Текст книги "Бог жесток"

К действительности меня возвратили страшный грохот и человеконенавистнические вопли. Я продрал глаза, сбросил одеяло и в одном нижнем белье выглянул на лестничную площадку. Так и есть, на жизнь моего соседа Семушки Кирпичикова совершено очередное покушение. Сам он кубарем скатывается с лестницы, а его очаровательная женушка швыряет ему вслед домашнюю утварь, причем выбирает ту, которая потяжелее, и метит непременно в голову. Заступаться за Семушку желания нет (большая вероятность самому остаться без головы), а поэтому, мысленно проклиная все прелести семейной жизни, я вернулся в свою тихую холостяцкую квартиру, умылся, оделся и позавтракал рыбными консервами. Еще минут через сорок я был в своем офисе, где занялся бумажной работой. Я конспектировал ход своего расследования, выдвигал версии, строил схемы.

Дверь, скрипнув, впустила посетительницу.

Госпожа стояла на ногах без посторонней помощи, даже не покачиваясь, и спиртным от нее не несло. Зачем же оговаривали порядочную женщину? Вот только ее зрачки, немногим темнее густой синевы глаз, блуждали по кабинету, словно что-то потеряли здесь, а теперь разыскивали. Одета она была стильно, демократично, или просто со вкусом. Джинсовый костюм, очень выгодно, но не вызывающе, подчеркивал все достоинства ее фигуры. Косметики – самая малость или в самый раз. И выглядела Светлана года на двадцать три, не больше.

– Значит, ты вчера не соврал, что частный сыщик, похвально, – произнесла она, позевывая. – Знаешь, я не люблю лгунов. Угадай, как я тебя нашла?

– Я тебе сам дал свою визитку.

– Браво! Теперь я на все сто уверена, что не ошиблась в тебе.

– Присаживайтесь, госпожа Пастушкова. – Я указал ей на допотопный стул напротив себя.

Она только поморщилась.

– Опять за свое… Госпожа… Неужели еще не понял, что я не выношу обращений этого «великосветского общества», к которому принадлежит или пытается принадлежать мой ненаглядный муженек?

– Ты просто заелась, Светлана.

– Ты хочешь меня обидеть?! – на этот раз вспыхнула она. – Треплешься как с маленькой девочкой. Хорошо, я покажу, какая я вульгарная на самом деле. Ничем не лучше уличной девки. И совсем не скрываю этого!

– А это уже пустая бравада, – отмахнулся я. – Оставь ее для кого-нибудь другого. Ко мне ты пришла по делу?

Она расцвела обольстительной лживой улыбкой.

– Я красива?

– Еще бы.

– Сексуальна?

– Ну, так…

– И тебе охота со мной переспать?

– Безусловно.

– Тебе нужно быть поактивнее.

– Учту на будущее.

– Ладно, – стеганула она. – Вчера я слышала, как мой муж говорил, что тебе не следует встречаться со мной, что я мелю абсолютную чепуху.

– Слышала от вашей горничной?

– Не важно.

– И ты решила его позлить, сама завернув сюда?

– Глупости! – Г-жа Пастушкова начала злиться. – Мне просто стало интересно, чего такого я могу ляпнуть, что бы не понравилось ему, или что, по его мнению, является «абсолютной чепухой»?

Темные поплавки лихорадочно метались по стенам, скользили по мне, почти не останавливаясь, и все в этом взгляде казалось мне странным, нездоровым, способным насторожить. Во мне росло непреодолимое желание взглянуть на обнаженную руку демократичной госпожи.

– Олежек сказал, что в преступлениях мы не подозреваемся. – Или разведка сработала плохо, или Светлана не торопилась выкладывать все карты сразу. – А раз так, почему я не могу говорить то, что мне вздумается? Особенно если это сможет как-то помочь в твоем расследовании.

– А ты много знаешь об этом деле?

