Текст книги "Бочонок меда для Сердца. Истории, от которых хочется жить, любить и верить"

Кто, если не я?

У любви есть один глагол – отдавать.

Пётр Мамонов

Мы с Вовкой из соседнего подъезда сидим в песочнице посреди двора и любуемся новым грузовиком.

Грузовик мне привёз папа. Вчера, из командировки. За что ему в очередной раз крепко влетело от мамы.

– Алексей, ну когда же ты поймёшь, что девочки играют в куклы. КУКЛЫ! – трагическим голосом восклицает мама. – Мало того что она во дворе голубей с мальчишками гоняет, не признаёт ни платьев, ни кос, так ты ещё и поощряешь её! – Мама сердито тычет пальцем в мою сторону. – Тебя уже пора не Алёнкой звать, а Алёшкой! Вот оно, твоё воспитание! – Мама снова гневно тычет пальцем, теперь уже в папину сторону.

Алёнка-Алёшка – это я.

Я действительно не люблю платьев. Ну ведь правда же, в брюках гораздо удобнее!

И с косами возиться, по-моему, ужасно. Их надо каждое утро заплетать, каждый вечер расплетать… Нет, короткая «мальчишечья» стрижка куда лучше.

Коллекция машинок у нас папой одна на двоих. Такое вот у нас сходство интересов, и папа из каждой командировки привозит что-нибудь новенькое. А куклы никогда меня не интересовали. С ними скучно.

И вообще, я большая и уже могу решать сама, что мне подходит, а что – нет.

В конце концов, мне целых шесть лет. В следующем году в школу пойду.

Мы сидим с Вовкой и смотрим на грузовик. Уже почти совсем стемнело – пора собираться домой.

– Откуда он у тебя? – шёпотом спрашивает Вовка.

– Мне папа привёз! Из командировки, – с гордостью отвечаю я. – И ещё привезёт!

– Здорово… – мечтательно тянет Вовка. – Вот бы и мне такой!

Некоторое время мы молчим. Мне и без слов ясно, как это неприятно, когда очень хочется то, чего у тебя нет, а у кого-то – есть.

– А ты попроси своего папу, – озаряет меня вдруг. – Пусть он тебе такой же подарит. С двумя грузовиками знаешь, сколько всего можно придумать!

– Не-е-е, – мотает головой Вовка. – Мне такой грузовик не подарят…

– Почему? – недоумеваю я. – Твой папа что – жадный?

– Нет, – грустно говорит Вовка. – Просто нет у меня папы.

Это неожиданно как пощёчина.

Как это – нет?.. Я вот даже представить себе не могу, чтобы моего папы не было. Любимого, весёлого, доброго, самого лучшего папы на свете…

Вовка сидит на краю песочницы, такой грустный-прегрустный, того и гляди заревёт.

А я смотрю на грузовик. Потом перевожу взгляд на притихшего Вовку.

Грузовик у меня один. Совсем новый. И я ещё не успела наиграться с ним.

Но друг у меня тоже всего один!

И я понимаю, что иначе поступить просто не могу…

– Знаешь что, Вовка! – говорю я. – Бери грузовик себе! Просто так, насовсем бери!

Вовка смотрит на меня, и глаза у него становятся круглыми от удивления – он не смеет поверить своему счастью.

– Бери, бери! – повторяю я быстро. Пожалуй, даже слишком быстро. Чтобы не успеть передумать.

Вовка продолжает молча таращиться на меня. Я вскакиваю, поднимаю грузовик и пихаю его в руки Вовке.

– Вот, возьми! Я тебе его дарю.

Вовка, наконец, осознаёт, что я говорю серьёзно. Медленно поднимается, осторожно берёт грузовик и прижимает к груди, словно бесценное сокровище.

– Спасибо! – сиплым голосом говорит он.

– Вова! – раздаётся на весь двор громкий голос тёти Даши – Вовкиной мамы. От неожиданности мы оба вздрагиваем. Десятый час! Пора домой!

– Иду! – кричит в ответ Вовка. – Спасибо! – ещё раз говорит он мне и расплывается в улыбке до ушей. Затем поворачивается и быстрым шагом идёт к своему подъезду, бережно унося грузовик. А я смотрю ему вслед.

Классный, конечно, грузовик, но мне его совсем не жалко. Мне папа другой привезёт. Из командировки.

