Текст книги "Акула в камуфляже"

7

– Вопрос можно, Петр Николаевич? – была у Полундры такая, очень им ценимая, привилегия: «вне строя», в деловом разговоре один на один, когда Сорокин ставил ему задачу и они начинали вслух рассуждать вдвоем, как ее лучше выполнить, обращаться к адмиралу не по званию, а по имени-отчеству.

Сорокин, который в свое время и предложил Сергею обращаться к нему не по уставу, хотел подчеркнуть этим: сейчас нам с тобой, Полундра, звания и звезды на погонах не важны. Мы – два профессионала, два офицера российского флота, которые делают одно общее дело. А субординация вторична. Адмирал как бы показывал старлею Павлову: я считаюсь с твоим мнением, я доверяю тебе.

После того как Сергей Павлов двумя годами ранее вернулся с победой из совершенно немыслимого, фантастического схлеста – а ставил ту запредельную задачу не кто иной, как Петр Николаевич, – адмирал Сорокин сказал ему: «Во всем нашем флоте можно найти лишь полдюжины парней, на которых я могу абсолютно положиться, и ты один из них».

Полундра именно так эту свою привилегию воспринимал и очень таким отношением к себе гордился.

Существовала здесь еще одна тонкость. По глубокому убеждению адмирала Сорокина, Полундра давно дорос до капитан-лейтенанта, если не до кап-три. А Павлов до сей поры оставался старлеем! Характер у него был слишком независимый, ершистый, плохо Сергей Павлов уживался с непосредственным начальством. Слишком часто Полундра, по мнению этого самого начальства, руководствовался не буквой, а духом и смыслом приказа, слишком охотно шел нестандартными путями и брал ответственность на себя. А потом, когда приказ благодаря инициативе и решительности Полундры оказывался с блеском выполнен, он не скрывал своего мнения и не стеснялся указать начальству на его ошибки. Так уж Сергей Павлов был устроен…

Кому же подобное поведение подчиненного понравится? Адмиралы Сорокины встречаются редко… Это Петр Николаевич, когда дело касалось работы, не обращал внимания на должности, звания и чины.

Вот и придерживали Полундру на служебной лестнице, благо формальных поводов для этого Павлов давал сколько угодно. Тут даже Сорокин ничего поделать не мог, и без того Полундра считался его любимчиком.

Сорокин только досадливо морщился, когда до него доходили слухи об этом. Ага, побольше бы таких адмиральских любимчиков! Чему завидовать? Тому, что самая головоломная боевая работа, самые сложные, почти невыполнимые оперативные задачи неизменно сваливаются на голову старшего лейтенанта Сергея Павлова? Тому, что у старшего лейтенанта Павлова боевых наград столько, что иному каперангу не снилось? Так они честно заработаны.

Сам Полундра искренне недоумевал, когда подобные разговоры затевал кто-либо из его сослуживцев, не обремененный лишним умом. Прояви, дружок, себя в деле, покажи себя асом подводного боя – и будут тебе мои «привилегии» по полной программе, так, что только держись!

Словом, Сорокин не без основания считал, что с Полундрой поступают несправедливо, не давая ему подниматься по служебной лестнице так быстро, как он того заслуживал.

Так вот, своей манерой общаться с Полундрой, тем, что Павлов был одним из немногих людей, который мог в разговоре говорить ему «Петр Николаевич», Сорокин словно бы немного компенсировал эту несправедливость.

– Можешь не трудиться, Сергей, – слегка усмехнулся адмирал Сорокин. – Ты хочешь спросить, при чем тут мы, верно я угадал?

– Вот именно, – кивнул Полундра. – Мы ведь ВМФ, а не ведомство моего тезки! Спасательные операции скорее по их части.

Они сидели за рабочим столом начальника учебно-тренировочной базы «Головинка» втроем: адмирал Сорокин, старший лейтенант Павлов и дама, которую Петр Николаевич представил как Людмилу Александровну Белосельцеву. Она покуда не вмешивалась в разговор, не сказала еще ни слова, лишь время от времени поднимала на Полундру загадочный, какой-то изучающий взгляд своих красивых темно-карих глаз.

«К чему бы здесь эта миловидная спортивная чиновница? – думал Полундра. – Представитель НОК, или кто она там? Что-то я забыл: яхтинг – олимпийский вид спорта? Или нет? Кажется, да. Впрочем, куда более странно другое. Петр Николаевич – фигура о-го-го какая! И вот он прилетает сюда из Москвы из-за рядового, вообще говоря, несчастного случая. Разбираться с которым, кстати, совершенно не наше дело. Мы все больше не спасаем, а вовсе даже наоборот… Неужели у Сорокина поважнее работы не нашлось?»

– Это ты прав, что мы не МЧС. Но и нам не только же окаянствовать на морях-океанах, можно и спасти кого-нибудь из наших. Ради разнообразия, – сказал адмирал Сорокин, словно прочитав несколько недоуменные мысли Полундры.

Петр Николаевич не улыбался, его тон был абсолютно серьезным. Лишь в глубине глаз мерцали озорные искорки.

