Текст книги "Бог жесток"

– Огласке этого не предавали, – заметил я.

– У меня есть надежные информаторы, – с обезоруживающей простотой признался бизнесмен. – Не хочется думать о плохом, но детей частенько похищают с целью трансплантации органов.

– А на твое имя не поступало предложений о выкупе? – перебил его я.

Олег Пастушков напустил на себя скучающий вид.

– С чего бы?..

– Но ведь именно ты долгое время поддерживал эту семью материально.

Он адресовал кому-то невидимому легкую покровительственную улыбочку, демонстрируя при этом мелкие фарфоровые зубки.

– Опять Светик… Ее даже не нужно тянуть за язык. Но, разумеется, она не соблаговолила сказать тебе, почему я это делал. – Он основательно приложился к выпивке и приступил к повествованию окрепшим голосом. – Никуда не сбежать от этих моральных норм, извечных вопросов: «Как поступить, когда?..» Не слишком витиевато объясняюсь? Представь, мы с ее Александром оказались по разные стороны баррикад. Что ты, зачем нам ее делить? Не скрою, как женщина и как человек Елена мне всегда была очень симпатична. Уверен, ты бы согласился со мной, если бы был с ней знаком. Но ни она не была кокеткой, ни я любителем легкомысленных интрижек. Раз уж выбрала такого мужлана, пусть… Вот только не ожидал, что он вором окажется. Причем меня себе в жертву выбрал.

– Каким образом?

– Квартирная кража. Мы еще не здесь жили. Вот и встал вопрос: как быть? Вроде и проучились пять лет вместе, а вроде и красть грешно, и кто он мне?

– И как же ты поступил?

– А как я должен был поступить? – изумился Олег Пастушков. – Представил его с лучшей стороны, попросил суд отнестись к нему не так строго.

– И на сколько же его упекли? – не отставал я.

– Дали семь или восемь лет. Но он мог выйти раньше срока.

– Прилично.

– Здесь дело уже не во мне, – поспешил объяснить бывший одноклассник. – Александра заметил сосед по лестничной клетке, пытался его задержать, и они сцепились. У этого деревенщины силы было хоть отбавляй, вот он и перебросил несчастного старикашку через перила. А тяжкие телесные – вещь нешуточная.

– Ты действительно не замечал за ним раньше склонности к воровству? – спросил я.

– В том-то и дело, что нет, – решительно ответил Олег Пастушков. – Мог вспылить, подраться… А когда его посадили и Елена осталась одна… раз уж я в какой-то мере был тому виной… пусть и косвенно… стал ей помогать… Какое-то извращенное благородство… Я и сам частенько потешаюсь над собой.

– У меня есть подозрение, что в квартирной краже была замешана женщина. – Я попытался реализовать свои смутные догадки.

Олег Пастушков вяло пожал обвислыми плечами:

– Понятия не имею.

– И больше ничего интересного в этом деле не было?

– Абсолютно.

Он выбрался из кресла и теперь ходил от стены к стене. Запыхавшись, расстегнул ворот рубашки. Золотым огнем на его женственной смуглой шейке вспыхнула аккуратная цепочка. Вопреки расхожему мнению, килограммом в ней не пахло.

– Возьмешь наличными или перевести на счет? – спросил он неожиданно.

– Не понимаю, – сказал я, хотя понимать было особо нечего. Ищейки для того и созданы, чтобы их покупали. Преуспевающие бизнесмены. И школьные дружки.

– А что тут непонятного? – искренне удивился этот занятный образчик того и другого. – Я в течение нескольких лет облегчал существование Елене и ее сыну. Если хочешь, чувствовал за них ответственность. И вдруг ты решаешь разобраться в случившемся. Считай, мы с тобой в одной упряжке.

– Да я не об этом, – ответил я непринужденно. – Заметь, у меня нет счета, но есть клиент, на которого я уже работаю. А работать на два фронта, конечно, материально выгоднее, однако я предпочитаю этого избегать. Противится та самая жалкая профессиональная честь. Другое дело, поделиться кое-какими соображениями…

Бутылки в очередной раз громко звякнули о края наших бокалов. И пока спиртное приятным теплом обволакивало мне горло, я размышлял обо всех плюсах и минусах своего следующего шага. Особенно больших плюсов я в нем не видел, но алкоголь развязывал язык, делал все вокруг простым и понятным. Наверное, то же самое чувство испытывал сейчас и школьный кореш г-н Пастушков. Он принял театральную позу в кресле, подперев ладошкой размякший синий подбородок и забросив ногу на ногу.