А у Вовки папы нет. Кто о нём позаботится, если не я?..

Увидев меня без грузовика, мама всплёскивает руками и тихо ахает:

– Поменялась? На что?

Папа тоже смотрит на меня осуждающе.

– Не поменялась, – говорю я тихо. – Подарила. У Вовки папы нет… Кто о нём, кроме меня, позаботится?

Мамино лицо меняется. Оно становится растерянным и каким-то… жалобным, что ли. Как будто бы мама вот-вот заплачет.

А папа смотрит на меня, и его губы расползаются в широкой улыбке – такой, что невозможно не улыбнуться в ответ.

Очень я её люблю, папину улыбку!

– Вот видишь, – тихо говорит папа, обращаясь к маме. – А ты – платья, косы… Всё это ерунда! Главное, что человек растёт хороший.

И мы садимся пить чай. Втроём. Я. Мама. И конечно же, папа.

Про грузовик больше никто не вспоминает.

Ирина Семенова

Зло существует?

Тьма – это лишь слово, которое использует человек, чтобы описать явления, когда нет света…

Профессор университета задал студентам вопрос:

– Бог сотворил всё, что существует. Верно?

Один смелый студент ответил:

– Да, верно!

– Значит, Бог создал всё? – переспросил профессор.

– Да, сэр, – ответил студент.

– Если Бог создал всё, значит, создал и зло, раз оно существует. И согласно принципу «наши поступки определяют, кто мы есть» получается, что Бог – это зло.

Студент замялся от такого ответа, а профессор был очень доволен собой – ведь он в очередной раз доказал, что вера в Бога – это миф.

Другой студент поднял руку и сказал:

– Сэр, могу я задать вам вопрос?

– Конечно, – ответил профессор.

– Существует ли холод, сэр? – спросил молодой человек.

– Что за вопрос? Конечно, существует. Тебе было когда-нибудь холодно?

Студенты стали смеяться над молодым человеком, а он продолжил говорить:

– Сэр, на самом деле холода не существует. Согласно законам физики то, что мы считаем холодом, в действительности является отсутствием тепла. Каждое тело или объект поддаётся изучению, если обладает энергией и способно получать или отдавать её. Тепло – это как раз то, благодаря чему тело или материя может обладать энергией и обмениваться ей с другими телами. Абсолютный ноль температуры, минус 273 градуса по Цельсию, – это полное отсутствие тепла. Материя становится инертной – она больше не способна реагировать ни на что при этой температуре. Так что холода не существует, сэр. Люди придумали это слово, чтобы описать свои чувства в те моменты, когда им не хватает тепла.

На некоторое мгновение в воздухе повисло молчание, которое было нарушено следующим вопросом студента:

– Сэр, скажите, темнота существует?

– Ну конечно! – ответил профессор.

– Вы опять неправы, сэр. Темноты на самом деле тоже нет. Тьма – это просто отсутствие света. Мы изучаем свет, а не тьму. Мы можем использовать призму Ньютона для того, чтобы разбить белый свет на множество цветов радуги и вычислить длину волны каждого из них. Но мы не способны измерить темноту. Простой луч света может ворваться в мир тьмы и осветить его. Как мы можем узнать, насколько тёмной является определённая область пространства? Мы измеряем, какое количество света присутствует в этом пространстве. Не так ли? Тьма – это лишь слово, которое использует человек, чтобы описать явления, когда нет света.

Студент снова спросил:

– Сэр, скажите теперь, а зло существует?

Профессор ответил на этот раз неуверенно:

– Конечно, как я уже и говорил. Мы наблюдаем зло каждый день. Жестокость людей по отношению друг к другу, преступления и насилие по всему миру. Что же это ещё, если не проявление зла?

На что студент ответил:

– Зла не существует, сэр, или, по крайней мере, его не существует для него самого. Зло – это просто отсутствие Бога. Оно похоже на темноту и холод – это лишь слово, придуманное человеком. Так что Бог не создавал зла. Зло – это не то же самое, что Вера и Любовь, которые действительно существуют точно так же, как Свет и Тепло. Зло – это результат того, что происходит с человеком, когда в его сердце отсутствует Божественная Любовь. Это как холод, который возникает, когда нет тепла. Это как темнота, которая наступает, когда нет света.

Профессор не знал, что ответить, и молча присел.

