Текст книги "Третий дубль"

Пока они быстро шли неуютными холодными коридорами и спускались по лестнице, Рюмин рассуждал вслух:

– Ваши два слова – о Лене Орешникове. Я знал, что рано или поздно ко мне придут спросить о моем друге. Удивительно, что пришли поздно. Не странно ли? Сначала расспрашивают тех, с кем он работал, сослуживцев в некотором роде и только в последнюю очередь – друзей.

Панин едва поспевал за Рюминым, так стремительно двигался осветитель. «Вот так всегда! – думал капитан. – Мы осторожничаем, стараемся разговорить конфиденциально, просим людей не проболтаться, а в коллективе все становится известно. Даже в таком интеллигентном, как этот. А может быть, здесь слухи распространяются быстрее, чем где бы то ни было?»

– Ну что же вы отмалчиваетесь? – спросил Рюмин, когда они сели друг против друга в мягкие удобные кресла. – Я разливаюсь соловьем, а вы воды в рот набрали?

– Анатолий Станиславович, вспомните то утро, когда пропал Орешников.

– А что вспоминать? Оно врезалось навечно. – Он постучал ладонью по лбу. – Спрашивайте!

– Что вы передали Орешникову перед тем, как начались съемки третьего дубля?

– Да съемки-то и не начались. Леня тю-тю… А откуда вы знаете, что я ему что-то передал? Может быть, это он мне передал? А?

– Анатолий Станиславович!

– Хорошо, хорошо! Режиссура ваша! – Рюмин залез в карман, вытащил что-то и кинул Панину. Капитан поймал на лету. Разогнул ладонь. На ней лежала карамелька «Театральная».

– Любите? – Бездонные черные глаза Рюмина смеялись. И всем своим видом осветитель как бы говорил: «Да расскажу я тебе все, расскажу, товарищ хороший. Скрывать-то нечего. Но ты уж тоже потрудись, порасспрашивай как следует. Иначе неинтересно».

Панин развернул карамельку и отправил в рот.

– Ну вот! – удовлетворенно сказал Рюмин. – И Леня Орешников театральную карамель страсть как любит. Я ему и подкинул тогда на площади.

«Только он почему-то не отправил конфету в рот, как я, а положил в карман, – разочарованно подумал капитан. И тут же спохватился: – Да ведь петь с конфетой во рту нельзя! Что-то я чересчур подозрительным стал!»

– Не удовлетворены моими показаниями? – спросил Рюмин. Наверное, он уловил кислинку в улыбке своего визави. – Не поверили?

– Ну почему же не поверил? – запротестовал Панин.

– Я бы тоже не возражал, если бы меня такой карамелькой подкармливали.

Толя Рюмин рассмеялся. Громко, с какими-то утробными раскатами. Глядя на него, не смог удержаться от смеха и капитан. Успокоившись наконец, он спросил:

– Ну а какое настроение у вашего друга было в последнее время?

– У Лени? Неважное. Смурной ходил Боялся, что бомбить его будут.

– А почему? Ему угрожали?

– Так вам же Инка Печатникова рассказывала!

Похоже, здесь все знали все про всех. Нет, наверное, были и исключения – режиссер Максимов, например, Николай Мартынов. Руководство студии. Простые ассистенты, администраторы – жили обособленной жизнью, и между нижним и верхним слоями полного сцепления не существовало.

– Но вы-то, Анатолий Станиславович, слышали о происшествии от самого Леонида? Или от Печатниковой?

– Этого секрета мой друг Орешников мне не доверил, – сказал осветитель со вздохом сожаления. – Но меня не проведешь! У Толика Рюмина есть интуиция! Сыщику с такой интуицией цены бы не было.

– Поступайте в школу милиции.

Бородач опять расхохотался:

– Только меня в милиции и не хватало! Вот была бы сенсация! Все чуваки бы отпали. И чувихи тоже.

– Вы знакомы с братом Орешникова?

– С Петушком? Конечно, знаком.

– Я говорю о Бабкине.

– И я про него же. Это прозвище у него такое – Петушок. Сам же Леня его и наградил.

– Почему?

– Да какой из Володьки певец? Ни голоса, ни слуха. Вот Леня его и подразнивает.

– А на даче у Бабкина вам приходилось бывать?

