Текст книги "Янтарный свет: Лишь тот…"

– Дети? Бабы?

– Пойдут, – кивнул Сармат. – Если перехода они не переживут, так хоть здесь смогут еще принести пользу. Главное побольше и подешевле. Их тоже к закату к воротам. Понял?

– Понял, господин, – кивнул воин.

– Ступай, – кивнул торговец и повернулся к солнцу, снова повторив жест, и проведя ладонями по лицу.

* * *

– Знаешь, я пересмотрел твои постоянные попойки с кем попало, – произнёс Снек, глядя на телеги с бочками. – Иногда твой грех приносит плоды.

– Ты о чем? – спросил Гош, рассматривавший рабов, которых им выделили торговцы.

Рядом с телегой закованные в одну цепь стояли худые девушки, парочка стариков и восемь детей. Даже с первого взгляда выглядели они изможденными. Худые, с заостренными чертами лица, словно не один день голодали.

– Я о твоих знаниях о традиции путников у южан, – ответил Снек. – Я ведь правильно понимаю, что ты не первый раз пользуешься этим приёмом?

– А как по-твоему я «грешил», когда было не на что? – усмехнулся паладин. – Напоить и накормить путника издалека для южан – это хороший знак. Они верят, что путник послан богом, и как ты с ним обойдешься, так и бог к тебе будет относиться.

– Странная традиция, – буркнул Снек.

В этот момент скрипнули ворота, и створки начали расходиться. Перед командой Дубовой лозы предстали пустые улицы. Встречали их только четверо солдат и пять мужчина в белых балахонах, лица которых были замотаны масками.

Снек еще раз оглянулся на телеги с бочками и двадцать рабов, скованных цепью с лицами полными отчаяния.

– Дерьмово получается, – огласил витавшую в воздухе мысль Гош.

– Дерьмово, – согласился Снек. – Но другого выхода нет.

– Могли бы и пересидеть где-нибудь, – подал голос Руди. – Я вот, честно, не горю желанием покрыться черными язвами и бесславно сдохнуть. Я еще не все спи… Вобщем у меня еще много планов.

– Ты давно сдох, Руди! – хмыкнул Ари. – А пока не попал на небо к Единому, есть шанс что-то исправить.

Воришка недовольно засопел, но не стал спорить.

– Ну, чего встали? Вперед, – сделал первый шаг клирик. – Сегодня у нас появился шанс кого-то спасти и при этом никого не убивать!

– Ей богу, такой шанс выпадает редко, – хмыкнул паладин и отправился вслед за клириком.

Отряд подошел к встречающим их незнакомцам. Остановившись перед ними, Снек представился:

– Мы отряд церкви Единого. Присланы вести паству в этом городе.

Клирик вытащил из халата свиток и протянул его одному из мужчин. Тот принял его и развернул.

– Паствы Единого в этом городе уже нет, – ответил другой. – Да и города тоже скоро не станет. Вы не знаете, что тут чума?

– Знаем, – кивнул Снек и взглянул в глаза говорившего. – Нас учили с ней бороться. Мы хотим помочь.

Глава 13

– Зачем обматывать лицо? – спросил Ари, глядя на лежащего перед ними человека.

– Черная язва может распространяться по воздуху. Стоишь рядом, дышишь этой дрянью, и она попадает в тебя, – пояснил Снек и указал на чашу с дымящимися углями, на которых виднелся пепел благовоний. – Именно для того, чтобы зараза не распространялась по воздуху, мы и жгли те травы.

Парень почесал нос, который жутко чесался от приторного запаха трав в помещении, и от которого во рту стояла горечь.

– А перчатки зачем? – взглянул на толстые кожаные перчатки на руках парень.

– Эта болезнь не только летает по воздуху, но и передается через прикосновение, – пояснил Снек. – И самое противное в этой дряни то, что сила стихий только усиливает и подпитывает её.

