сделанной воровской финки, господин никогда и не держал при себе. Его главное оружие – непререкаемый авторитет, изощренный ум и громадный опыт. Говорил он внушительно и медленно, словно давая время осознать завершенность и значимость изрекаемых волеизъявляющих слов. Тем, кому было мало простых и ясных доводов, помогал уразуметь Минееч, – еще более простым и внятным способом.

Минееч, огромный и толстый детина, когда-то был непревзойденным рубщиком мяса на колхозном рынке. Одним махом топора он кроил мороженную говяжью тушу на аккуратные кусочки. Также хорошо получалось забить и освежевать взращенное животное. Труд его в советское время ценился очень высоко, денег – как в карманах, так и сберкнижке – было не меряно. Неожиданно грянувшая перестройка превратила в нули его пухлый сберегательный счет. Немалая семья Минееча, привыкшая к сытости и почету, однозначно требовала продолжения сладкой жизни.

Жизненное пространство превратилось в сплошной рынок. Первыми людьми на рынке стали коммерсанты, значит, в эту масть и следует перейти. На последние сбережения Минееч купил ларек, кой-какой товар – и продолжил бедствовать. Чего он никак не мог понять. Порой ему просто хотелось отдубасить разборчивого покупателя, обходящего стороной его торговую точку, или для облегчения сердца со всего маху въехать по физиономии любому, кто начинал копаться, прицениваться, выискивать недостатки в его товаре.

Торговля шла плохо. Баснословных барышей и в помине не было. Как-то наехали на него братки-рэкетиры. Вот тут Минееч себя показал: копившаяся ярость нашла, наконец, выход. Он бы забил братков до смерти, освежевал тут же на месте и продал бы мясо по народной цене в харчевню на плов, если бы не появившейся внезапно брюнет на черном бронированном джипе. Ему Минееч так и объяснил, просто, без тени смущения, раскаяния и раболепства.

Брюнет усмехнулся и предложил делать то же самое, но в его команде. По существу – предложил работать по специальности мясника, однако шинковать пришлось бы человеческие тела.

Огромные руки Минееча быстро научились вызывать нестерпимую боль, так, что по коже его бежал приятный озноб, и маленькие глазки на заплывшем лице оживлялись дьявольским огнем и, казалось, на лысом черепе растут характерные роговые наросты сатаны. Перед тем, как пустить в ход какой-нибудь затейливый инструмент пытки, он разглядывал его внимательно, поворачивая и так и сяк, любуясь качественно изготовленной вещью из прочной высоколегированной стали и примеряя в своем заскорузлом воображении этот прибор к телу несчастного…

Брюнет щелкнул двумя пальцами в воздухе – Минееч устремил преданный взгляд на хозяина и увидел поднятый вверх большой палец, что означало увеличить болевой шок. На что уповать связанному по рукам и ногам в застенках поклонника Сатаны, чтобы не умереть и не превратиться в гадкого урода? На гражданский закон и неминуемое возмездие? Только на милость истязающих и согласие подчиниться. Этого и только этого добивался брюнет и слегка досадовал отчасти и на себя: не хватает правильных слов втолковать самоуверенному идиоту, что для его же блага надлежало ежемесячно платить ему, воровскому авторитету, всего-то, скажем, тринадцать процентов от своих доходов. Это с налоговой инспекцией можно играть в прятки, хитрить и ловчить, – воровские правила короткие и беспощадные.

– Минееч! – прервал палача брюнет. – Сделай так, чтобы он не кричал так громко. Горло, что ли, прижги… кипятильник затолкай ему пасть и включи, чтобы дымок из ноздрей пошел. Что-то у меня голова начинает побаливать.

– Будь сделано! – пробасил Минееч и своим пудовым кулаком сплющил живот клиента, грубо ухватил поникшую голову за волосы, впихнул поглубже в рот нагревательный прибор и подал электрический ток. Повалил едкий дым и смрад горелого мяса.

– Витамин! – прорычал Минееч. – Он кончился! Капец ему… от страха, видать. Обоссался и обосрался вдобавок.

Брюнет, недовольно морщась, подошел с бокалом в руке к распятому человеку и выплеснул остатки виски в остекленевшие глаза на окровавленном лице.

– Может быть, надо было начать с жены и детей, – в оправдание вякнул Минееч.

– Почему ток через реостат не пустил? Начал бы постепенно его увеличивать: пятьдесят, сто, двести вольт. А ты сразу напрямую двести двадцать подал. Эх, лениться гляжу, начал.

