Текст книги "Омут"

Глава 9. Омут

Выйдя из вагона на испещрённый трещинами деревенский перрон, я поёжился от порывистого сырого ветра и торопливо застегнул молнию на куртке. Рассвет ещё не наступил. Чуть в отдалении горели одинокие уличные фонари, фрагментарно освещая старые невысокие дома. Я постоял немного в нерешительности, затем пересёк железнодорожное полотно и, не обращая внимания на лужи, побрёл туда, откуда возвращаться не собирался. Ноги быстро промокли и замёрзли, в лицо ударил мелкий дождь.

Пока шёл, небо немного посветлело, и впереди проявились очертания деревьев, окаймляющих овраг. Их чёрные голые ветви слегка покачивались под сильными порывами ветра. Впервые за два долгих месяца мне стало страшно. Я шёл и не мог понять, чего боюсь больше: смерти, которой желал сам себе, или собственной уверенности в том, что Гена в ту ночь просто рассказал страшилку на пьяную голову? Здравый рассудок, если он ещё сохранился в моей голове, честно признавался, что всё указывает на последнее. Старое болото из-за удушливых, ядовитых испарений имело среди местных дурную славу. Оно дурманило, вызывало галлюцинации и потому неудивительно, что со временем обросло суевериями и сказочными историями. И каждый выдумывал свою… На долю секунды даже возникло желание наведаться к комбайнёру в гости, расспросить обо всём подробнее, но страх навсегда потерять единственную надежду заставил не отвлекаться от задуманного.

Стоя на краю оврага, я слушал завывания ветра и с удивлением отметил, что на дне, у самого болота стоит плотный туман. Видимо, деревья, растущие по периметру, и крутые склоны надёжно защищали его от движения воздуха. А органика, которой полнилась гнилая вода, источает тепло. По мере спуска я всё отчётливее ощущал тот самый запах и на всякий случай прислушался.

Внизу было тихо и сумрачно. Под ногами чавкало. Почва здесь была мягкой и сильно проминалась под ступнями при каждом шаге. Плотный туман, окутавший меня со всех сторон, слегка дезориентировал. Я посмотрел вверх и по верхушкам деревьев приблизительно определил, в каком направлении нужно двигаться. Медленно ступая и часто дыша от волнения, заметил, что туман стал ещё плотнее и я уже не вижу собственных ног. Вытянув перед собой одну руку, не смог разглядеть пальцев.

Гнетущая тишина сводила с ума. Уж лучше бы выло и шептало! К этому я, по крайней мере, был готов. Но тишина… Ноги всё глубже проваливались в скользкое, вязкое дно болота, и холодная вода доставала уже почти до колен. Идти становилось всё тяжелее, и я начал подозревать, что глубина водоёма слишком мала для того, чтобы получилось совершить задуманное. Сделав ещё несколько шагов, решил, что так оно и есть. Глубже не становилось. Я остановился, закрыл глаза, из которых предательски выступили горячие слёзы, и медленно выдохнул:

– Господи, какой идиот…

Отчаяние? Разочарование? Слишком простые слова. Я увидел во всей красе абсурдность и постыдность ситуации, в которой оказался. Стоя по колени в грязной смердящей канаве, я надеялся вернуться в прошлое и спасти погибшую жену с дочкой. Большего идиотизма придумать сложно! Какая изысканная насмешка над собой! Какой безжалостный акт мазохизма! Не сдержавшись, я выбросил кулак в размашистом ударе и насколько мог громко заорал. Орал, пока не вышел весь воздух из лёгких, а когда умолк, то понял, что началось…

Сердце бешено забилось, дышать стало тяжело. Несмотря на то что прекратил кричать, я каким-то непостижимым образом продолжал слышать собственный крик. Он не прекращался и даже, казалось, нарастал, превращаясь во всепоглощающий вопль. Он был настолько громким, что стало больно ушам. Я сдавил их ладонями, зажмурился, стиснул зубы и внезапно почувствовал прикосновение холодной воды к кончику носа. Открыл глаза, и голова пошла кругом… Я касался носом поверхности воды и видел в ней отражение собственных зрачков. Было не понятно, как это возможно, потому что в этот момент я чувствовал под ногами дно болота, а спина при этом оставалась ровной! Этого не могло быть, потому что я стоял!

