Автор книги: Сергей Яров
Жанр: История, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
17 января 1920 г. ВЦИК отменил смертную казнь по приговорам как ЧК, так и ревтрибуналов. «Революционный пролетариат и революционное правительство Советской России, – говорилось в декрете, – с удовлетворением констатируют, что разгром вооруженных сил контрреволюции дает им возможность отложить в сторону оружие террора»[1091]1091
Энциклопедия государства и права. М., 1927. Вып. 6. Стб. 1177–1178.
[Закрыть]. Тем не менее накануне отмены смертной казни и даже в ближайшую следующую ночь в Петрограде было расстреляно до 400 человек. В 20-х числах февраля Петроградская ЧК опубликовала новые списки расстрелянных. Казни продолжались и далее в течение лета. Всего за 1920 г. было казнено около 5000 человек[1092]1092
Мельгунов С.П. Указ. соч. С. 52, 56, 59; McAuley, Mary Op. cit. P. 391.
[Закрыть].
Политика в отношении «враждебных классов» выражалась, конечно, не только в массовых арестах и расстрелах. Ее основу составляла система мер, направленная на лишение представителей «прежде господствовавших классов» гражданских, политических, социальных и других прав. «Весь общественный строй этой эпохи был проникнут духом беспощадной классовой исключительности <…>, – писал первый советский исследователь политики военного коммунизма Л.Н. Крицман. – Буржуа превратился в презренное и отверженное существо – в пария, лишенного не только имущества, но и чести. Он был лишен всех гражданских и политических прав, в том числе права избирать и быть избранным в какое бы то ни было общественное учреждение <…>, всякий, кто хотел стать равноправным членом советского общества, упорно стремился доказать свое незапятнанное рабочее или крестьянское происхождение, подкрепляя его всякого рода документами и показаниями»[1093]1093
Крицман Л. Героический период великой русской революции: Опыт анализа так называемого «военного коммунизма». М.; Л., 1926. С. 81–82.
[Закрыть].
Лишение гражданских прав сопровождалось всяческими ограничениями в социальной сфере. Уже «Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа», принятая ВЦИК 3 января 1918 г., ввела всеобщую трудовую повинность. Труд понимался главным образом как физический. Для «имущих классов» он состоял в уборке снега, мусора, рытье окопов и прочей грязной и неквалифицированной работе. Летом 1918 г. во время эпидемии холеры «буржуазия» была мобилизована на опасную работу по захоронению холерных трупов. В 1919 г. все, кто не мог представить удостоверение о службе, по распоряжению коменданта Петроградского укрепленного района Я.Х. Петерса, немедленно задерживались и направлялись на принудительные работы[1094]1094
ЦГА СПб. Ф. 33. Оп. 1. Д. 10. Л. 56а-57об.
[Закрыть]. Проблема содержания и эксплуатации труда большой массы арестованных вызвала появление новой и до того нигде не применявшейся формы заключения – «концентрационного лагеря для использования труда арестованных, для господ, проживающих без занятий, для тех, кто не может работать без известного понуждения»[1095]1095
Дзержинский Ф.Э. Избранные произведения в 2-х томах. М., 1977. Т. 1. С. 188.
[Закрыть]. (Впрочем, довольно скоро трудовая повинность перестала быть только классовой мерой принуждения. Постановление Совнаркома от 29 января 1920 г. установило трудовую повинность для всех слоев населения, независимо от постоянной работы и рода занятий)[1096]1096
Энциклопедия государства и права. Вып. 6. Стб. 1264.
[Закрыть].
При распределении питания образованные классы относились к самой низшей категории, в случае перебоев со снабжением в первую очередь лишались пайка. В январе 1918 г. начались обыски «буржуазных» квартир в поисках скрытых или накопленных «запасов продовольствия». Одновременно проводилась экспроприация мебели, домашней утвари, одежды, белья, постельных принадлежностей и т. п. Домовые комитеты бедноты «уплотняли» квартиры «буржуазии», вселяя в них неимущих граждан. «Весь этот потребительский коммунизм <…>, – писал Л.Н. Крицман, – сбрасывал понятным для самого отсталого, для самого неразвитого пролетария образом членов бывших господствующих классов с их социального пьедестала и тем создавал в пролетариате и примыкающих к нему социальных группах чувство действительного освобождения, ощущение действительного переворота, мощный революционный энтузиазм»[1097]1097
Крицман Л. Указ. соч. С. 189.