– Ничего, ровным счетом ничего. Вот в этом-то и странность Олежкиных опасений. Ведь мои контакты с Одуванчиком и ее кавалером закончились уже давно. Если я что-то и могу рассказать, то лишь о временах нашей юности.

Я ответил, что может пригодиться все.

– Хочешь верь, хочешь нет, но, хотя Одуванчик и была моей протеже, я никогда не проявляла высокомерия к ней. Мне доставляло удовольствие вот так… просто… быть доброй. И вовсе не из тех побуждений, из которых выступает меценатом Олежек. Я даже любила ее и в чем-то завидовала. Она была другой, лучше нас всех. Открытой, непосредственной, без этих кокетливых ужимок, лжи… Жила сердцем и чувством. И не думала, что подумают о ней окружающие, потому что всегда была честна перед собой… и перед ним. – Светлана закурила сигарету, и тут я заметил, что пальцы ее подрагивают. То ли это следствие вчерашней попойки, то ли – внезапного волнения.

– А ты? – спросил я.

– Что – я?

– Если честно, какой в то время была ты?

– Если честно, то я ничуть не изменилась, – сразу отреагировала она, и из-за этой поспешности я ей не поверил. – Тогда мне бесконечно напоминали, что я не должна забывать, чья я дочь, и вести себя соответственно. А я… Это было чем-то вроде молодежного бунта… Желала неограниченной свободы и плевала на все приличия. Конечно, сейчас эту тягу к эпатажу я расцениваю как ребячество, но тогда происходящее казалось мне очень даже актуальным.

Сашка ее… Неплохой. Не красавец, но надежный. Однажды я сильно перебрала и пыталась его соблазнить. Он – ни в какую. Вот тогда я и поняла, какого мужика мне надо и как повезло Одуванчику. Не слюнтяй и не вонючий кобель, готовый за каждой юбкой… И любить мог сильно, по-настоящему, без показухи. Плохо лишь, что ревнивец он был порядочный. Ты эту историю, случаем, не знаешь?

– Смотря какую.

– На нашем прощальном пикнике. Когда уже получили дипломы и обмывали их. Пестрая компания у нас собралась. Заводила Одуванчик, как всегда, к ней все тянулись. Даже Олежка смог тогда свой снобизм побороть, поехал. Как-никак, может, последний раз видимся.

Шестеро нас было. Одуванчик с Сашкой, я с Олежкой и еще одна… Маша Заступина… со своим… Она со мной почти не общалась, к Одуванчику липла. Сама зануда ужасная и недотрога. Думаю, никого к себе туда не допускала. Коротко и ясно – пока не женишься. А парень ее и вовсе дикарь… нелюдимый… двух слов связать не мог. Был каким-то приятелем Сашки. Сашка его с коровой Заступиной и познакомил. Я же того дурика тогда первый и последний раз видела. Поддали, стали его в шутку к Машке сватать. Она краснела, а он мычал…

– У него было имя?

– Да разве все упомнишь! Он тогда как представился, я тут же забыла. А Сашка с Одуванчиком за глаза его звали Побером. Рассказывали, что подбирал все, что кто-то выбросит, и к себе тащил. Не важно, пригодится, нет ли… Иногда даже испитой чай у всех из кружек соберет, а потом заварит. С головой у него точно не все в порядке было. И представь себе, какая умора, Одуванчик мне потом как-то говорила, что этот Побер скоро на Машке женился. Она все-таки дозволила до себя дотронуться, чтобы залететь. И охомутала. Больше некого было с ее характером и внешностью.

– Ты что-то хотела рассказать о ревности Александра, – напомнил я.

– А, точно, – легко отозвалась Светлана. Ей вообще было присуще подобное очаровательное легкомыслие в беседе. – Мы само собой были пьяны… так… соответственно случаю… Немножко расслабились. Я прилегла Олежке на колени, Сашка с Одуванчиком тоже сидели обнявшись. Только Машка с этим Побером были как чужие, хотя прилично знали друг друга. Насколько я слышала, года два уж. Он хотел ее обнять, она краснела, отодвигалась и сбрасывала руку. Смех! Потом разбрелись за хворостом. Темно уже было. Я вдруг услышала крики. Побежала.

