Текст книги "Анализ массовых манипуляций в России. Анализ задействования манипулятивных методик управления массами в исследовании деструктивности современной эпохи на примере России. Психоаналитический подход"

Во-первых, демократический миф является не причиной, а индикатором социального кризиса, а точнее говоря – востребуется коллективным бессознательным в качестве незаменимого, но очень опасного при передозировке лекарственного средства. Демократическая политическая система суть коллективный невроз, спасающий людей от индивидуальных форм невротичности. Порождаемый ломкой привычного и естественного для людей общественного устройства (в нашем случае – имперско-коммунистической организации общества) мощный комплекс вины не приводит через режим самонаказания к всплеску алкогольной интоксикации, либо же – массовым маниакальным проявлениям, не вводит население в состояние апатии, прерываемое лишь вспышками якобы немотивированного насилия, а отреагируется через специально придуманную игру. Правила этой игры таковы, что ты сначала выбираешь себе суррогат-Отца, потом убеждаешься в его поддельности и лишаешь его своей любви (т. е. совершаешь над ним то наказание, которого заслуживаешь сам). Идентификация же с этим избираемым мальчиком для битья позволяет получать искомое самонаказание в социально поощряемой форме, т. е. воспроизводить при этом наличную модель социальности. Говоря психоаналитическим языком, демократия суть садо-мазохистская игра, позволяющая массе проявлять порождаемую чувством вины аутоагрессивность без утери социальной стабильности.

Во-вторых, демократическая процедура позволяет совершенно естественным, хотя и случайным образом сформировать новую элиту. И поскольку масса избирает суррогат-Отцов по принципу соответствия их облика своим инфантильным архетипам, то эта новая элита, при всей своей случайности и полукриминальности, при том, что она тоже явно пока решает свои собственные психологические проблемы и переносит на систему отношений «элита – масса» структуру своего собственного «семейного романа», является тем единственным результатом, который достижим и по сути дела уже достигнут в России в ходе демократического перехода от имперского типа общества к национальному.

И, наконец, еще одна, важнейшая функция демократии состоит в том, что она позволяет создать режим психологического отстранения у массы, оберегая людей от шока смены социальной модели. Постоянно имея возможность проецировать свои страхи и надежды, любовь и ненависть на собственноручно избранный объект, человек переходной эпохи как бы инсценирует свою душевную драму на политической сцене, достигая катарсиса, т. е. очищения от тревожности и деструктивных порывов.

В современной России демократический миф фактически находится уже на исходе своего влияния и мы можем подвести некоторые итоги его воздействия на наше общественное устройство и коллективную психологию.

В режиме психологического защитного отстранения демократия позволила нам успешно разыграть ряд политических пьесок сугубо терапевтического характера:

а) Сказка о счастливом обретении прекрасного принца, наследника великой империи, которому раньше злые недруги не давали заботиться о нуждах народных, но он чудесным образом явился и спасет всех нас (1985-1989 гг.). Империя уже была мертва в наших сердцах (одни анекдоты чего стоили!), но нужен был человек, который скажет нам об этом, проложит дорогу «новому политическому мышлению», а потом за это поплатится;

б) душещипательная драма о поиске и нахождении предателя, открывшего ворота Врагу (1989-1991 гг.). Империя, застывшая в своем движении, прекратившая территориальную и культурную экспансию умирает, превращается в крепость, стенами страха отделяющую ее от остального мира, который становится логовом коварного Врага. Человек, приоткрывший нам окно в этот мир, показавший нам то, что средоточием страха, разлитого в мировом сообществе наций, являемся мы сами, совершил страшное предательство. Он разрушил стержень нашей социальности – образ Врага, ради борьбы с которым мы шли на столькие личные жертвы. По законам сказки, господствующим в нашем бессознательном, убивший Врага сам встает на его место. И расставаясь якобы навсегда со своим имперским прошлым на августовском карнавале у Белого дома, мы уже знали того, кто нам за все ответит («оказался наш Отец не Отцом, а сукою…», говоря словами Галича), и того героя-отцеубийцу, который в полном объеме заменит нам уже отработанный объект любви и ненависти;

