Текст книги "Шведское огниво"

– А я гусь, что ли? – рассмеялся Касриэль. – Жирный и вкусный. С которого к тому же можно еще пуха и пера нащипать. Или селезень.

– Скромничаешь? – не согласился наиб. – Разве ты добыча? Хотя и не сокол. Ты, скорее, ворон. Старый, умный, живучий.

– Туртас долго был ловчей птицей, – продолжал между тем Бахрам. – Жил охотой. Теперь от этого остался только полет. Кто он сейчас? Просто птица, парящая над землей. Как голубь.

– А твой друг эн-Номан кто?

– Орел-стервятник. Слишком много копался в падали.

Никто не улыбнулся.

– Похож, – согласился наиб. – Так же сидит в стороне и ждет добычу. Сам в драку не лезет.

– Умная птица, – подтвердил Касриэль. – Зачем охотиться самому, когда вокруг столько чужой добычи? Которую жадные хищники сами не смогли сожрать.

– В Персии живут стервятники, которые иногда, сбившись в стаю, гонят коз к пропасти. Одним ожиданием сыт не будешь. Эта птица обычно взмывает в небо, бросившись с кручи. С земли у нее плохо получается. Некоторые верят, что это и есть легендарная птица Гамаюн. Птица счастья. Предание говорит, что тот, на кого упадет тень ее крыльев, станет царем.

– Мудрое предание, – негромко, как эхо, отозвался Касриэль. – Возле трона владык всегда полно мертвечины.

XI. Тень Авиньона

Дверь из хозяйских покоев отворилась, и вошел Сарабай, сопровождаемый Юксудыр. Та несла высокий кувшин и стопку лепешек, бережно обернутых льняным платом. Плат она старательно расстелила на столе. Хозяин, натужно крякнув, бросил у очага охапку принесенных дров и тут же стал подкладывать поленья в огонь, который охватил их с веселым треском. Наиб краем глаза заметил, что Сарабай подкинул еще несколько веточек можжевельника.

Старается. Словно опытный банщик, который отлично знает, сколь много значит в жизни такая неуловимая и неосязаемая вещь, как запах. Забудутся разговоры, дела и заботы, но в глубине сознания надолго останется таинственный след незримо витавшего в воздухе аромата. И замрет человек в задумчивости, разминая в руке алый цвет шиповника, листик мяты или горькую веточку полыни.

С самого появления наиба он так старательно подносил дрова в очаг, что в комнате уже становилось жарко и все потихоньку начали перебираться от огня в дальний конец стола. Там было темнее, и Сарабай уже хотел принести лампу, но Злат махнул рукой:

– Не нужно. Бумаг читать мы не будем, а еду мимо рта и так не пронесем.

Собеседники долго молча пили запашистый настой кипрея, сидя в полумраке между ярким пламенем очага и сгустившейся тьмой в дальних углах, где среди теней едва чернел проход к гостевым кельям. Сами тени уменьшились и словно затаились, бесшумно танцуя за спинами своих хозяев. Наверное, правильно считают их близкими родственниками снов.

Разговор за столом тек неспешно. Вечер только еще начинался, а впереди была целая ночь. Злат не спеша пересказал историю с постояльцем, унесенным джиннами через печную трубу, Бахрам поведал о своем разговоре с шейхом:

– Эн-Номан сейчас изо всех сил нос держит по ветру с дворцовыми делами. Шутка ли – новый дворец строить? Где хан – там власть. Там голова и сердце царства. Чует старый лис – неспроста это. Ускользает власть. Что тому виной?

– Венецианцы в прошлом году с ханом торговый договор заключили, – резонно вставил меняла. – За ними большие деньги стоят. И влияние.

– Что такое деньги? – философски вопросил сказочник. – Квинтэссенция человеческих страстей.

– Квинт… чего? – не понял даже не чуждый книжной учености Злат. – Ты понятней не можешь сказать? Не по-птичьи?