– На выбор, – предложил я, переняв его позу. – Версия номер один. С Леной Стрелковой происходит несчастный случай, и ее ребенок попадает в детдом. Далее следует похищение, причем похитители знают, чей Саша на самом деле сын, и поэтому хотят получить выкуп с тебя. Версия номер два. Александр Солонков, вернувшись из тюрьмы, убивает свою невесту за неверность, обставив все это как несчастный случай, затем похищает Сашу Стрелкова и расправляется с ним, всего лишь за то, что он не был его сыном, а теперь теми же методами готовится потолковать с тобой. Что следует из этого? Становится ясно, почему ты все это время содержал Лену Стрелкову и ее сына. Ты был ее любовником и отцом мальчика.

– Блеск! Тебе только детективы писать! – Олег Пастушков захлопал в ладоши. – Агата Кристи! Жорж Сименон! Раймонд Чандлер! Услышу ли я продолжение?

– Если хочешь, – спокойно отреагировал я на его полуприпадочное состояние. – Лена Стрелкова шантажировала тебя по той же самой причине, и ты заткнул рот как ей, так и своему сыну.

Огонь в камине оживал, вырываясь из-под поленьев, облизывая их своими ярко-оранжевыми языками, и на лице бизнесмена заволновались, загуляли кровавые всполохи.

– Смело, смело, ты парень не промах. – Стакан с новым допингом плясал в его руке. – Противостояние сыщика и убийцы. За спиной героя – беспристрастное правосудие, за спиной негодяя – грязные деньги и кровавые мальчики. И апартаменты для развязки подходят в самый раз. Вот только у сыщика, кроме шикарной книжной версии, нет ни малейшего доказательства. Зато убийца может предъявить неопровержимое алиби на любой день.

– Разумеется, ведь он выступал только заказчиком.

Олег Пастушков не посчитал нужным развивать эту тему.

– Скажи по секрету, – напуская на себя таинственный вид, произнес я, – прокурор – твой человек?

– Мы с ним всего-навсего в приятельских отношениях.

– А мэр?

– Я финансировал его предвыборную кампанию.

– Тогда мне здесь больше делать нечего.

– Твое право. – И г-н Пастушков, испытывая сильную невесомость, приблизился ко мне, пожал мою руку и добавил доверительно: – Ты, конечно, догадался, Светлана – алкоголичка и будет ужасной глупостью о чем-то ее расспрашивать. А если потребуются еще какие-то сведения и финансовая поддержка, прошу… – В моей ладони оказалась пластиковая визитка. – Это адрес моего офиса, приму в любое время.

До выхода он меня не провожал. Или считал это ниже своего достоинства, или ноги уже не держали. Кто разберет этих богатеев!

Как и в каждом приличном забугорном доме, так и здесь в неписаные функции горничной входит слежка за одним членом семьи в пользу другого, а то и за обоими в угоду себе или кому-то постороннему. Ясноокая милашка отскочила от дверей и принялась водить тряпкой по безупречно чистой стене. Мыслишка, короткая, как культя инвалида, взбултыхнула мое серое вещество. Ухватив красотку за запястье, я произнес не разжимая губ:

– Развлекаешься с Госпожой на пару? Или ублажаешь Господина?

Она отдернула руку, пригвоздив меня к месту взглядом, исполненным невыразимого презрения.

Через полчаса, обнаружив на улице исправный телефон-автомат, я набрал номер семейного общежития и попросил Марию Семину из четырнадцатой комнаты. Вахтерша, не дослушав меня, с проклятиями швырнула трубку. Я позвонил еще раз, но теперь никто не отвечал. Ничего не оставалось, как отправиться туда самому. Поездка могла оказаться бесполезной, но это не оправдывало бездействия.

– Ты опять вдрызг пьян! Мне стыдно перед людьми!

– Дорогая, выражайся точнее. Я подшофе.

– Прекрати паясничать! Я этого не вынесу!

– Ты должна войти в мое положение. У меня творческий кризис. Оттого и запой.

– А что было неделю назад?

– Противоположное. Презентация моей новой книги. Она вот-вот поступит на прилавки.

– Как и все остальные… Покажи мне хоть одну! А то, что ты цитируешь мне в пьяном виде, похоже на бред шизофреника!

– Темнота! Дерёвня! Я не виноват, что тебя невозможно приобщить к прекрасному!