Автор неизвестен

© Перевод, Сергей Ястребов, 2017

Просветлённый лидер

В чём смысл жизни? В служении.

Неизвестный автор

В подъезде нашего дома живёт бабушка. Бабушка Люба. Ей 97 лет. Милая, приятная старушка, всегда в хорошем настроении, улыбчивая и приветливая. Для меня она – Просветлённый Лидер. Спокойно! Я в своём уме и не падаю ниц, когда вижу её, сидящей на скамеечке около подъезда. Объясню, почему я так думаю.

Сначала бабушка Люба украсила подоконники на нашем этаже в нашем подъезде горшками с цветами. Красиво. На следующий день самые яркие цветы, те, что с бутонами, украли, и около метро можно было увидеть прытких торговцев горшками с бабушкиными цветами. Соседи решили поставить замок и домофон на входную дверь. А она повесила на стены рамки с изречениями великих, пробуждающие совесть и действующие, как заповеди. И снова поставила цветы на подоконник. Уютно.

В подъезд стали проникать шумные подростки. Бабушка Люба вышла и… предложила им воды или чаю. Они долго смеялись. Пообрывали цветы и перевернули рамки. На следующий день, она снова поставила цветы, вернула рамкам прежний вид и положила на подоконник книги. Классику.

Пришли подростки. Галдели, шумели. Она вышла и… предложила им чаю со своими плюшками, аппетитными и вкусно пахнущими. Ребята не смогли отказаться. И даже уволокли с собой книги с обещанием прочитать. Цветы они не тронули, рамки тоже.

На следующий день она вынесла пластиковую бутылку с водой, чтобы каждый, кто решил позаботиться о цветах, смог их полить. И… новые книги. Вечером пришли подростки, обливали друг друга водой, хохотали и галдели. Бабушка снова вышла к ним и предложила чаю, плюшек, забрала бутылку, наполнила её водой и попросила их полить цветы. Ребята стали приходить в подъезд каждый день, соседи возмущались, даже как-то вызвали милицию, но бабушка сказала, что это мол к ней, её ученики пришли за книжками, раздала при милиционерах книги растерянным подросткам и проводила милицию «С Богом!».

В подъезде появился шкаф с книгами. И рядом объявление: «Просьба! Если есть у вас дома интересные и важные книги, уже прочитанные вами, поделитесь! Будьте добры! А те, кто взял почитать, пожалуйста, верните для тех, кому также это может быть нужно и важно!»

Шкаф заполнился книгами. Цветы появились на подоконниках на всех этажах. Красивые рамки с цитатами тоже. Каждый вечер входную дверь в подъезд стали оставлять открытой. Вечером на лестницах можно было увидеть подростков, читающих книги. Бабушка положила на подоконник несколько фонариков, чтобы им было удобнее читать. Дети сидели в подъезде с включёнными фонариками, и в нём было светлее, чем обычно.

Бабушка умерла. На первом этаже нашего дома открыли Клуб для детей и подростков. С библиотекой и цветами на подоконниках. Символом Клуба стал фонарик…

А вы как думаете, эту бабушку можно назвать Просветлённым Лидером?

Позвольте объяснить, почему я начала рассказ со слов «живёт», а не «жила». Потому что такое ощущение, что она по-прежнему «живёт» в нашем подъезде, в доме, в Клубе, в городе, в стране, на планете, во Вселенной. Жива любовь. Ведь так?

Ольга Плисецкая

Часть 3
Живи

Секрет исцеления

Бог – это Любовь.

Мудрость веков

Меня везли на кресле по коридорам областной больницы.

– Куда? – спросила одна медсестра другую, – Может, не в отдельную, может, в общую?

Я заволновалась.

– Почему же в общую, если есть возможность в отдельную?

Медсёстры посмотрели на меня с таким искренним сочувствием, что я несказанно удивилась. Это потом я узнала, что в отдельную палату переводили умирающих, чтобы их не видели остальные.

– Врач сказала в отдельную, – повторила медсестра.