Романтичная картинка, особенно при свете луны. Одуванчик плакала, обхватив березку. Платье порвано. Побер лежит, рожа в крови, а Олежек оттаскивает Сашку. Оказывается, Побер подстерег Одуванчика одну и стал к ней клеиться. Зацеловал, повалил на землю. Сашка тут и появился. А кулаки у него были что надо…

Но главное не это. Я заметила, что весь вечер в отношениях этой парочки было что-то не так. Одуванчик по-прежнему к Сашке льнула, а он был как-то рассеян. Отвечал невпопад. Пил больше всех, но почти не пьянел. Только в себе замыкался. Да и поступок Побера… Раньше к Одуванчику никто рук не тянул, Сашку боялись. А здесь какая-то вонючка…

– Может, твой муж и не хотел, чтобы ты рассказывала это?

Светлана нервно передернула плечами, словно почуяв на них тоже чьи-то неприятные липкие руки.

– Что здесь такого особенного? Уверена, что он тогда ничего не заметил.

– А мне кажется, ты просто недооцениваешь людей, – спокойно возразил я. – Если Лену Стрелкову однажды затащил в постель твой кузен, а Побер что-то прослышал про это, он мог сам позже попытать счастья. И твоему мужу не хочется, чтобы я копался в этой истории.

Госпожа нетерпеливо заерзала на стуле.

– Объясню, объясню, – ответил я. – Легкомысленная интрижка на стороне действительно значит не так уж много. Но даже у такой интрижки могут быть последствия.

– Какие, например? – Она с неподдельным интересом подалась вперед.

– Например, дети. Саша Стрелков.

На секунду ее беспокойный взгляд замер на мне, зрачки сузились и почернели. Я поразился изменчивости ее настроения. Былая легкомысленная игривость сменилась глухим раздражением.

– Не слишком ли много ты на себя берешь, сыщик? Если бы ты знал людей чуть больше… особенно Одуванчика… Она не была способна на измену. Будь то Олежек или сам принц Датский.

Признаюсь, услышать подобное из ее сладких любвеобильных уст я никак не ожидал. И все же пытаюсь удержаться в седле.

– Не была же, в конце концов, она святой!

– Если кто-то и был святой, то это она, – очень спокойно и уверенно отреагировала Светлана.

Сообразив, что с этой нивы меня уже не ждет урожай, я ухватился за другое.

– Знаешь, я, кажется, догадался об опасениях твоего мужа. Что ты можешь рассказать об ограблении вашей квартиры?

– Ты и здесь попал пальцем в небо, – ответила женщина, состроив на лице легкую гримаску. – Конечно, то, что Сашка пошел на воровство, звучало дико, но подробностей я вовсе не знаю. Почти сразу после окончания университета я заключила контракт с одним крупным модельным агентством и около года отсутствовала в городе. Так что видишь, не все складывается так гладко, как мы привыкли читать в книжках. Кстати, ты любишь книжки?

– Нет, – сказал я. – Ни одна книга не может отразить мерзости жизни такими, как они есть. А следовательно, не научит, как их предупреждать. Даже открывая классиков, я чувствую фальшь и какую-то искусственность.

– Неужели ты с детства мечтал стать сыщиком?

– Тогда я не знал, как это называется. Но моей заветной мечтой в то время было остаться одному в чужой комнате, открыть шкафчик и перебирать разные бумажки. Помнишь деревянного мальчишку с длинным носом? Мое любопытство было точно такое же, абсолютно безобидное. Я никогда не брал ничего чужого, поэтому и в будущем не стал вором.