– Конечно. Уютный домик, но… – Он издал губами такой звук, какой издает проткнутый мячик. – Хиловат по нынешним временам.

– А ты, Анатолий, почему в осветителях засиделся? – неожиданно переходя на «ты», спросил Панин.

– Вопрос на засыпку! – покрутил головой Рюмин. И не остался в долгу: – Знаешь, капитан, не люблю служить. Меня тут не очень прижимают, а для «капусты» имею небольшой бизнес. Пишу хорошим людям и фильмы, и музыку. Но все в пределах закона.

– Тут твоя интуиция дремлет?

Рюмин опять раскатисто расхохотался. Легонько толкнул Панина в колено:

– С тобой, капитан, не соскучишься!

Тут только Панин как следует разглядел узоры на рубашке Рюмина. Это были факсимиле известных политических деятелей, артистов, художников. Какие только росчерки не украшали дешевенькую синтетику! Тут были факсимиле Ленина и Троцкого, Бухарина и Джорджа Вашингтона, Элвиса Пресли и клоуна Карандаша.

Одна заковыристая роспись особенно заинтересовала капитана. С трудом он сумел разобрать: «Рюмин».

Заметив его интерес, осветитель спросил:

– Впечатляет?

– Еще как!

– А ты свою не хочешь оставить?

– Рановато. Может, через недельку-другую, – усмехнулся Панин и спросил: – Толя, среди твоих знакомых нет человека по кличке Сурик?

Он замер, внимательно вглядываясь в лицо осветителя.

– Слышал я и про Сурика. Тоже от Инки! Да разве бы я отмолчался, если бы знал! Сразу бы к вам рванул. Хоть и не люблю я мильтонов, не обижайся.

– Ну а просто шепелявого из блатных? Один говорит вместо «шашка» – «сашка», другой Сашку «шашкой» обзывает.

– Логично. Ну, ты крутой мужик, сообразил! Значит, не Сурик, а Шурик? – Рюмин весело рассмеялся.

– Если чего наклюнется, позвони, – попросил Панин и записал на листе бумаги свой телефон. Потом добавил: – О нашем разговоре ни гугу! Хорошо?

22

«Сыроежку» капитан разыскал с помощью инспектора отдела кадров в кафе. Из всех женских достоинств – по крайней мере из тех, что обнаруживаются с первого взгляда, – она обладала лишь одним. Молодостью. Бледная, с невыразительным скучным лицом и фигурой подростка, скрытой джинсовым костюмом, Рита Скворцова не произвела на Панина впечатления. Он невольно вспомнил Льва Андреевича – породистого красавца с пышной седой головой. «Лет сорок разницы минимум», – прикинул капитан.

– Милая девушка, можно задать вам вопрос? – обратился Панин к Скворцовой, подсев к столику, где она в одиночестве пила кофе.

– Я вам не «милая». – Рита посмотрела на капитана с таким презрением, что он пожалел о своей фамильярности, обычно срабатывавшей безотказно.

– Хорошо. Пусть не милая. Но вопрос остается.

– Чего вы привязались?

– По службе, Маргарита. Меня зовут Александр Панин, и я из уголовного розыска.

Девушка внимательно оглядела Панин, лицо ее смягчилось:

– Вы у Льва Андреевича были?

– Скажите, Рита, какую записку вы передали во время последних съемок Лене Орешникову?

Он никак не ожидала такого эффекта – лицо у Скворцовой сделалось белее белого. Она так закусила губу, что Панин подумал: прокусит. Секунду она сидела как вкопанная, потом резко вскочила, расплескав по столу кофе, который собирался выпить капитан.

Панин догнал ее в коридоре…

Только через полчаса капитану удалось хоть немного успокоить Маргариту. Они сели на большую скамейку под тополями Кировского проспекта, и сквозь затихающие всхлипывания Панин услышал признание, от которого ему сделалось и грустно, и смешно. В записке Маргарита просила Орешникова о свидании и сообщала свой телефон.

– Только я вас очень прошу, товарищ капитан, миленький, не говорите никому на студии! – Заплаканная, с расплывшейся под глазами тушью, она выглядела настоящей дурнушкой.

– Ни одна живая душа не узнает, – пообещал ей Панин и чуть не поперхнулся от своих слов: они прозвучали кощунственно. Ведь о судьбе Орешникова так ничего и не было известно.