– Тогда как мы её будем лечить? – хмуро спросил парень.

– Мы не можем взять и залить все светом… вернее можем, но это не поможет. Свет может выжечь черную язву, но для этого света должно быть много, а язв мало.

– Так тут ведь живого места нет, – хмуро ответил парень, глядя на лежавшего перед ними мужчину.

Пациенту было около сорока лет, и выглядел он крайне истощенным, даже несмотря на раны и гнойники на теле, были видны ребра, а живот был настолько впалым, что торчали гребни подвздошных костей.

– В этом и суть, – кивнул Снек. – Сейчас мы с тобой берём эти ножи и соскребаем с тела эти чёрные гнойники. После промываем крепким самогоном, что дали торговцы, а уже потом лечим его светом.

Ари взял в руки небольшой изогнутый нож и взглянул на наставника.

– Так он ведь тупой, как палка.

– А ты резать его собрался? – хмыкнул клирик. – Смотри. Эти ножи нужны только для того, чтобы соскрести верхний слой чёрного струпа.

Клирик нагнулся к руке и ловким движением несколько раз провёл по одной из язв ножом, соскребая гной и чёрную корку.

– М-м-м-м… – застонал мужчина.

– Терпи, – произнес Снек. – Если хочешь жить – не дергайся.

Ари сморщился от зловонного запаха и нехотя подошел к другой руке.

– Чем быстрее сделаем, тем больше шансов, что он переживет вливание светом и встанет на ноги, – пояснил клирик.

Ари кивнул и принялся за работу.

На пол дома, хозяев которого позавчера сожгли на общем костре, начали падать капли гноя и ошметки чёрных струпов. Снек действовал быстро и решительно, справляясь с каждой язвой за несколько движений. Ари действовал медленнее, и ему приходилось гасить рвотные позывы. Так или иначе, но им удалось справиться с телом человека за двадцать минут. Тот под конец уже в открытую орал во все горло от боли, но никаких эликсиров или обезболивающих трав.

– Ари, самогон!

Парень сбросил перчатки и подхватил графин, плотно заткнутый самодельной пробкой из деревяшки и тряпки. Налив в небольшую миску, он протянул ее Снеку. Тот смочил в самогоне тряпку и принялся протирать раны.

– У-У-У-У-А-А-А-А!!! – завопил мужчина.

– Терпи, – рыкнул Снек, прижимая руку к столу, на котором лежал больной.

Ари принялся помогать наставнику, стараясь не обращать внимания на крики и попытки больного вырваться.

Всё заняло около десяти минут. Снек не церемонился, в отличие от Ари, не привыкшего к таким работам. В итоге измученный раненный всё-таки получил свою порцию обезболивающего и успокоился.

– Теперь работаем светом, – ответил Снек и, начертив на груди больного знак Единого, кивнул Ари.

Парень взял в руки псалтирь и принялся читать молитву.

– Пресвятая дева, спасительница и целительница…

За всем этим действием у входа наблюдали Гош с Руди.

– Такими темпами местные быстрее передохнут, чем дождутся нашей помощи, – произнёс Гош.

Руди мрачно взглянул на паладина и тяжело вздохнул.

– Пойдем, нам надо заняться сортировкой, – произнёс воин и хлопнул по плечу воришку.

Выйдя из помещения, они направились к небольшой площади, которую окружали дома из серого кирпича, что местные делали недалеко от города.

Двухэтажные дома с открытыми настежь окнами. Кое-где всё еще висели чёрные тряпки, обозначающие, что внутри болеющие. Лестницы, ведущие на второй этаж с улицы, говорили о том, что в доме зачастую жило по несколько семей.

Под ногами у паладина и послушника была каменная мостовая. Раньше она была всегда чистой и опрятной. Её ежедневно протирали подошвами сапог и подолами длинных одеяний местные жители. Раз в неделю на улицы выходили заключенные и осужденные жители, которые с метлами убирали то, что осталось. Город всегда славился своей чистотой и опрятностью. Своими прямыми улицами и стратегией застройки.