Я успокоилась. А когда очутилась на кровати, ощутила полное умиротворение уже только оттого, что никуда не надо идти, что я уже никому ничего не должна, и вся ответственность моя сошла на нет. Я ощущала странную отстранённость от окружающего мира, и мне было абсолютно всё равно, что в нём происходит. Меня ничего и никто не интересовал. Я обрела право на отдых. И это было хорошо. Я осталась наедине с собой, со своей душой, со своей жизнью. Только Я и Я. Ушли проблемы, ушла суета и важные вопросы. Вся эта беготня за сиюминутным показалась настолько мелкой по сравнению с Вечностью, с Жизнью и Смертью, с тем неизведанным, что ждёт меня там, за небытием.

И тогда забурлила вокруг настоящая Жизнь! Оказывается, это так здорово – пение птиц по утрам, солнечный луч, ползущий по стене над кроватью, золотистые листья дерева, машущего мне в окно, глубинно-синее осеннее небо, шумы просыпающегося города: сигналы машин, спешащее цоканье каблучков по асфальту, шуршание падающих листьев… Господи, как замечательна Жизнь! И я только сейчас это поняла.

– Ну и пусть, – сказала я себе. – Но ведь поняла же. И у тебя есть ещё пара дней, чтобы насладиться ею и полюбить её всем сердцем.

Охватившее меня ощущение свободы и счастья требовало выхода, и я обратилась к Богу, ведь он был ко мне уже ближе всех.

– Господи! – радовалась я. – Спасибо тебе за то, что ты дал мне возможность понять, как прекрасна Жизнь, и полюбить её. Пусть перед смертью, но я узнала, как замечательно жить!

Меня заполняло состояние спокойного счастья, умиротворения, свободы и звенящей высоты одновременно. Мир звенел и переливался золотым светом божественной Любви. Я ощущала эти мощные волны её энергии. Казалось, Любовь стала плотной и в то же время мягкой и прозрачной, как океанская волна. Она заполнила всё пространство вокруг, даже воздух стал тяжёлым и не сразу проходил в лёгкие, а втекал медленной, пульсирующей водой. Мне казалось, всё, что я видела, заполнялось этим золотым светом и энергией. Я Любила! И это было слиянием мощи органной музыки Баха и летящей ввысь мелодии скрипки.

Отдельная палата и диагноз «острый лейкоз четвёртой степени», а также признанное врачом необратимое состояние организма имели свои преимущества. К умирающим пускали всех и в любое время. Родным предложили вызывать близких на похороны, и ко мне потянулась прощаться вереница скорбящих родственников. Я понимала их трудности: о чём говорить с умирающим человеком? Который, тем более, об этом знает. Мне было смешно смотреть на их растерянные лица. Я радовалась: когда бы я ещё увидела их всех! А больше всего на свете мне хотелось поделиться любовью к Жизни – ну разве можно не быть от этого счастливым! Я веселила родных и друзей, как могла: рассказывала анекдоты, истории из жизни. Все, слава Богу, хохотали, и прощание проходило в атмосфере радости и довольства. Примерно на третий день мне надоело лежать, и я начала гулять по палате, сидеть у окна. За сим занятием и застала меня врач, сначала закатив истерику по поводу того, что мне нельзя вставать.

Я искренне удивилась:

– Это что-то изменит?

– Нет, – теперь растерялась врач. – Но вы не можете ходить.

– Почему?

– У вас анализы трупа. Вы и жить не можете, а вставать начали.

Прошёл отведённый мне максимум – четыре дня. Я не умирала, а с аппетитом лопала колбасу и бананы. Мне было хорошо. А врачу было плохо: она ничего не понимала. Анализы не менялись, кровь капала едва розоватого цвета, а я начала выходить в холл смотреть телевизор.

Врача было жалко. Любовь требовала радости окружающих.

– Доктор, а какими вы бы хотели видеть эти анализы?

– Ну, хотя бы такие…

Она быстро написала мне на листочке какие-то буквы и цифры. Я ничего не поняла, но внимательно прочитала. Врач посмотрела на меня, что-то пробормотала и ушла. В девять утра она ворвалась ко мне в палату с криком:

– Как вы это делаете?!

– Что я делаю?

– Анализы! Они такие, как я вам написала.

– А-а! Откуда я знаю? Да и какая, на фиг, разница?

Лафа кончилась. Меня перевели в общую палату. Родственники уже попрощались и ходить перестали.

В палате находились ещё пять женщин. Они лежали, уткнувшись в стену, и мрачно, молча и активно умирали. Я выдержала три часа. Моя Любовь начала задыхаться. Надо было что-то срочно делать. Выкатив из-под кровати арбуз, я затащила его на стол, нарезала и громко сообщила:

– Арбуз снимает тошноту после химиотерапии.