– Можно сказать, выжимка. Суть. Та самая евангельская соль, которой все посолено. Деньги управляют людьми, но без самих людей они бесполезный мусор. Вот почему в степных кочевьях им и по сей день не придают значения. Там ценятся конь, сабля, теплый кафтан и сытная лепешка. Наедине с духами неба или леса ты можешь умереть от голода или замерзнуть на мешке с серебром. Деньги имеют власть только над людьми. – После недолгого раздумья Бахрам добавил: – Да и то не над всеми.

Касриэль кивнул без тени улыбки:

– Каждый сам выбирает: будут ему служить деньги, или он сделает их своими повелителями.

– Кто такие венецианцы со всеми своими мешками серебра в Улусе Джучи? Дела здесь вершатся в золотом шатре хана Узбека, а за его дастарханом сидят много всяких людей. Что им до венецианцев со всем их серебром? Их кумир – власть. Известно, какую силу сейчас забирает Тайдула – любимая жена хана.

– Старый хрыч с ней не ладит?

– Женщины коварны, хитры и непредсказуемы. Кроме того, им безразлична судьба царства. Они готовы обрушить мир, лишь бы досадить удачливой сопернице.

– Неужто объявилась?

– Сейчас нет. Но кто может сказать, что случится завтра? Да и разве дело только в любовных шашнях? Узбек не вечен. Нити судьбы находятся не в наших руках. Рано ли, поздно ли, будет решаться вопрос, кто сядет вместо него на Золотой Престол. А наследников много. За каждым – сторонники и сила. Говорят, венецианцы торят дорожку к Тайдуле. Эн-Номан сказал, что именно она стоит за этим торговым договором и строительством нового дворца. Поэтому его верные люди следят за каждым ее шагом. Благо таких хватает в ставке Узбека. Только дела с ними она ведет, скорее всего, через брата своего, а за ним уследить сложнее. Вольная птица. Вот и высматривают соглядатаи тайных посланцев по всем заставам. Путь один – через Азак. Окольными тропами намного сложнее пробираться, да и опасней. К тому же там чужеземец сразу привлечет к себе внимание первого же старосты. Этот сарабаевский постоялец сразу на заметку попал. Приехал из Азака, без товара, на службу не просится, поселился на окраине подальше от любопытных глаз. Теперь вдруг засобирался в новый дворец.

– Не говорил он тебе, чем вся летняя история закончилась? Со свиной ногой?

Илгизар напрягся, обратившись в слух.

– Сказал. Ничем. Тех парней, что на суд напали и тебя с Илгизаром едва не зарезали, отправили в ставку самого хана. Для расследования. Только не довезли. Померли они по дороге, так и не успев ничего рассказать. Наверное, съели что-нибудь.

– Кому-то в самом ближнем окружении хана была невыгодна эта правда.

– Вот то-то и оно.

– Плохо дело, – помрачнел Злат.

– Тебе что за горе? Особенно теперь, когда хан со своими придворными интригами из Сарая съехал, и, похоже, надолго?

– То и горе, что завтра ждет меня суд. Да не с кем-нибудь, а с посланцами самого Могул-Буги. Я с ними сегодня немного поругался. Только дело не в том. Я за ханской пайцзой как за коваными воротами. Им Касриэль надобен. Видимо, очень сильно, коли прискакали в страшной спешке. Самое хреновое – непонятно, чего им надо. Дело может на поверку яйца выеденного не стоить, а может и так обернуться, что головы лишишься. Сам только что рассказывал, как пленники, которых к самому хану везли, возьми да и помри в дороге.

Касриэль засопел. Ему этот разговор был явно не по душе.

– Могул-Буга – брат Тайдулы. Не зря на чело эн-Номана легла тень заботы.

– Плохо, что эта тень легла на мое чело! – Наиб в сердцах ударил ладонью по столу. – С самого начала, как увидел я эту клетку с голубями, кольнуло меня в сердце нехорошее предчувствие. Так и пошло. Потянулись ниточки в узелок. – Он рассмеялся. – Эмир с женами меня сейчас ждут. Чтобы послушать про унесенного джиннами постояльца.

– Зато теперь ты оказался в одной тени с эн-Номаном.

Во дворе раздался шум. Сначала окрик, потом препирательство, затем дверь распахнулась, и карауливший на улице стражник грубо втолкнул человека, закутанного в плащ.

