Текст книги "Дискурсивно-профессиональная подготовка"

Первым, кто вернул риторику сначала под именем «социалистической советской риторики», а затем и под своим собственным, историческим в научный обиход, провозгласив, со ссылкой на Квинтилиана, что «риторика лежала в основе педагогики», был акад. Ю. В. Рождественский6161
  Риторика и стиль. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1984. С. 16.


[Закрыть]. Возглавляемая им московская школа риторов заявила, что т. н. риторическую педагогику, т. е. воспитание риторических способностей, необходимо отделить от педагогики других учебных предметов, в том числе от лингвистики и литературоведения, поскольку подготовка ритора связана воедино со всем циклом наук, особенно с философией, и должна составлять отдельный предмет преподавания. Признание педагогической ценности риторики у некоторых современных исследователей простирается настолько, что сам метод риторики у них «заключается в воспитании, действующего словом» и декларируется, что «риторика, опирающаяся при познании своего предмета на многие фундаментальные гуманитарные науки, является воспитывающей педагогической наукой по методу»6262
  Пешков И. В. От «К философии поступка» к риторике поступка. М.: Лабиринт, 1996. С. 8–9.


[Закрыть].

Внимание к устной речи проявлялось не только древними и современными риторами. Об этом писал М. Монтень: «Изучение книг есть действие вялое и слабое, что вовсе не согревает, тогда как разговор сразу поучает и развивает»6363
  Мысли о воспитании и обучении Ф. Рабле и М. Монтеня. М., 1896. С. 113.


[Закрыть]. В 1908 г. французский ритор и педагог М. Ажам в начале прошлого века замечал, что «было бы даже полезно, чтобы молодые люди, призванные получить общее образование, были, в некоторой степени, с самого начала привлекаемы к публичному красноречию»6464
  Ажам М. Искусство говорить публично. СПб., 1908. С. 36.


[Закрыть]. «Книги многому могут научить, – признавал советский педагог А. В. Миртов в 1927 г., – но они не обладают такой побудительной силой, как речь, например, педагога, проповедника, агитатора, народного вождя»6565
  Миртов А. В. Уменье говорить публично. Теория, задачи, упражнения. М., 1927. С. 4.


[Закрыть]. Здесь А. В. Миртов фактически цитировал Квинтилиана: «Читая, мы вернее судим, слушая же, или собственным пристрастием или других одобрением увлекаемся»6666
  Квинтилиан Марк Фабий. Двенадцать книг риторических наставлений. СПб.: Изд-во Императорской Российской академии, 1834. Кн. 10, с. 211.


[Закрыть].

Исследованию особенностей разговорной речи в 1970–1980-х гг. занимались О. Б. Сиротинина, О. А. Лаптева, Е. А. Земская и др.; проблемам развития устной речи учащихся были посвящены работы Т. А. Ладыженской, отмечавшей, что «книжные» (официально-деловой, публицистический, научный) стили языка, развивающиеся преимущественно в письменной форме, функционируют и в устной речи, и что на уровне 1200 наиболее употребительных слов принципиального различия между разговорным и литературным языком нет6767
  Ладыженская Т. А. Живое слово. Устная речь как средство и предмет обучения. М.: Просвещение, 1996. С. 7.


[Закрыть]. Эти наблюдения обосновывали возможность изучения стилистики и лексического состава языка в его устной форме даже при господствовавшем в начале 1980-х гг. культурноречевом подходе в обучении речи.

Ценность навыка публичной речи для школьников V–IX классов, по мнению Т. А. Ладыженской, заключалась в преодолении «аудиторного шока», развитии коммуникативных навыков, чувства самообладания. Предполагалось целесообразным обучать учеников владению речевыми жанрами, находящими практическое применение в учебной и общественной деятельности: выступлению на классном собрании, на школьном митинге. В таком подходе можно усмотреть начала социализации учащихся, которые были свойственны системе Я. А. Коменского. Этого принципа придерживался в свое время и В. Г. Белинский, рекомендуя обучать владению только востребованным в общественной практике жанрам: «…после основательного и строгого изучения грамматики полагаем даже полезным занимать учеников практикою языка, чтобы они умели ясно, вразумительно, кругло, приятно и прилично написать… о своих нуждах, чувствах, препровождении времени и прочих предметов, не выходящих из сферы их понятий и их жизни»6868
  Об ораторском искусстве. М.: Госполитиздат, 1963. С. 99.