23

«Может быть, я пошел по неверному пути? – рассуждал Панин. – Придумал историю с похищением и теперь все подстраиваю под нее? Ну зачем похищать Орешникова со съемок? Ждать, когда он исчезнет с поля зрения съемочной группы. А если бы он не заехал за угол? Сложно, сложно… В жизни все бывает проще. Сколько трагедий, например, скрывается под нехитрой рубрикой ДТП. Дорожно-транспортное происшествие. Только почему же тогда нет следов столкновения на велосипеде Орешникова?»

Посылая Дмитрия Кузнецова на улицу Халтурина расспросить жильцов, которых не удалось застать в первый обход, капитан попросил его заглянуть в уголовный розыск района.

– Узнаешь, не было ли каких интересных происшествий в ту ночь.

– Ты же разговаривал с ними! – попробовал возразить Митя-маленький, но капитан настоял:

– Иди-иди! Повторенье – мать ученья. И выясни все происшествия в районе, а не только на улице Халтурина.

Каково же было удивление Кузнецова, когда в районном управлении ему сказали, что рядом с улицей Халтурина, в доме на Зимней канавке, была в эти дни ограблена квартира. Украдено несколько картин известных художников, дорогой сервиз и видик!

– Что же вы нам не сообщили? – рассердился Кузнецов. – Мы запрашивали о всех происшествиях в ночь на шестнадцатое.

– А мы и сейчас не знаем, шестнадцатого разбомбили квартиру или в другой день! – сказал громоздкий, как шкаф, и флегматичный капитан. – Хозяева в Ялте загорали. Сегодня прилетели – и к нам. А в какой день грабанули, узнаем у воров. Когда поймаем. – Он рассмеялся тоненьким смешком.

Кузнецов записал адрес и все данные потерпевших. Арнольд Иванович Лебов был престидижитатором в цирке. А проще говоря, фокусником.

В последнее время кражи видеомагнитофонов стали в городе настоящим бедствием. Нельзя сказать, что воров не ловили. Ловили. Но большое число нераскрытых краж видиков наводило на мысль об опытной, хорошо организованной группе. В отделе по борьбе с квартирными кражами тоже создали группу. И поставили во главе оперуполномоченного Дмитрия Сомова – Митю-большого. Но Сомов оказался генералом без войска – ни одного помощника из аппарата Главного управления ему не дали. Генерал сказал: «Привлекайте к розыску сотрудников из тех районов, где совершены кражи». Легко сказать «привлекайте!». У сотрудников уголовного розыска в районах дел было невпроворот.

Судя по всему, преступники вели длительное наблюдение за намеченными квартирами, за соседями, потому что ни разу не наткнулись на хозяев, не встретились на лестнице с другими жильцами дома. Двери каждый раз отжимали или снимали с петель. Не перерывали квартиры в поисках денег или драгоценностей, не брали одежду, не мелочились. И не оставляли следов – ни отпечатков пальцев, ни следов обуви. Обнаружив сигнализацию, исчезали до приезда патрульных. Привидения, да и только.

Увозили добычу на машинах, скорее всего, на разных. Милиции удалось найти брошенную «Волгу», по описаниям прохожих несколько минут стоявшую у подъезда, где находились одна из обворованных квартир. Сиденье в автомашине рядом с водителем было до предела отодвинуто назад, а чехол порван. На полу «Волги» нашли несколько кусков картона. Исследования показали, что это картон от коробок, в которые упаковывают телевизоры фирмы «Панасоник». Похоже, коробка не лезла в салон, пришлось поднажать, и картон порвался. Потерпевший подтвердил, что телевизор и видик у него украли вместе с коробкой. Благо упаковка стояла в передней на шкафу. Это был единственный случай, когда воры позарились на упаковку.

Найденная «Волга» была утром того же дня украдена на набережной Фонтанки от подъезда «Лениздата».

На служебном столе старшего лейтенанта Сомова лежал не слишком аккуратно вычерченный график: пятнадцать краж – пятнадцать строчек по горизонтали с самыми разнообразными сведениями об этих кражах. А начинал Митя-большой свои графические упражнения с шести строк.