Она слегка улыбнулась. Очень соблазнительная улыбка очень соблазнительной женщины. Но внушала она мне опасение. Я мучительно и пока тщетно пытался разгадать, что же все-таки утаивает г-жа Пастушкова и какова истинная цель ее визита сюда?

– Твоя речь слишком двусмысленна, – произнесла она. – А эта последняя фраза о воровстве… Уж не подозреваешь ли ты меня в чем-то противозаконном?

– Ни в коем случае.

– Но что-то обо мне ты все равно думаешь…

– Разумеется.

– И что же?

– То, что ты отнюдь не верная жена.

От подобных выпадов добропорядочные дамы покрываются багряными пятнами, возмущаются громко и яростно. Светлану же мое предположение сказочно веселит.

– Ха-ха-ха! С чего ты взял такое?

– Догадываюсь. Ты никогда не любила своего мужа, а теперь вовсе ненавидишь его. А женщина вроде тебя просто не может жить без любви. Поэтому в твоей жизни обязательно должен существовать какой-то мужчина.

– Это еще не аргумент, – отрезала г-жа Пастушкова.

Я подавил острое желание поделиться своими мыслями. Она хочет отделаться от мужа и получить приличный барыш от его бизнеса. На развод, по всей видимости, он не согласен. Остается два выхода: или убить, или подставить его. Убить – рискованная затея. А вот подстроить, чтобы его обвинили в каком-нибудь преступлении, лучше в убийстве, будет вполне по силам ее изощренному уму. И пришла она ко мне с конкретной задачей: незаметно перевести разговор на мужа, обронить нечто этакое, компрометирующее его, якобы неосознанно, якобы просто проговорилась, и в конце искусно разыграть сцену потрясения: «Как я могла?!»

Мои мысли так и остались мыслями, вопрос же вырвался прямой и бронебойный:

– Что ты имеешь на него?

– Что? – Она нервно захохотала. – Что ты сказал? Имею на него? Уморил, сыщик, вот уж не ожидала…

Я настойчиво повторил свой вопрос.

– Разумеется, ничего. – Наконец ей удалось побороть нервические смешки. – Я не лезу в его дела. А уж копать – твое дело. Согласна, он не ангел, но у него есть деньги, на которые он может купить все.

– В том числе собственную смерть.

Она резко поднялась и ушла, даже не кивнув на прощание. А в воздухе еще долго витал аромат ее молодого ухоженного тела.

Оставшись один, я смотрел на унылый пейзаж за окном сквозь лопнутое, засиженное мухами стекло. Серые, неметеные, забросанные грязной бумагой и жухлой листвой тротуары и дороги. От обочины оторвался красный спортивный поршик и исчез как мираж в пустыне большого равнодушного города.

Грядет время увидеть ее. Даже если придется нелицеприятно указать на дверь и послать по-русски опухшего от пьянства ловеласа с замашками прожженного театрала. Впрочем, столкнулся я с ним в захламленном коридоре семейного общежития, предварительно выслушав от уже новой, заступившей на дежурство вахтерши, что она думает и обо мне, и обо всех прочих гостях интересующей меня особы.

Жаркий поклонник Марии Семиной был по-свежему выбрит и по-свежему пьян. Но он тут же узнал меня, отбил чечетку, сшиб при этом оцинкованное корыто и детский велосипед, мирно подвешенные на стене, и возопил арию зычным баритоном оперного певца. Допускаю, что когда-то он был таким, пока не поменял профиль. Затем, рассыпав мне под ноги пачку купюр среднего достоинства, предложил завершить приятно начатый вечер в каком-нибудь кабаке под шампанское, балык и залихватские песни цыганского табора. В то, что сейчас утро, он верить категорически отказался, обозвал меня «презренным неблагодарным лжецом» и унесся прочь, однако не забыв распихать по карманам разбросанные деньги.

Из-за двери комнаты номер 14 доносились слабые, приглушенные подушкой рыдания. На стук никто не отвечал. Я толкнул дверь, и она отворилась.