Хотел было отпрянуть, но не успел. В одно мгновение всё лицо оказалось в воде. Запрокинул голову назад, но там уже тоже была вода. Ноги потеряли твердь и провалились в глубину омута. Размахивая руками в разные стороны, пытался найти хоть какую-нибудь опору, но ничего не чувствовал, кроме вязкой, густой, ледяной воды. Она была повсюду, и я окончательно потерял ориентиры, не понимая, где поверхность, а где дно. Холод сковал все мышцы. Не в силах больше сопротивляться желанию сделать вдох, глотнул… Горло свело судорогой. Тело боролось за жизнь, пытаясь вырвать заливающуюся в лёгкие жидкость, но из-за рвотных позывов они всё сильнее наполнялись водой. В груди сильно жгло, очередная судорога с силой вытолкнула залившуюся воду. Конечности наполнились свинцовой тяжестью, и я понял, что умираю.

Когда приступ судороги прошёл, я снова непроизвольно вдохнул… но не почувствовал очередной порции воды, заливающейся в лёгкие. Вместо этого с громким клокотанием и болью я вдохнул тёплый, сладкий воздух.

Глава 10. Лето

Меня рвало. Я жадно хватал воздух в коротких перерывах между спазмами и выкашливал зловонную зелёную жижу из горящих огнём лёгких. Она растекалась чёрной лужей и быстро впитывалась в сухую, твёрдую землю.

Едва отдышавшись, я почувствовал невероятную слабость во всём теле и бессильно рухнул на спину. Надо мной, сияя пронзительной голубизной, нависало огромное чистое небо, по которому суетливо носились юркие стрижи, а по сторонам, мерно качаясь, золотились спелые колосья пшеницы. Отовсюду лился звонкий стрёкот кузнечиков, жужжала мошкара. Я закрыл глаза и отключился.

Проснулся от невыносимой жары. Мокрая куртка нагрелась от жгучего летнего солнца и превратилась в настоящую духовку. Сбросив одежду и оставшись в одних трусах, я приподнял голову над полем. Это было то самое поле, где когда-то стоял хутор. Здесь я искал монеты. Вот только пшеницы тогда не было.

Недалеко от меня темнели знакомые деревья. Только тогда до меня дошло… Только тогда я наконец осознал целиком и полностью, что у меня получилось! У меня, чёрт возьми, получилось! Я тихонько хихикнул. Затем ещё. И ещё. Я долго смеялся и не мог остановиться. Со слезами на глазах, пока не заболел живот. Потом плакал. Но плакал от радости. От счастья.

Мне было всё равно как… Было абсолютно плевать, что я не могу объяснить, что со мной произошло. Я просто стоял на коленях, в тёплых лучах солнца и просто старался поверить в происходящее. На миг даже подумал, что это просто был самый реалистичный и самый чудесный сон, но боль в груди и мокрая, грязная одежда доказывали обратное. Где-то там, совсем недалеко, в каких-то полутора сотнях километров – живые и здоровые Маша с Юлькой. Моя семья.

А если я ошибаюсь? От этой мысли у меня всё похолодело внутри. В самом деле, ведь я же не могу быть уверен, что перенёсся в другое время… Вернее, время-то, конечно, другое, но… если это не прошлое? Что, если я на полгода вперёд прыгнул?

Просто лежать и рассуждать стало невыносимым занятием. Натянув едва просохшие, грязные джинсы и футболку, я направился в сторону деревни, где жил единственный знакомый мне местный житель. У двора Гены стоял тот самый трактор, на котором он приехал нам на выручку. Вокруг него суетилась всё та же шумная пернатая живность. Был и злобный гусь, который в августе норовил меня ущипнуть, когда я с дикого бодуна выходил во двор в поисках воды. Он и в этот раз, грозно зашипев, пригнул шею к земле, предупреждая, что шутки с ним плохи. Я улыбнулся ему в ответ, будто старому приятелю, и про себя отметил, что это добрый знак. Если гусь ещё бегает, значит, на новогодний стол попасть не успел. Новый год, попросту, ещё не наступил. И ноябрь тоже. И девчонки мои…

Калитка была отворена, и я заглянул во двор. Гена склонился над какой-то здоровенной металлической штуковиной, установленной на большом верстаке. Он что-то сосредоточенно выковыривал из неё отвёрткой.