Свидетелем столь жаркого диалога я стал, переступив порог семейного общежития. Дебелая колченогая женщина в новой кожаной куртке, настолько дорогой, насколько и безвкусно смотрящейся на ней, сразу же приковала мое внимание. От возмущения круглое, подобно полной луне, лицо ее пошло густыми багровыми пятнами. Помада цвета морковного сока и коричневые тени на веках довершали картину торжества безвкусицы. Крупные кудри свежей завивки, образующие своеобразный шлем на голове женщины, делали ее похожей на барана. Спутником был изящно сложенный мужчина от тридцати до пятидесяти с руками карточного шулера и лицом брачного афериста. Оправдываться перед женщиной доставляло ему истинное наслаждение. С уст мужчины не сходила улыбка ловкого соблазнителя.

– Почему этот человек так на тебя смотрит?! – воскликнул мужчина, одарив меня широким жестом. – Он твой приятель?

– Что ты, дорогой…

– Так в чем же дело?!

Я выступил вперед:

– Мария Семина?

– Д… да, а что… ну…

– Вы с ней знакомы?! – с театральной напыщенностью вновь закричал мужчина, обращая на меня остекленевшие от беспробудного пьянства глаза и дергая острым сизым носом. – А ты, презренная, уверяла, что одинока! И из-за тебя я бросил жену и троих маленьких детишек, которые до сих пор зовут своего папу!

Он вырвался из объятий Марии и сломя голову выскочил на улицу. Но, не имея намерения исчезнуть навсегда, был скоро выловлен женщиной и отягощен ее тушей, в слезных уверениях повисшей на его хрупкой аристократической руке.

Остыл мужчина не сразу. И покуда я их видел, он продолжал читать горячую мораль, самыми распространенными обращениями в которой были «публичная девка» и «неблагодарная нимфоманка».

Я сплюнул с досады и направился к столу бульдогообразной вахтерши. Но цербер уже атаковала меня, с пеной у рта возопив: «Не позволю!» С грехом пополам мне удалось убедить старуху, что моя миссия положит конец затянувшемуся разврату. После чего я был допущен к телефону в ее конторке. Своим звонком я побеспокоил Наталью Заступину. Нет, она меня не забыла, даже сразу признала по голосу. Видать, тоже одинока, как и сестра до недавнего времени.

– К сожалению, я не застал Марию. – Я начал повторять байку, родившуюся экспромтом, но действующую пока безотказно. – А мой поезд скоро уходит. Не скажете, вы часто видите ее?

– Иногда. Когда она навещает меня. Сама я не могу ходить – инвалид с детства.

– Простите… А как поживает она сама?

– По-прежнему… Опять разведена. Опять одинока. Терпеливо ждет свою вторую половину. Может быть…

– Передавайте ей привет, – решил откланиваться я. – Уверен, все наладится. Господи, совсем забыл… Как здоровье тети? Мария была к ней так привязана.

– Вы что-то спутали, – неуверенно отреагировала женщина. – У нас никогда не было тети…

– Бог ты мой, как я ошибся! Еще бы, прошло столько лет! До свидания.

Не важно, что подумала Наталья Заступина. Важнее, о чем лишний раз подумал я.

Как мазок краски еще нельзя назвать живописью, так и невнятные сочинения начинающего – литературой. Однако совсем иное мнение складывается у нас и об авторе, и о его работах, если рука творившего не механически водила по бумаге, если каждая черта и фраза были рождены не отточенным мастерством, а душой, чистой и сострадающей. Это не для вас, жестоких и циничных. Это слишком красиво, чтобы иметь право на существование. Это не то, чтобы верить и относиться серьезно. Это «Истинные чувства» Зины Куличок, где она, вживаясь в «я» главной героини, терзаема сентиментальными слезами и счастлива романтической влюбленностью.

– Ой, – пискнула хозяйка, близоруко всматриваясь в темную фигуру перед собой. – Ах, это вы…

Поправила нелепые очечки, сползшие ей на кончик носа, убрала за дужки несколько редких выбившихся волосков.

– Проходите, пожалуйста. Я целый день сегодня одна. Как и все эти дни… Хотите чаю?

– Хочу, но в другой раз. Я пришел по делу.

– Ах да, конечно, – забормотала она суетливо. – Значит, вы все прочитали? Вам понравилось?

– Карамзин со всеми его бедными Лизами вам и в подметки не годится, – польстил я.