Распухшее и красное от слез, лицо Марии Семиной казалось еще более широким. Немыслимо оранжевые волосы были туго накручены на крупные бигуди, вчерашний клоунский макияж смыт. Короткое палевое платье жестким панцирем схватывало ее толстое тело, и все же не могло скрыть мощных жировых прослоек под мышками и в области талии. Увидев меня на пороге, женщина кинулась в угол дивана и зашлась визгом:

– Убирайтесь! Убирайтесь вон отсюда! Что вам всем от меня нужно?!

– Успокойтесь, Мария, – произнес я, делая инстинктивный шаг в сторону.

И не зря. Возле моей головы взорвался горшок с кактусом. Сохранив остатки самообладания, я выставил вперед свою лицензию. Расстояние, разделявшее нас, не позволяло женщине прочитать, что написано в ней, но уверенность моего жеста убедила Марию в конфликт не вступать и не усугублять своего положения.

Мгновенно фурия, мечущая гром и молнии, обратилась скромной, запуганной Машей Заступиной.

– Я… я… – забубнила она навзрыд. – Ничего… Ничего такого… Это все он… Обманул… Обещал жениться… Я думала… тогда кончатся… ужасные выходки… его безобразия…

– Успокойтесь, Мария, – повторил я. – Им займутся. И очень скоро. Я здесь по другому вопросу.

– Как? – выдавила она потрясенно. – Но больше…

– Неужели? – гадко хмыкнул я. – А я слышал, что вы получили наследство. Вскоре после того, как произошел несчастный случай с Леной Стрелковой.

Не проронив больше ни слова, Мария скатилась с дивана мне под ноги. Чувствительные, утонченные особы частенько грохаются в обморок, дабы избежать необходимости отвечать на неприятные вопросы. Я поднапрягся и самостоятельно затащил на диван восемь пудов добродетельно-порочной плоти. Затем, побрызгав холодной водой в лицо женщине, осмотрелся.

Здесь ничего не изменилось с момента моего первого посещения. Только стол изобиловал пустыми бутылками, объедками и окурками. Кажется, праздник жизни, однажды заглянувший сюда, теперь закончился. Закончился так бесславно и надолго.

Приходить в сознание Мария не торопилась. Я помял ее заплывшую жиром руку в попытках нащупать пульс, приложил ухо к ее груди, приподнял веко. Карий зрачок шустрой мышкой убежал вверх. Кто говорил, что Маша Заступина была бесталанна? Мир теряет великую актрису.

– Не притворяйтесь, Мария, – сказал я. – Это глупо. Особенно в вашем положении.

Она не реагировала.

– К тому же я еще не тот, кого следует опасаться по-настоящему.

Шевельнулась, пробормотала что-то нечленораздельное.

– Я могу быть страховым агентом, почтальоном или просто покупателем вашего дорогого ковра…

Резко села на диване. Палевое платье задралось еще выше, обнажив слоновьи колени и дряблые розовые ляжки.

– Бессовестный лжец! Что же вам от меня надо?! – заверещала она.

Такому быстрому выздоровлению позавидовал бы любой врач.

– Я частный детектив, зовут Евгений Галкин, – представился я и подобострастно поклонился.

– Вот и уматывайте отсюда!

– Только после того, как поговорим.

– Негодяй! Я не отвечу ни на один ваш вопрос!

– Тогда помолчите, – произнес я. – Я скажу все сам.

– Я не желаю вас слушать. – Она демонстративно заткнула уши пальцами.

– И все-таки я скажу, – не отступил я. – Заранее прошу прощения за излишнюю напыщенность и театральность, такое уж у меня сегодня настроение.

Я заметил, что пальцы женщины слегка дрогнули. Приняв еще более безучастный вид, она принялась слушать.