в) Невеселая комедия под залихватским названием «american boy, поеду с тобой!», позволившая подкрепить режим психического отстранения защитным фактором, известным в психоанализе под названием «идентификация с агрессором» (1991 – 1993 гг.). Если уж Враг победил и наша крепость пала, то давайте сдаваться на полную катушку: заведем себе Президента с его Администрацией и Госсекретарем, сенаторов и губернаторов, позовем американских советников, как японцы в 1945 году, и наступит чудо возрождения! Кстати говоря, не так уж и неправ был А. Невзоров, называвший в 1992 году наше Правительство «оккупационным» – психологически, на уровне бессознательно воспроизводимых символических форм так оно тогда и было. И за это тоже кто-то должен был ответить;

г) античная трагедия, участвуя в которой и Хор (соратники Героя-отцеубийцы), и зрители, да и сам Герой-Президент прекрасно знают о том, что он обречен на гибель, на крах политической карьеры, хотя сам лично он ни в чем не виноват, – таковы законы жанра (1994 – может быть, дотерпим до 1996 года, когда нам обещали позволить распять нашего Героя легитимно, а может быть, и нет). Подробнее современная модель восприятия фигуры нынешнего Президента на уровне российского коллективного бессознательного подробнее будет разбираться в следующем разделе.

Пока же можно попытаться сформулировать главный вывод данного раздела и ответить заодно на вопрос о перспективах демократии в России.

При первом же взгляде на репертуар разыгрывания демократического мифа на российской политической сцене можно заметить характерное чередование жанров, отвечающих на традиционные «русские вопросы»: «Что делать?» и «Кто виноват в том, что мы это сделали?» Виновного искать долго не приходится, ибо он всегда наготове – мы его для этого и выбрали (это вам не имперская модель, где властвующую элиту можно было «опускать» только в анекдотах и бредовых ритуалах псевдопоклонения!). Психологический механизм демократии прост и ясен: душевное здоровье народа в неврозогенной обстановке смены социального мифа обеспечивается за счет отреагирования обоих полюсов амбивалентного отношения (любви и ненависти) на одном и том же объекте. Но не в одно и то же время, как учил Иисус («возлюбите врага своего…») – и в этом главное отличие нашей демократической модели от более стабильной западноевропейской, опирающейся на христианскую мифологию.

Российское общество восприняло детские демократические игры с небывалым энтузиазмом, поскольку инфантилизация в стране – большой Зоне всегда была на грани предельного значения (и особенно, по целому ряду причин, среди мужской части населения). Но имперское прошлое имеет и негативные последствия для массовой психологии, и главное из них – неизбывный патернализм, детская зависимость от властных структур как выражения родительского начала, а применительно к нашему случаю – как символического выражения т. н. «опорного объекта», материнской груди. Может быть, стоит даже заменить заимствованный термин «патернализм» на родное «кормило власти». Любой выраженный «оральный отказ» власти, попытка всерьез и надолго отнять нас от материнской груди государственного патронажа (типа пресловутой реформы 1992 года Ельцина-Гайдара) порождает сильнейший страх нелюбви, незащищенности и одиночества, выводящий нас автоматически во вторую, «кусачую» стадию оральной фазы развития.

Ни одно общество, а тем более организованное на федеральной основе, не в состоянии выдержать более двух последовательных циклов отреагирования любви и ненависти в отношениях «масса – правящая элита». Тот этап данного психологического действа, который мы переживаем сегодня и который характеризуется безнадежной попыткой запуска старого российского имперского мифа, а закончится традиционным для классической демократии и не опробованным у нас еще крахом функционирования Кабинета Министров, показывает, что в России наступает эпоха отдохновения от демократии. В детскую комнату, где резвятся милые сорванцы, периодически должны наведываться взрослые, чтобы уберечь детей от опасностей и заставить их прибрать свои игрушки. По мере становления властных структур и формирования правящей элиты демократические институты будут сворачиваться (естественно, во имя стабильности и безопасности граждан), начиная с муниципального уровня, где вместо низовых структур президентской власти во главе с назначаемым губернатором мы сегодня имеем мини-парламенты и мини-президентов.