По палате поплыл запах свежего снега. К столу неуверенно подтянулись остальные.

– И правда снимает?

– Угу, – со знанием дела подтвердила я, подумав: «А хрен его знает».

Арбуз сочно захрустел.

– И правда, прошло, – сказала та, что лежала у окна и ходила.

– И правда, прошло, – сказала та, что лежала у окна и ходила на костылях.

– И у меня… И у меня… – радостно подтвердили остальные.

– Вот, – удовлетворённо закивала я в ответ. – Как-то случай у меня один был… А анекдот про это знаешь?

В два часа ночи в палату заглянула медсестра и возмутилась:

– Вы когда ржать перестанете? Вы же всему этажу спать не даёте!

Через три дня врач нерешительно попросила меня:

– А вы не могли бы перейти в другую палату?

– Зачем?

– В этой палате у всех улучшилось состояние. А в соседней много тяжёлых.

– Нет! – закричали мои соседки. – Не отпустим.

Не отпустили. Только в нашу палату потянулись соседи – просто посидеть, поболтать, посмеяться. И я понимала почему. Просто в нашей палате жила Любовь. Она окутывала каждого золотистой волной, и всем становилось уютно и спокойно. Особенно мне нравилась девочка-башкирка лет шестнадцати в белом платочке, завязанном на затылке узелком. Торчащие в разные стороны концы платочка делали её похожей на зайчонка. У неё был рак лимфоузлов, и мне казалось, что она не умеет улыбаться. А через неделю я увидела, какая у неё обаятельная и застенчивая улыбка. А когда она сказала, что лекарство начало действовать и она выздоравливает, мы устроили праздник, накрыв шикарный стол. Венчали его бутылки с кумысом, от которого мы быстро забалдели, а потом перешли к танцам.

Пришедший на шум дежурный врач ошалело смотрел на нас, после сказал:

– Я тридцать лет здесь работаю, но такое вижу первый раз.

Развернулся и ушёл. Мы долго смеялись, вспоминая выражение его лица. Было хорошо.

Я читала книжки, писала стихи, смотрела в окно, общалась с соседками, гуляла по коридору и так любила всё, что видела: книгу, компот, соседку, машину во дворе за окном, старое дерево. Мне кололи витамины. Надо же было что-то колоть. Врач со мной почти не разговаривала, только странно косилась, проходя мимо, и через три недели тихо сказала:

– Гемоглобин у вас на 20 единиц выше нормы здорового человека. Не надо его больше повышать.

Казалось, она за что-то сердится на меня. По идее, получалось, что она дура и ошиблась с диагнозом, но быть этого никак не могло, и она это тоже знала.

А однажды она мне пожаловалась:

– Я не могу вам подтвердить диагноз. Ведь вы выздоравливаете, хотя вас никто не лечит. А этого не может быть.

– А какой у меня диагноз?

– Я ещё не придумала, – тихо ответила она и ушла.

Когда меня выписывали, врач призналась:

– Так жалко, что вы уходите, у нас ещё много тяжёлых.

Из нашей палаты выписались все. А по отделению смертность в этом месяце сократилась на 30 процентов.

Жизнь продолжалась. Только взгляд на неё становился другим. Казалось, что я начала смотреть на мир сверху, и потому изменился масштаб обзора происходящего. А смысл жизни оказался таким простым и доступным. Надо просто научиться любить, и тогда твои возможности станут безграничными, а все желания сбудутся, если ты, конечно, будешь эти желания формировать с любовью. И никого не будешь обманывать, не станешь завидовать, обижаться и желать кому-то зла. Так всё просто и так всё сложно.

Ведь это правда, что Бог есть Любовь. Надо только успеть вспомнить, что ты – Бог!..

Людмила Ламонова

Отрывок из рассказа Людмилы Ламоновой «Успеть вспомнить»

Алиска, ты сможешь!

Just Do It!

Джаст ду ит!

Просто сделай это!