– Изначально вас звали Маша Заступина. Это было лет десять назад, в вашем девичестве. Вы были скромны, застенчивы, добры, старательны и аккуратны. – Моя патетическая речь имела своими адресатами шикарный ковер во всю стену и огромный сверхплоский экран телевизора «грюндиг». – Кроме того, вы были верной подругой и мечтали стать хорошей хозяйкой и заботливой матерью.

Но, к сожалению, жизнь наша ужасно несправедлива. Никто не прельщался на эти добродетели. Что тому виной – ваша излишняя скромность и чрезмерное пуританство взглядов, или наивная вера в сказочных принцев, или то, что на свете перевелись настоящие мужики, – я не знаю.

Мария начала нервно поерзывать на диване. А я говорил:

– Вы были страшно одиноки и неудовлетворенны рядом со своей подругой, уже познавшей и бурю платонических чувств, и премудрости телесной любви, хотя и не осознавали этого в полной мере, а может, боялись признаться в этой неудовлетворенности самой себе. Вас не раздражает мое красноречие, Мария?

– Я вас не слушаю, – прогнусила та, не разжимая губ.

– Это потому, что прекрасно все знаете, – с легкостью согласился я. – Знаете про то, как желали выйти замуж, создать семью и нарожать детей, но все та же извращенная стыдливость не позволяла принести в жертву этому свою любовь. Знаете про то, что пришлось тогда довольствоваться полудурком Побером, и то женив его на себе, мягко говоря, обманом, ведь никто больше не глядел в вашу сторону. Да и откуда взяться другим женихам, стоит лишь нюхнуть вашу мораль и ваши суждения о них? Мужчина для вас – бессловесный помощник по хозяйству, работник да отец детей. Не больше…

Я говорил намеренно жестко, во многом фантазировал, стараясь добиться того, чтобы Марию прорвало. Но она была упряма – продолжала ерзать и сжимать побелевшие губы.

– Мало кто согласится на такую роль, – продолжал я. – Роль тряпки, о которую будут вытирать ноги и помыкать кому не лень. Вы не Лена Стрелкова, которая притягивала к себе противоположный пол своей искренностью и красотой. Но, обделенная этими качествами, вы завистливы и жадны до поклонников, которых никогда особо не существовало. Однако были бы деньги, мужиков можно купить. Красивых сильных самцов, утонченных юношей с подведенными глазами, эрудированных интеллектуалов бородато-волосатой внешности, молодящихся стариков, целующих ручки и высокопарно объясняющихся в любви… Но объединяет их всех одно: они ваши игрушки, покуда в вашем кошельке есть чем платить за ужины в ресторанах, шелковые сорочки, пестрые галстуки и подарочные наборы в шуршащей бумаге…

Но у всех этих ловких ловеласов была еще одна особенность. Они охмуряли вас своей обходительностью и комплиментами, и вы сами привязывались к ним, начинали плясать под их дудку. Что мы совсем недавно наблюдали…

Всех этих липовых джентльменов Лена Стрелкова могла иметь и просто так. Она даже сама могла жить на чьем-нибудь содержании, что и было на самом деле. Она имела деньги, а вы – нет. И это казалось вам несправедливым, не так ли? И у вас не было никакой тети, как и не было никакого наследства. И не говорите, что вы выиграли деньги в лотерею, потому что это очень легко проверить. И не придумывайте сказок, что вы нашли их на дороге, потому что такие деньги на дорогах не валяются. Ответьте честно, из-за какой суммы вы пошли на убийство?

Сначала она вовсе затихла, не в силах осознать смысл последней фразы. Потом поднялась, походкой сомнамбулы пересекла комнату и остановилась передо мной. Я любовался, как вспыхивают пятна на ее лице, как закатываются глаза, как отвисает челюсть. Очередной трюк.

– Что с вами, Мария? – одернул ее я. – Разве вы убивали? Ведь там был несчастный случай.

– Д… да… несчастный случай… – повторила она шепотом. – Но что тогда вы?..