Из графика Мити-большого можно было узнать о способе, с помощью которого преступники проникли в квартиру, о марке и приметах похищенной аппаратуры, о том, где она приобретена. Сведения о месте покупки имели существенное значение. Два года назад угрозыск задержал вора, который прослеживал путь видеомагнитофона от магазина Внешпосылторга до квартиры счастливого покупателя. Стараясь выяснить какие-то общие для всех краж приемы, старший лейтенант фиксировал в своем графике приход в квартиры потерпевших случайных людей и работников службы быта: мастеров по антеннам, слесарей-сантехников, всевозможных умельцев, постоянно предлагающих то укрепить или обить двери, то перетянуть матрасы или кресла. Он даже хотел выяснить, не обращались ли потерпевшие в гарантийные мастерские или в кооперативы по ремонту. Но заграничная техника выходила из строя редко, а советскую не воровали.

Так вот ни по одному из «показателей» в графике Сомова не было абсолютных совпадений! Чаще всего – три раза в квартиру потерпевших приходили мастера по налаживанию антенн. Это происходило в разных районах города, и мастера были разные.

Старший лейтенант их проверил. Оснований для подозрений не оказалось.

Изучал Сомов и людей, с которыми потерпевшие обменивались кассетами. Это была нелегкая, тягомотная работа. Не очень-то охотно раскрывали владельцы видиков свои секреты. И на этом пути никаких открытий старший лейтенант не сделал.

Панин застал Сомова разговаривающим по телефону. На столе дымилась чашка черного кофе и лежали на блюдце два пирожка. Все в управлении знали, что Митя-большой любит поесть и что жена ничуть не осуждает его за это, а даже поощряет гастрономические наклонности супруга, выдавая ему на службу термос с прекрасно сваренным кофе, бутерброды или пирожки. Пирожки она пекла отменные, и, пожалуй, не было в управлении угрозыска человека, которому не довелось полакомиться этими пирожками.

Капитан сел напротив Сомова и подвинул к себе блюдце. Митя-большой довольно спокойно перенес утрату одного из пирожков. Оказалось, что пирожки с мясом и необыкновенно вкусные. Но когда Панин потянулся к кофе, Сомов показал ему кулак.

– Вера, я тебе перезвоню через пятнадцать минут, – заторопился он. – Ну ладно, завтра утром!

Он положил трубку и сказал:

– Саша, это последняя чашка. А мне еще здесь куковать.

– Мне стоило бы съесть оба пирожка, – с сожалением сказал капитан. – Жена тебя балует, а ты кадришь какую-то Веру…

– Да это же Вера Прауст из Дзержинского угро. У нас с ней два видика повисли.

Чтобы избавить коллегу от дальнейшего искушения, Митя проглотил пирожок и быстро выпил кофе. Сказал в утешение Панину:

– Саша, правда последняя чашка. Одна гуща.

– Митя, покажи мне твой знаменитый график, – попросил капитан.

Сомов насторожился:

– Что это он тебя заинтересовал?

Несколько дней назад на оперативном совещании генерал – в который уже раз! – поднял Сомова и потребовал доложить, как идет поиск преступников. Успехами старший лейтенант похвастаться не мог и пустился в долгие объяснения, ссылаясь на анализ своих графических изысканий.

– Прекрасно! – в голосе генерала прозвучал сарказм. – Вы будете строить графики, а помогать вашим любителям порнографии буду я? – Генерал почему-то был уверен, что все владельцы видеомагнитофонов смотрят только порнографические фильмы.

После этого случая острые на язык сыщики донимали Митю-большого вопросами наподобие такого: «Дмитрий, что нового в твоих порнографиках?»

Вот и сейчас в вопросе Панина старшему лейтенанту почудился подвох.

– Похоже, наши с тобой дорожки перекрестились, – сказал Панин. – Я тебе уже говорил: у Леонида Орешникова тоже украли видик.

– Ошибка! В моем графике Орешников не значится, – запротестовал Сомов.

– И на старуху бывает проруха, – улыбнулся капитан. И, заметив недоумение на лице Сомова, добавил: – Успокойся, певец в милицию не обращался.

Он рассказал товарищу о том, что узнал от Рюмина и Данилкиной.

Митя-большой достал лист ватмана и разложил на столе. Капитан сразу же заглянул в последнюю, шестнадцатую графу. В нее уже был вписан Арнольд Лебов. Фокусник.