– Да он упертый, гад такой! Я посчитал, что его и триста восемьдьюсятью вольтами не проймешь. А вишь, скопытился.

– Ну, да ладно, не переживай, – Витамин похлопал Минееча по плечу. – Теперь запакуй отходы в сумку. Наверное, на три части лучше разъединить – смотри сам, как лучше сделать. Отвези на кострище наше. Пепел не забудь развеять. Можешь над огородом своим. Ох, и знатная картошка когда-нибудь у тебя уродится! Потом тащи его жену сюда. Пусть эта телка нам заплатит, или передаст его дела в наши руки. У меня есть пара толковых ребятишек: одна бухгалтер, в студентках ее приметил, в бумагах всегда у нее порядок… такую отчетную документацию готовит, никто не придерется, не найдет, где наши деньги, где чистые. Второй пацаненок – Сима, такой же был лавочник, как и ты… знаешь, поди, соседствовали когда-то.

– Знаю, ушлый и верткий.

– Давай действуй. Свяжешься с Круглым: он организует доставку телки. Да смотри, чтобы все аккуратно было. Чтобы она живой осталась, а дела нам передала.

Отдав распоряжение, Витамин вновь развалился в кресле, чтобы докурить сигару и допить виски, но странная усталость смеживала веки. Витамин взглянул на часы и допустил к себе короткий десятиминутный сон…

В гостях у закона

…Внезапно Витамин пробудился и резко расширил глаза, словно хотел воочию узреть ускользающий сон. Обрывочные видения были слишком яркими, чтобы посчитать их за сон, и слишком необычными, чтобы быть реальностью. Стоило прикрыть глаза и уступить место как будто бы благодатному сну, как из неведомых тайников уставшего мозга вылезали дремучие химеры, ширились и проказили, стирая грани времени и переводя кошмар в реальное измерение. Когда это им удавалась, Витамин вскакивал с неистовым желанием запомнить и связать воедино живые картины, где только что был, уяснить суть замысловатого действия и отчетливо понять: он-то тут причем, что вообще это значит? И, путаясь в мыслях, снова забывался коротким лихорадочным сном.

Витамин подумывал: в самом деле, не болезнь ли это?.. Чудная, непонятная, изымающая радость из жизни болезнь, которая вселяет усиливающуюся тревогу, скуку и злость… страх перед сном! И вся эта хмурая команда негатива будто призвана поочередно терзать чернеющую душу и смыкать гибельный круг удавкой на горле. Ему не вырваться еще потому, что здесь само слово свобода взято под запрет.

Колония строгого режима. Сибирь. Тайга. Крохотный клочок земли охраняется ротой откормленных солдат полевой жандармерии и огражден прочным бетонным забором. Электронная система охраны, размещенная по обе стороны бетонного забора или иначе – основного ограждения, делает невозможным преодолеть рубежи охраны незамеченным.

По обе стороны от основного ограждения одинаковые широкие контрольно-следовые полосы: внутренняя и внешняя. Внутренняя контрольно-следовая полоса заполнена сплошным объемным потоком радиоволн, которые испускают и принимают радиолучевые датчики. Если червяком проползти к основному ограждению, то там караулят еще пара хитроумных технических устройств. Первое – инфракрасный тонкий, словно растяжка, луч, который невозможно не прервать, влезая на забор. Второе – козырек забора, сделанный из нескольких рядов натянутой проволоки, или точнее – оголенных проводов, с низким строго установленным напряжением. При касании проводов козырька меняется их электрическая емкость и срабатывает сигнал тревоги, так же, как и при прерывании радиолучевых и инфракрасных датчиков. По громкой связи объявляется тревога. Настораживается охранник на вышке и готовит автомат к бою. Как только беглец преодолеет основное ограждение и попадет на внешнюю контрольно-следовую полосу, охранник обязан открыть огонь на поражение.