Сейчас же, идя по улице, двое служителей церкви четко ощущали дыхание мертвого города. Ни тебе лавочников, ни обозов с товарами, никаких зазывал, в плохой день готовые хватать за руку и тянуть тебя к прилавку, лишь бы ты купил. Не было слышно местной лютни и традиционного протяжного мужского пения, так похожего на молитвы степняков.

– Еды… – раздался едва слышный голос из узкого прохода между двумя домами. – Прошу вас… хоть что-нибудь…

Руди повернул голову и обнаружил старика, замотанного в лохмотья. Лицо сухое, торчащие скулы, впалые щеки и заострившийся нос. Престарелый мужчина с красными глазами стоял на четвереньках и тянул руку.

Кисть и часть предплечья, что выступала из-под одежды, были покрыты чёрными пятнами, которые местами уже начали отваливаться, обнажая бледно-розовую плоть.

– У меня… у меня нету, – растерянно ответил Руди и повернулся к паладину. – Гош?

– Пойдем, – тихо ответил тот и, схватив за плечо воришку, потащил за собой.

– Гош, ну хоть сухарь или мяса кусок… – начал было Руди. – Он ведь подыхает. И неизвестно, что сожрет его быстрее. То ли черная язва, то ли голод.

– Мы идём на площадь. туда, где была церковь Единого, – произнёс воин, таща за собой послушника. – Слух о том, что в городе церковники, уже разошелся. Не могу сказать, что нас тут чтят и уважают. Нас не боятся и серьезно не воспринимают, но одно я знаю точно. Ни один южанин не станет спорить с тем, что у церкви лучшие целители. От южного моря до самых ледников на севере.

– Причем тут…

– Народ должен собраться вокруг церкви. Нам надо будет отсортировать их.

– Что сделать?

– Отсеять. Как гнилые плоды.

– В смысле?

– В прямом, Руди. В прямом, – мрачнея, ответил Гош. – Будут те, кого мы не сможем вылечить. Слишком слабы, стары или убоги телом.

– Мы не будем лечить стариков?

– Нет.

– П-п-почему? – возмутился воришка. – Разве они хуже? Или они в чем-то провинились?

– Нет.

– Тогда почему?

Паладин остановился, развернулся к Руди и положил руки ему на плечи. Глядя в глаза, он произнёс:

– Послушай меня. Это один из самых тяжелых моментов в нашей работе. Янтарный орден всегда был не просто частью церкви. Он был ее кулаком, дланью и… Армией, стражей… Всем. Пока церковные служители читали молитвы. Пастыри набирали людей и обращали в веру, настоятели управлялись с монастырями и готовили монахов. Пока те из церкви, кто не испугался политики, пытались сделать церковь сильнее… Мы всегда были там, где было трудно. Ковен? Янтарники. Чума? Снова янтарники. Поход язычных северян? Знаешь, кого послали…

– Догадываюсь, – буркнул Руди.

– Наша служба очень тяжела, и мы единственные среди всех церковников, у кого есть право на грех. И сейчас мы в очень дерьмовой ситуации. Нас тут четверо. Мы не спасём всех. Даже если упрёмся рогом. До конца… Мы всех спасти не сможем. Понимаешь?

Руди опустил голову и кивнул.

– Но если мы не сможем спасти всех, то… как понять, кого лечить? Всех подряд?

– Я… я не знаю, – не поднимая головы ответил Руди.

– А я знаю, – ответил Гош и поднял рукой голову мёртвого воришки. – Это будет очень тяжело. Я буду пить, как последняя сука, и плакать, но сейчас мы с тобой должны быть беспристрастны.

– Почему… почему мы не будем лечить стариков?