Демократия дала нам главное – новую правящую элиту, каковой бы полукриминальной и бессознательно имперской она ни была. Как ни парадоксально это прозвучит, но именно ради этого и проводились все реформы (даже экономическая). Новая элита в поисках стабильного воспроизводства режима властвования абсолютно органично в течение нынешнего политического года выйдет на эксплуатацию национального мифа, чего ни при каких условиях не могла себе позволить ее предшественница времен «перестройки». При этом демократические механизмы становятся явным препятствием стабилизации социально-политической ситуации, а демократические лидеры – источником антигосударственных проявлений».

8. Скрытность манипулятивных методик в воздействии на психику индивида (массы)

Прослеживая вопрос использования манипулятивных методик в процессе управления массами, следует обратить внимание на то, что современная власть (да и, видимо, любая другая власть) старается явно не выпячивать свои методы воздействия на массу (толпу), притом что сама суть толпы уже практически не имеет значения. Так как независимо от статуса ее, в единой группе индивиды ведут себя на удивление одинаково.

«Исчезновение сознательной личности, – отмечал Ле Бон в работе «Психология масс»[26]26
  www.vapp.ru


[Закрыть], – и ориентирование чувств и мыслей в известном направлении – главные черты, характеризующие толпу, вступившую на путь организации, – не требуют непременного и одновременного присутствия нескольких индивидов в одном и том же месте. Тысячи индивидов, отделенных друг от друга, могут в известные моменты подпадать одновременно под влияние некоторых сильных эмоций или какого-нибудь великого национального события и приобретать, таким образом, все черты одухотворенной толпы. Стоит какой-нибудь случайности свести этих индивидов вместе, чтобы все их действия и поступки немедленно приобрели характер действий и поступков толпы… Самый поразительный факт, наблюдающийся в одухотворенной толпе, следующий: каковы бы ни были индивиды, составляющие ее, каков бы ни был их образ жизни, занятия, их характер или ум, одного их превращения в толпу достаточно для того, чтобы у них образовался род коллективной души, заставляющей их чувствовать, думать и действовать совершенно иначе, чем думал бы, действовал и чувствовал каждый из них в отдельности. Существуют такие идеи и чувства, которые возникают и превращаются в действия лишь у индивидов, составляющих толпу. Одухотворенная толпа представляет собой временный организм, образовавшийся из разнородных элементов, на одно мгновение соединившихся вместе, подобно тому, как соединяются клетки, входящие в состав живого тела и образующие посредством этого соединения новое существо, обладающее свойствами, отличающимися от тех, которыми обладает каждая клетка в отдельности».

Причем в толпе отдельные индивиды словно бы наделяются некими едиными свойствами, они словно подпадают под власть единого порыва, и лидер, который в это время возглавит толпу, способен добиться своими действиями поистине невозможного. И фактически всего, что он захочет.

Становится возможным подобное от того, что толпа, масса, достаточно легко становится подвержена таким качествам, как внушение и заразительность.

Ле Бон отмечает[27]27
  www.vapp.ru


[Закрыть], что в толпе наблюдается проявление «таких специальных свойств, которые могут не встречаться у них в изолированном положении, – это восприимчивость к внушению; зараза, о которой мы только что говорили, служит лишь следствием этой восприимчивости. Чтобы понять это явление, следует припомнить некоторые новейшие открытия физиологии. Мы знаем теперь, что различными способами можно привести индивида в такое состояние, когда у него исчезает сознательная личность и он подчиняется всем внушениям лица, заставившего его прийти в это состояние, совершая по его приказанию поступки, часто совершенно противоречащие его личному характеру и привычкам. Наблюдения же указывают, что индивид, пробыв несколько времени среди действующей толпы, под влиянием ли токов, исходящих от этой толпы, или каких-либо других причин – неизвестно, приходит скоро в такое состояние, которое очень напоминает состояние загипнотизированного субъекта. Такой субъект вследствие парализованности своей сознательной мозговой жизни становится рабом бессознательной деятельности своего спинного мозга, которой гипнотизер управляет по своему произволу. Сознательная личность у загипнотизированного совершенно исчезает, так же как воля и рассудок, и все чувства и мысли направляются волей гипнотизера.