– Вынюхивал что-то. Коня оставил на дороге, все время озирается. В дом не пошел, а пошел к лошадям.

– Как раз то, что нужно, – одобрил наиб, поднимаясь из-за стола.

При виде его загадочный посетитель съежился так, что уменьшился почти вдвое.

– Что ты так заматываешься в плащ, добрый человек? – засмеялся наиб. – Или он у тебя обладает тем же волшебным свойством, что келья на этом постоялом дворе? И ты сейчас исчезнешь, оставив после себя только горстку золы? Он, наверное, потерял свои чудесные свойства, потому что вымок до нитки. Так что ты пока повесь его возле очага – пусть просохнет. Или ты призрак, который боится света?

Стражник воспринял слова наиба как приказ и толкнул пришельца к огню так, что тот едва не улетел в очаг. Пламя осветило лицо, и Злат громко захохотал:

– Вот теперь, похоже, все в сборе! Приветствую тебя, почтенный брат Адельхарт! Было бы просто несправедливо, не появись ты там, где раздалось цоканье копыта копченой свиной ноги. Как видишь, одни и те же пути обычно приводят людей в одно и то же место.

Нежданный гость не проронил ни слова. Было видно, что он буквально оторопел. Брат Адельхарт заведовал почтовой службой в католической миссии. По его ведомству шли многие тайные дела, и его появление после первой стражи на отдаленном постоялом дворе вряд ли было случайным совпадением.

– Ты так обрадовался при виде меня, что даже утратил вежливость и почтительность? Даже не ответил на приветствие. Понимаю. Твой ум занят: ты спешно придумываешь, зачем явился сюда в этот темный дождливый вечер. Не трудись. Все и так уже поняли, что тебя сюда привело кощунственное желание втайне от братии полакомиться запретной молодой кониной. Весь Сарай знает, что здесь отменно готовят мясо. А говядинку и баранинку можно есть и у себя в миссии. Только ты зря испугался. Даю тебе честное слово, что я не стану писать донос вашему епископу. За это ты и меня угостишь кониной. Пока мой благочинный не видит. Договорились? Да очнись ты!

От этого окрика Адельхарт так сильно вздрогнул, что присутствующие захохотали. Он поневоле тоже улыбнулся, хотя и вымученно, и стал снимать плащ.

Без него гость словно вновь увеличился в размере: расправил плечи, выпятил сытый живот. Только лицо по-прежнему оставалось помятым и напуганным.

– Так что? Пусть Сарабай велит подавать конину? Или тебя привело сюда что-то другое? Тогда выпей горячего медку и поведай нам свою историю. Что может быть лучше в такой унылый осенний вечер? Только сказок не надо. Сегодня даже знаменитый Бахрам рассказывает были. – Злат дружески похлопал Адельхарта по плечу и сам налил ему меда в большой деревянный ковш. – У тебя опять пропали голуби?

Недоумение Адельхарта было почти искренним:

– Какие голуби?

– Вестимо какие. Почтовые. Неужто ты у себя в миссии стал уже просто турманов гонять в синем небе? Или тебя отстранили от секретной переписки после истории с дочкой Урук-Тимура?

Адельхарт переменился в лице. Он словно снял маску. Сошел испуг, губы сжались, а в глазах появился недобрый блеск. Он даже приосанился и расправил плечи. Спокойно сел за стол, уверенно принял ковш из рук наиба и стал не спеша отхлебывать густой горячий напиток.

– С имбирем, – одобрил, ставя ковш на стол.

– Там много чего добавлено, – поддакнул Злат. И прибавил: – Для дорогих гостей.

– Как я понял, ты приехал сюда за тем же человеком, что и я? – повернулся к нему гость.

– Брат Адельхарт, – мягко попенял наиб, – мы, конечно, сидим за столом и беседуем, как добрые приятели. Но нужно же блюсти простое правило вежливости. Я еще не получил ответа на свой вопрос, а ты уже задал свой. Или ты все-таки предпочитаешь, чтобы это был допрос? Наверное, ты думаешь, что в этом случае задавать вопросы будешь ты?

– Брат, похоже, крещеный еврей, – встрял Касриэль, – Отсюда и привычка отвечать вопросом на вопрос.