[Закрыть]. Действительно, одним из стремлений большевиков было создание в массах ощущения того, что уже близко наступление всеобщего царства равенства и справедливости. И в двух последних понятиях большевистские лозунги ближе всего сходились с обыденными представлениями «пролетариев». Эти лозунги в дни подготовки октябрьского переворота в Петрограде неизменно встречали восторг «низов». По словам журналиста Н.Н. Суханова, Л.Д. Троцкий, выступая перед членами Петроградского Совета 21 октября 1917 г., говорил: «Советская власть отдает все, что есть в стране, бедноте и окопникам. У тебя, буржуй, две шубы – отдай одну солдату, которому холодно в окопах. У тебя есть теплые сапоги? Посиди дома. Твои сапоги нужны рабочему…» «Это были очень хорошие и справедливые мысли, – писал Суханов. – Они не могли не возбуждать энтузиазма толпы, которую воспитала царская нагайка… Вокруг меня было настроение, близкое к экстазу. Казалось, толпа запоет сейчас без всякого сговора и указания какой-нибудь религиозный гимн»[1098]1098
Суханов Н.Н. Записки о революции. М., 1992. Т. 3. С. 292–293.
[Закрыть].
Когда же в условиях голода и разрухи массы начали постигать, что желанные лозунги все еще очень далеки от осуществления, одним из средств переключить грозовые разряды недовольства масс в определенном направлении стало обличение «контрреволюционера», «саботажника» – в конечном счете «буржуя», образ которого трактовался очень широко и всегда вызывал антипатию пролетария. Психологической основой «антибуржуйских» настроений в массах являлась стихийная ксенофобия, рождавшаяся в душе пролетария, озлобленного годами нищеты, темноты и униженного существования, выбитого войной из привычной житейской колеи. А.М. Горький воспроизвел на страницах газеты «Новая жизнь» ряд характерных высказываний простого люда на улицах Петрограда в канун октябрьского переворота:
Кондуктор трамвая: Плевать нам на социалистов, социализм – это господская выдумка, а мы, рабочие, – большевики.
Солдат (в ответ на призыв студента «учиться»): Чему ты меня можешь научить? Знаем мы вас, – студенты всегда бунтовали. Теперь – наше время, а вас пора долой, буржуазию!
Щеголь, похожий на парикмахера: Товарищи! Довольно командовала нами интеллигенция. Теперь, при свободе прав, мы и без нее обойдемся[1099]1099
Горький М. Несвоевременные мысли: Заметки о революции и культуре. М., 1990. С. 130.
[Закрыть].
Этот феномен классового инстинкта тщательно культивировался большевиками в качестве фундамента «пролетарской этики». Важнейшей основой для всех классовых норм пролетариата, считал Е.А. Преображенский, является «полубессознательная классовая спайка, чувство класса, родство со всеми своими по классу и враждебность по отношению к представителям чужих классов»[1100]1100
Преображенский Е.А. Указ. соч. С. 101–102.
[Закрыть].
Подход большевиков к вопросам семейно-бытовой морали отличался таким же практицизмом, как и решение социально-этических проблем. Исходным моментом при этом, разумеется, были общественно-экономические отношения. «Формы семьи определяются формами хозяйства, – писал петроградский партийный публицист В.А. Быстрянский, – с ходом развития производительных сил, с изменением экономического фундамента общества, эволюционируют, приспособляясь к базису, и формы отношений между полами»[1101]1101
Быстрянский В. Коммунизм, брак и семья. Пб., 1921. С. 68.
[Закрыть]. В соответствии с идеей бесклассового коммунистического общества, в котором человек будет избавлен от экономической или какой-либо иной зависимости, большевики считали необходимым разрушить традиционную («буржуазную») семью, то есть сделать любовь свободной, избавив ее от экономических, юридических и церковных пут буржуазного общества. Практическим выражением этого стала задача упразднения брака как имущественно-правового и воспитательного института. В самом начале советской власти эта утопическая идея уничтожения семьи была господствующей среди партийных теоретиков и представлялась им не только реальной, но и неизбежной. В качестве обоснования неизбежности «отмирания» традиционной семьи приводились два основных довода. «Семья <…>, – писала в 1918 г. А.М. Коллонтай, – не нужна государству потому, что домашнее хозяйство уже не выгодно государству, оно без нужды отвлекает работников от более полезного, производительного труда. Она не нужна самим членам семьи потому, что другую задачу семьи – воспитание детей – постепенно берет на себя общество»[1102]1102
Коллонтай А. Семья и коммунистическое государство. М.; Пг., 1918. С. 21.