– Словом, приказ организовать участие ВМФ в этой спасательной операции я получил с самого верха, – продолжил адмирал. – Это первая причина.

«Которую девать некуда, – усмехнулся про себя Полундра. – Приказ есть приказ, его не обсуждают. Только немного найдется людей, которые могут Петру Николаевичу приказывать… Может, там, на самом верху, кто-то фанатично влюблен в парусный спорт? Или один из пропавших яхтсменов доводится ему родней? А… Какая мне разница? Прикажут спасать – буду спасать. Дело-то благородное».

– Теперь посуди сам, – Сорокин встал из-за стола и принялся расхаживать по кабинету, была у Петра Николаевича такая привычка: шагать взад-вперед и рассуждать вслух. Адмирал как-то говорил Полундре, что, когда он разъясняет мотивы своих решений, они ему самому понятнее становятся. – Раз в спасательном рейде должен принять участие флотский и выбор кандидатуры за мной, то кого же мне послать? Старлей Сергей Павлов прекрасно подходит на кандидатуру представителя ВМФ, тебе не кажется? Первое: я тебя, Сережа, успел узнать и верю в тебя, ты меня ни разу не подводил. В твою удачу тоже верю, а это очень важно. Пусть сухопутные штабные крысы думают что хотят, но я-то знаю: удача, фактор везучести – это такая же реальность, как рост, вес, сила мышц, быстрота реакции… Ты – везучий. Далее: у тебя отличные водолазные навыки. Ты превосходно умеешь работать в холодных морях. Там, под водой, что арктические моря, что антарктические – невелика разница. А ты из Североморска, и опыта тебе не занимать.

Полундра удержался от очередного вопроса, но про себя подумал, что он все же не водолаз, а боевой пловец. Существенно различающиеся специальности! Но кто-кто, а Петр Николаевич знал это не хуже самого Полундры. Получалось, что Сорокину нужен в спасательном рейде такой водолаз, который может, если понадобится, постоять за себя и дать отпор. Только вот кому? Акулам с осьминогами? Взбесившемуся кашалоту? Великому Морскому Змею?

Кстати, в теплых водах Полундра тоже мно-ого чего интересного понатворить успел…

– Второе: мне нужен там человек, который не только тигровую акулу наизнанку вывернет, кракена оседлает и якорную цепь зубами перекусит, но и соображать умеет. Разбирается в стратегии и тактике, причем не только подводных схваток. Просто отличный боевик, вроде твоего сегодняшнего спарринг-партнера, меня не устраивает. В этой спасательной экспедиции придется пошевелить мозгами. Это мне, знаешь ли, интуиция подсказывает. И многолетний опыт.

В интуицию Сорокина Полундра верил безоговорочно. Равно как и в его опыт. Только совершенно явственно Сергей чувствовал: что-то адмирал недоговаривает. Есть у Петра Николаевича некие резоны, согласно которым там, на месте, Полундре придется все решать самому, брать на себя ответственность и не рассчитывать на опеку и помощь.

Что хорошо – в смысле психологии – для тех, кто ходит «под погонами»? Возможность сказать себе: начальству виднее! Если ты искренне уважаешь начальника, доверяешь ему, то вообще нет никаких проблем. Радостно и с доверием подчиняешься старшему. Принцип «дзюо», основа самурайского кодекса Бусидо! А таких изумительных вояк, как японцы, днем с огнем не сыщешь.

Адмиралу Сорокину Сергей Павлов доверял абсолютно.

Вот, значит, и будем радостно, с доверием подчиняться. Пусть Сорокин недоговаривает. Когда и если появится такая необходимость, Петр Николаевич сам расскажет о деталях.

– Перехвалите, господин адмирал! – Сергей чуть заметно кивнул в сторону молчаливой Белосельцевой.

Спортивная дама, однако, заметила этот жест. Глазастая оказалась…

Она тоже встала из-за стола, потянувшись при этом, как кошка. Улыбнулась. Посмотрела прямо в глаза Полундре.

С первого взгляда, тогда, у бассейна, Людмила Александровна напомнила Сергею именно кошку. Но не домашнюю уютную мурлыку, которой нужен только мягкий матрасик да миска с «Китти-Кэт», не игривого котенка, а беспощадную ночную хищницу, которую от киплинговской пантеры Багиры разве что размеры отличают. Упаси боже встретиться с такой на узкой дорожке. А «размеры» в человеческом обществе – дело наживное. Чай, не джунгли. В том смысле, что много сквернее…

– Вас не перехвалишь, как можно, – голос у Белосельцевой оказался низким, привлекательно хрипловатым и с теми глубокими грудными обертонами, на которые любой нормальный мужик клюет с ходу, не задумываясь. – Я, Сергей Николаевич, и так про вас наслышана. Морской дьявол, супермен… Не стану скрывать: кого именно из доблестных суперменов взять в помощники, зависело от меня и моего начальства.

Некоторые женщины владеют замечательным искусством: одним тоном они могут выразить то, на объяснение чего мужчине понадобился бы не один десяток слов.

Сейчас в подтексте явственно слышалось: «Пусть ты трижды Ихтиандр и морской дьявол в одном флаконе, но в спасательной экспедиции будешь именно помощником. Моим».