«Мотор! – догадался я. – Тот самый, который он чинил прошлым летом, и успел собрать за день до спасения Лёхи! Ну конечно!»

– Приветствую, уважаемый, – осторожно поздоровался я.

Гена мельком взглянул в мою сторону и, почесав затылок, возвратился к своему занятию, но вдруг замер и, медленно опуская руку, снова обернулся. Не отвечая на приветствие, насторожённо посмотрел на меня. У меня перехватило дыхание. Неужели узнал?

– Здрасти, здрасти… – Он скользнул взглядом по моей грязной одежде и тем же насторожённым тоном спросил. – Чё надо?

Я облегчённо выдохнул. Вроде не узнал…

– Поговорить бы нам, Гена.

Он едва заметно качнул головой, но продолжил стоять, пристально пялясь мне прямо в глаза. Было видно, что хочет задать вопрос, но боится, что будет неправильно понят… Да что там! Я даже догадывался, что это был за вопрос, поэтому, не дожидаясь, сам на него ответил:

– Да. Мы с тобой знакомы. Точнее, я с тобой знаком. И да, я оттуда. – Я кивнул в сторону балки.

– Да уж вижу, откуда, ёлы-палы… – Он отложил в сторону отвёртку, опёрся грязными ладонями о верстак и тяжело вздохнул: – Звать-то тебя как?

– Николаем. Сейчас восьмой год?

– Угу, июль, – пробубнил он в ответ и кивнул на душ, стоявший во дворе: – Иди отмойся. Полотенце и штаны тебе принесу…

– А позвонить от тебя можно?

Он вытер руки ветошью, порылся в глубоком кармане, извлёк старый затёртый мобильник и протянул мне.

– Только там ненадолго хватит: деньги кончились.

Гена удалился в дом. Большой радости от встречи со мной я не заметил. Да оно и понятно. Для него я чужой человек, которого он впервые видит. Да ещё и явно со своими проблемами. Но выбирать не приходилось, и я решил в очередной раз воспользоваться добросердечностью этого человека.

Дрожащей рукой набрал Машин номер. Ненадолго замешкавшись, нажал на «вызов». Пошли длинные гудки. Это были самые длинные телефонные гудки из всех, которые мне когда-либо приходилось слышать. Затем щелчок соединения:

– Алло?

У меня перехватило дыхание.

– Маша…

– Алло, кто это?

– Маш, это я!

– Кто – я?

– Маша… Машка!

В трубке раздался сигнал, предупреждающий об окончании средств на счёте, и, понимая, что связь скоро оборвётся, я затараторил:

– Я скоро буду, слышишь? Ты, главное, никуда не уходи! Ты дома? Жди меня дома! Машка! Слышишь?

Связь оборвалась. Я готов был кричать от счастья! Готов был прыгать и кричать! Но сдерживался, чтобы окончательно не вводить в ступор Гену.

Быстро стянув с себя затвердевшую от засохшей болотной грязи одежду, бросил её прямо на землю. Зашёл в душ и с огромным удовольствием принялся смывать въевшуюся в кожу кошмарную вонь. Я мылся и не мог сдержать смеха. Смеялся от души, от всего сердца. До икоты, до боли в груди. Из-за шума воды я не расслышал, как Гена подошёл к двери и громко спросил:

– Так откуда тебя к нам занесло-то, ёлы-палы?

Я чуть не назвал две тысячи восьмой, но вовремя спохватился, вспомнив, что лично для меня две тысячи девятый так и не наступил. Точнее, я просто не заметил его наступления.

– Январь девятого. Точно не могу сказать, какое число было…

– Ого! Ты, что ли, в прорубь нырял, не пойму?

– Да нет, зима тёплая была… Ну, будет, в общем. Плюсовая температура. Терпимо!

– Видать, была причина, ёлы-палы.

– Была… – немного помолчав, ответил я и от воспоминаний передёрнулся всем телом. Я так быстро начал забывать всё, что со мной было ещё вчера, что даже сам удивился.