Бегло прочитав список потерпевших, Панин стал выписывать на листок имена тех, кто имел отношение к искусству: Мишин, пианист из филармонии; Невякин, артист разговорного жанра из Ленконцерта; Седова, балерина Мариинки; Гуслинский, аккордеонист Ленконцерта; Шатилов-Спасский, администратор театра-студии на Красной улице… Шестым капитан записал в свой список Лебова. В графике значился один неизвестный Панину писатель, но капитан им пренебрег.

– Зачем тебе понадобились эти люди? – спросил Дмитрий, внимательно следивший за действиями капитана.

– А ты не задумывался, почему среди потерпевших так много людей творческих?

– Еще бы! – снисходительно улыбнулся Сомов. – Я, Алекс, изучил своих потерпевших вдоль и поперек. Ты, конечно, сейчас подумал: «Лучше бы изучил вдоль и поперек преступников!» Все в свое время. Так вот – совершенно естественно, что в моем графике так много работников культуры. Для многих из них видик – орудие производства. И коллег изучать, и себя! Раз! Эти люди часто бывают за границей, имеют возможность привезти аппаратуру. Два! И более высокий уровень культурных запросов! Три!

– Более высокий, чем у кого? У тебя? – усмехнулся капитан.

Сомов посмотрел на него с укоризной.

– Более высокий, чем у меня, уровень благосостояния. И чем у тебя, Саша.

– Виноват, виноват, – поднял руки Панин. – А тебе не приходила в голову мысль о том, что есть некто, обладающий хорошей информацией об этих деятелях культурной нивы? О том, кто из них привозит видики из загранки, кто покупает в «Березке». О том, кого и когда можно застать дома и когда эти люди бывают на гастролях или заняты в спектакле?

– Ну… Я не исключал такой возможности, – на широком добром лице Сомова отразилась растерянность. – Одним из главных моих вопросов к потерпевшим был: «Кто из ваших знакомых знал об аппаратуре, знал, когда вы бываете на гастролях?» Но таких людей находились десятки! Ты считаешь, что надо было составить списки знакомых всех потерпевших, а потом сравнить? Выяснить общего кореша?

Панин подумал о том, что воображение Мити-большого уже рисует ему новый грандиозный график. И чтобы пресечь его фантазии, сказал:

– Нет, это все лопнуло бы. Таким общим корешем может быть человек, никогда не бывавший в домах у потерпевших. Разве при встречах на концертах, за кулисами не ведутся разговоры о том, кто и что привез или купил? Что за фильмы смотрел? Мужики еще больше болтливы, чем бабы.

– У тебя, Алекс, есть идея? – с надеждой спросил Сомов. – Хорошие идеи нынче в цене!

– Нет, Митя! – усмехнулся капитан. – В цене нынче хорошие шмутки. А идей – пруд пруди. И одна другой лучше.

– И все-таки я готов раскошелиться.

– Митя, срочно нужны снимки четырех автомобилей.

– Кому нужны?

– Нам с тобой! Но если ты будешь задавать много вопросов, моя идея так и останется идеей. Ну что ты на меня уставился? Товарищу нужно доверять. Я бы на твоем месте взял хорошего пушкаря из НТО и отправился в путь. Причем на хорошей скорости!

Сомов сдался, хотя на лице у него все еще отражалось сомнение.

– Адреса, фамилии, номера… – старший лейтенант протянул Панину авторучку.

Капитан достал записную книжку, быстро выписал на листок сведения о машинах и их владельцах. Митя-большой внимательно прочитал написанное.

– Да, расстояньице! А если у человека гараж?

– Неужели это первые трудности в твоей жизни? Кстати, снимать надо «в профиль».

Сомов взялся за трубку телефона. Звонить в научно-технический отдел. Пробормотал, набирая номер:

– Тот пирожок, который ты съел, мне бы сейчас очень пригодился.

24

К вечеру на столе у Панина лежали четыре крупные фотографии красных «жигулей». Все – пятой модели. Дима Сомов, гордый от того, что ему удалось так быстро организовать съемки, взял одну из фотографий, перевернул:

– На обороте я записал фамилии владельцев…

– Стоп! – капитан почти вырвал из рук Сомова фото. Положил на стол. – Попробуем сравнить.