[Закрыть].

Методика подготовки и проведения ораторских выступлений, по Т. А. Ладыженской, заключалась в уяснении несложной речевой ситуации (для чего, о чем и как выступать); в ходе выступления необходимо было стремиться завоевывать и сохранять внимание слушателей, убеждать и воздействовать на чувства аудитории. В качестве образцов ораторских выступлений рассматривалось творчество мастеров устного слова (декламаторов).

Использование ораторского искусства для относительно ограниченных целей было не свойственно московской школе акад. Ю. В. Рождественского и В. И. Аннушкина, рассматривавших язык как связующий центр всех видов деятельности, а речь, вслед за Аристотелем, как инструмент управления государством и общественными процессами.

Ввиду такого значения речи в жизни общества, какое ей придавали риторы московской школы, оказалось недостаточным говорить только об обучении речи: впервые в истории отечественной педагогики В. И. Аннушкиным был поставлен вопрос о необходимости целенаправленного речевого воспитания. Особо подчеркивалось, что «речевое (риторическое) воспитание не есть воспитание «контактности» или «коммуникабельности», оно предполагает прежде всего философичность и образованность, ответственность за сказанное или написанное слово, нравственно-этическую сторону поступков»6969
  Аннушкин В. И. Риторика. М.: Флинта: Наука, 2006. С. 8.


[Закрыть]. Однако каким образом и почему речевое воспитание «гарантирует развитие личности, расцвет внутреннего и внешнего в жизни каждого человека», а также почему риторику надо рассматривать как «учение о речевом воспитании личности»7070
  Аннушкин В. И. Язык и жизнь. Книга о русском языке – речи – слове. М.: Русская школа, 2010., С. 95.


[Закрыть] сказано не было.

Обратимся к определению ритора, предложенному В. И. Аннушкиным, которое во многом отличается от классического его толкования как мастера красноречия или учителя риторики. Ритором, по В. И. Аннушкину, «называют всякого участника речи, стремящегося убедить кого-либо в чем-либо»7171
  Там же, с. 112.


[Закрыть]. Это определение восходит к аристотелевской трактовке предмета риторики, но по степени универсальности значительно уступает цицероновскому определению оратора: «…оратором будет тот, кто любой представившийся ему вопрос, требующий словесной разработки, сумеет изложить толково, стройно, красиво, памятливо и в достойном исполнении»7272
  Цицерон. Три трактата об ораторском искусстве. – М.: Научно-издательский центр «Ладомир», 1994. С. 176.


[Закрыть]. Такой подход до определенной степени сужает как предмет риторики, так и ее возможности как средства воспитания.

С одной стороны, внешняя направленность деятельности ритора (оратора, речедеятеля), прагматичность, характерная для системы Аристотеля, видна в стремлении убеждать «кого-либо в чем-либо», в то время как истинная способность к убеждению, по Сократу, начинается с убежденности самого говорящего. Это большая часть современных риторов признают, но предпочитают воспринимать данный факт, на деле являющийся краеугольным камнем риторики (что лучше всех понял в свое время Квинтилиан), как данность, сосредоточивая внимание на искусстве «создания образа ритора»7373
  Аннушкин В. И. Риторика. М.: Флинта: Наука, 2006. С. 118.


[Закрыть] как совокупности внешних и внутренних характеристик говорящего. Оратор должен показывать себя человеком, достойным доверия и уважения аудитории (ср. аристотелевскому условию убедительности речи, основанному «на характере говорящего»), но на вопрос как этого добиться – ответа, кроме того, чтобы быть таким человеком, как правило, не дается. Кроме того, В. И. Аннушкин предпочитает вести речь об обучении речи и развитии способности к мышлению, способности выражать свою мировоззренческую позицию в речи. Но как эту позицию, к тому же правильную, социально значимую и социально ориентированную, сформировать, т. е. как воспитать оратора?