– Потому что старики не дадут детей. Старики не смогут работать. Огромная часть города уже умерла. Еще часть умрет, не дождавшись нашей помощи. Когда все закончится, городу нужны будут люди. Руки, чтобы работать. Женщины, чтобы рожать. Город должен жить. Старики не нужны. Мне больно об этом говорить, но они обуза.

– Тебя послушать, так и дети обуза, – с вызовом глядя в глаза паладина, произнёс Руди. – Работать они не смогут. Потомство быстро не дадут. Тоже ведь обу…

Руди не договорил. Он замер, не произнеся слово до конца. Гош ничего не сказал, он молча отпустил послушника и с грустной улыбкой промолвил:

– Это одна из самых дерьмовых работ, которую только можно было бы представить, но, кроме нас двоих, это делать некому, – сказал паладин и, развернувшись, пошел дальше. Он сделал несколько шагов, остановился и повернулся. Глядя на растерянного воришку, он добавил: – Если бы моя смерть могла бы хоть что-то изменить… Я бы не задумываясь отдал жизнь. За всех стариков и детей. Без раздумий, но даже если я останусь гнить в земле этого города… Выживших больше не станет.

Паладин развернулся и продолжил свой путь.

Руди смотрел на спину наставника и стоял в ступоре. Все его моральные принципы кричали и вопили, что так нельзя. Все его знания о церкви в первую очередь говорили о том, что церковь – это сострадание. Ко всем. К убогим, могучим, грешным и отшельникам, богатым, бедным… А сейчас, впервые оказавшись перед выбором, привычный мир рухнул. Мораль не работала.

Эмоции пытались устроить бунт в груди, а разум поливал грудь ведрами ледяной воды полными логики и правды. Правды жизни, с которой Картару после всего этого придётся жить.

Воришка медленно сделал шаг, подчиняясь логике в своей голове. За ним еще один и еще. Не прошло и десяти секунд колебаний, а Руди… Тот самый воришка, что когда то решил стать чем-то большим, чем обычный карманник, тот самый беспризорник, воспитанный шлюхой и принесенный в жертву на алтаре ковена, уже бежал за наставником, чтобы сделать хоть что-то. Не от чистого пылающего сердца, а от разума, который говорил, что город должен будет жить дальше.

Он догнал паладина, пристроился рядом и молча продолжил идти. Они вышли к небольшой площади, на которой стоял обычный простой дом из того же серого кирпича. От других он отличался только тем, что окна были не квадратные, а прямоугольные, вытянутые вверх. По ним можно было понять, что здание, несмотря на его высоту, было одноэтажным с высокими потолками.

Рядом с зданием было около сотни человек. Кто-то сидел на пыльной мостовой, кто-то лежал. Кое-кто еще хорошо стоял, а кто-то едва держался на ногах. Были и те, кто держал на руках детей. Женщины, мужчины, старики, дети.

– Это артефакты, – произнёс Гош, сунув в руки воришки три печати. Одна была медной, вторая серебряной, а третья золотой. – Медную ставь тем, у кого язвы уже сбросили корку и под ними видно мясо. Это значит, что язва уже внутри тела. В груди и брюхе. Серебряную ставь если на пятнах появились трещины. Через них обычно начинает идти гной. Если струп не слез, значит, внутри язв еще нет. Таких еще можно спасти, если действовать быстро.

– А золотая?

– Золотую ставь тем, у кого появились пятна, но ни трещин, ни гноя еще нет. Такие уже заразны, но еще есть время. Они смогут подождать. Серебряные идут в первую очередь. Их будут лечить сразу. За ними идут золотые. Случаи простые и таких можно лечить сразу светом. Быстро.

– А медные?

– Медные идут последними, – ответил Гош и, глядя в глаза, добавил: – Сил на таких уйдет много, а шанс вытащить слишком мал. Скорее всего, до своей очереди они не доживут.

Руди взглянул на печати, а паладин продолжил наставления:

– Старикам и детям ставишь медную печать. Понял?