На отпечатке, сделанном с кинопленки, изображение оставляло желать лучшего. Не слишком четкое из-за многократного увеличения и немного смазанное. Машина-то ехала на большой скорости! Но опытный взгляд автомобилиста сразу схватил характерные особенности. И верное, что бросилось в глаза Панину, – щегольские кооперативные колпаки на колесах. Ни на одном из остальных снимков у «жигулей» таких колпаков не было. «Колпаки сменить – минутное дело», – подумал капитан и стал внимательно изучать кузова. Это у новых машин кузова похожи, а на боках изрядно побегавших автомобилей всегда можно отыскать особые приметы: царапины, еле заметные впадины или пятна свежей покраски, словно тучки на небосводе сверкающей эмали, чуть опущенный бампер, тронутый ржавчиной молдинг… Да разве перечислишь все! И еще: каждая машина несет на себе яркие приметы личности своего хозяина. Увешанные дополнительными стоп-сигналами, обклеенные яркими этикетками иностранных фирм – автомобили дешевых пижонов. Пыльные, загаженные голубями машины нерях, латаные-перелатаные «старушки» скромных людей, десятилетиями ждущих, когда подойдет очередь в автомагазине. Панину приходилось видеть личные автомобили, в салоне которых на видном месте красовалась трубка от телефона, по которому никуда нельзя было позвонить.

Не слишком много времени потребовалось капитану на то, чтобы определить – по Дворцовой площади мчался автомобиль, которого на фотографиях, раздобытых Сомовым, не было.

– Осечка! – с огорчением сказал Панин.

– Может быть, теперь ты объяснишь мне толком, ради чего мы с фотографом гоняли по городу?

– Эти «жигули», – капитан показал на кадр с кинопленки, – сняты в тот день, когда пропал Орешников.

– А при чем здесь мои видики? – возмутился Митя-большой. – Ты, значит, меня надул?

– Нет, Митя, – мягко сказал Панин. – Не вели казнить… Нам с тобой известно, что незадолго до того, как Орешников исчез, у него украли видеоаппаратуру, а он в милицию не заявил.

– Это тебе известно, – возразил было Сомов, но капитан остановил его.

– Почему не заявил? Его приятельница, по-моему, кого-то подозревает, но мне даже намека не высказала. – Он задумался, вспоминая разговор с Данилкиной. – А может быть, мне это почудилось? Во всяком случае, Орешников собирался ей что-то объяснить, но, похоже, так и не объяснил. Не успел. Или не захотел.

Сомов молчал.

– Так, Митя, так! Ну нет у меня никаких конкретных данных. Ни-ка-ких! И не раздувай ноздри, не сердись. Из близких у Леонида Орешникова есть матушка, подозрительный для меня двоюродный братец, тоже певец, но безголосый, любимая женщина и один доброжелатель из «Театра Арлекинов». Доброжелателю этому я ни на грош не верю. Вот его аппарат! – теперь Панин пододвинул старшему лейтенанту фото с «жигулями» Курносова, даже не взглянув на подпись на обороте.

– Ты что же, подозреваешь брата? – удивился Сомов, разглядывая фотографию.

– Он, по-моему, Леониду жутко завидует. А тот еще заводит братца. Прозвал «петушком». Самое обидное для певца прозвище. И учти – краденая аппаратура объявилась у этого братца на даче.

– Сама объявилась?

– Остряк! Позвонил он, конечно. Но…

– А матушку ты не подозреваешь?

– Нет, – совершенно серьезно сказал Панин. – И любимую женщину не подозреваю. И даже ее нелюбимого мужа. А, наверное, зря. Но вот жуликоватый приятель… – капитан не договорил.

– Но видики-то при чем?

– Притом что каждый из этих голубчиков теоретически – теоретически, Дима! – мог знать все о твоих потерпевших культуртрегерах! Наличие аппаратуры, адрес, когда на гастролях, есть ли сигнализация…

– Вот это уже поинтереснее!

– А если предположить, что последняя кража – у фокусника – произошла рано утром, в то время, когда на Дворцовой площади велись съемки? И Орешников, заехав на улицу Халтурина, столкнулся нос к носу с ворами?