Не ответив на этот вопрос, мы неизбежно будем обращаться к прежним ошибкам в определении места риторики между филологией и педагогикой: либо понимая ее как теорию речи, что, как это уже было в XIX в., отдает стремлением ввести ее рамки научной словесности; либо воспринимать риторику как технологию построения воздействующей речи в рамках педагогических личностно-ориентированных технологий обучения, от которой недалеко до привычной для XVIII в. трактовки риторики как красноречия. Не ответив на вопрос, каким образом воспитывать личность оратора, а не только его языковую личность, понимаемую, по Ю. Н. Караулову, как способность к восприятию и порождению текстов различной структурно-языковой сложности7474
  Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность. М.: Едиториал УРСС, 2003. 264 с.


[Закрыть], и его аудиторию, нельзя рассматривать риторику в качестве учения о речевом воспитании, равно как и говорить о воспитании посредством риторики как таковом.

С другой стороны, нельзя забывать, что в основании кризиса классической риторики лежит осознававшееся еще Цицероном (и не разрешенное в полной мере Квинтилианом) противоречие между аристотелевской парадигмой риторики как способности находить способы убеждения относительно каждого предмета и неуклонно разраставшимся кругом этих предметов. Развитие научного знания сделало кризис риторики объективно необходимым. После выхода «Нового органона» Ф. Бэкона уже невозможно было довольствоваться изучением схем силлогизмов, пытаясь найти универсальные способы доказательства, лежащие вне глубокого знания предмета речи. Локк, призывая изучать родной язык и учиться на нем просто и правильно выражать мысли, говорил именно об этом. Произошло «сужение образа рациональности»7575
  Юнина Е. А. Современная риторика в философско-культурологическом измерении. Пермь: Гос. тех. ун-т, 1998. С. 20.


[Закрыть], смена приоритета философского знания научным, о котором пишет Е. А. Юнина. Чтобы быть убедительным, уже в XVII в. начинало требоваться быть профессионалом в отдельно взятой предметной области, о которой шла речь. Тем более это необходимо в формате современной образовательной парадигмы, ориентированной на фундаментализацию образования, отражающей объективный процесс разделения труда и углубления специализации отраслей человеческой деятельности.

Видимо, в качестве компенсации принципиальной неразрешимости этого вопроса в рамках изолированного риторического направления в трудах крупнейших отечественных риторов Е. А. Юниной и А. К. Михальской большое внимание уделяется использованию возможностей риторики в рамках второго компонента парадигмы образования – его гуманизации. Отталкиваясь от бездуховного, в понимании автора, пути, по которому шло развитие цивилизации в XIX–ХХ вв., Е. А. Юнина предпочитает говорить о возникшей в конце ХХ в. «новой рациональности», понимаемой как тип человеческой мысли, «наполненный духовно-ценностным содержанием и являющийся экзистенциональным по своей сути, который устремляет современного человека к таким высотам культуры как диалог, общение, понимание»7676
  Она же. Риторическая культура и ее современные проблемы: Автореф. дисс. … д-ра филос. наук. М., 1998. С. 8


[Закрыть].

Еще более определенно эта мысль высказана у А. К. Михальской: только на путях перехода «в новый мир диалогических отношений возможно построение не только современной общей риторики, но и частной»7777
  Михальская А. К. Основы риторики: мысль и слово. М.: Просвещение, 1996. С. 355.


[Закрыть]. Отвергая разрушительную «силу интеллекта, возведенного в Абсолют» (по Е. А. Юниной), на котором держалось все научное мировоззрение ХХ в., авторы в стремлении учесть «все ценностно-мировоззренческие ориентации субъекта» педагогического взаимодействия, на наш взгляд, возводят в абсолют диалог педагога и обучающегося, который рассматривается ими как панацея, призванная решить проблему «использования слова как средства получения знания и воспитания человека»7878
  Там же, с 285.


[Закрыть].

Принципиальное отрицание воспитательного значения монологической речи (А. К. Михальская даже говорит о типе культуры, «который человечеством уже преодолевается и который основан на монологическом восприятии мира и монологической речи о нем»7979
  Михальская А. К. Педагогическая риторика: история и теория. М.: Издательский центр «Академия», 1998. С. 326.


[Закрыть]), существенно обедняет риторику. Забывается мысль, высказанная в свое время Г. Тардом, что «увлекательная речь, заслужившая всеобщее одобрение, часто бывает менее зажигательна, потому что открыто претендует быть таковой», и что воспитательная ценность педагогического, в частности, монолога в том, что он может выступать своеобразным «пусковым моментом» для развертывания обсуждения услышанного или прочитанного в среде обучающихся, что в конечном счете завершается самовоспитанием, когда «монологи, произносимые высшими, служат пищей для диалогов между равными»8080
  Тард Г. Общественное мнение и толпа. М., 1902.