[Закрыть]. И.Ф. Арманд также считала, что отдельные домашние хозяйства стали вредным пережитком, который закабаляет женщину и затрудняет введение новых форм распределения. Функции этих хозяйств должны быть обобществлены, а для этого необходимо ликвидировать кухни в квартирах и немедленно создавать общественные кухни, столовые и прачечные[1103]1103
Блонина Е. (Инесса). Освобождение от домашнего рабства // Коммунистическая партия и организация работниц. М.; Пг., 1919. С. 31–34.
[Закрыть]. Она же подчеркивала необходимость обобществления воспитательной функции семьи[1104]1104
Блонина Е. Маркс и Энгельс по вопросам семьи и брака // Там же. С. 40.
[Закрыть].
На необходимость общественного воспитания детей указывала и мужская часть партийных теоретиков. «Право родителей на воспитание собственных детей… с социалистической точки зрения совершенно ни на чем не основано, – утверждали Н.И. Бухарин и Е.А. Преображенский. – Отдельный человек принадлежит не себе самому, а обществу… Общественное воспитание дает социалистическому обществу возможность воспитать будущее поколение так, как будет нужно, и с наименьшей тратой сил и средств»[1105]1105
Бухарин Н., Преображенский Е. Азбука коммунизма. М., 1919. С. 197.
[Закрыть]. «И еще большой вопрос, – добавлял Преображенский, – разрешит ли в будущем социалистическое государство хотя бы части родителей портить домашним воспитанием своих детей, коверкая их по образу и по подобию своему»[1106]1106
Преображенский Е.А. Указ. соч. С. 96.
[Закрыть].
Все эти намерения в условиях России и даже Петрограда времен Гражданской войны (если учесть, с одной стороны, традиционно-патриархальные взгляды пролетариата, и в особенности его женской части, на семью, а с другой – экономические и материально-бытовые условия) были чистейшей воды утопией. Тем не менее именно в это время они нашли наибольшее количество сторонников в партии, которые ожидали хотя бы каких-нибудь, но именно немедленных результатов в деле обобществления функций семьи. Это нетерпеливое желание – увидеть ростки новых общественных отношений в столь далеких от них реальных условиях – было характернейшим признаком большевиков времени военного коммунизма. «Мы могли сказать, что вступили на путь, который ведет к действительному освобождению любви от всех привходящих, калечащих и убивающих ее элементов, – писал позднее один из них, – и, прежде всего, к действительному освобождению любви от экономики, к действительному освобождению женщины от домашнего рабства. Мы… надеялись, что скоро пойдем дальше в создании учреждений, при которых только и возможно гармоническое, красивое, человеческое, коммунистическое развитие новых форм брака»[1107]1107
Степанов И. Проблема пола // Каким должен быть коммунист. С. 154.
[Закрыть].
Наличие страстного желания как можно скорее увидеть реальное осуществление идеалов коммунистического общества имело следствием неизбежный и психологически понятный самообман – попытку выдать желаемое за действительное. Этому самообману весьма способствовало головокружительно быстрое крушение институтов старого общества, по крайней мере, их внешних форм и проявлений, а также кажущаяся податливость социальной среды. «…Темп, быстрота процесса страшно ускорились <…>, – отмечал заместитель наркома просвещения М.Н. Покровский. – Нас, – я скажу это откровенно, потому что испытал это на себе, – нас пьянила в известной степени эта быстрота. Дело пошло таким темпом, что нам казалось, что мы от коммунизма, – коммунизма, созданного собственными средствами, не дожидаясь победы пролетарской революции на Западе, – что мы от этого коммунизма очень близко»[1108]1108
Покровский М.Н. 7 лет пролетарской диктатуры. М., [1924]. С. 8.
[Закрыть].
В годы военного коммунизма возникла иллюзия, что государство уже берет на себя функции семьи, что, по словам А.М. Коллонтай, «создается новая семья уже не из двух лиц, а из всего коллектива трудящегося общества»[1109]1109
Культурное строительство в РСФСР. 1917–1927. Документы и материалы 1917–1920. М., 1983. Т.1. Ч.1. С. 305.
[Закрыть]. Действительно, в условиях обострения голода советское правительство ввело бесплатное питание детей, которое по качеству и количеству продуктов едва ли могло удовлетворять требованиям медицинской нормы. Его целью было спасение юного поколения петроградских жителей от голодной смерти. Вместе с тем эта мера рассматривалась как бесспорный положительный сдвиг к социализму. Так, комиссар продовольствия Петрограда А.Е. Бадаев в голодном 1919 г. утверждал: «Бесплатное питание детей является весьма крупным шагом в деле установления социалистического строя»[1110]1110
Красная газета. 1919. 28 мая.