Адельхарт примирительно улыбнулся и развел руками, словно сдаваясь:

– Мне нечего скрывать от тебя, Хрисанф Михайлович. – Он подчеркнуто обратился к наибу по его христианскому имени, которое в Сарае обычно никто не употреблял, да почти никто и не знал. – Ты же понимаешь, что я сам только пешка в чужой игре. – Монах помолчал. – И меньше всего хочу, чтобы мне свернули башку по милости какого-нибудь паука, который плетет свою сеть за сотни дней пути отсюда.

– Ты, видно, сильно зол на этого самого паука.

– Зол?!

Адельхарт, размахнувшись, ударил кулаком по столу и вскочил. Лицо его побагровело так, что в неровных отблесках пламени стало казаться черным. За его спиной взметнулась огромная тень, и сам он на миг стал похож то ли на страшную птицу, то ли на самого ангела смерти.

– Зол?! Я мирный человек, я давал обет послушания и смирения, но, клянусь всеми святыми, я бы задушил его сейчас собственными руками!

Он вытянул маленькие холеные ладошки и несколько раз хищно сжал и разжал длинные тонкие пальцы.

– О чем думал этот старый вонючий козел папа Иоанн, когда восемь лет назад объявлял крестовый поход против Золотой Орды?! Ему было наплевать, что здесь полно подданных его Святого престола, что здесь полтора десятка миссий, множество священников и новых прихожан. Конечно, хан Узбек, который именует себя султаном, защитником ислама и при этом кропит кобыльим молоком войлочных кумиров, во сто раз умнее, терпимее и гуманнее всех этих напыщенных олухов, бесконечно твердящих о святости. Он помочился на папскую буллу, и очень жаль, что не достал при этом до самого папы. Но ведь сам кагорский ублюдок об этом не знал. Тем более что он, окажись на месте Узбека, уж будьте уверены, отыгрался бы не только на его подданных, а на всех бедолагах, что так или иначе попались бы под руку.

Адельхарт сел, выругавшись на непонятном языке, который показался Злату отдаленно знакомым. Наиб навострил уши. Монах отдышался и продолжал уже спокойно:

– Ладно бы про нас просто забыли. Большие люди – большие заботы. Так нет! Авиньонское пугало все рассчитало. Если бы татары нас тогда сгоряча перерезали, это только сыграло бы ему на руку. Поднял бы вселенский вой о гонениях на христиан со стороны безбожных язычников, об угрозе всему христианскому миру, стал призывать на каждом углу к спасению веры и собрал под шумок с одураченных олухов еще возов двадцать денег. Вот уж тогда с крестовым походом против Золотой Орды можно было бы носиться до бесконечности, как дураку с той расписной торбой.

Неожиданно он рассмеялся:

– Да еще потом неплохо зарабатывать, объявив всех перебитых татарами мучениками за веру, заодно причислив кого-нибудь к лику святых и показывая богомольцам чудотворный и нетленный хрен, выдавая его за часть тела какого-нибудь незадачливого брата Адельхарта.

– Ты на всякий случай надпиши его, – посочувствовал Злат. – Чтобы потом не подделали. Могу посоветовать отличного мастера по наколкам. Хоть и неверный, но дело свое знает. В Китае учился.

– Знаю, что ты меня не любишь, Хрисанф Михайлович. Не буду кривить душой, я тебя тоже. Но я всегда уважал и уважаю тебя как умного и справедливого человека. Поэтому знай – если ты надумаешь навалить дерьма в шапку святейшему папе Иоанну, ты всегда можешь рассчитывать на мою самую искреннюю помощь.

– Приятно иметь дело с умным человеком и слушать умные речи. Только я далек от царских забот. Вот с мудрейшим шейхом Ала-эд Дин эн-Номан ибн Даулетшахом ты бы нашел общий язык. А я по земле хожу. И смотрю под ноги. Я вот даже и не помню, что против нас восемь лет назад крестовый поход был.

– Войну на Волыни помнишь?

– Войну помню.