[Закрыть]. В своей трактовке А. К. Михальская, выделяя в качестве одного из основных законов риторики «закон гармонизирующего диалога» (по сути, гедонистический закон), т. е. рассматривая обоюдное удовольствие от педагогического общения в качестве критерия его успешности, фактически возвращается к воззрениям, бытовавшим в период античной схоластики.

Как следствие, в философско-педагогической системе Е. А. Юниной при всей прогрессивной ориентации на субъект-субъектные отношения в процессе педагогического взаимодействия «убеждение рассматривается не как цель, а как средство достижения понимания»8181
  Юнина Е. А. Современная риторика в философско-культурологическом измерении. Пермь: Гос. тех. ун-т, 1998. С. 20.


[Закрыть], что на наш взгляд, до определенной степени подменяет убеждение разъяснением. Из этого постулата логично следует восприятие автором риторики как инновационной педагогической технологии, благодаря применению которой «знание о предмете становится для человека ценностно-значимым, т. е. из суммы информации оно преобразуется в мир культуры путем переживания и постижения заложенных в предмете смыслов»8282
  Там же, с. 27.


[Закрыть]. При всей действительной важности указанного результата, нельзя не заметить, что риторика здесь используется скорее в прикладном аспекте и менее всего рассматривается как учение о воспитании личности.

Подобного взгляда придерживается и С. Ф. Иванова, рассматривающая риторику «как технологию (совокупность методов, средств и приемов) создания (порождения) любого текста, оформленного в ясном и убедительном высказывании (устном или письменном), которое выражает значимые для автора и его адресата мысли, чувства и переживания»8383
  Иванова С. Ф. Путь к современной риторике. М., 1990. С. 6.


[Закрыть]. Сердцевина такого понимания риторики – развитие способности «полезного и безопасного» самовыражения личности в диалоге, обусловленном внутренней нравственной позицией каждого. И здесь автор полагает, что требуемая нравственная позиция говорящего сформируется автоматически, под облагораживающим воздействием образцовых текстов, созданных «писателями, мыслителями, риторами прошлого и настоящего времени»8484
  Там же, с. 103.


[Закрыть].

Это воззрение, высказанное явно или подразумеваемое имплицитно, разделяется большинством современных авторов, работающих в рамках риторического направления. Своеобразная «риторикоцентричность» напоминает литературоцентричность культурноречевого направления, только место произведений художественной литературы здесь занимают произведения древних и современных ораторов.

В основу преподавания риторики как дисциплины школьной и вузовской программы положено стремление развить у обучающихся способность к составлению и произнесению убеждающей публичной речи, более или менее учитывающей особенности ситуации общения. При этом предполагается, что навыки, полученные в ходе подготовки и проведения публичного выступления, могут быть успешно перенесены на ситуации повседневного межличностного и профессионального общения.

В соответствии с подходом к риторике как к технологии эффективного убеждающего речевого воздействия ряд популярных учебных пособий по риторике основное внимание уделяет изложению теории аргументации8585
  Москвин В. П. Аргументативная риторика: теоретический курс для филологов. Ростов-н/Д: Феникс, 2008. 637 с.


[Закрыть] или перечислению средств усиления выразительности речи8686
  Хазагеров Т. Г., Ширина Л. С. Общая риторика. Ростов-н/Д: Феникс, 1999. 320 с.


[Закрыть]. О нравственной установке говорящего в этом случае скорее кратко упоминается. Например, фундаментальный труд В. И. Москвина ставит перед собой задачу «перенести на русскую почву всю необходимую систему обозначений тех логических, психологических, языковых и иных приемов и уловок, которые традиционно изучаются на Западе, но, к сожалению, в нашей стране неизвестны даже специалистам», в чем автору видится само «риторическое измерение аргументации»8787
  Москвин В. П. Аргументативная риторика: теоретический курс для филологов. Ростов-н/Д: Феникс, 2008. С. 7.


[Закрыть]. Отсылая читателя к определению риторики как искусству «создания мнений, а не знаний» из книги D. McComiskey «Gorgias and the New Sophistic Rhetoric», Москвин фактически стремится вооружить читателей набором приемов и подходов, принятых в софистической аргументации.