[Закрыть]. В условиях мировой и Гражданской войны тысячи детей лишились семьи и оказались на улице. Количество опекаемых детскими домами Петрограда увеличилось с 1917 по 1920 г. в 12 раз (притом что население города за то же время сократилось более чем в три раза, а общее количество детей – в два раза)[1111]1111
Статистический сборник по Петрограду и Петроградской губернии. Пг., 1922. С. 2, 4; Народный комиссариат по просвещению. 1917–1920. Краткий отчет. М., 1920. С. 22.
[Закрыть]. И эта вынужденная мера, вызванная тяжелыми социальными условиями и спасительная для детей, воспринималась как некое достижение в деле общественного воспитания. Детский дом рассматривался не как воспитательное учреждение для сирот, полусирот или детей красноармейцев, а как детская «коммуна» – оптимальная форма коллективистского воспитания для всех без исключения детей. «Мы должны изъять ребенка из мещанской, из мелкобуржуазной семьи», – такую задачу ставила заведующая Комиссариатом социального обеспечения СКСО З.И. Лилина, выступая на II Петроградской губернской конференции РКП(б) в феврале 1919 г.[1112]1112
Лилина З.И. Работа коммунистов среди женщин и молодежи. Пг., 1919. С. 26.
[Закрыть] Детский дом, интернат, колония – любая форма детского общежития, изолированная от вредного семейного влияния, считалась лучшим способом воспитания коллективизма и коммунистического мироощущения. Поэтому уже в 1918 г. в Петрограде и его окрестностях появились «детские городки», «коммуны», «колонии» и т. п. детские учреждения интернатского типа, рассчитанные на большое количество воспитанников. Эти учреждения, наряду со школой, были основным и наиболее эффективным инструментом воспитания «нового человека». Рассматривая ребенка как одушевленную tabula rasa (лат. – чистая доска), на которой можно начертать любые письмена, большевики стремились создать все условия для того, чтобы эти письмена соответствовали духу их учения.
На пороге свободы совести
Большевики вели непримиримую борьбу с религией и церковью. Это воинственное отношение к религии как бы преследовало цель освободить место в психологии человека для утверждения новой квазирелигиозной идеи. «Большевизм претендует захватить всего человека, все его силы, он хочет ответить на все запросы человека, на все муки человеческие, – писал Н.А. Бердяев в 1917 г. – Большевизм хочет быть не кое-чем, не частью, не отдельной областью жизни, не социальной политикой, а всем, всей полнотой. Как вероучение фанатическое, он не терпит ничего рядом с собой, ни с чем ничего не хочет разделить, хочет быть всем и во всем. Большевизм и есть социализм, доведенный до религиозного напряжения и до религиозной исключительности»[1113]1113
Бердяев Н.А. Собрание сочинений. Т. 4. Paris: IMCA-press, 1990. С. 30.
[Закрыть]. Безграничная вера в исключительность и незыблемость своего учения не могла сосуществовать с иными верованиями. Однако в отрицании большевиками церкви и ее институтов, в особенности Русской Православной Церкви, проявлялись и тенденции, присущие определенной части российской интеллигенции задолго до событий 1917 г.
Поскольку до революции 1917 г. официальной религией российского государства было православие, все государственные структуры обеспечивали православной церкви ее доминирующее положение и воздействие на духовную жизнь народа посредством обязательного религиозного освящения различных жизненных и общественных актов, формирования определенных религиозных верований через влияние на воспитание и образование новых поколений. Февральская революция фактически ничего не изменила во взаимоотношениях государства и церкви; этот вопрос был отложен до Учредительного собрания. После октября 1917 г. положение изменилось самым радикальным образом. Власть оказалась в руках партии, ставившей цель создать не просто светское, но атеистически-идеократическое государство, подчинить весь государственный аппарат и общественные институты задачам осуществления коммунистических идей; партии, которая, считая свои идеи единственно верными, всеми способами внедряя их в психику народа, ревниво и неукоснительно боролась с влиянием любых других мировоззрений.