Таково же приблизительно положение индивида, составляющего частицу одухотворенной толпы. Он уже не сознает своих поступков, и у него, как у загипнотизированного, одни способности исчезают, другие же доходят до крайней степени напряжения. Под влиянием внушения такой субъект будет совершать известные действия с неудержимой стремительностью; в толпе же эта неудержимая стремительность проявляется с еще большей силой, так как влияние внушения, одинакового для всех, увеличивается путем взаимности. Люди, обладающие достаточно сильной индивидуальностью, чтобы противиться внушению, в толпе слишком малочисленны и потому не в состоянии бороться с течением. Самое большее, что они могут сделать, – это отвлечь толпу посредством какого-нибудь нового внушения. Так, например, удачное слово, какой-нибудь образ, вызванный кстати в воображении толпы, отвлекали ее иной раз от самых кровожадных поступков.

Итак, исчезновение сознательной личности, преобладание личности бессознательной, одинаковое направление чувств и идей, определяемое внушением, и стремление превратить немедленно в действия внушенные идеи – вот главные черты, характеризующие индивида в толпе. Он уже перестает быть самим собой и становится автоматом, у которого своей воли не существует.

Таким образом, становясь частицей организованной толпы, человек спускается на несколько ступеней ниже по лестнице цивилизации. В изолированном положении он, быть может, был бы культурным человеком; в толпе – это варвар, т. е. существо инстинктивное. У него обнаруживается склонность к произволу, буйству, свирепости, но также и к энтузиазму и героизму, свойственным первобытному человеку, сходство с которым еще более усиливается тем, что человек в толпе чрезвычайно легко подчиняется словам и представлениям, не оказавшим бы на него в изолированном положении никакого влияния, и совершает поступки, явно противоречащие и его интересам, и его привычкам. Индивид в толпе – это песчинка среди массы других песчинок, вздымаемых и уносимых ветром. Благодаря именно этому свойству толпы, нам приходится иной раз наблюдать, что присяжные выносят приговор, который каждый из них в отдельности никогда бы не произнес; мы видим, что парламентские собрания соглашаются на такие мероприятия и законы, которые осудил бы каждый из членов этого собрания в отдельности. Члены Конвента, взятые отдельно, были просвещенными буржуа, имевшими мирные привычки. Но, соединившись в толпу, они уже без всякого колебания принимали самые свирепые предложения и отсылали на гильотину людей, совершенно невинных; в довершение они отказались от своей неприкосновенности, вопреки своим собственным интересам, и сами себя наказывали… В числе специальных свойств, характеризующих толпу, мы встречаем, например, такие: импульсивность, раздражительность, неспособность обдумывать, отсутствие рассуждения и критики, преувеличенную чувствительность и т. п., которые наблюдаются у существ, принадлежащих к низшим формам эволюции, как-то: у женщин, дикарей и детей. На эту аналогию, однако, я указываю лишь мимоходом, так как мне пришлось бы нарушить рамки этой работы, если бы я захотел ее доказывать. Впрочем, это было бы бесполезно для людей, знакомых с психологией первобытного человека, тогда как для тех, кто не знаком с нею, такие доказательства все равно были бы недостаточно убедительны».

Видимо, исходя из как бы сознательного (на самом деле бессознательного отупения толпы) становится возможным и применение различных манипулятивных методик, вся суть и задача которых, собственно, сводится к воздействию на подсознание индивидов с целью формирования нужных мыслей, эмоций, образов и проч. то есть, другими словами, с целью управления такими индивидами. Причем, говоря об управлении, по всей видимости, не обязательно преследовать какой-либо негативный аспект. Нет. Суть управления как бы изначально не сводится к нанесению людям вреда (хотя и нечто подобное словно бы предусматривается во взгляде обывателя). На самом деле, на наш взгляд, уместней говорить о необходимости (и преимуществе, если хотите) самого управления, когда благодаря определенным технологиям для небольшой горстки людей становится возможным подчинить себе поистине нескончаемые человеческие ресурсы. Подчинить с целью направить для осуществления каких-то масштабных проектов и проч., то есть мы рассматриваем как раз саму возможность такого подчинения. И вполне, на наш взгляд, обоснованно доказываем, что подобное возможно. А уже куда будут направляться эти людские потоки – это как бы второй вопрос. Хотя в данном случае дело и обстоит таким образом, что подобные два вопроса находятся, даже можно сказать, в некоем симбиотическом. Потому как второе почти непременно вытекает из первого. Но здесь уже вступают в действие законы природы. А также и то, что первое (подчинение) словно бы предполагает наличие второго (управления). И даже, может, выходит так, что без одного оказывается второе совсем ненужным, а то и невозможным.