– Так вот это оно и было. Тогда польский король Владислав бил челом папе, чтобы защитить истинную веру, церкви, монастыри и страдающую от безбожных язычников паству. Как раз на Волыни оба князя Юрьевича покинули земную юдоль, и на их бывшую вотчину бросились все соседи. А у Владислава силенок не хватало свою долю урвать. Вот он и запел про истинную веру.

– Тогда вроде наша взяла.

– Как сказать. Договорились будто так, чтобы никого не обидеть. Новый правитель ханский ярлык принял и выход в Орду обязался по старине давать. Вот только самого его посадили на престол по своему согласию польский король Владислав и князь литовский Гедимин. Да еще скрепив союз браком Владиславова сына Казимира и Гедиминовой дочери Альдоны, во крещении Анны. Смекаешь?

Злат сморщился, как от кислого:

– Вот это ты мне все для чего толкуешь?

– Не спеши. Скоро сказка сказывается… В позапрошлом году этот самый волынский князь Болеслав женился на другой дочке Гедимина. Что скажешь?

– Совет да любовь!

– Это простые смертные женятся, чтобы любить и детишек строгать. У государей и свадьба – государственное дело. Недавно пришла весточка – помер король Владислав. Теперь на его место сел сын Казимир. Тот самый – зять Гедимина. Ты не морщись, не морщись, Хрисанф Михайлович!

– Сдается мне, что ты все время уводишь разговор в сторону. Толкуешь мне про заморских принцесс и королевичей. Как в сказке. А мне бы про то, зачем ты на ночь глядя на этот постоялый двор явился.

– Так это же самый конец ниточки. Тебе, наверное, больше начало интересно? Тем более что на этой ниточке столько узелков. Да и какой рассказчик начинает историю с конца? Верно я говорю, Бахрам?

Сказочник добродушно усмехнулся:

– Повествование нужно начинать так, чтобы слушателю стало интересно после первых же слов.

Монах задумался, колупая ногтем рукоять липового ковшика:

– Тогда я, пожалуй, начну так. Едва настало лето и по реке пошла высокая вешняя вода, с одним из первых кораблей с верховьев в Сарай прибыл человек. С собой у него было письмо из самого Авиньона. И копченая свиная нога.

XII. След свиной ноги

На сей раз Адельхарт явно угадал с началом. Илгизар даже подался вперед, вытянув шею. С лиц Касриэля и Бахрама сбежала улыбка, оба они обратились в слух. Только наиб недовольно покачал головой:

– Не сомневаюсь, что все, рассказанное тобой, окажется очень интересным. Однако у слова «интерес» много значений. От простого любопытства до обычной выгоды. И то и другое часто оказывается хорошей приманкой в ловушке. Ты хочешь поведать нам тайну. Есть тайны, которые люди уносят в могилу, есть тайны, которые уносят в могилу людей. Загадка свиной ноги уже подносила кинжал к моему лицу на расстояние одного пальца, а тебя, Илгизар, только чудо уберегло, ибо клинок был направлен в твое сердце. Я не хочу снова искушать судьбу и будить лихо, которое, к счастью, обошло меня несколько месяцев назад. Поэтому начну рассказ первым, а ты продолжишь.

Монах смерил Злата долгим внимательным взглядом и молча кивнул.

– Начну с того, зачем я вообще приехал на этот постоялый двор. Так вот. Меня прислал эмир, чтобы я удовлетворил любопытство его скучающих жен. По баням и базарам досужие люди много болтали о человеке, таинственным образом исчезнувшем из запертой изнутри комнаты. Задание я выполнил, и больше мне здесь делать нечего. Нет ни мертвого тела, ни даже подозрения в убийстве. Вряд ли кто придет в ближайшее время с жалобой. Все! Сейчас я уже сидел бы дома у эмира, прихватив с собой сладкоречивого Бахрама, который уж наверняка сумел бы приукрасить мой скучный доклад какой-нибудь подходящей к случаю занимательной историей. Судьбе было угодно, чтобы я сидел здесь со стражниками и ломал голову из-за завтрашнего дня. Ибо дорогу мне перебежал этот напыщенный молодой фазан, присланный Могул-Бугой. Я вообще не стал бы ни говорить тебе горьких слов, почтенный брат Адельхарт, ни спрашивать, зачем ты ходишь темными вечерами по постоялым дворам, если бы не причина, по которой на мою бедную голову обрушилась нежданная забота. Этот самодовольный щегол припорхнул сюда на зов некого письма, присланного то ли из Чехии, то ли из Венгрии. Тут появляешься ты. Вот я и подумал: а не одна ли и та же причина гоняет вас по улицам Сарая? Поэтому, добрый человек, тебе сейчас совсем ничего не угрожает. Я даже не буду тебя удерживать, если ты просто встанешь и уйдешь. Тебя ни в чем не обвиняют и не подозревают.