Разделяя внимание В. И. Москвина к «доводу», Т. Г. Хазагеров особо выделяет в арсенале риторического воздействия «средства усиления изобразительности», формирующие требуемую «коммуникативную установку», обладающие «способностью вызывать сильные эмоции» аудитории8888
  Хазагеров Т. Г., Ширина Л. С. Общая риторика. Ростов-н/Д: Феникс, 1999. С. 11.


[Закрыть]. Вслед за Руссо автор признает, что изобразительные доводы, вызывающие максимум образов в сознании слушателей, являются самыми эффективными, располагают их к доверию к оратору. Попытки эмоционального заражения аудитории, т. е. установки на внушение, воздействие на веру также были свойственны позиции софистов.

Таким образом, современное риторическое направление в формировании речи предложило немного нового по сравнению с идеями классической риторики. В качестве позитивного вклада риторов можно отметить постановку проблемы речевого воспитания, понимаемого ограничено, практически как воспитание языковой личности обучающегося и акцентирование внимания на важности диалогического, субъект-субъектного педагогического взаимодействия в процессе формирования речи.

Продолжением взглядов на риторику как на технологию речемыслительной деятельности стало, начиная со второй половины 90-х гг. ХХ в., быстрое развитие направления, акцентирующег внимание на речи не только с точки зрения ее результативности, но и занимающегося изучением способов и условий достижения цели речевого взаимодействия. Предметом исследования коммуникативистики как научного направления является речевая коммуникация.

Родство риторики и теории речевой коммуникации выразил Е. В. Клюев, заключив, что «при нестрогой методологической установке теорию речевой коммуникации даже допустимо было бы считать своего рода современной риторикой»8989
  Клюев Е. В. Речевая коммуникация. М.: РИПОЛ, 2002. С. 12.


[Закрыть]. Действительно, если отвлечься от квантитативного направления исследования процесса коммуникации, содержательно он представляет собой несколько усложненную современными лингвистами риторическую модель, традиционно заключавшуюся в категориях этоса, пафоса и логоса. Сравним с Аристотелем: «Речь слагается из трех элементов: из самого оратора, из предмета, о котором он говорит, и из лица, к которому он обращается»9090
  Аристотель. Риторика. Поэтика. О душе. М.: Мир книги, 2007. С. 79.


[Закрыть]. Мысль Е. В. Клюева подтверждает и И. А. Колесникова, полагающая, что первой моделью коммуникации была модель риторическая9191
  Колесникова И. А. Коммуникативная деятельность педагога. М., 2007.


[Закрыть]. Тесно смыкается с риторикой теория речевых актов Дж. Остина, связывая употребление языковых средств с коммуникативной целью.

Риторическая традиция рассматривается Э. Гриффином9292
  Гриффин Эм. Коммуникация: терии и практики. Пер. с англ. X.: Изд-во «Гуманитарный Центр», 2015. 688 с.


[Закрыть] в ряду прочих традиций теории коммуникации: социопсихологической (коммуникация как межличностное взаимодействие и влияние), кибернетической (коммуникация как система обработки информации), семиотической (коммуникация как процесс передачи значений посредством знаков), социокультурной (коммуникация как создание и воплощение социальной реальности), критической (коммуникация как рефлексивное оспаривание дискурса), феноменологической (коммуникация как познание себя и других посредством диалога) и этической (коммуникация как взаимодействие людей, действующих справедливо и благородно). Ознакомление обучающихся с указанными традициями представляется оправданным, расширяющим кругозор в области различных аспектов и сторон коммуникации.

Многочисленные современные коммуникативные теории охватывают множество вопросов межличностной, групповой, публичной, массовой, межкультурной и гендерной коммуникации.

Практически значимы для формирования речи обучающихся различные аспекты развертывания межличностных взаимоотношений (теория символического интеракционизма Дж. Г. Мида, теория координированного управления значением У. Пирса и В. Кронена, теория нарушения ожиданий Дж. Бургун, конструктивистская теория Дж. Делия); развития социальных и межличностных отношений (теория социального проникновения И. Альтмана и Д. Тейлора, теория снижения неопределенности Ч. Бергера, теория обработки социальной информации Дж. Уолтера); поддержания отношений (теория диалектики отношений Л. Бакстер и Б. Монтгомери, интеракционизм П. Вацлавика); оказания влияния (теория социальных суждений М. Шерифа, теория уточнения вероятности Р. Петти и Дж. Качиоппо, теория когнитивного диссонанса Л. Фестингера).