Новое государство в первые же дни своего существования фактически отделило себя от церкви, полностью отказавшись от какого бы то ни было религиозного освящения событий государственной и общественной жизни. Затем началось юридическое оформление этого отделения. Постановление Совнаркома от 18 декабря 1917 г. установило гражданский брак единственной юридически признаваемой формой брака[1114]1114
Декреты Советской власти. Т. 1. С. 247–249.
[Закрыть]. Регистрация браков, рождений и смертей, которую ранее вели церкви соответствующих конфессий, была передана в местные советы, где вскоре возникли отделы записи актов гражданского состояния (загс). Декрет «О расторжении брака», опубликованный 19 декабря, вывел бракоразводные дела из компетенции православной и иных церквей[1115]1115
СУ РСФСР. 1917. № 10. Ст. 152.
[Закрыть].
11 декабря 1917 г. Народный комиссариат по просвещению постановил перевести Петроградскую духовную академию в свое ведение. Профессора и преподаватели академии выразили по этому поводу протест. Однако уже вскоре возник вопрос о самой возможности дальнейшего самостоятельного существования академии, так как в епархиальной казне отсутствовали средства для ее финансирования. Кажущимся спасительным выходом из положения явился план присоединения Духовной академии к Петроградскому университету. Сначала предполагалось объединение этих учебных заведений на равных правах, затем появились проекты организации в университете религиозно-философского факультета или факультета истории религии[1116]1116
См.: ЦГА СПб. Ф. 7240. Оп. 14. Д. 46; Ф. 2551. Оп. 1. Д. 5. Л. 55-55об., 70; Ф. 2555. Оп. 1. Д. 79. Л. 19–21.
[Закрыть]. Наркомпрос сначала сочувственно отнесся к этой идее, и университет, при поддержке Академии наук, направил соответствующее ходатайство в Совнарком. Но положительного результата добиться так и не удалось. В декабре 1918 г. Духовная академия прекратила существование[1117]1117
Очерки истории Санкт-Петербургской епархии. СПб., 1994. С. 244–245.
[Закрыть].
С начала 1918 г. наступление на церковь стало более решительным. Приказ наркома государственного призрения А.М. Коллонтай, появившийся в печати 20 января 1918 г., прекратил выдачу денежных средств на содержание церквей и совершение религиозных обрядов при учреждениях наркомата[1118]1118
СУ РСФСР. 1918. № 17. Ст. 249.
[Закрыть]. Затем была изъята из ведения церкви синодальная типография, закрылась церковь Зимнего дворца и еще ряд домовых церквей.
А.М. Коллонтай 13 января 1918 г. подписала распоряжение о реквизиции монастырских помещений Александро-Невской лавры для размещения в них призреваемых. В тот же день в лавру явился вооруженный отряд с требованием передачи зданий и имущества, но получил категорический отказ от монастырских властей.
Все эти меры, естественно, встретили недовольство церкви. На следующий день после инцидента в лавре петроградское духовенство организовало многолюдное собрание духовенства и мирян в зале Общества распространения религиозно-нравственного просвещения, посвященное вопросу «гонений на церковь». Была вынесена резолюция о необходимости «всячески противиться реквизиции лаврских помещений и твердо заявить народным комиссарам, что православный русский народ не допустит отобрания имущества у монастырей и храмов <…>, не допустит поругания его заветных святынь…» Собрание постановило развить усиленную агитацию в церквах, на рынках и площадях, среди матросов и солдат, разъясняя, что «церковь православная терпит открытое гонение»[1119]1119
Титлинов Б.В. Церковь во время революции. Пг., 1924. С. 108.
[Закрыть]. Через несколько дней произошло событие, которое вызвало массовый взрыв религиозных чувств среди верующего населения Петрограда.
19 января 1918 г. была предпринята новая, более решительная попытка захватить Александро-Невскую лавру. В лавру прибыл отряд из 17 человек красногвардейцев и матросов с требованием передать описи помещений и имущества. В ответ на отказ настоятеля лавры епископа Прокопия выполнить это требование его арестовали. Когда весть об этом дошла до обитателей монастыря, началось волнение, в двух лаврских церквах ударили в набат. Быстро собралась большая толпа верующих, разоружила красногвардейцев и заставила их покинуть лавру. Однако очень скоро появился более многочисленный отряд, вооруженный пулеметом, из которого была открыта стрельба в воздух, в тщетной попытке разогнать толпу. Протоиерей Петр Скипетров, обратившийся было с увещеваниями к красногвардейцам с паперти Троицкого собора, был убит, а несколько человек из числа верующих ранено. Толпа прихожан все прибывала, и отряду пришлось уйти.