Гена протянул мне чистую одежду. Выглядел я в ней, мягко говоря, забавно. Старомодные джинсы-варёнки, неизвестно как сохранившиеся в достойном состоянии, цветастая рубашка с остроконечным воротником и советские линялые кеды. Впрочем, последние и по сей день не теряли своей актуальности. Гена смущённо пожал плечами, как бы извиняясь, что не нашлось более приличной одежды, а вслух добавил:

– Нет, я понимаю, ёлы-палы, одёжа – не фонтан, но твоего размера у меня ничего другого…

– Гена… – Я с улыбкой посмотрел на смущающегося великана. – Если бы ты знал, как я тебе за всё благодарен, ты даже не думал бы ни в чём оправдываться. Одежда – бомба! Честно! Я обязательно верну. Мне только домой поскорее попасть бы. Ждут меня там… Или, наоборот, я жду… Короче, поеду я. Спасибо тебе огромное за всё!

Я подошёл к нему и крепко пожал большую мозолистую руку. Даже обнять хотел, но не решился и просто хлопнул по плечу. Он сунул мне купюру:

– На проезд. А то в электричках сейчас контролёры суровые.

Я ещё раз поблагодарил его и, распрощавшись, хотел было уйти, но, вспомнив известный голливудский фильм о путешественниках во времени, улыбнулся и добавил:

– Наши дома «Бешикташу» четыре мяча заклепают, а турки гол престижа на девяностой смогут отыграть. Делай ставку! Не прогадаешь!

До станции добирался бегом.

Часть вторая. Пластмассовый мир

Ты представить себе не можешь, на что способен человек, который наконец-то понял, что у него нет другого выхода…

Макс Фрай. Наваждения

Если есть вход, то есть и выход. Так устроено почти всё. Ящик для писем, пылесос, зоопарк, чайник… Но, конечно, существуют вещи, устроенные иначе. Например, мышеловка.

Харуки Мураками. Пинбол-1973

Глава 11. Погань

В вагоне было душно, сильно пахло потом. Даже настежь распахнутые форточки не спасали. Несмотря на неподражаемый придурковатый вид, приобретённый благодаря экстравагантной одежде, попутчики на меня особого внимания не обращали. Это вполне устраивало. Я сидел у окна и с удовольствием рассматривал проносящиеся мимо пейзажи, залитые знойным летним солнцем. Создавалось странное впечатление, будто я попал в другой мир. В нём не было места горю и страданиям, разочарованиям и боли. Не было места смерти. Не было места безысходности… Было только солнце, безоблачное небо и жизнь. Я ехал к самым дорогим, самым любимым людям, которых уже не надеялся вернуть. Ещё каких-то полдня назад не надеялся. Да что там! Ещё полдня назад я жить не хотел! И вот теперь, сидя в душном вагоне, я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Этот безумный контраст сводил с ума, подмывал вскочить с места и бежать вприпрыжку по электричке вперёд только затем, чтобы стать хоть немного ближе к дому, который вдруг перестал быть пустым.

Размышляя над всем этим, я улыбался, сам того не замечая. Но, видимо, это заметила грузная женщина, сидевшая напротив и уставившаяся на меня бесцеремонным пристальным взглядом. Ощутив его на себе, я переключил внимание на попутчицу и приветливо улыбнулся ещё шире. Она, не меняя каменного выражения лица, ещё несколько секунд всматривалась, а затем чуть слышно, видимо, чтобы больше никто её слов не расслышал, прошипела:

– На себя посмотри, урод худосочный! – Последние слова она растянула, подчеркнув тем самым особо пренебрежительное ко мне отношение.

Улыбка мигом слетела с довольного лица, и ничего больше, кроме недоумения, я изобразить не смог. Женщина вызывающе подалась всем своим немалым весом в мою сторону и с вызовом, сквозь зубы добавила:

– Чего скалишься, погань? Ты у нас, что ли, идеальный? Ты себя-то в зеркало видел, что с людей тут ржёшь? Урод обдолбанный!

Она демонстративно сплюнула на пол, подняла с пола увесистую сумку и пересела на другое место.