Руди опустил взгляд на печати на которых был изображен знак Единого. Поколебавшись несколько секунд, он кивнул.

– Тогда пошли.

Гош подошел к толпе, поднял руку и, направив в нее свой небольшой дар, заставил кулак светиться. Собравшиеся люди обернулись на него и воришку, стоявшего по правую руку.

– Мы служители Единого! Мы пришли, чтобы помочь! Сейчас каждый из вас подойдет ко мне или моему помощнику. Вы получите определенную печать и займёте очередь согласно полученной печати.

Руди, стоявший рядом с паладинов, почувствовал, как в груди сжимается от взглядов, направленных на него. Он сглотнул, но отошёл в сторону, куда указал паладин.

Пораженные язвой жители Картара потянулись к ним. Старики получали медную печать на лоб. Большинство из них уже имели глубокие язвы, струпья которых уже давно слезли. Многие из них даже не могли стоять. Их подтаксивали к ним. Дети тоже получали медные печати, но чаще не из-за возраста, а потому что черная язва прогрессировала быстрее. Девочки, мальчики и младенчики почти все были с глубокими язвами, в которых зияло бледно-розовые гниющее мясо.

– Нет! – остановил его руку с серебряной печатью у головы невысокий, но широкоплечий парень. – Ее. Вылечи ее…

Руди опустил взгляд на землю, где лежала закутанная в ткань девочка лет шести на вид. По пятнам Руди сразу понял, что гной уже начал выходить. Он нагнулся и приподнял ткань, из-под которой показалась детская ручка. На предплечье было несколько пятен и одна огромная язва, настолько разъевшая плоть, что было видно белоснежную кость.

– Ей тоже достанется печать, – ответил Руди.

– Нет. Поставь другую, – произнёс незнакомец и, перехватив руку воришки, вложил в неё большой увесистый золотой перстень с огромным кроваво-красным камнем. – Вы ведь не просто так печати разные ставите, так?

– Не могу, – мотнул головой Руди и тихо повторил: – Не могу…

– Она у меня одна, слышишь? Мать и отца уже схоронил. Дай другую печать…

– Не могу, – покачал головой послушник.

– Ты ведь живой человек. Ты ведь знаешь, что такое любить, – нагнулся к нему парень. – У меня больше действительно ничего нет… у меня никого не осталось.

Руди взял серебряную печать и прикоснулся ко лбу парня, оставляя белоснежный след. Затем он взглянул на ребенка, достал медную и оставил на ее лбу кроваво-красный знак Единого.

– Я мёртв, – тихо ответил Руди. – Я уже давно умер…

В глазах щипало, из-за чего он моргал, в груди ныло, а в горле стоял комок. Дыхание дрожало, но на глазах не появилось влаги. Блестеть и капать было нечему.

Руди поднялся и пошел дальше. На площадь начали подходить жители. Людей стало много.

На площади появился тихий гул из-за шепотков живых людей. Никто не решался говорить громко вслух, словно боялись навлечь на себя беду.

Послышался далекий скрип и стук колес о мостовую.

Рабы, переданные церковникам, тащили двухколёсные телеги для больных и тех, кто уже не мог ходить.

* * *

Руди шёл по улице с небольшим масляным фонарем.

Уже давно стемнело, и месяц на ясном небосводе, окруженный тысячами звезд, намекал, что уже далеко заполночь.

За день Ари и Снек умудрились пропустить около сотни человек. Люди шли потоком и лечение продолжалось без остановки. Помощник и сам клирик ели на ходу, заглатывая постную кашу и пресную лепешку, не разбирая вкуса.

Снять струпья, промыть крепким самогоном, залить светом и молитвой. И так раз за разом, пока Ари не начало шатать от усталости и перерасхода сил. Затем пять минут лежа на полу, два глотка тонизирующей настойки клирика с противным кислым вкусом, и круг начинается снова. Снять струпья, промыть крепким алкоголем, залить светом и молитвой.