Это событие всколыхнуло массу верующих. Петроградский митрополит Вениамин назначил на 21 января большой крестный ход к лавре – демонстрацию протеста против «гонений на церковь». Накануне во всех церквах города собралось большое количество молящихся. Некоторые верующие женщины ходили по казармам и убеждали солдат выступить на защиту церкви. В результате крестный ход стал действительно грандиозным событием. По некоторым оценкам, в нем участвовало несколько сот тысяч человек[1120]1120
Введенский А.И. Церковь и государство. М., 1923. С. 120–123, 173–175, 192; Luukkanen A. The Party of Unbilief: The Religious Policy of The Bolshevik Party, 1917–1929. Helsinki: Suomen Historiallinen Seura, 1994. P. 70.
[Закрыть]. Огромное количество богомольцев двигалось к площади Александро-Невской лавры от Казанского собора и других церквей, объединенные крестные ходы шли с Петроградской стороны и Васильевского острова. Процессия растянулась по Невскому проспекту. Соединившись на лаврской площади, участники крестного хода заслушали послание вновь избранного 5 ноября 1917 г. патриарха Тихона с призывом к верующим и священнослужителям поднять народ на защиту церкви от будущих посягательств. Затем выступил с проповедью митрополит Вениамин[1121]1121
Введенский А.И. Церковь и государство. С. 175; Титлинов Б.В. Указ. соч. С. 108.
[Закрыть].
Приняв во внимание настроение значительной части населения, правительство в вопросе о судьбе лавры благоразумно решило уступить. (Некоторые исследователи указывают даже, что В.И. Ленин был недоволен поспешными и несогласованными действиями А.М. Коллонтай)[1122]1122
См.: Luukkanen А. Op. cit. P. 71.
[Закрыть]. Чрезвычайная комиссия по охране Петрограда заявила, что советская власть не препятствует отправлениям веры, и распорядилась арестовывать нарушителей порядка во время крестного хода. Накануне власти опубликовали разъяснение о том, что реквизиция помещений предполагала лишь размещение в лавре инвалидов.
В день крестного хода в Петрограде, 21 января 1918 г., в «Известиях» был опубликован декрет Совнаркома «О свободе совести, церковных и религиозных обществах». Очень скоро, однако, он изменил название и во всех последующих официальных публикациях именовался декретом «Об отделении церкви от государства и школы от церкви»[1123]1123
Газета Рабочего и крестьянского правительства. 1918. 23 января; Декреты Советской власти. Т. 1. С. 373–374.
[Закрыть]. Основные положения декрета были сформулированы в общедемократическом духе и провозглашали полное отделение церкви от государства, свободу совести и отправления религиозных обрядов. Лишь два последних пункта (пп. 12–13) существенно меняли его характер и резко отличали декрет от аналогичных актов, принятых в европейских странах. Эти пункты запрещали церковным и религиозным обществам владеть собственностью, лишали их прав юридического лица и объявляли национализированным все имеющееся у них имущество. Они свидетельствовали о явной дискриминации религиозных организаций.
В 1918 г. началось открытое преследование священнослужителей, ограничение прав церкви и осквернение религиозных святынь. В ходе кампании по «разоблачению церковного обмана» были вскрыты мощи одного из главных святых Русской Православной Церкви – святого Александра Невского[1124]1124
Spinka M. The Church in Soviet Russia. New York, 1956. P. 21.
[Закрыть]. Власти постепенно закрыли все выходившие в Петрограде церковные и религиозные издания. В соответствии с декретом об отделении церкви началось составление описей церковного имущества. 11 февраля правительство конфисковало помещения высшего руководящего органа православной церкви – Священного Синода. Со второй половины 1918 г. начались аресты и казни священников за «контрреволюционную деятельность». Осенью 1918 г. в Петрограде были расстреляны: настоятель Казанского собора Философ Орнатский, настоятель Адмиралтейского собора Алексей Ставровский и другие священнослужители[1125]1125
Очерки истории Санкт-Петербургской епархии. С. 239–243, 245–246.
[Закрыть]. (Еще ранее группа революционных солдат расправилась в Царском Селе со священником Иоанном Кочуровым прямо в помещении его церкви).