Если прослеживать управление массами за счет предварительного воздействия на подсознание с целью управления (манипулирования), то почти обязательно мы должны также заметить, что сами индивиды, испытывающие впоследствии подобное воздействие, сами как бы желают его. Ибо в их случае – нечто подобное не просто проявление манипулирования ими (ни о чем таком большинство и не догадывается), а именно благо для них самих, для народа (для масс). Ибо отыгрывают в таком случае массы свои различные невротические потребности. И, по сути, в данном случае (в случае масс) наступает исцеление (своеобразный терапевтический эффект) при условии рассмотрения болезни народа и сравнения ее с некоторыми случаями, встречающимися в клинической терапии (глубинной психологии – психоанализе).

Но ведь общество и на самом деле больно. Больно прежде всего индивидами, населяющими его. А если говорить сначала об одном индивиде, а он такой не один, значит, уже можно говорить о некой группе индивидов – массе. И уже рассматривать некую сплоченную массу индивидов, находящихся в состоянии, например, пограничной патологии. И уже именно так нам следует рассматривать общество. Об этом в конце жизни писал Фрейд (вспомним работы «Моисей и монотеизм» и др.), на это делает уклон в целом ряде своих исследований Владимир Медведев, руководитель Всероссийской ассоциации прикладного психоанализа. Подобное отмечают его ученики и многочисленные последователи, к числу коих относит себя и автор данной работы.

А вот выдержка из работы «Манипуляция сознанием» современного ученого, доктора наук С. Г. Кара-Мурзы. «Считается, – отмечает Кара-Мурза[28]28
  www.kara-murza.ru


[Закрыть], – что утверждению психоанализа как основы доктрины манипуляции сознанием способствовали успехи ее применения в области рекламы. Но, по существу, на практике идеями психоанализа (не ссылаясь, конечно, на Фрейда) пользовались в своей очень эффективной пропаганде фашисты. Они обращались не к рассудку, а к инстинктам. Чтобы их мобилизовать, они с помощью целого ряда ритуалов превращали аудиторию, представляющую разные слои общества, в толпу – особую временно возникающую общность людей, охваченную общим влечением. Один из немногих близких к Гитлеру интеллектуалов, архитектор А. Шпеер, пишет в своих воспоминаниях: «И Гитлер, и Геббельс знали, как разжигать массовые инстинкты на митингах, как играть на страстях, прячущихся за фасадом расхожей респектабельности. Опытные демагоги, они умело сплавляли заводских рабочих, мелких буржуа и студентов в однородную толпу, формируя по своей прихоти ее суждения»».

Фашисты исходили из фрейдистского сексуального образа: вождь-мужчина должен соблазнить женщину-массу, которой импонирует грубая и нежная сила. Это – идея-фикс фашизма, она обыгрывается непрерывно. Вся механика пропаганды представляется как соблазнение и доведение до исступления («фанатизация») женщины. Здесь – опора на первый, главный в учении Фрейда сексуальный инстинкт, Эрос (в психоанализе слово инстинкт имеет иной, нежели в физиологии, смысл; это не безусловный рефлекс, а влечение). Кстати, сам Фрейд был, видимо, восхищен новаторством фашистской пропаганды и в 1933 г. подарил Муссолини свою книгу, назвав его в посвящении «Героем Культуры».

Второй блок приемов, с помощью которых фашисты фанатизировали массы, обращаясь к подсознанию, опирается на другой главный в психоанализе Фрейда инстинкт – инстинкт смерти, Танатос. Культ смерти пронизывает всю риторику пропаганды фашистов. «Мы – женихи Смерти», – писали фашисты-поэты. Режиссеры массовых митингов-спектаклей возродили древние культовые ритуалы, связанные со смертью и погребением. Цель была разжечь, особенно в молодежи, самые архаические взгляды на смерть, предложив как способ ее «преодоления», самим стать служителями Смерти (так удалось создать особый, небывалый тип нечеловечески храброй армии – СС).