Смысл моих слов не дошел до нее. Тем не менее она вся начала лучиться какой-то боязливой радостью.

– Я… Я старалась… Я очень хочу вам помочь…

– Не спорю, – тяжело вздохнул я. – Но особо меня потряс ваш метод. Конечно, похвально, что вы так ревностно оберегаете память своей подруги, но, с другой стороны, вы только препятствуете расследованию.

– Я… не понимаю… – вымолвила девушка испуганно. Задрожали губки, искривилось и без того некрасивое личико.

– Согласен, что Лена рассказывала вам не всю правду, – повысил голос я. – Но кое-что вы должны были знать и видеть сами, если так долго жили с ней. Я про ее мужчин.

Зина вскрикнула, с трудом сдерживая слезы.

– Леночка не была развратной женщиной! Она…

– Отношения полов еще не делают женщину шлюхой! – рявкнул я, теряя терпение. – Вы скрываете ее связи, потому что были к ней очень привязаны. Но, смотря на ваше упорство, можно сделать другие выводы, и вряд ли они вам понравятся. Простите за кощунство, Зина, но, насколько я понял, вы только выиграли от смерти Лены. Теперь эта лачуга полностью ваша!

– Как вы… Как вы смеете?! – Монашка задохнулась, бросилась в комнату, рухнула на кровать, затряслась в глубоких рыданиях.

Я прошел за ней, присел рядышком, коснулся ее хрупкого вздрагивающего плечика. Чем вам не Эраст, успокаивающий несчастную бедную Лизу? Остается завыть в унисон с ней.

– Прекратите, Зина, – сказал я. – Извините за резкость, я ничего не имею против вас лично. Прошу лишь помочь. Обещаю, что буду держать все в секрете. И вам самой станет легче.

– Лена… Леночка… говорила мне… – Зина глотала слезы, уткнувшись в подушку, – говорила мне, что у нее есть деньги… Она могла сама снять или купить квартиру… Но не делала этого, потому что сильно привязалась ко мне… А я к ней… После стольких лет, прожитых вместе, мы не могли помыслить о разлуке…

– Значит, сумма была достаточно крупной?

– Я не знала… Точнее, не смотрела… Хотя все они и хранились здесь. Леночка не доверяла банкам… Она откладывала эти деньги для Саши, надеялась, вот он вырастет, захочет учиться дальше. Может быть, даже за границей. Но и мне позволяла пользоваться этими деньгами. А я считала это неудобным. Она и так многое для меня делала. Покупала продукты, даже одежду… Собиралась дать деньги на операцию в Германии. Лечить глаза. Я была ей очень обязана…

– А кто в результате наследовал эти деньги? – спросил я. – Ее сын?

– Никакого завещания не было, – ответила Зина, отрываясь от подушки. Маленькое, по-старушечьи сморщенное личико в рваных красных кляксах было безобразно. – Леночка же не думала…

– Тогда кому они достались?

– Не знаю. Я все это время лежала в больнице. А следователь, который опрашивал меня там, ни разу не упомянул о деньгах.

– Вы, случайно, не в курсе, кто первым обнаружил тело Лены?

– Я лишь слышала от следователя, – щебетала монашка с облегчением. Опасная тема осталась позади. – Это была ее подруга. Она зашла в гости к Леночке. Она и раньше бывала у нас.

– Уж не Мария ли это? – предположил я.

– Ах, вы уже и так все знаете! – всплеснув руками, воскликнула Зина.

Я предложил вернуться чуть назад. Следователь, без сомнения, спрашивал девушку о ценностях, хранящихся в доме. В том числе о денежных суммах. Но Зина, нетрудно догадаться, промолчала. Иначе пришлось бы объяснять, откуда деньги у женщины, живущей на первый взгляд так бедно. Пришлось бы назвать мужчину. А какой-то грязный низкий кобель и чистая божественная Леночка – вещи несовместимые. Разумеется, у этого смуглого чернявого визитера на иномарке с Леночкой ничего не было, они просто друзья, давние хорошие друзья, и давал он ей щедрые суммы всего лишь потому, что был ее другом.

О других мужчинах Зина вовсе ничего не знает, она непонимающе взирает на меня, слушая про воскресшего из мертвых жениха Лены, который недавно откинулся с зоны и искал свою невесту. Приходил ли он сюда? Отрицательное покачивание сальной головки.

– Созреешь по мужской линии, дай знать в любое время дня и ночи, – сказал я, протягивая Зине листок со своими координатами.