Ряд теорий описывает процесс принятия группового решения и внутриорганизационной коммуникации (теория адаптивной структуризации М. С. Пула, функциональный подход Р. Хирокавы и Д. Гурана, культурный подход Д. Гирца и М. Пакановски, нарративная теория У. Фишера).

В рамках изучения массовой коммуникации, преобладающей на современном этапе, представляет интерес теория М. Маклюэна и Ст. Холла, семиотическая теория Р. Барта и Ю. М. Лотмана, теория культивации Дж. Гербнера, теория повестки дня М. МакКомбса и Д. Шоу, теория «спирали молчания» Э. Ноэль-Нойман.

Процесс межкультурной коммуникации описывают теории речевой аккомодации Г. Гайлса, теория «лица» С. Тинг-Туми, теория речевых кодов Дж Филипсена; особенности гендерной коммуникации – теория приглушенных групп Ч. Крамара, гендерлектная теория Д. Танен, теория точки зрения С. Хардинг и Дж. Вуд.

Ценной представляется лингво-когнитивная модель коммуникативного акта В. В. Красных, состоящая из четырех компонентов: 1) экстралингвистического (связанного с конситуацией); 2) семантического (определяющегося контекстом, отражающимся в дискурсе); 3) когнитивного (связанного с пресупозицией); 4) лингвистического (обусловленного речью коммуникантов)9393
  Красных В. В. Этнопсихолингвистика и лингвокультурология. М., 2002.


[Закрыть]. В данной модели акцент переносится с содержания речевого взаимодействия на учет влияния коммуникативной ситуации и системы фоновых знаний и установок коммуникантов: «Для успеха коммуникации необходим общий фонд знаний и верований, без которого совместная деятельность порождения и понимания дискурса затруднена или невозможна»9494
  Красных В. В. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность. М.: ИТДГК «Гнозис», 2003. С. 102.


[Закрыть]. Тем самым признается, что успешность коммуникативного акта должна быть подготовлена; поиски путей повышения эффективности коммуникации лежат в плоскости предварительного воспитания коммуникантов в общей мировоззренческой парадигме. Этнопсихолингвистический подход, предложенный В. В. Красных, позволяет выделять и учитывать культурно-детерминированный и национально-специфический компоненты в коммуникации и разграничивать явления, характерные для межсоциумной и межэтнической/межкультурной коммуникации.

Глубокое отличие классической риторики от коммуникативистики на уровне целеполагания закладывает теория коммуникативного действия Ю. Хабермаса. Коммуникативное действие рассматривается Хабермасом как «модель действия, ориентированного на достижение взаимопонимания», а не на успех (в смысле утверждения своей позиции) говорящего. Взаимопонимание же рассматривается как механизм координации деятельности, которая в свою очередь неотделима от речи, потребной в целях организации обеспечивающей деятельность интеракции. Достигают ли участники коммуникации согласия, определяется по позициям приятия/неприятия, исходя из которых, адресат приемлет или отвергает выдвинутые говорящим признания на собственную значимость и значимость его речи9595
  Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб.: «Наука», 2006. С. 203.


[Закрыть].

Понимание коммуникативного действия как механизма, обеспечивающего деятельность, лежащего в центре теории дискурса Хабермаса, закладывает философские основы построения полноценной теории общественной речи, выступающей связующим звеном между общественным бытием и общественным сознанием. По Хабермасу, главным фактором социальной эволюции оказывается противоречие между социальной организацией и социальной интеграцией общества. Усиление организации приводит к ослаблению интеграции и интеллектуальной и нравственной деградации индивида. «С того момента, как заговорил сильный, – замечал по этому поводу К. Гельвеций, – слабый умолкает, тупеет и перестает мыслить, потому что он не может сообщать своих мыслей»9696
  Гельвеций К. А. О человеке, его умственных способностях и воспитании. М.: Соцэкгиз, 1938. С. 54.


[Закрыть].