Изменилось правовое и материальное положение служителей церкви. Собственно гражданских прав они, подобно представителям других «эксплуататорских классов», были лишены. Отсутствие материальной поддержки и постепенное сокращение численности прихожан по мере уменьшения количества населения Петрограда привело к тому, что некоторые из них начали искать побочный заработок. «…Часто теперь можно видеть, – писал в дневнике в январе 1919 г. один из петроградских жителей, – как тот или иной священник, облачившись вместо рясы в какую-нибудь приобретенную по случаю одежду <…>, отсчитывает деньги в качестве казначея или переписывает бумаги… Иногда идут на службу, не переодеваясь в штатское платье. В Сенатском архиве видел, как диакон таскает книги в качестве носчика»[1126]1126
Князев Г.А. Из записной книжки русского интеллигента (19191922 гг.) // Русское прошлое. Историко-документальный альманах. 1994. Кн. 5. С. 150.
[Закрыть].
Ограничение церковной деятельности и борьба с духовенством касались не только бывшей господствующей православной церкви, но и других конфессий. В петроградских национальных еврейских школах было запрещено преподавание на «языке священных книг» иврите. Неоднократно подвергались арестам иерархи римско-католической церкви. Однако острие антицерковной борьбы было направлено именно против ортодоксальной Русской Православной Церкви. Ее сокрушение было главной задачей всей антиклерикальной кампании РКП(б) и Советского государства. Необходимо отметить, что советская антирелигиозная печать, наряду с беспощадным обличением «контрреволюционного» православного духовенства, склонна была в 1919 г. расценивать протестантов как очень трудолюбивых и благонамеренных граждан, которые, хотя и лишены правильного идеологического воззрения, но тем не менее могут объективно способствовать строительству социализма. О мусульманах также высказывалось мнение, что они вполне лояльны по отношению к новому Советскому государству[1127]1127
Religious policy in the Soviet Union / Edited by Sabrina P. Ramet. Cambridge University Press, 1993. P. 7.
[Закрыть]. Еще более благожелательно новая власть относилась к различным религиозным сектам.
При полном запрете духовной и церковной литературы все более развивалась атеистическая и антирелигиозная пропаганда: листовки, брошюры, книги, лекции и т. д. Имели место проявления ненависти к религии: стрельба в причастие, в иконы. Фанатизм безбожников принимал иногда трагикомические формы. Так, на одном музыкальном концерте, когда певец запел романс С.В. Рахманинова «Христос воскрес, поют во храме», кто-то из публики выстрелил в артиста, но, к счастью, не попал[1128]1128
Лосский Н.О. Воспоминания: Жизнь и философский путь // Вопросы философии. 1991. № 11. С. 180.
[Закрыть]. Пуля становилась веским аргументом в борьбе с религией. Неслучайно, по-видимому, А.А. Блок вложил в уста героев поэмы «Двенадцать» восклицание: «Пальнем-ка пулей в Святую Русь!..»
События в Александро-Невской лавре вызвали всплеск религиозной экзальтации определенной части верующего населения Петрограда. В начале 1918 г. церковное руководство довольно успешно овладело организацией прихожан для отпора «гонениям на церковь». Создано было «Братство защиты Александро-Невской лавры», члены которого давали торжественную клятву защищать лавру и ее святыни всеми средствами, даже жертвуя жизнью. Началась организация приходских союзов для защиты храмов и церковного имущества. За короткое время в эти союзы записалось около 60 тыс. членов[1129]1129
Титлинов Б.В. Указ. соч. С. 125.
[Закрыть]. Союзы стали заявлять протесты против действий представителей власти по отношению к церкви и духовенству. С началом поста службы в церквах Петрограда начали привлекать огромное количество народа. Для поддержания воодушевления верующих духовенство устраивало в церквах ночные молебны, проводимые с особой торжественностью и подъемом. Среди глубокой ночи вдруг раздавался колокольный звон – это начинался крестный ход молящихся вокруг церкви. Ночная тишина, зажженные свечи, церковное пение – вся эта мистическая обстановка необыкновенно возбуждала религиозные чувства массы прихожан.
Весьма остро переживала церковь и верующее население отмену религиозного воспитания в школе – фактическое лишение церкви возможности влиять на воспитание юных поколений. Статья 9-я декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви гласила: «Школа отделяется от церкви. Преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается. Граждане могут обучать и обучаться религии частным образом»[1130]1130
Декреты Советской власти. Т. 1. С. 373–374.
[Закрыть]. Еще до принятия декрета, 27 декабря 1917 г., вновь сформированная большевиками Петроградская городская дума изъяла преподавание Закона Божия из подведомственных ей школ, в число которых входили почти все начальные училища города[1131]1131
ЦГА СПб. Ф. 3217. Оп. 1. Д. 5а. Л. 44–45.