Было хорошо видно, что монаху именно так и хочется поступить. Однако что-то его не пускало. Он недоверчиво смотрел на Злата и не двигался.

Неожиданно наиб спросил:

– Кстати, ты в сердцах ругнулся по-каковски-то. Ты откуда родом?

– Все мы дети Божьи, – неохотно отозвался Адельхарт. – В Евангелии сказано: «Не есть египтянин, не есть иудей». – Подумал и добавил: – А ругнулся я по-польски.

– Вот почему ты мне все про польских королей рассказываешь… Вернусь к моей истории. Завтра этому почтенному меняле предъявят обвинение в измене. В ханском суде диван-яргу. В присутствии эмира. Сделать это не так просто. Судьи не будут слушать пустые наветы и потребуют доказательств. Значит, этому посланцу Могул-Буге есть что сказать. Найдутся ли у тебя какие-нибудь предположения?

– Предположения найдутся. Даже слишком много. Вот только цена им та же, что и пустым наветам. Ты спрашивал, зачем я пришел под покровом темноты на этот постоялый двор. Вот потому и пришел, что сам ничего не знаю.

– Опять загадками говоришь?

– Потому что не знаю разгадок. Ты же видишь, я не ухожу, несмотря на твое великодушное разрешение.

– Ты напрасно не стал слушать почтенного брата Адельхарта, – подал голос внимательно слушавший их Бахрам. – Он ведь не зря хотел рассказать всю эту историю. Причудливы пути истины, никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь на ее тропах. Если свиная нога, исчезнувший постоялец и это злосчастное письмо бродили по одним и тем же дорогам, вполне может случиться, что, пойдя по следу одного, раскроешь загадку другого. Знаешь, как была построена знаменитая Марагинская обсерватория?

– Та самая, в которой в молодости вы с эн-Номаном искали приключений на свою задницу?

– Путь к знанию не всегда усыпан цветами и лаврами, – кротко отозвался сказочник. – Кто хочет уловить запах розы, должен быть готов уколоться шипами. Обсерватория в Мараге – одна из величайших в мире. На ее сооружение были потрачены невиданные средства. Потрачены монгольским ханом, который и читать, наверное, не умел. Знаешь почему? Хулагу ценил ученых людей и одарил своим вниманием знаменитого мудреца Насреддина ат-Туси. Этот великий муж был исмаилитом, поверенным в тайны зловещей крепости Аламут. Будучи умным человеком, он вовремя переметнулся от них к пришедшим в те края монголам. Именно благодаря ему была спасена знаменитая библиотека исмаилитов, получили хлеб, кров и защиту многие ученые. Однако когда он обратился к хану с предложением возвести огромную обсерваторию для наблюдения за звездами, Хулагу, увидев смету расходов, запустил руку раздумья в бороду недоумения. Столько денег просто для того, чтобы смотреть на небо? Дело было в военном лагере, который стоял у подножия горы. Тогда ат-Туси предложил хану послать ночью человека, который сбросит с кручи огромный медный котел. Когда на всю округу во тьме раздался страшный грохот, в лагере началась тревога. Воины выскочили из палаток, все вооружились, выслали разведчиков. «Видишь, какой переполох? – спросил хана ат-Туси. – Только одни мы спокойны. Почему? Потому что мы знаем причину этого шума, а они не знают. Когда случается солнечное затмение или какое другое небесное явление, происходит то же самое. Вот для этого и нужно изучать звезды. Если знаешь, что происходит, тебя не застигнут врасплох». После этого Хулагу дал денег на обсерваторию и опекал ее до конца своих дней.