Она машинально взяла его, продолжая смотреть на меня с недоуменно приоткрытым ртом.

«Где-то далеко, безжалостно вонзая шпоры в бока белому коню, из долгого и опасного похода возвращался домой отважный рыцарь. Радостно вскрикнув, выбежала ему навстречу верная жена и бросилась в объятия. И покрывая поцелуями лица друг друга, и проливая слезы счастья, и шепча слова любви, они знали, что никакие испытания и невзгоды не погубят их прекрасных истинных чувств».

Посещение темных подъездов чревато последствиями, неприятными и порой необратимыми. Мельтешение телевизионных кадров, болтовня дикторов, сенсации газетных полос. Обведенные белым мелом тела, бурые пятна на лестницах и стенах, стальное поблескивание стреляных гильз. Здесь находит свой последний приют лучшая братия: журналисты, политики, бизнесмены. Подумай о конце своем, прежде чем задашься в детстве тривиальным вопросом: «Кем быть?» Помни, сынок, у повышенной любознательности, славы и отдыха на Канарах есть другая сторона.

С частотой стробоскопа работают фотовспышки, урчит перематывающаяся пленка, несколько людей в штатском привычно склоняются над чем-то безжизненно-неподвижным. «Серия ударов тупым предметом по голове, сплошная каша». – «Документы обнаружили?» – «Лицензия частного детектива. Ищейка. Видать, зарвался».

Тело мое положено на брезент, перенесено в труповозку. «Собралась пресса, ждут заявления». – «Передай, что несчастный случай в быту». – «Не поверят». – «А кто их заставляет верить? Пошумят денек, на другой успокоятся».

На днях меня зарыли. Выпили за упокой. Добавили за живых. Не помнили, как разошлись и ради чего собрались. Занавес!

Герою не суждено умереть. Так не бывает. Когда все имеющиеся средства исчерпаны, автор посылает ему на помощь чудесное провидение. Ангел-хранитель влажно шмякается на плечо, дурно пахнет, бормочет пьяным голосом: «Не бойся, я с тобой».

Я шагнул в черный провал подъезда и замер. Ноги приросли к полу, в желудке образовались холод и пустота, дыхание перехватило. Я чувствовал отвратительный запах гуталина. На моей площадке, этажом выше, открылась дверь соседней квартиры.

– Что, стоять больше негде?! – раздался визгливый голос супруги Семушки Кирпичикова. – Ходят тут всякие, гадят в подъезде! Э, а зачем тебе эта дура?! Щас милицию вызову!

Наверху что-то упало, по лестнице загрохотали тяжелые торопливые шаги. Я вжался в стену. Мимо пронесся гуталиновый ветер. В сером уличном свете он обернулся сутенером Вальки Гуляевой. Он не заметил меня. Рослый мужчина в грубой кожаной куртке, широких джинсах и армейских ботинках стремительно уносил ноги. Я поднялся наверх.

– Тебя ждал. Такой же алкаш, – встретила меня жена Семушки Кирпичикова. Когда-то она была красивой женщиной, но изнурительная работа, воспитание детей и беготня за неверным супругом превратили ее в склочную истеричную бабу.

– Спасибо тебе, – с чувством произнес я.

– Сдалось мне твое спасибо! – взвизгнула она и захлопнула дверь.

Я взглянул на предмет, брошенный тем, который сегодняшним утром рассыпался передо мной в благодарностях и считал своим корешем. Вот и вся любовь! Это был кусок арматуры, перемотанный у одного конца изолентой. Для удобства. На рукоятке могли остаться отпечатки пальцев. Я взялся за другой конец и занес орудие несостоявшегося покушения в квартиру.

Вскоре пришел Иванов. Я его не ждал, но оказалось, что он не помнил вчерашней размолвки и явился как ни в чем не бывало. Правда, на этот раз он был без авоськи и о своих семейных неурядицах не распространялся. Только провел ладонью по плешивой яйцевидной голове, брезгливо подул на лацканы своего мятого заношенного пиджака.

– Перхоть, – констатировал он. – А на какие тут шиши шампунь нормальный купишь? Так и приходится хозяйственным мылом.