[Закрыть]. С 19 февраля 1918 г. комиссар Петроградского учебного округа З.Г. Гринберг отменил обучение религиозным предметам в средних учебных заведениях[1132]1132
ЦГА СПб. Ф. 2555. Оп. 1. Д. 5. Л. 11.
[Закрыть].
Большинство родительских организаций Петрограда выступило против декрета об отделении школы от церкви. В день официальной публикации декрета, 23 января 1918 г., Центральный комитет Всероссийского союза родительских организаций вынес резолюцию о том, что запрещение преподавания религии в школе является «явным нарушением принципа автономии русской школы… и отрицанием истинной свободы совести», дающей родителям право выбора: учить детей Закону Божию или нет[1133]1133
Цит. по: Титлинов Б В. Указ. соч. С. 124.
[Закрыть]. Общее собрание представителей родительских комитетов высших начальных училищ Петрограда 17 февраля подтвердило, что «Закон Божий как предмет является в школе обязательным»[1134]1134
ЦГА СПб. Ф. 2551. Оп. 1. Д. 196. Л. 1-1об.
[Закрыть]. Такой же точки зрения придерживались родительские комитеты отдельных школ.
Учителя занимали не столь единодушную позицию по вопросу преподавания религии в школе. Их мнения отражали целый спектр педагогических и политических взглядов. Специальная комиссия, образованная на 7-м делегатском съезде Всероссийского учительского союза, в июне 1918 г. констатировала: «Учительство раскололось в этом вопросе на три части: одни находят, что положение Закона Божия должно быть прежнее; другие считают, что этот предмет должен быть обязательным для школы, но необязательным для учеников; третьи требуют полного отделения религии от школы и не допускают религиозного обучения в стенах школы»[1135]1135
Петроградский учитель. 1918. № 15–16. С. 14.
[Закрыть]. Вторая из этих точек зрения – о факультативном преподавании Закона Божия в школе – была наиболее популярна среди петроградских учителей. В марте 1918 г. Петроградский демократический школьный союз, объединявший учителей городских начальных училищ, принял резолюцию в поддержку этого варианта решения проблемы[1136]1136
Петроградский учитель. 1918. № 5. С. 7.
[Закрыть].
Впрочем, новая власть и не думала считаться с этим разнообразием мнений. Она последовательно проводила свою политику. Комиссариат просвещения СКСО неукоснительно вел кампанию по очищению школы от любых признаков религиозности. Летом 1918 г. он издал серию распоряжений по изгнанию религии из школы: об удалении из классов всех предметов религиозного культа, о недопустимости уроков Закона Божия даже вне основного расписания и в добровольной форме, о ликвидации домовых церквей при учебных заведениях и др.[1137]1137
Северная коммуна. 1918. 15, 23 июля; 14 августа, вечернее прибавление.
[Закрыть]
Проведение декрета об отделении школы от церкви уже в самый начальный период приняло формы, оскорблявшие зачастую религиозные чувства верующих. Даже один из сторонников полного отделения школы от церкви, петроградский педагог В.А. Десницкий, не удержался, чтобы не написать: «Ошибка отдельных лиц и местных органов советской власти – проявление чрезмерной поспешности и неуклонной прямолинейности, приводившее нередко к ненужным и тяжелым столкновениям с экзальтированными и сбитыми с толку верующими… Вся тяжесть формального проведения декрета об изгнании Закона Божия из школы возлагалась… на учителей и учительниц: им грозили репрессиями, если в школе будет происходить преподавание Закона Божия, они под страхом опять-таки тяжелой ответственности обязаны были озаботиться выносом из школьных зданий всякого рода принадлежностей культа (иконы и т. п.)… Наряду с этим усердие превыше меры: распоряжение об обязательной развеске в школе вместо вынесенных икон портретов Маркса и русских революционных деятелей, представителей государственной власти в Советской республике, воспрещение духовенству обучать детей даже во внеурочное время, даже в церковных зданиях, даже в самой церкви. Легко представить себе, какая психическая атмосфера создавалась для проведения реформы подобного рода проявлениями исполнительности… Новый человек, новая психология не создаются никакими мудрыми декретами, не создаются сразу даже и тогда, когда осуществлению их содействуют расторопные молодые люди с бесчисленных российских Гороховых улиц»[1138]1138
Десницкий В. Церковь и школа // Вестник просвещения. 1918. № 1–3. С. 22–25.
[Закрыть].
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