Руди, в отличие от молодого послушника, был занят только тем, что сортировал с Гошем прибывающих людей. Ночью поток спал, и он смог найти несколько минут. Он взял свой ужин, масляный фонарь и отправился в сторону, где видел голодного старика.

Он прошёл по улицам и пришёл к тому самому узкому проулку.

Старик был на месте и лежал на боку.

Руди поставил масляный фонарь на землю, рядом поставил миску с лепешкой и деревянную фляжку с водой.

– Старик, ты как? – спросил воришка, приподнимая голову старика.

– Еды… – едва слышно прошептал старик, уставившись мутными глазами в небо.

Руди взял в руки фляжку, откупорил пробку и, приподняв голову, поднёс её к губам. По глоточку, по капле он принялся вливать её в рот незнакомца. По началу тот никак не реагировал, но вот проходит три секунды, пять, и он делает первый глоток, а за ним еще один. Кое-как напоив старика, он взял руками немного крутой каши, слепил комок и вложил в его рот.

– Голод – это хреновая смерть, – произнёс Руди и с грустной усмешкой добавил: – Сам знаю. Меня перед смертью тоже не кормили…

Старик принялся медленно шевелить челюстью, беззубым ртом пережевывая кашу.

– Да и вообще смерть… Паршиво это…

– Как хочется жить, – не отрывая взгляда от небольшого кусочка неба над головой, усыпанного звездами, произнёс старик.

– Очень, – кивнул воришка. – Очень хочется жить…

Руди снова поднес фляжку к губам старика, и тот сделал еще пару небольших глотков.

– Ты… ты не из наших? – спросил старик. Взгляд его был таким же мутным и устремлен в небосвод. – Твой говор… Ты не местный.

– Я… я из церкви, – ответил Руди. – Церкви Единого.

– Это хорошо… – едва слышно прошептал старик. – Если тут церковники, то у нас есть шанс… У кого-нибудь из нас еще есть шанс.

– У кого-нибудь, – эхом повторил Руди.

– Церковник… Помолись Единому… Помолись обо мне…

Руди помолчал несколько секунд, отвернув взгляд к масляному фонарю. В глазах снова начало щипать и жечь. В груди снова заныло, в горле встал ком.

Он молча поднёс к губам старика фляжку. Тот никак не среагировал. Парень налил в рот старика пару капель, за ними еще и еще. Старик не глотал. Он попробовал налить еще немного, но тут заметил, что во рту стоит вода. Старик не дышал.

Руди отложил фляжку и не мигая уставился на небольшой язычок фитиля внутри стеклянной колбы, защищавшей его от порывов ветра. Голову незнакомца он с колен так и не убрал.

– Хреновый я церковник, Старик, – произнёс вслух Руди. – Я ведь ни одной молитвы так до конца и не выучил.

Он просидел так еще несколько минут, затем аккуратно встал, уложил старика на спину, скрестил ему руки на груди и достал из кармана серой мантии четки. Он несколько секунд их рассматривал, но вместо полагающейся молитвы с перебором каменных бусин, он сжал их в кулак. Встав на колени, он прислонил руки к груди и сказал:

– Я дерьмовый церковник, можешь даже не рассчитывать, – начал тихо шептать он. – Но если ты меня слышишь… Ты не можешь не слышать. Ты не можешь не видеть тот ужас и отчаяние, что происходит тут. Я прошу у тебя за этого старика. Я не знаю, как его зовут, но… Если у тебя там наверху найдется немного каши и хлеба – покорми его, пожалуйста. Умирать голодным чертовски дерьмово.

Руди поднялся, пододвинул к изголовью старика миску с кашей, поднял фонарь и отправился дальше, к бывшему зданию церкви. На небольшой площади его снова ждали люди.

В кармане серой мантии звенели три печати со знаком Единого.

Серебряная.

Золотая.

Медная.