Бахрам помолчал и продолжил:

– Мы не знаем причин происходящего. Поэтому оно страшит нас своей непредсказуемостью. Возможно, когда мы узнаем их, то окажется, что это был всего лишь грохот пустого медного котла. В противном случае знание поможет нам вооружиться для встречи с опасностью.

– Ты мудрый человек, старик, – почтительно молвил Адельхарт после недолгой паузы. – С твоей головой тебе бы быть визирем, а не сказочником.

– Ты путаешь мудрость с умом. По-настоящему мудрый всегда выберет удел сказочника. – Бахрам засмеялся. – Удивительно, но сегодня я уже второй раз произношу эти слова.

– Пусть расскажет! – не утерпел Илгизар.

– Со своей стороны добавлю, что, если история окажется интересной, то рассказчика ожидает хорошее вознаграждение, – посулил Касриэль.

Злат обвел взглядом присутствующих и усмехнулся:

– Делать нечего. Коль замешался в драку, хочешь не хочешь, бей! На чем ты остановился? Как приехал человек со свиной ногой в мешке?

– Ты слишком много внимания уделяешь этому копченому окороку. А что бы он значил, если бы у этого человека не было письма из Авиньона? Из канцелярии самого папы? Вот только теперь я начну издалека. – Адельхарт улыбнулся сказочнику. – Мне очень понравилась твоя история про обсерваторию и медный котел.

– Пустой медный котел, – наставительно поправил Бахрам. – Пустой. У чернокожих зинджей, которые живут у самого подножия гор Каф, есть поговорка: «Громче всего гремит самый пустой барабан».

– В здешних краях говорят: «Две бараньи головы в одном котле не сварить». Хорошая пословица. В вечерних странах с давних пор идет борьба пап и императоров. Борьба за власть над христианским миром. Война есть война. Кто не с нами – тот против нас. Остаться в стороне не удается никому. А у войны есть еще один закон: враг моего врага – мой друг. Так и пошло. Стоит каким двум князькам где-нибудь в захолустье поссориться, как сразу один оказывается за папу, другой за императора. Тут начинает действовать еще один закон: друг моего друга – мой друг. Если смотреть на это с берега нашей реки, оно вроде слишком далеко. Хотя и здесь грызутся не на жизнь, а на смерть генуэзцы с венецианцами. А где грызня, там друзья друзей, враги врагов. А еще враги друзей, друзья врагов. – Адельхарт хитро подмигнул наибу. – Вот тебе и первая ниточка. С кем дружбу водит этот самый Могул-Буга?

– С венецианцами вроде. Говорят, Тайдула хана на договор с ними уговорила. Так пойдем по этой ниточке?

– До узелка дойдем и запутаемся. Давай другие ниточки поищем. Та, которая от свиной ноги тянется, ведь самая крепкая. Не зря я с нее начинал. Помнишь, как дело было? Я расскажу, как оно с моей колокольни выглядело. Хоть меня и не посвящают во все тайны, а мимо меня никак. Голубиная почта в миссии под моей рукой. Хоть я и не ведаю обычно, что за послания птички приносят-уносят, и не всегда можно тайно нос сунуть в чужие секреты – письма часто шифруют, но догадаться кое о чем можно. Тем более что часто и самому дают тайные поручения такие, что уши заказчика за лигу торчат. Так было и на тот раз. Потому как это самое письмо из Авиньона адресовалось лично мне. С печатью самого святейшего папы Иоанна и предписанием немедленно сжечь его по прочтении. Хотя было оно самого безобидного содержания. Просто оказывать его подателю всякую потребную помощь. Только он, к моему удивлению, сам в Сарае оказался как рыба в воде. Поселился в ясском квартале, похоже, у него там уже были знакомые. Потом верные люди мне сказали, что у него приятели среди черкесов завелись. Чего он хотел, мне было неведомо. Про свиную ногу ведь я тогда еще не знал. Но сразу заподозрил неладное.

– Почему?

– Незадолго до этого появился в Сарае еще один человек. Служил он у генуэзцев в конторе. Того самого торгового дома Гизольфи. Обычное вроде дело. Приехал из Азака, обычным путем. Привез с собой тщательно охранявшийся сундук, в каких обычно деньги возят. И письмо. Догадался откуда?