Не понимая, что произошло, я сидел и не знал, как реагировать на такую вопиющую бестактность. Вероятно, она посчитала, что моя улыбка была вызвана её излишним весом? Немного поразмыслив, решил, что доказывать что-то такому человеку просто нет никакого смысла. В любом случае, лучше не предпринимать попыток оправдаться.

Оставшуюся часть пути до города я пялился в окно электрички. Настроение было бесповоротно испорчено, но осталось колоссальное волнение перед встречей. Самой важной встречей в моей жизни.

Раскалённый асфальт привокзальной площади проминался под резиновыми подошвами, которые норовили вот-вот расплавиться. Очень хотелось пить. Скучающие таксисты, завидев толпу, высыпавшую из вагонов, заметно оживились и принялись предлагать свои услуги, монотонно бубня: «Такси, такси, не дорого…» Моя скромная персона была демонстративно проигнорирована. Похоже, здесь свою роль сыграла одежда. В ней я не производил впечатления человека, способного рассчитаться за их услуги, а значит, не было смысла тратить на меня драгоценное время.

Взяв курс к станции метро, я пересёк площадь. Увидел небольшой киоск, на котором большими буквами красовалась соблазнительная надпись «Холодные напитки». Вывернул карманы «варёнок» и подсчитал оставшуюся наличность. На воду деньги были, на проезд до дома тоже хватало. Подойдя к небольшому окошку, постучал:

– Добрый день. Литр холодной без газа, пожалуйста.

Молодая дама с вытравленными добела волосами слегка нахмурилась и переспросила:

– Какой день?

– Добрый, – улыбнулся я ей.

– При чём тут день? – теперь уже равнодушно буркнула она, подала мне запотевшую бутылку и захлопнула дверцу окошка.

«Да уж, – пронеслось в голове, – день, видимо, и вправду не самый добрый».

Я нырнул в прохладу метро и уже через полчаса, не обращая внимания на жару и катящийся по лицу пот, бежал к родному дому по знакомым дворовым тропинкам. Навстречу ковылял пожилой сосед по лестничной клетке Егор Семёнович. Очень добрый, общительный и даже слегка назойливый человек, имеющий привычку при разговоре держать собеседника за руку, чтобы тот не спешил уйти и обязательно дослушал до конца. А слушать его, как правило, приходилось долго. Поэтому, чуть завидев издалека его бессменную льняную кепку, я на ходу придумал с десяток причин, по которым не мог говорить и даже приготовился их озвучить. Однако, к моему удивлению, Егор Семёнович бросил на меня равнодушный взгляд и, не ответив на приветствие, молча, проковылял мимо. Ну и ладненько. Так даже лучше.

Пулей взлетел на пятый этаж и замер перед дверью нашей квартиры. Нашей! Она снова была нашей! Пытаясь унять дрожь в руках, до боли в пальцах вдавил кнопку звонка. Из-за двери послышался сначала насторожённый рык Фила, а затем и предостерегающий лай. Удивившись такой реакции своего пса, который никогда не злился в подобных случаях, а лишь радостно повизгивал, я ждал. Казалось, это ожидание растянулось в целую вечность. Послышался щелчок замка, дверь отворилась. На пороге стояла Маша. Моя Маша. Машка! Моя!

Ноги слегка подкосились, и я вцепился рукой в торец двери, стараясь удержать равновесие. Маша хотела было развернуться, но я тут же бросился к ней и крепко обнял. И без того кружащуюся голову ещё сильнее вскружил запах любимой женщины. Такой родной и приятный запах. А мне думалось, я его уже совсем забыл…

– Николай, что с тобой?! – удивлённо воскликнула Маша, а Фил, злобно зарычав, пару раз гавкнул.

Она стояла, не отвечая на мои объятия, и я, немного придя в себя, открыл глаза. Из детской на меня смотрела Юлька. Дочь сидела на полу, держа в руках любимую куклу, и с удивлением наблюдала за происходящим. Не отпуская Машу из объятий, я посмотрел в её изумлённые глаза и крепко поцеловал, затем отпустил, подбежал к Юльке, упал рядом с ней на пол и, также крепко прижав к себе, принялся покрывать поцелуями, не обращая внимания на угрожающий лай пса.