Социальная интеграция, по Хабермасу, достигается на коммуникативном уровне, который в силу этого оказывается базовым и опережающим по отношению к процессам социального управления. Именно поэтому Хабермас делает вывод о необходимости отказаться от управления обществом при помощи единой идеологии. Преимущество коммуникации перед идеологией состоит в том, что она активизирует процедуры рефлексии личности в диалоге, который призван способствовать преодолению непонимания и объективизации социальных причин принуждения в процессе общественной деятельности9797
  Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. С. 330–332.


[Закрыть]. Отказ от идеологии в пользу коммуникации, по мнению Хабермаса, приведет к созданию новых технологий управления обществом, опирающихся на совокупность свободных дискурсов в общественной речи.

Можно заметить, что идеи Ю. Хабермаса перекликаются с высказанной П. Рикером гипотезой, согласно которой осмысленные социальные действия всегда отображаются в речи, отчего текст рассматривается как своего рода «социальное действие». Как следствие, Рикер по-новому определял и соотношение между объяснением и пониманием, выдвигая принцип: «больше объяснять, чтобы лучше понимать», expliquer plus pour comprende mieux»9898
  Зенкин С. Н. Работы о теории: Статьи. М.: Новое литературное обозрение, 2012. С. 38.


[Закрыть].

В философском основании системы Хабермаса также заложено концептуальное положение о важности учета каждого мнения, выраженного в определенном дискурсе, которое подлежит всесторонней социализации в ходе коммуникации со всеми участниками общественной деятельности: «…этику дискурса можно построить на экономном положении, гласящем, что на значимость могут претендовать только те нормы, которые получают (или могли бы получить) одобрение со стороны всех заинтересованных лиц как участников практического дискурса»9999
  Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуникативное действие. СПб.: Наука, 2006. С. 146.


[Закрыть]. Таким образом, само участие в общественной речи («практическом дискурсе», в терминах Хабермаса) является фактором, способствующим успешной социализации личности, а значит и средством ее воспитания.

К сожалению, «социальное» ядро теории Ю. Хабермаса менее всего принимается во внимание в современных подходах к изучению коммуникации. Фактический отказ Хабермаса от убеждения (в терминологии риторики) в пользу взаимопонимания, которое может рассматриваться как следствие самоубеждения, перевод воспитательного воздействия в самовоспитание, которым обязательно должна заканчиваться успешная коммуникация, зачастую трактуется в пользу абсолютизации ценности бесконфликтной коммуникации.

«В риторике существует первый (главный) постулат (?), – читаем, например, у Е. Н. Зарецкой, – в соответствии с которым с речью можно обращаться только к тем людям, к которым относишься доброжелательно, что накладывает запрет на значительное количество речей. Становится понятно, что каждый человек, который вызывает у вас раздражение, не может быть объектом вашей речи»100100
  Зарецкая Е. Н. Риторика: теория и практика речевой коммуникации. М.: Дело, 2002. С. 11.


[Закрыть]. Но в таком случае возникает вопрос: что делать, когда требуется выразить свое отношение к негативному, асоциальному мнению или поступку? Подход, рекомендуемый Зарецкой, еще применим к ситуациям межличностного общения, но не может быть распространен на преобладающее количество ситуаций, когда коммуниканты являются носителями социальных статусов и ролей и по должности обязаны выражать социально значимое мнение. Тем более что одностороннее стремление к бесконфликтности, «гармонизации» отношений в процессе коммуникации не только не означает, но зачастую и противоречит нравственности и, виду безоценочности и бездействия, ведет к разрастанию и усугублению конфликтов.

Становится понятным внимание ряда авторов к нравственной позиции коммуниканта, выражаемой его речью, которое простирается настолько, что цель риторики видится им в том, чтобы «путем обучения потенциальных ораторов и потенциальных слушателей ораторскому искусству удержать их от использования речи в целях нанесения вреда»101101
  Гойхман О. Я., Надеина Т. М. Речевая коммуникация. М.: ИНФРА-М, 2006. С. 130


[Закрыть]. Однако когда сами эти авторы признают, что «причина, по которой не следует обращаться с речью к людям, к которым вы плохо относитесь,.. абсолютно неформализуема, более того, не может быть доказана»102102
  Зарецкая Е. Н. Риторика: теория и практика речевой коммуникации. М.: Дело, 2002. С. 13.


[Закрыть], становится понятным, что невозможно, не прибегая к помощи философского или религиозного воспитания, объяснить людям, почему им надо быть нравственными в речи.