– Из Авиньона?

– То-то и оно. Из папской канцелярии. С просьбой оказывать всякое содействие. Потому как был он посланцем торгового дома Барди – банкиров самого Святого престола. Этот, кстати, никаких подозрений не вызывал. Пьянствовал и по бабам таскался. Здесь ему и помощь никакая не нужна была. Непонятно было только, зачем его сюда прислали. Он ведь явно ждал чего-то. Чем кончилось, сам знаешь.

– Я-то знаю. Но мы ведь договорились, что ты будешь все описывать со своей колокольни.

– Честно сказать, я сам все понял только тогда, когда к нам привезли хоронить убитого. Я сразу его узнал. Тело привезли поздно вечером, я увидел его только утром. Для меня это стало очень большой неожиданностью. Перед этим ведь весь Сарай гудел, что некий чужеземец оскорблял мусульманок, а потом кощунственно бросил им во двор свиную ногу. А потом его нашли убитым. По описаниям это был как раз тот, что служил дому Барди. И вдруг я вижу совсем другого человека – посланца из Авиньона. Внимательно осмотрев тело, я увидел, что он еще и переодет в одежду того незадачливого гуляки, значит, хотел выдать себя за него. Вся интрига оказалась как на ладони. В ту ночь ведь был большой мусульманский праздник, и совершить такую выходку со свиной ногой означало вызвать сильнейшее недовольство верующих. Виновника тоже искать не надо – генуэзцы. Ловко придумано. Кому на руку, тоже понятно. Венецианцам.

– Как-то у тебя все больно гладко получается. Ты, выходит, здесь вовсе и ни при чем.

– Хочешь верь – хочешь не верь, но я ведь и знать не знал даже, что он эту свиную ногу с собой привез. Одно только мне было во всей этой истории непонятно. Письмо из Авиньона. Это был папский посланец. Зачем Святому престолу так лезть в венецианские дела? До сих пор те сами хорошо справлялись.

– В самом деле, зачем?

Адельхарт развел руками:

– Здесь ниточка и обрывается. Самое странное, что свинью эту он подложил другому человеку, тоже с папским письмом.

– Ты забыл, что этому «другому» свинью подкладывал не только он.

Монах замотал головой, словно отгоняя обвинение:

– На меня зря думаешь. Я в эту историю влип, только когда этот самый Санчо, лоботряс из дома Барди, попросил у меня голубей. Вот тогда я и узнал, что у него шашни с любимой дочкой самого Урук-Тимура, ханского сокольничего. Бес меня и попутал.

– Бес?

– Зря, что ли, говорят: где черт не сладит, туда бабу пошлет. Поначалу просто показалась заманчивой мысль окрутить дочку видного татарского эмира с нашим человеком. Окрестить, обвенчать – все чин по чину. Влезть в семью человека, который стоит у самого Золотого Престола. Дал знать архиепископу в Крым. Потом, когда стало ясно, что Урук-Тимур дочку за чужеземного голодранца не выдаст, появился план уговорить ее бежать.

– Скажи уж как есть: выкрасть обманом.

– Это уж как вышло. Я же говорю – бабы. Нашел я для этого дела одну потаскуху – Минсур, которую ты поймал. Где мне было знать, что она водит дружбу с той самой Шамсинур, которая, как оказалось, сама спуталась с этим посланцем, затеявшим шутку со свиной ногой? И что во все это еще и грабители встрянут? Только эта история нам ниточкой вряд ли послужит. То ли дело сам этот Санчо. Кто его послал и зачем?

Злат сразу уловил прищуренный взгляд Касриэля. Ведь это ему он тогда показывал список монет, похищенных из сундука торгового дома Барди. По ним меняла безошибочно определил, что за спиной парня маячат люди из далекого королевства Арагон и банкиры из Флоренции. Адельхарт этого не знал.

– Сам ты как считаешь?

– Наверняка не скажу, но задумочка одна есть. В наши края сейчас новые люди руку тянут. Каталонцы.

Касриэль навострил уши. Злат, не подавая вида, невинно спросил:

– Это же вроде совсем далеко?