В комнату вошла Маша:

– Семёнов, что происходит? Что-то случилось? Ты можешь объяснить, наконец?

Я посмотрел на неё, жестом попросил сесть с нами рядом, а когда она села, обнял обеих и, стиснув до скрипа зубы, тихо заплакал.

Глава 12. Жар

Утро встретило робкими лучами летнего солнца, украдкой пробивающимися меж задёрнутых штор спальни. Я рывком оторвал голову от подушки и огляделся. Рядом, свернувшись калачиком, мирно сопела Маша. Фил, уловив едва слышное шуршание постели, поднял насторожённую морду и уставился на меня, будто говоря: «Ты чего, хозяин? Я тут! Всё тихо. Всё под контролем».

Я облегчённо вздохнул, откинулся на подушку и попытался выбросить из головы события последних месяцев. В то утро я дал себе слово: навсегда забыть всё, что было до возвращения. Забыть, стереть, уничтожить страшные воспоминания. Гнать их так далеко, насколько это вообще возможно. То, чего мне хотелось более всего, я уже получил. Будучи твёрдо уверенным, что с этого момента жизнь пойдёт иначе, я лежал и неустанно уверял себя не возвращаться к знанию грядущих ближайших месяцев жизни и не использовать эти знания ни в корыстных, ни в каких-либо других целях. Кроме одного единственного дня – первого ноября. Всё остальное – будет по-другому!

Если бы я знал тогда, насколько всё будет по-другому…

Тихо, чтобы не разбудить семью, я прокрался на кухню и заварил крепкий кофе. Через распахнутое настежь окно доносилось пение птиц и негромкое гудение проезжавших вдалеке автомобилей. На часах было пять. Я взглянул на экран Машиного телефона и подумал, что своего у меня теперь нет. Надо будет купить новый и восстановить номер. Обратил внимание на дату: 18 июля 2008 года, пятница. Будний день. Внезапно свалившаяся мысль, что придётся идти на работу, немного шокировала. Я настолько отвык от нормальной жизни, что такой простой факт, как необходимость зарабатывать деньги, показался мне чем-то неестественным и даже отталкивающим.

Нет, у меня была хорошая работа. Не выдающаяся, конечно, но всё же позволявшая сносно зарабатывать. За последние два с лишним года я добился неплохих успехов и солидно продвинулся по карьерной лестнице, возглавив крупное подразделение в одном динамично развивающемся коммерческом банке. Не могу сказать, что эта профессия была для меня вершиной мечтаний и чаяний, но труд приносил свои плоды и не давал испытывать больших материальных сложностей, что в наше время уже неплохо.

Пришлось хорошенько напрячься, чтобы для начала восстановить в памяти имена коллег и руководителей. Затем копнул глубже и принялся вспоминать, какие именно контракты и проекты реализовывались в июле. С удивлением отметил, что цепочка воспоминаний всё больше обретает ясность, возрождая в памяти даже незначительные подробности. Я возвращался… И это было приятно.

Из детской послышались негромкие шлепки босых ножек, на кухню вышла Юлька. Её рыжие непослушные кудряшки торчали в разные стороны, а маленькие пухлые кулачки потирали заспанные глазки. Она сладко зевнула и спросила:

– А почему ты не спишь?

– Выспался уже, зайка. Скоро на работу буду собираться. А ты почему так рано встала?

– Чтобы зубы почистить. Мама говорит, что зубы нужно чистить каждое утро, а то болеть будут. – И она зашлёпала в ванную и зашумела водой.

Я улыбнулся и с удивлением отметил, что дочь впервые самостоятельно решила встать пораньше, чтобы успеть умыться. «Взрослеет девочка», – подумалось мне, но тут же собственный мозг предательски напомнил те снежинки, которые не таяли на лицах…

По дороге на работу я заехал в салон сотовой связи, купил недорогой телефон и восстановил симку. Охранник в банке, лишь на миг оторвавшись от утренней газеты, бросил на меня беглый взгляд и, не здороваясь, снова принялся за чтение. «Кажется, я начинаю к этому привыкать», – хмыкнул я, но особого значения малоприятному факту в очередной раз не придал. Войдя в свой кабинет и усевшись в привычное кресло, откинулся на спинку. Сосредоточился, чтобы вспомнить пароль от рабочего компьютера, и первым делом перенёс все свои контакты из компьютера в новый мобильник. Вот теперь всё в порядке!