Пусть у солдатика заклинит автомат Калашникова или беглецу удастся, как в затяжном прыжке с батутом, перелететь внутреннюю контрольно-следовую полосу с основным ограждением и перескочить внешнюю контрольно-следовую полосу – здесь неприступным бастионом стоят еще два изощренных инженерных сооружения: первое мило наречено «Кактус»; второе – «Шиповник». Тот, который «Кактус» – колючка в человеческий рост, по его ощетинившейся проволоке пропущен особый импульсный электрический ток – он не убивает, но отшвыривает назад при приближении к колючке на малое расстояние. Если подкупить часового-оператора инженерно-технических средств охраны, и он отключит на несколько минут электропитание «Кактуса», перемахнуть эту колючку можно в два счета. Останется «Шиповник» – это пяти-(а местами и семи!) метровое в высоту заграждение из металлоконструкций, по которому в несколько рядов по всей высоте развешаны мотки тонкой проволоки – в них беглец запутывается, как муха в паутине, с каждым движением он будет стягивать к себе новые и новые витки проволоки.

Потом вразвалочку подойдут солдаты. Хохоча и гогоча, баграми сдвинут проволоку, клещами срежут ее, извлекут бедолагу-беглеца и пинками водворят на место.

Есть соблазн сделать подкоп под основное ограждение, как в известном фильме «Побег из Шоушенка». Ширина всей полосы заградительных сооружений – пятнадцать метров, плюс добавить сюда метров двести-триста от начала подкопа. Получится немного, учитывая срок заключения в десять лет. Однако по всему периметру основного ограждения установлены акустические датчики подслушивающей охранной системы. Головной прибор поочередно включает датчики и проверяет наличие акустических сигналов, – опрашивает! Сооружая подземный ход, заключенный, безусловно, выйдет в прослушиваемую зону. Прибор выдаст сигнал тревоги и укажет на подозрительный участок. Часовой-оператор надевает наушники и прослушивает сигналы с тревожного датчика, установленного на периметре охраняемого объекта. Он без труда различит звуки вгрызающейся в грунт лопаты. Далее как по-писаному: из караула прибудет группа захвата со злющими овчарками.

Одни «цветы» на полосе препятствий: радиолучевые датчики – «Пион»; инфракрасные – «Мак»; колючка – «Кактус» и «Шиповник», противоподкопная система – «Подснежник». Поэтому-то Витамин и не любил обыкновенные цветы. Устройство охраняемого периметра Витамин давным-давно выведал у подкормленного прапорщика. Сам поднимался на смотровую вышку с внутренней стороны охраняемого периметра, на которой несет дозор добровольный часовой – зэк-вертухай, активист СПП, – служба правопорядка колонии. Витамин всматривался в широкие контрольно-следовые полосы по обе стороны бетонного забора, на неприметные электронные датчики, на устрашающий «Кактус» и неприступный «Шиповник», на соседнюю через основное ограждение вышку, где с сонным и тупым лицом перетаптывался молоденький солдатик с автоматом на плече.

Витамин знал, что у него к автомату – два магазина по десять патронов в каждом, и что один патрон уже под курком. Пока солдатик будет всаживать свои двадцать патронов по движущейся цели, к нему на подмогу в считанные минуты прибудет резервная группа во главе с сержантом-мордоворотом. Витамин давно убедился, что преодолеть охранную зону колонии строгого режима невозможно.

Теперь он поднимался на вышку зэка-вертухая, чтобы лишь всколыхнуть себя невнятным волнением от показавшихся просторов, освежить бледные щеки ароматным и свежим ветерком, и все-таки отмечал для себя: так ли бдительно несет службу часовой, хорошо ли вспахана и проборонена контрольно-следовая полоса.

Именно в эту отсидку вдруг потребовалось срочно и очень аккуратно переместиться в вольное гражданское общество и не дать уплыть в чужие руки своему немалому капиталу. Здесь, в зоне, как в некоем профилактории для заслуженных воров, было достаточно уединения, чтобы отдохнуть и обдумать ситуацию, чреватую нехорошими последствиями. Он, наконец, понял, каким образом его жестоко и злорадно кинули, оттерли ноги и отшвырнули за ненадобностью. Верный Минееч регулярно пересылал весточки; он, как мог, отслеживал ситуацию в городе по интересам хозяина.

Из полученной информации Витамин окончательно убедился: его посчитали за отработанный материал, – поэтому-то и состряпано было дельце, засудили и бросили гнить на тюремные нары. Те, кому он принес несметный капитал, и те, которых провел смотрящими в созданную на его деньги мощную корпорацию, просто-напросто предали, отказались от устных договоренностей, и вся их милость в том, что не убили, а лишь убрали с глаз долой в железную клетку, где даже и небо – в клеточку. Так разбогатевшие детки чураются чумазых родителей.

Витамин прошел в свой крохотный кабинет в казенном доме, именуемый отрядом, сел за письменный стол, раскрыл толстый обшарпанный журнал, названный почему-то «Амбарная книга», чтобы сделать учетную запись.