«Технологической» попыткой подменить воспитание коммуниканта системой морально-этических правил может служить разработанный Х. Грайсом и Дж. Личем коммуникативный кодекс, базирующийся на принципах кооперации и вежливости. Центральное положение кодекса гласит: «Максима неоппозиционности предполагает отказ от конфликтной ситуации во имя решения более серьезной задачи, а именно – сохранения предмета взаимодействия»103103
  Клюев Е. В. Речевая коммуникация. М.: РИПОЛ, 2002. С. 172.


[Закрыть]. Такой подход перечеркивает возможность проявления какой-либо требовательности со стороны лица, обладающего высшим социальным статусом, например, педагога или руководителя, что снижает практическую ценность коммуникативного кодекса Грайса-Лича в социально-ориентированном общении.

Отказ от конфликта как потенциальной угрозы коммуникативной цели до определенной степени противоречит положениям конфликтологии, рассматривающей конструктивный конфликт в качестве эффективного средства разрешения объективно свойственных развивающемуся обществу социальных противоречий. К тому же, по признанию Е. В. Клюева, «ни одна из максим не имеет абсолютного характера, не способна полностью гарантировать устойчивость контакта, тем более – благополучное завершение коммуникативного акта»104104
  Там же, с. 177.


[Закрыть]. Внутренняя противоречивость максим, составляющих принципы коммуникативного кодекса, оставляет широкий простор избирательности в процессе их применения в условиях реальной коммуникации, что представляет еще одну проблему на пути использования его в качестве регулятора поведения коммуникантов.

Видимо поэтому в последнее время наблюдается тенденция к преобладанию в рамках коммуникологического направления коммуникационной составляющей, употребляемой для описания объекта, непосредственно связанного с процессом коммуникации как феноменом, что непосредственным образом проявляется в интересе к квантитативным характеристикам процесса коммуникации. В рамках такого «технического» подхода, по замечанию О. Я. Гойхмана, сводящегося к операциям «лишь с «кодом», «каналами связи», «информацией» и ее «трансляцией»105105
  Речевая коммуникация на современном этапе: социальные, научно-теоретические и дидактические проблемы // Материалы между-нар. научн.-метод. конф. В 2 ч. М., 2006. Ч. 1. С. 10.


[Закрыть], из коммуникации все больше вытесняется антропологическое содержание.

Информация всегда находилась центре внимания коммуникологического направления в языковом образовании и педагогической коммуникации в целом. Это можно считать закономерным. Интерес к коммуникации актуализируется по мере превращения человеческого общества в общество информационное. Не случайно основным заказчиком на разработку идей теории речевой коммуникации выступало и будет выступать образование, стремящееся наилучшим образом удовлетворять социальному заказу общества.

Однако движение потоков информации, по Г. Тарду и Т. Рибо, неизбежно будет приводить к нивелировке человеческой личности адресата и адресанта, которые выступают всего лишь практически равноправными звеньями в модели коммуникации, наряду с «кодом», «каналами связи» и «информацией». Растворение личности сначала в публике, а потом и превращение ее в коммуниканта иллюстрирует процесс замещения значимости убеждений, мировоззрения личности (которое и воспитывалось основным методом педагогики – убеждения), пропорционально возрастанию значения взаимопонимания, т. е. в лучшем случае разъяснения, в процессе обмена информацией, направленного на обеспечение продуктивной совместной деятельности.

В крайнем выражении такой подход приводит И. А. Стернина к попытке утвердить новую науку о речевом воздействии, понимаемого им как «воздействие на человека при помощи речи и сопровождающих речь невербальных средств для достижения поставленной говорящим цели»106106
  Стернин И. А. Практическая риторика. М.: Издательский центр «Академия», 2005. С. 5.


[Закрыть]. «Практическая» риторика, предлагаемая И. А. Стерниным, по сути, представляет собой агональную риторику софистов с характерной для нее агрессивной напористостью, установкой на «победу» над слушателем, вниманием к собственным интересам в процессе общения. Эффективность речевого воздействия оценивается автором с точки зрения сохранения коммуникативного равновесия с собеседником, что означает всего лишь: «…остаться с ним в нормальных отношениях, не поссориться»107107
  Там же, с. 22.


[Закрыть]. Естественно, что ни о каком воспитании ответственных коммуникантов (по И. А. Колесниковой) речи здесь не идет.