Выругался от души и перешел к делу:

– Шлюха твоя на вопросы отвечать отказалась. Говорит, если вам надо, все равно посадите. Кто бы спорил. Зато я имел приятную беседу с ее сутенером. Мы его напрягались, искали, а он, оказывается, и сбегать-то никуда не собирался. Сидел преспокойненько в камере. Его за два дня до смерти Мишукова на хате взяли, групповой грабеж, сопротивление при задержании, короче говоря, скоро по этапу отправится. Сам понимаешь, алиби на момент убийства сторожа у него непробиваемое. Тут еще мальчишка в деле объявился, только воду мутит. Будто бы его как свидетеля похитили, но мне так думать не хочется. Сбежал, да и все. Мало ли их бежит?

– Мальчиком тоже ты занимаешься? – спросил я.

– Бог миловал, – облегченно вздохнул Иванов. – В управе дела как-то мудрено объединять собрались. Мальчишку и, кажется, его мать. Мне главное проститутку расколоть, что она деда порешила. Усложнять ни к чему, и так голова трещит.

– А кто занимается мальчиком и его матерью?

– Дай вспомнить. – Иванов сосредоточенно изучал свои руки с обкусанными до мяса ногтями. – Интеллигентик один вшивый, Голубев Валерий Игоревич. Советую познакомиться, у него тоже язык без костей и фантазер отменный.

Я подошел к столу и приподнял газету.

– Арматура, – безразлично проговорил Иванов. – На хрен она тебе здесь?

– Вот я и расскажу, – ответил я усмехнувшись. – Сегодня утром ко мне в контору явился один тип и представился сутенером Вальки Гуляевой. Я настоящего сутенера в глаза не видел и тем более не знал, что он уже давно на шконке вшей кормит. Мы с этим парнем очень мило побеседовали. В частности, его интересовало убийство в детдоме, плакался, вызывался сам найти мокрушника, чтобы от себя и от Вальки подозрение отвести. Я по этому делу уже кое-что раскопал, возьми и ляпни ему, кого подозреваю. Самое интересное час назад случилось. Не соседка бы напротив, ты бы наткнулся на мой хладный труп. Этот липовый сутенер, видимо через горсправку, вычислил мой адрес и поджидал меня в подъезде при полном всеоружии. И знаешь, что я сейчас думаю, даже нет, уверен, этот лжесутенер приходил ко мне утром специально, чтобы узнать, что мне известно. А когда услышал имя подозреваемого, да еще уточнил, не рассказывал ли я о нем в милиции, вернулся вечером, чтобы меня завалить. Будь он чуток посмелей и решительней, сделал бы это уже утром, в моей конторе. Но чем ему не угодил я? Не тем ли, что утром ко мне приходил убийца и я по своей хронической глупости назвал ему его же имя? А знаешь, что это доказывает?

– Что? – Иванов вытер о брюки потные ладони.

– Что моя клиентка невиновна и ее можно выпускать хотя бы под подписку о невыезде, – сказал я. – А когда мы возьмем настоящего убийцу, можно будет провести очную ставку. Тогда все и выяснится.

Иванов сделал кислую мину.

– Сначала взять надо, – ответил он. – Что, если они окажутся знакомы?

– Ну и что? – пожал плечами я. – Валька – проститутка, она знакомится с кем угодно. Убийца мог специально склеить ее, чтобы подобраться поближе к деду. Но в первую очередь его интересовал мальчик.

– Мальчик, мальчик, – пробормотал Иванов угрюмо. – Сдался кому этот мальчик… У меня у самого дети малые, хочешь, чтобы еще о других голова болела?

– И еще, – продолжал я, а в голове уже крутилась заезженная фраза из пролетарского классика: «А был ли мальчик? Может, мальчика и не было?» – Убийца ведь пришел ко мне не с пустыми руками. Он знал и про Гуляеву, и про Мишукова, и про конфликт в семье. Даже про то, что деда отлупил в подъезде сутенер. Такие подробности он мог узнать только от Вальки или от кого-то из ее ближайшего окружения.

– Все слишком путано, – заметил Иванов. – А время к ночи. У тебя будут какие просьбы?

– Две, – кивнул я. – Во-первых, я напишу словесный портрет посещавшего меня человека, а ты зачитаешь его Гуляевой. Узнает ли она? Во-вторых, аккуратно возьми эту железяку, не смазав отпечатков на ручке, и отдай ее ребятам в лабораторию. Я догадываюсь, кому принадлежат пальцы, но желательно и документальное засвидетельствование. И в-третьих… Сколько я тебе за все это должен?

Иванов поднялся, с хмурым видом почесал плешивую голову.

– Купи пузырек нормального шампуня, и мы в расчете, – буркнул он.