В дверь постучали, и скоро кабинет стал наполняться галдящими коллегами, собиравшимися на привычную утреннюю планёрку. Я радостно приветствовал каждого, кто входил, весёлыми шутками. В ответ они только удивлённо переглядывались между собой и, ничего не отвечая, усаживались в кресла с противоположной стороны стола. Возникло ощущение, что я здесь лишний. Сделав вид, будто занят чем-то очень важным, я молча уставился в монитор компьютера, изредка нажимая на кнопку мыши.

Мой зам начал совещание. Я слушал… Заёмщики, фамилии клиентов, споры о предметах залога, проблемная задолженность… Я знал всё обо всех обсуждаемых проблемах! Мало того, я прекрасно знал, как эти проблемы решать. Не понимал, как решать, а именно знал. Да что там! Я помнил, как мы их решали и к чему это в итоге приводило! Знал, что ООО «Стелс» так и не откроет текущий счёт в нашем банке, а владелец ЧП «Кластер», два месяца кряду добивавшийся получения крупного кредита, внезапно исчезнет вместе с семьёй на следующий же день после перечисления суммы займа. Я помнил о колебаниях курсов валют, которые из-за экономического кризиса, разразившегося накануне, вызывали панику. Я всё это знал! И мне стало невыносимо скучно.

Это был самый долгий рабочий день в моей жизни, а ближе к вечеру я почувствовал, что заболеваю. Поднялась температура, дышать становилось всё труднее, а рубашка промокла от пота и прилипла к спине.

Я написал заявление об уходе, занёс его в отдел кадров и, под недоумённые взгляды коллег, собрал вещи, вызвал такси и поспешил домой. В машине стало совсем плохо. Бил сильный озноб, в груди горело. Я осла бил узел галстука и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Таксист, заметив моё состояние, остановил машину и буркнул:

– Приехали. Не хватало грипп среди лета подхватить…

Я посмотрел на него, стараясь убедиться, не шутит ли он, но тот отвернулся, давая понять, что разговор окончен.

– Послушайте, – надеясь всё же убедить его довезти меня до дома, начал я, – со мной всё нормально, просто чуток устал…

– Послушай ты меня, уважаемый! – повысив голос и отчаянно жестикулируя, перебил таксист. – Имею право! Если больной, вызывай скорую помощь и езжай в больницу. А мне работать надо. Чё сидишь? Вали давай! Или помочь?

Он угрожающе развернулся всем корпусом в мою сторону, и я решил не продолжать эту бесполезную дискуссию. Открыл дверь, взял пакет с вещами и просто выпал на тротуар. Из пакета вывалились офисные принадлежности и рассыпались на горячем асфальте. Не в силах подняться на ноги, я зашёлся в удушающем кашле. Мимо шли прохожие, периодически бросающие на меня равнодушные презрительные взгляды, а один зазевавшийся мужчина, ударившись коленом о мою голову, негромко ругнулся, нервно пнул лежащий рядом ежедневник и зашагал прочь.

Я с трудом вытащил из кармана мобильник и набрал номер Маши:

– Алло?

– Маш, мне плохо что-то. Заболел… – говорить было очень тяжело, приходилось выдавливать каждое слово, превозмогая боль в груди.

– А что с тобой? И где ты вообще?

– На перекрёстке Пушкинской и Кирова. У меня сильный жар, дышать тяжело. Приезжай скорее…

– Ну, так вызови скорую помощь! Им за это деньги платят. Я-то тебе чем помочь могу? – возмутилась жена.

– Что? – не поверив услышанному, прошептал я, но она уже бросила трубку, обрывая разговор.

– Послышалось, – вслух прошептал я. – Просто послышалось… А звонок сорвался… Сорвался…

Хотел было ещё раз позвонить Маше, но, чувствуя, что становится хуже, набрал номер скорой, продиктовал адрес дома, стоящего неподалёку, и потерял сознание.