В США основные понятия психоанализа начал приспосабливать для целей рекламы ученик Фрейда Эрнст Дихтер, психолог из Вены, который эмигрировал в США в 1938 г. Начал он с рекламы мыла, потом автомобилей, а на волне повального увлечения американцев психоанализом сделал немыслимую карьеру. Он создал «Американский институт по изучению мотивации поведения». Принципиально отвергая теорию рационального внушения, он утверждал даже, что главная ценность товара для покупателя заключается не в его функциональном назначении, а в удовлетворении запрятанных глубоко в подсознании желаний, о которых сам покупатель может даже не подозревать. В большинстве случаев это темные инстинкты и тайные желания, «вытесненные» в подсознание именно потому, что они неприемлемы для сознания.

По мнению Дихтера, рекламные агентства в США стали «самыми передовыми лабораториями психологов». Они «манипулируют мотивацией и желаниями человека и создают потребность в товарах, с которыми люди еще незнакомы или, возможно, даже не пожелали бы их купить».

Успех института Дихтера в манипуляции поведением покупателей (а доходы института уже в середине 50-х годов составляли баснословные по тем временам суммы) привлек политиков. Так из рекламы товаров психоанализ был перенесен в манипуляцию сознанием в политической сфере. В принципе, задачи были схожи. Как пишет журнал «Тайм», «политическая реклама приближается к коммерческой, просто-напросто заменяя товар кандидатом». В 1960 г. Дихтер был советником в избирательной кампании Кеннеди. После выборов стало возможным проверить эффективность его рекомендаций на огромном статистическом материале. Его стали привлекать как консультанта в избирательных кампаниях в международном масштабе.

В 1957 г. принципы использования психоанализа в рекламе обобщил известный американский социолог Вэнс Пэккард в своем бестселлере «Тайные искусители». Эта книга до сих пор считается классическим трудом в рекламном деле. В дальнейшем психоанализ стал дополняться методами герменевтики, семиотики (науки о символах), этнографии и культурологии – оставаясь ядром междисциплинарного подхода.

Вслед за институтом Дихтера в США возникли другие известные исследовательские центры, где изучались возможности использования психоанализа для манипуляции сознанием – уже по более частным направлениям. Известный психолог Луи Ческин, который также одним из первых применил психоанализ в рекламе, директор «Американского института по исследованию цвета», вел обширные работы по воздействию на подсознание с помощью окраски. На этих работах строилась реклама таких фирм, как «Проктер энд Гэмбл» (парфюмерия), «Филип Моррис» (сигареты), «Дженерал Фудс» (пищевые продукты). Все это товары массового спроса, и полученный при их продаже статистический материал был огромен, так что Луи Ческин имел хороший объект исследования и получил впечатляющие результаты. По ним можно было определить, например, какие эмоции возбуждает в подсознании цветовая гамма избирательного плаката в приличных кварталах и в трущобах, у людей разного возраста, с разными доходами и уровнем образования, разной национальности и т. д. И еще. «В области радиовещания велись большие исследования того, как влияет на подсознание пол диктора, тональность и тембр голоса, темп речи. Все эти параметры стали подбирать в зависимости от того, какие струны в подсознании требовалось затронуть при том или ином сообщении. Во время избирательной кампании Кеннеди психоаналитики предсказывали, что в радиодебатах он будет проигрывать Никсону в определеных штатах из-за слишком высокого голоса и «гарвардского акцента» – там низкий и грубоватый голос Никсона будет восприниматься как более искренний. Кеннеди советовали при любой возможности избегать радио и использовать телевидение – при зрительном восприятии проигрывал образ Никсона. После выборов анализ голосования в разных аудиториях подтвердил расчеты аналитиков.