И тут она отступила шаг назад и разразилась новыми истеричными воплями. Из ее рта вырывались проклятия по поводу «мошенников», «подлецов», «негодяев», она грозилась, что будет жаловаться, что ее дядя – полковник МВД, что по мне плачет тюрьма, а то и виселица, что… В стену принялись долбить и поливать отборной матерщиной «весь этот бордель». Потеряв всякий контроль над собой, женщина перекинулась на соседей, и мне, забившись в угол, пришлось покорно выслушивать бабью свару. Награжденная потоком расхожих в народе эпитетов, характеризующих прелестниц легкого поведения, Мария Семина захлебнулась рыданиями и плашмя рухнула на диван. Как истинный джентльмен, я подал ей стакан воды. Жадно вылакав хлорированную жидкость, толстуха потребовала от меня «немедленно убраться вон».

– Но сначала поговорим про деньги Лены Стрелковой, – сказал я.

– Я не знаю ничего про ее деньги, – услышал в ответ.

– Тогда должны знать о своих.

– Мои деньги вас не касаются.

– Они заинтересуют следствие, это я вам обещаю.

– Следствие давно закрыто, – убежденно произнесла она. – Это мне говорил мой дядя.

– Ваша информация устарела. В связи с недавними событиями очень скоро оно будет возобновлено.

– Я вам не верю, – отозвалась женщина раздраженно. – Кто вы вообще такой?

– Всего лишь скромная частная ищейка, – повторно представился я. – Но которая доставит вам массу неприятностей в скором будущем. А у вас есть дети. Маленькие. Кто тогда позаботится о них?

– Не смейте меня шанта… Как вы… – Мария беззвучно ловила ртом воздух.

Теперь я говорил очень мягко и ласково, чтобы больше не травмировать психику Марии:

– Знаете, я совсем не хочу вам зла, я даже готов принести извинения за допущенную бестактность. Но и вы пойдите мне навстречу. Поймите наконец, что моя версия имеет полное право на существование. Ваша подруга была убита. А затем был похищен из детдома ее сын. Это очень серьезные преступления, неужели вам хочется в них фигурировать? По глазам вижу, что нет. Так в чем же дело? Докажите, что это деньги не Лены Стрелковой, и дело вовсе не коснется вас. Решайте. Либо вы рассказываете мне это с глазу на глаз, либо под протокол следователю.

Она задумалась. Неприятное обрюзгшее лицо Марии изменило выражение озадаченности на испуг. Но мне был неподвластен ход чужих мыслей.

– В-вам нужны д-деньги?.. П-половину?..

Я усмехнулся.

– Вы уже сильно потратились.

– С того, что осталось…

– Этого мало.

– Но вы даже не знаете, сколько их было!

– И все равно боюсь прогадать.

– Я не могу дать больше, – в отчаянии прошептала Мария. – У меня дети…

– А у меня честь, – ответил я. – Паршивая, но честь. И она стоит дороже.

Женщина предложила телевизор. Следом за ним – ковер. Еще немного – и, забыв про стыд, отдалась бы сама.

– Именно так вы и покупали всех тех подонков, которые были здесь раньше?

Мария вновь зарыдала.

– Ин-фор-ма-ци-я, – по слогам произнес я. – Это все, что мне нужно. Со своей стороны гарантирую, что ничего не скажу следователю о сокрытых деньгах, если, конечно, они не будут напрямую связаны с преступлениями.

– Нет, нет, – заторопилась она. – Откуда мне знать? Когда я пришла, входная дверь была открыта, а Лена уже… уже холодная… Я выключила газ, открыла окна… Я чуть сама не потеряла сознание… И тут же с улицы вызвала скорую и милицию…

– Вы забыли сказать о деньгах.

– Деньги? Я знала, где они лежат. И рубли, и доллары… У Лены был тайник. Она иногда давала мне их оттуда. Но в чем я виновата? Они бы ей все равно уже не пригодились… Она и при жизни ими почти не пользовалась… Странная… Будто не от мира сего… А мне… Я ведь мать-одиночка. Я нуждалась. Я как-никак была ее подругой, – крепчала отповедь Марии.