На нем была черная отутюженная униформа осужденного. Ворот куртки был расстегнут, и виднелась белейшая сорочка.

– Зайка! – зычно крикнул Витамин.

Мигом отворилась дверь, и на пороге появился верткий юркий паренек – шнырь отряда. Услужливо выгнув спину, он подал голову вперед, так, что большие уши готовы были уловить малейшее движение губ, а смазливые глазенки жадно прилепились угодливым взглядом к всесильному хозяину этого отряда осужденных.

– Завари-ка чай. Возьми английского «Ахмад», и сделай так, чтобы свет чая был слегка вишневым.

– Будь сделано!

– Да постой, не убегай… быстрый какой! Я же не все сказал. Возьми у безногого шоколад, у косого – курево. Да кликни еще Антона. Теперь иди.

В предвкушении ароматного крепчайшего чая бледное лицо Витамина слегка порозовело. Зайка вскоре принес кружку чая и сладости на подносе, поставил его на стол перед Витамином, сам притулился на стульчике чуть поодаль. Вскоре пришел и Антон.

– Усаживайся, Антон, удобнее. Буду байки говорить… как сказал один наш поэт: «У меня у закона дом готов всегда, кружка чая крутого – и не надо вина!» – с удовольствием негромко продекламировал Витамин. – Хорошо сказано! Знаешь ли ты, Зайка, чьи это строки? Нет? Да и я не знаю. В нашем славном воровском мире всяк делает по мере возможностей, не требуя почестей и званий. Испокон веков у нас есть, кому слагать стихи и песни, копить и толковать житейские мудрости, отшлифовывать свой незыблемые законы. Женщин мы не любим – мы их просто используем… – здесь Витамин осекся: как внезапная вспышка света в памяти высветился образ великолепной Алисы, того самого бухгалтера-экономиста, кому передал финансовые дела… Фу-ты, мерещится всякое! – Ну, так вот, скорее всего наш бог – Сатана, хотя мы от него открещиваемся и идем в церковь ставить свечи, дабы единый и великий Бог Савоаф призрел наши души. Но потом мы снова идем исполнять наш воровской закон, такой простой и понятный, что не надо типографий и тьмы продажных юристов. Поверь, Зайка, а ты слушай, Антон, мы никого не затягиваем, не привлекаем, не выискиваем. Наоборот, мы делаем отбор, отсев из бессчетной толпы приходящих. Вот здесь, в зоне, когда человече как стекло, сортируем прибывающих и вкусивших запретной жизни. Сначала они, что по перваку в зоне, проходят прописку. Тебе повезло, что вместе шли по этапу. Я тебя приметил и взял под себя. Попади ты в обычный отряд – ох, и туго тебе пришлось бы! Прилюдно определили бы твою масть. У меня в отряде этого не делается: отряд инвалидов, здесь уродство всеобщее, многое прощается. У меня здесь другие порядки, у меня прописка – это иметь физический дефект у себя. В других же отрядах прописка – суровое испытание. Вот слушай, как может это делаться. Допустим, заводят базар: то да се, чем можешь удивить, потешить, обвинительный приговор твой прочитают, – ты сразу должен его дать. И так дружелюбно поначалу будут обходиться, по-человечьи, значит. Как тот заболтается донельзя, у него неожиданно могут спросить, например: «Че, кореш, космонавтом не хотел бы ты быть?» Это, к примеру… Скажешь «нет» – тогда: «Почему – нет? Неужто – трухнул? Трусливая у тебя начинка получается… кем же ты у нас в отряде будешь?.. Давай-ка сразу штаны сымай, мы очко твое проверим. Уж, поди, оно на гражданке разворочено?! Тогда западло нам с тобой рядом сидеть»… А тот, кто с полуслова понимает, к чему клонят, скажет, дескать, хотел, как же! Да вспотел, что-то не срослось в хотелке… «А ну, попробуем узнать, почему не срослось. Залазь на третий ярус коек». А на полу, прямо под ним, разложат шахматную доску с крупными, острыми фигурами. Прыгай, мол, плашмя, ведь у космонавтов бывают и твердые посадки. Если сдрейфишь и не спрыгнешь – место твое на шконке. Могут и по-другому расколоть. Какой-нибудь ухарь, такой весь крутой, начнет о себе полоскать: «Я, мол, да я, порву любого, и на третий ярус западло мне лезть». Тогда его подведут к двери, за которой стоит наш человек и держит просунутый в