– Машины-то на снимках не те! Сам же ты и говорил, брат в эти дни был на гастролях. Рюмин – на съемках.

– Правильно. И ходил на улицу Халтурина. Посмотреть, куда запропастился певец. Попавшийся ему навстречу дядька сказал режиссеру, что видел на улице валяющийся велосипед. Когда же Рюмин вернулся, то заявил, что никакого велосипеда там нет. А я, между прочим, выловил этот велик из Зимней канавки. Впечатляет?

– Впечатляет. Но твои красивые умозрения ни на шаг не приблизили тебя к Орешникову, а меня к моим видикам. А главное, если к исчезновению Леонида Орешникова причастен кто-то из его знакомых, то певца уже нет в живых. Им свидетели не нужны.

– Ты прав, Митя. И времени у меня не осталось совсем. Где ты нашел автомобиль Рюмина?

– На Глухозерском шоссе. Ну и местечко – не приведи господи!

– А чего он там делал?

– Ты у него и спроси. А мне пришлось покрутиться, прежде чем я этот адресок получил.

– Ладно. Спрошу. – Панин поднялся со стула, потянулся. Внезапно его охватило какое-то сонное оцепенение. Очень захотелось лечь на мягкую постель и закрыть глаза. Хотя бы на десять минут.

– Так и пошел, не оказав товарищу практической помощи?

– Могу дать совет, – капитан с силой провел рукой по лицу, прогоняя сонливость. – Попробуй отработать связи Рюмина с твоими потерпевшими.

– Нет уж! Свои версии проверяй сам!

– Зря отказываешься. Толя Рюмин не только хорошо знает работников искусства. Он еще и записывает им видеофильмы.

В кабинете капитана ожидал Никитин.

– Есть успехи? – поинтересовался Панин.

– Ноль. Светлана Яковлевна, как и миллионы пожилых советских женщин, живет скромно, без мужа, затыркана бытом. Имеется сынок лет двенадцати…

– Ты еще назови ее старухой!

– Я могу и ошибиться. Ну сколько ей может быть лет? – Он демонстративно окинул взглядом Панина: – По-моему, она вашего возраста.

– Ладно, давай без лирики.

– И на службе и дома отзываются о ней очень хорошо. Труженица редкая для периода развитого социализма. Это я цитирую ее непосредственного начальника. Все свободное время посвящает сыну и Владимиру Алексеевичу Бабкину. Но ведь это нынче не предосудительно? С момента возвращения Бабкина с гастролей встречалась с ним дважды. Один раз накоротке, в садике Дзержинского… Слышали о таком?

– Ты рассказывай! О том, чего не знаю, сам спрошу.

– Второй раз ездила к нему на дачу. На субботу. А в воскресенье – к сыну в пионерлагерь.

– Ну вот, а ты говоришь, успехов нет!

– Я дипломат, Александр Сергеевич! – усмехнулся младший лейтенант. – Всегда даю возможность оценить мои успехи начальству. А так как сейчас вы мое временное начальство…

– Будь моя воля, произвел бы тебя в лейтенанты, – сказал Панин. – Со временем.

– Я согласен на чашку кофе, но только сейчас. Ты мне говорил, что у тебя есть кофеварка?

– Есть. Один звонок сделаю, и попьем. – Панин набрал номер домашнего телефона Рюмина. Он не надеялся на успех – ведь Сомов видел «жигули» осветителя на Глухозерском шоссе, – но Рюмин мгновенно откликнулся:

– Приемная Анатолия Станиславовича Рюмина.

– И большая у Анатолия Станиславовича приемная? – спросил Панин.

– Очень. Мой музыкальный слух подсказывает мне, что звонят из милиции.

– Анатолий, – уже серьезно сказал капитан, – ты не мог бы подъехать на Литейный? На десять минут?

– Зряшный вопрос. Попробуй не приехать – силой привезете!

– Кончай трепаться. Мне нужна твоя помощь. Пропуск будет у постового.

– Кофе я сейчас сварю, Женя, но пить его буду с Рюминым, – сказал Панин, положив трубку. – А ты бери следственный чемодан и вниз. У нашего друга красные «жигули», К 91–56 ЛД. Как только он пройдет контроль, сними пальчики. Очень быстро. Но только снаружи. В машину не лезь – санкции прокуратуры у нас с тобой нет.