Девочка была такая худенькая, что смешные розовые плавочки с неё спадали. Тренер сделал замечание. Сказал, что нужно купить на будущее плавки поменьше, потому что эти «не уберегут от неожиданностей». Мама девочки виновато кивнула. Решили рискнуть и в этот раз поплавать так. Мама такая коренастая, но подтянутая, похожая на Наталью Варлей, в модном серебристом купальнике и резиновой шапочке «джаст ду ит» («просто сделай это»), с готовностью полезла в бассейн, в котором тренер уже учил мою трёхмесячную дочку нырять.

Худенькая девочка вдруг испуганно разрыдалась, горько и безутешно. Она не хотела плавать. Совсем. Мама уговаривала её попробовать, упоминая аргументы «бултых-бултых», «давай как рыбка» и «смотри, вон какая кроха плавает и не плачет». Но девочка закрыла личико ладошками и отрицательно качала головой. Несмотря на нежелание ребёнка купаться, «Варлей» всё-таки затащила девочку в воду.

Плач ребёнка перерос в истерику. Девочка рыдала, выгибаясь всем телом. Я поймала себя на раздражении. «Ну что за упрямая мамзель? – хмуро думала я про мамашу. – Ну видишь же, что ребёнок не хочет плавать, ну зачем насильно тащить? Чтобы она вообще воду возненавидела?» От орущей годовалой девочки и её суетливой мамаши было много шума, и моя Катюня вроде плыла с тренером, но всё время оглядывалась и таращила напуганные глазёнки в сторону беспокойной парочки. «Чёрт, – я окончательно насупилась. – Они и нам мешают плавать…»

– Попробуйте выйти, успокоить её на берегу и опять зайти, – предложил тренер. – Если не получится, то в другой раз. Не переживайте, денег я не возьму…

Мама вышла в предбанник с девочкой, плохо закутанной в полотенце.

– Ну вот что ты боишься?.. Мама рядом, водичка добрая… Мама твоя вон КМС по плаванию, всю жизнь в воде, ну что ты, бери пример, а? Ты уже большая девочка, два годика, уже надо смелой быть…

Я опешила. Два годика? Ого! Девочка явно отставала в развитии – она почти не говорила, и даже на ногах держалась пока неуверенно. Я ещё больше обозлилась на эту мамашу и с грустью думала о том, что она категорически не слышит своего ребёнка и вопреки всему упрямо делает дочку заложником своих слепых желаний и интересов. Она, видите ли, намечтала, что девочка будет чемпионкой по плаванию, и идёт к цели упрямым танком, не замечая очевидного сопротивления ребёнка. Наверное, можно было бы ей сказать это, аккуратно как-то, вежливо, но совета у меня никто не просил, а потому я вздохнула, мысленно посочувствовав девочке, взяла с батареи тёплое, нагретое полотенчико и пошла встречать из воды мою крошечную чемпионку, с радостью покоряющую каждый вторник и четверг «морские глубины».

После плавания моя Катюня всегда зверски голодна. Я ловко переодела её в сухое, высушила феном волосики и поудобней устроилась на кушетке – покормить ребёнка. В это время «Варлей» всё-таки затащила дочку в бассейн: я сквозь незакрытую дверь слышала плеск воды и негромкие команды тренера. Но потом девочка снова захныкала, мамаша принялась её уговаривать, девочка разрыдалась сильней, и решением тренера занятие было приостановлено…

И вдруг я услышала негромкий умоляющий монолог мамаши:

– Алиска, она же с задержкой сильной, видите. Ей два и два. Мы же когда её взяли только, она даже не знала, что такое ванна. Их там, в доме малютки, купали в корытцах, под краном подмывали. Она и ванну-то обычную дома боится. Но нам очень показано плавание. И дисплазия у нас, и мышцы слабенькие. Мы на массажики ходим активно, физиотерапию делаем, плаваем вот, кушаем хорошо, восстанавливаемся… Так что я завтра ещё раз попробую, вы не против?

Я сидела под дверью и сгорала от стыда за свои мысли и своё раздражение в адрес этой женщины. Господи, да эта мамочка, она же героиня! Она удочерила больную брошенную девочку и упрямо тащит её в нормальную, здоровую жизнь, невзирая ни на что. Она борется за неё с полной отдачей, танковой прытью пробивая преграды, не замечая чужих косых взглядов, не давая поблажек ни себе, ни ребёнку. Для неё не существует «не смогу» и «не получилось», существует лишь «потерпи» и «прорвёмся!» Многие всю жизнь хотят, но не могут решиться на такой поступок, а она – джаст ду ит! – взяла и сделала! А я смотрела косо и демонстративно хмурилась! Господи, как стыдно!