Я не перебивал, всматриваясь в ее лицо, круглое и скользкое, как обильно промасленный блин. Что могла ждать от жизни она? Что остается тем, кого создатель обделил привлекательностью и красотой? Смирение? Зависть? Ненависть? Можно ли осуждать их?..

– Она всегда была счастливой, ей всегда везло. – И уже не прорвавшаяся на поверхность зависть, а что-то ядовитое питало голос подруги Лены Стрелковой. – Ее любил Солонков, ее хотели другие парни, к ней тянулись все. Всегда в центре внимания, будто Богом избранная. Преподаватели ее ценили, единственной, кому могли сделать поблажку, стоило ей похлопать своими голубыми глазами и что-то промурлыкать. А мне… все… все самой… всегда… везде… Одна страдала, одна мучилась, одна детей нянчила… И на двух работах… Лена мне сказала как-то, что у меня уже седые волосы и морщины… Тридцати не было… Еще бы! Она хоть одна, без мужа, да помощники были. Один Олег Пастушков чего стоил…

– Он был ее любовником?

– А что от такой еще может быть нужно?

– Имела ли она еще мужчин?

– Конечно. Мужики всегда к ней липли.

– Кто они?

– Откуда мне знать? Но это и так понятно, – отвечала Мария с плохо скрытой злостью.

– Что еще вы можете сказать про тот день, когда умерла Лена?

– А что еще я могу сказать? – изумилась она с новым раздражением.

– Не было ли чего подозрительного? Никто не попадался вам навстречу во дворе, когда вы заходили к своей подруге?

Если она и сейчас ерзала, то наверняка от нетерпения поскорее избавиться от моего общества.

– Да нет же, что вы ко мне привязались?!

– Теперь напрягите память. Вспомните кражу Александра Солонкова.

– С чего бы мне ее вспоминать? – огрызалась Мария. – Я узнала, что его посадили, гораздо позже. Когда это случилось, я уже была замужем и не общалась с подругами.

– Удивляетесь вы или нет, но ваше замужество мне тоже интересно. Ведь вашим первым мужем был… Побер?

Марию всю скривило, словно ей насильно всыпали в рот стрихнин.

– И что с того?! Он тоже в этом замешан?! Вот только мне нет до этого никакого дела. Он мне давно не муж.

– Меня интересует…

Но оказывается, сам того не желая, я наступил на больную мозоль.

– Если хотите знать, он всегда засматривался на нее. Даже когда ухаживал за мной. Грязный, низкий кобель!

– Он кобель, она самка, – пробурчал я. – Какую же роль вы отводите себе?

– Не смейте меня оскорблять! Я порядочная женщина! – воскликнула Мария с праведным гневом.

– Как звали вашего первого мужа? – перебил я.

И она сказала мне это. Короткое сочетание имени и фамилии, швырнувшее меня в прострацию. Но Мария была слишком ненаблюдательна, чтобы заметить мое состояние. А по большому счету, оно ее вовсе не интересовало. Выталкивая меня за дверь, она продолжала о своем. Надежда, сквозящая поначалу в ее интонации, сменилась уверенностью.

– Вы ведь сдержите свое обещание? Да, да, я вам верю. Вы же благородный человек. Благородный, благородный, я знаю.

Дождавшись моего молчаливого кивка, женщина облегченно вздохнула и полными любви глазами обвела свою маленькую комнатку. Взгляд ее не остановился на старом шкафу, скрипящем, вытертом диване, замызганном зеркале. Было другое, ради чего стоило теперь жить: ковер, телевизор, мягкая мебель, натуральная шуба и предел мечтаний – своя, пусть и однокомнатная, но уютная квартирка с телефоном, балконом и окнами во двор.

Да, еще дети…