– Ты же с ним кофе здесь распивать будешь! Пальчиков хоть отбавляй.

– Мы ведь и о будущем должны подумать, Женя. Если он в этом деле завязан, так не один же работает!

– Издалека он поедет? – с надеждой спросил Никитин, глядя, как капитан извлекает из стола банку кофе и кофеварку.

– С Васильевского. Через десять минут будет здесь.

Младший лейтенант вздохнул и, подхватив следственный кейс, пошел вниз.

– Мрачновато у вас тут, – вместо приветствия сказал Рюмин. – И снаружи, и внутри. – Он, как всегда, улыбался, но сегодня в его шуточках чувствовалось что-то натужное. И Панина он уже не называл на «ты». Капитан сделал вид, что не замечает перемены.

Разложив на столе несколько фотографий, он сказал:

– Анатолий, требуется твой острый взгляд. Взгляни, может, узнаешь кого?

– Оценили мои способности, товарищ капитан? Хотите заполучить в тайные агенты? – Он расхохотался, обнажив крепкие белые зубы. – Не выйдет! – Продолжая смеяться, Рюмин бросил быстрый взгляд на фотографии, ткнул пальцем в карточку Вобликова:

– Кажется, встречались. А если принять во внимание, что капитан Панин занимается делом моего друга Лени Орешникова, то с этим типом мы столкнулись нос к носу во время съемок. Точно? – Он победно посмотрел на Панина.

– Точно! – подтвердил капитан. Он не ожидал такой прыти от Рюмина, – прораб Вобликов был сфотографирован возле своей дачи в Опухликах. Раздетый по пояс и мало похожий на «мужчину с портфелем» с Дворцовой площади.

– Молодец, Анатолий Станиславович. Идентифицировали важного свидетеля. За такие подвиги у нас принято поить хорошим кофе.

– С коньяком? – спросил Рюмин.

– На коньяк милицейской зарплаты не хватает, только на кофе.

Кофеварка бурно выпустила пары, по кабинету поплыл аромат «арабики».

– Анатолий, а ты знаком с монтажницей Светланой Яковлевной? – спросил Панин.

– Что вы подразумеваете под этим туманным словом? Если любовную связь, то Светка не в моем вкусе.

– А про ее вкусы ты что-нибудь знаешь?

– Товарищ милиционер, вы действительно хотите из меня сделать бесплатного осведомителя?

– Мне не до шуток.

– Начальство жмет?

– А ты как думал! И общественность покоя не дает.

– А я-то думал, вы нашего Леньку по зову сердца ищете. А у Светки вкус плохой, она с Петушком валандается.

Они пили крепкий напиток, весело болтая о всякой чепухе. Вдруг Рюмин, наткнувшись взглядом на фотографию прораба, сказал:

– Чудной какой-то тип! Где вы хоть его разыскали?

– Это целая эпопея! На днях я тебе расскажу подробнее.

Зазвонил телефон. Никитин доложил, что дело сделано.

– Хорошо, товарищ полковник, – учтиво сказал Панин. – Сейчас отпущу посетителя и приду. – Он положил трубку.

– Начальство призывает? – Рюмин поднялся с кресла. – На цырлах к нему, на цырлах! Голосок-то сразу елейный стал.

– Служба, Анатолий. – Панин подписал осветителю пропуск, проводил его до лестницы. Никитин, с кейсом в руке поднимавшийся по ступеням, бросил на козлобородого меланхоличный взгляд.

В кабинете капитан спросил:

– Не напылил?

– Все тип-топ! Пойдешь в НТО?

Отпечатки пальцев Рюмина совпали с несколькими отпечатками, оставленными на раме велосипеда Леонида Орешникова. «Теперь бы еще выяснить, не трогал ли Рюмин велосипед во время съемок?!» – подумал Панин. Он уже хотел уходить из лаборатории, как вдруг его осенило: «Валентина Васильевна, милая, сравните с теми, что сняли с видеоаппаратуры Орешникова».

Но здесь его ждало разочарование. Рюмин к видеоаппаратуре не прикасался.

25

Панин вошел в квартиру, когда напольные часы в прихожей начали бить восемь. Несмотря на преклонный возраст и облезлый вид, бой у часов был удивительно чистый и мелодичный.