Я виновато переложила кстати заснувшую дочку в переноску. Прошла в душевые. Обычно мамочки, принимая душ после бассейна, сажают детей в специальный манеж, но Алиса особая девочка, плюс она сегодня не в настроении. Притворившись, что зашла случайно, я предлагаю мамочке:

– Хотите я подержу вашу девочку, пока вы в душ сходите?

– Правда? – обрадовалась «Варлей». – Это очень кстати. Спасибо вам. А то она всегда так плачет в этом манеже… Её Алиса зовут.

«Я знаю!» – хотела сказать я, но не стала: пусть она не знает, что я случайно подслушала её разговор.

Я взяла Алису на руки. Она трогательно и доверчиво обняла меня худенькой ручонкой за шею, а второй сразу стала играть с заколкой, которой были перехвачены мои волосы. Заколка была интересная, с бубенчиками и разноцветными кругляшками.

Я с готовностью стянула её с волос, протянула девочке.

– Это тебе. Подарок. Смотри! – я пригладила её влажные волосики, собрала их в хвост и закрепила заколкой.

– Касива? – спросила девочка.

– Очень, – с чувством ответила я. Мы легко нашли общий язык. Спустя пять минут из душа вышла замотанная в полотенце мама.

– О, сорока моя, уже заколку у вас выпросила? – засмеялась она.

– Если вы не против, я подарю ей эту заколку? Она новая совсем, сегодня впервые надела… Смотрите, как ей понравилось!

– Да ну что вы, неудобно…

– Всё очень удобно!

Мне не хотелось отпускать Алиску. Она совсем доверилась мне, трогала моё лицо ладошками, а я притворялась, что каждое её прикосновение имеет свой звуковой маркер:

– Нось! – радовалась Алиса, хватая меня за нос.

– Пиу-пиу! – Сётьки! Вжик-Вжик! – Газки! – Хлоп-хлоп!

Алиса заливисто хохотала, обнажая смешные зубки с крохотной щербинкой посередине. Мама спешно переоделась и протянула руки забрать дочь:

– Спасибо вам огромное. Прямо выручили меня…

Я нехотя отдала Алиску маме. Мне захотелось обнять их обеих. Сказать «Варлей», какая она невероятная молодец, спортсменка, комсомолка и просто красавица. Сказать, что она настоящий герой, каждый день совершающий большой подвиг для маленького человечка. Что на таких, вдохновлённых материнством женщинах, держится этот мир. Что добро, которое она творит под видом обычной повседневной жизни, обязательно воздастся ей в виде смеха её дочери и их совместного счастья. Что пусть ей хватает сил на её несломленность и упрямство – от них зависит так много в судьбе её малышки! И вообще, что это очень здорово, когда твоя жизнь по самую макушку наполнена настоящим смыслом, и нет на свете ничего более правильного и дорогого, чем это выбор – жить для вот такого вот хрупкого, златокудрого ангелочка в трогательных розовых плавочках…

Я открыла рот и сказала всё вышеупомянутое одной фразой:

– Знаете, она так на вас похожа!..

– Да? – мама резко обернулась и смущённо покраснела.

– Правда? Вы правда так думаете?

– Конечно! Я сразу обратила внимание, что вы очень похожи…

– Дело в том, что… – она, по-видимому, хотела признаться, что Алиса приёмная, но я ей не дала, остановила, перебила.

– Да это же сразу видно – мамина дочка! Вы же как две капельки воды! Две красотки!

– Спасибо, – мама улыбнулась и будто по-новому с восторгом посмотрела на свою Алиску. – Ну, помаши тёте ручкой и пойдём, я теперь тебя сполосну…

Я весело машу девочке в ответ. Удачи тебе, Алиса, в твоём жизненном заплыве. С такой мамой тебе никакой шторм не страшен! Ты только обнимай её почаще своими хрупкими веточками-ручками, трогай её нось, лот, газки, и говори ей на уски: «Мама, я тебя люблю!» И тогда у твоей мамы всегда будут силы, чтобы любить тебя сильно-сильно, и чтобы горы свернуть, и реки вспять повернуть, если понадобится. Ты только обнимай её, Алиса… Джаст ду ит…

Ольга Савельева