Важное направление в использовании психоанализа открыл Джеймс Вайкери – он изучал подсознательный фактор в семантике, то есть воздействие слова на подсознание. Очевидно, что именно в сфере языка лежат главные возможности манипуляции сознанием. Известно, например, что на подсознание сильно действует слово «жизнь» и производные от него, в том числе приставка био-. Она к тому же имеет добавочную силу оттого, что ассоциируется с наукой и пользуется ее авторитетом. Поэтому в рекламе эти знаки используются очень широко. Стоит бросить взгляд на московскую газету, и сразу бросается в глаза: «Магазин здоровья – БиоНормалайзер», «Лавка Жизни… Молодая грудь… Биомаска для груди за 100 руб.» и т. д. Отработанные на массовом объекте в области рекламы в торговле, найденные методы и приемы семантики были перенесены затем в идеологическую и политическую сферы.

Пожалуй, самую широкую известность принесло Вайкери не это фундаментальное направление, а потрясающее открытие, названное им «сублиминальной» (т. е. подсознательной) рекламой или сублиминальным кино. Известно, что процессы восприятия нелинейны, они имеют четко выраженные пороги. В сознание человека поступают только те сигналы, которые по своей силе и продолжительности превышают некоторый порог, а остальные, более слабые и краткосрочные сигналы (шумы) отсеиваются. Но что с ними происходит?

Вайкери договорился с владельцем кинотеатра в Нью-Джерси и провел такие опыты. Он поставил второй кинопроектор, который в промежутках между кадрами кинофильма на короткое мгновение (0,003 секунды) проецировал на экран слова «Кока-кола» и «Ешьте поп-корн» (воздушная кукуруза). Эти сигналы были ниже порога восприятия, так как сознание фиксирует зрительные образы, которые задерживаются не менее 0,05 – 0,06 секунды. Сигналы, посылаемые вторым проектором, сознание зафиксировать не могло. Даже те, кто был предупрежден, не смогли заметить этих кадров. Но глаз-то их видел, и Вайкери предположил, что сигналы отпечатываются где-то в подсознании.

Эти опыты продолжались несколько месяцев и давали устойчивый результат: на тех сеансах, на которых включался второй кинопроектор с рекламой, продажа кока-колы в буфете выросла на 16, а продажа воздушной кукурузы – на 50 %. Для рекламы подобных продуктов эффективность была беспрецедентной. Но главное заключалось в сразу же понятой специалистами новой огромной возможности манипулировать поведением человека вообще с помощью самых разных сигналов, посылаемых ему с интенсивностью выше «порога регистрации» (глазом, ухом, обонянием), но ниже «порога восприятия» (сознанием). Это получило название «воздействие на подсознание на уровне подвосприятия» (subperception). Вскоре после опытов Вайкери исследования в этом направлении почти исчезли из открытой печати.

Использование сублиминального воздействия запрещено в рекламе. Однако наличие в видеороликах «25-го кадра» обнаруживается только с помощью аппаратуры. Примечательно, что в России ни разу не было сделано официального заявления, что на телевидении существует обязательный контроль рекламы (и вообще передач) на отсутствие в них знаков подпорогового действия. Более того, в Москве широко рекламируются видеокурсы иностранных языков фирмы «Intellect», которые, как сказано, «делают возможным запоминание за 60 часов занятий от 2000 слов, которые остаются в памяти на долгие годы, даже если язык не используется». Основаны эти курсы якобы на сублиминальном воздействии. В рекламе так и сказано: «25-й кадр из-за сверхвысокой эффективности был запрещен в рекламе. Но не в образовании. Начиная с 50-х годов методика интенсивного обучения использовалась спецслужбами разных стран для подготовки агентов и дипломатов!». И вот теперь – доступна для всех простых россиян. За небольшую плату в память будут вбиты 2000 слов, которые застрянут там навсегда, «даже если язык не используется». Иными словами, реклама прямо обещает, что человек будет искалечен, ибо память может работать, только непрерывно очищаясь от того, что не используется. Без забывания нет активной памяти. Но это лирика…

Из психоанализа в доктрину манипуляции сознанием перешло важнейшее для этого дела понятие «психологическая защита». Вначале этим понятием обозначалось явление личностное, внутрипсихическое, потом рамки расширились и стали говорить о «психологической защите» в межличностных отношениях, а затем и межгрупповых. Сейчас, например, в прикладной психологии есть направление, занятое постановкой психологической защиты делегаций, отправляющихся на переговоры.