щель нож, лезвием к нам. Прописанту говорят: «Можешь со всего маху ударить по острию ножа, испытаешь так судьбу». Если, не раздумывая, жахнешь кулачищем по ножу – упреждая, дают незаметный сигнал, и за дверьми успевают убрать нож. А могут и не дать сигнала, нож не уберется – тогда представляешь, что из твоего кулака будет? И таких способов десятки. На вольнице иные соберутся стаей, кичут из себя блатных – натуральная шелуха на поверку, опустить их можно самым простым способом. То есть ты понял – способов прописки уйма, и смысл их всех сводится к одному: узнать какая суть, закваска у прописанта, соответственно ей он и получает масть. Я вот Зайку уберег, и сам дал ему масть. Шнырь – это не так уж и плохо, это всегда теплое местечко. Правда, по совместительству Зайка еще и защеканец для избранных… и для него это скорее достоинство и гарантия безопасности. Он и делает это с удовольствием… пожалуй, на вольнице тоже этим бы занимался. Однозначно склонен, как сейчас говорят, к нетрадиционному сексу… если сказать культурно. Зайке с его статьей, хорошеньким личиком и пухлой попкой оказаться в обычном отряде где-нибудь в зоне общего режима – так же чревато, как красной девице – очутиться в пьяном кабаке. Статья у тебя, Зайка, паршивая, сто семнадцатая… соучастие в групповом изнасиловании несовершеннолетней. Даже если всего лишь остановился поглазеть, выйдя вечерком на улицу, как знакомые ребята тискают голую девчонку на лавке в кустах у подъезда дома. Зачем ты, Зайка, подошел и разглядывал личико юной шлюшки, что в этом личике может заинтересовать? Узнать хотел, из какого она класса? Но девчонка, окривевшая или от пива или от косяка, увидела склоненное твое лицо и, конечно, посчитала, что и ты встал в очередь за халявским удовольствием. Возможно, она испугалась или передохнуть ей не давали – домой приковыляла пьянющей, растрепанной, изрядно накачанной спермой. Родителям, устроившим допрос, соврала, что изнасиловали, не соображая, что и делает – ведь хотела того же, пусть и не так. Назвала в числе соучастников и тебя. Так было? Так! За все надо отвечать, Зайка. Чуть сделаешь не так, все вкривь да вкось пойдет. Тебе подфартило, что к нам попал на строгач. В зоне общего режима кто сидит? Хулиганье, подонки-недомерки и недоделки… шушера короче. Там тебя определенно заклевали бы, сутками только раком и стоял бы. Из твоего очка сделали бы сборник спермы, а сколько бы членов пришлось отсосать! Или иначе – тебе нужно было бы кого-нибудь порезать, причем сразу при первой попытке опустить. Здесь у меня – ты в цене, как валютный мальчик. И более того, поучаю тебя еще уму-разуму. Перво-наперво запомни: продолжай внимательно читать уголовный кодекс и комментарии к нему от корки до корки – это для тебя лучшая страшилка. Никогда больше по неосознанке не попадайся. Всегда знай, чего хочешь, и бойся, как страшной кары, еще раз оказаться у нас. Тебе никогда не стать настоящим вором. Будешь освобождаться – никому не давай своего адреса; на вольнице найди какую-нибудь работу, чтобы хоть немного нравилась, и вкалывай до седьмого пота – так мало-помалу денежки заведутся и сотрется из памяти, как по собственной дурости попал в зону, где обслуживал лучших воров. Глядишь, со временем и бабенку подберешь, и детки пойдут – это лучше, чем петушиться на гражданке… У тебя, Зайка, отца не было, у тебя, Антон, не было, и у меня не было – это одно у нас общее. У нас к этому миру особый счет. Но не все могут потребовать оплатить этот счет по полной мере… так, ребятки, сейчас подойдут двое важных дядек, так что ты, Антон, допивай чай и пока в отряд – я позову, когда понадобишься. Ты, Зайка, встретишь их и проведешь ко мне. Угощеньице подготовь: бутылочку коньяка «Херсонес»… армянский, говоришь, есть? Неси крымский – они его предпочитают… бутерброды сделай с красной икоркой, чтобы на маслице зерна лежали в один слой, как алые бусинки, колбаски салями возьми и нарежь потоньше. Лимон не забудь так же нарезать…