– Поисковую группу, в состав которой вы войдете, возглавляю я, – Белосельцева улыбнулась. – Настроение не испортилось, Сергей Николаевич?

– Сергей Николаевич… Слишком официально. Давайте просто Сергей, – улыбнулся в ответ Полундра. – А я вас Людой стану величать, пойдет? Или лучше Милой? И сразу, без выпивки на брудершафт, на «ты» перейдем, коль мы в одной упряжке. Как вам такое предложение?

– Вполне устраивает. Договорились. Выпить успеем, когда наших яхтсменов спасем. Милой не стоит, у моей бабушки корова была, Милка. Лучше Людой. Я ведь на корову не похожа, как считаешь?

Петр Николаевич Сорокин, с трудом сдерживая смех, смотрел на эту словесную дуэль. Полундра дуэль, по крайней мере, не проигрывал. Все правильно, нужно сразу определить свое положение в группе. Если мадам Белосельцева предполагала, что ей предстоит иметь дело с тупым роботом-терминатором, у которого одна извилина, да и та прямая… Вот пусть и убедится, что это далеко не так.

– Что там корова Милка! – мечтательно вздохнув, сказал Полундра. – С кличками – это вообще что-то… Моей бабушке немного за восемьдесят, живет в крохотной деревеньке под Псковом. Корову уже потянуть не может, но свинья есть. Кличка – Лерка. В честь Валерии Ильиничны Новодворской. И три подсвинка: Демократ, Делегат и Депутат. Соответственно, если кратко, – Димка, Лега и Путя. Вот как поеду к бабусе в следующий раз, придется какого-то кабанчика резать. По всему получается, что Путю! Одна беда: больно уж созвучие многозначительное… Представь, Люда, а вдруг бабкины соседи решат, что это неспроста? Народ у нас сейчас бдительный и мнительный, спасибо телевизору. Не зря его Высоцкий «ящиком для идиотов» приложил. Ну не собираюсь я стрелять во всенародно избранного президента из крупнокалиберной рогатки с оптическим прицелом, но пойди докажи это державно настроенным односельчанам бабушки! Как бы не стукнули, куда следует, что окаянный спецназовец на кабанчике только тренируется. Хлопот ведь не оберусь! А на корову ты, кстати, совершенно непохожа. Скорее на козу. Опасную такую козу, от которой волки, поджав хвосты, бегают.

Белосельцева не выдержала, расхохоталась.

– Похоже, я в тебе не ошиблась. С чувством юмора все в порядке. Это радует.

– А уж меня-то как радует! Послушай, Люда, с чего ты взяла, что у меня настроение испортится?

– Ну, мало ли… Вдруг тебе жутко унизительным покажется подчиняться женщине…

– Мне всегда жутко унизительным было подчиняться дуракам, – вновь усмехнулся Полундра.

– Что, приходилось? – осведомилась Белосельцева с выражением неподдельного интереса на лице.

– А то нет. От такой напасти даже Петр Николаевич не застрахован. Мы под погонами или как?

– Значит, все в порядке, – довольно сощурилась Белосельцева. – Поверь, я кто угодно, только не дура.

– Верю.

– Похоже, взаимопонимание налаживается, – вклинился в разговор Сорокин. – Ты не смотри, что Людмила Александровна такая молодая. Она успела пройти в спецподразделении МЧС «Лидер» подготовку по выживанию в экстремальных условиях, и многое другое…

– О! В нашем Олимпийском комитете и такие люди есть? – уважительно протянул Полундра, подумав про себя, что и сам догадался: мадам Белосельцева не Гнесинку заканчивала.

– У нас разные люди есть… – промурлыкала Людмила. – Кстати, в поисковой группе легендироваться ты будешь как гражданский специалист по водолазному делу и дайвингу, естественно, от нашего НОК. Остальное – на месте. Группа уже собрана, сегодня вылетаем.

Легендироваться? Это еще зачем? Павлов удивился, но вопросов задавать не стал. Сами разберемся со временем.

– Была еще одна причина, по которой в нашу группу взяли именно тебя, – сказала Белосельцева, доставая из кармана фотографию. – Вот, посмотри. Узнаешь?

– Ни фига себе! – удивленно воскликнул Полундра. – Еще бы! Это же мой тезка, Серега Зарнов, мы с ним в свое время в Высшем военно-морском училище имени Фрунзе в одной роте были.

– Он шкотовый на «Кассиопее», – сказал адмирал Сорокин.

– Вон оно как! Ну да, он еще тогда за флотскую команду по яхтингу выступал в одиночном разряде. Хороший парень. Помнится, распределился он на Балтфлот, а потом…

– Потом в отставку вышел. А рулевым на «Кассиопее» Андрей Муличенко, – уточнил Петр Николаевич.

– Люда, – Полундра повернулся к Белосельцевой, – а сейчас их кто-то ищет?

– Конечно. Организаторы гонки, ИЯРУ. Кстати, они сами попросили подключить нашу поисковую группу под эгидой российского НОК. Видимо, в случае неудачи хотят разделить ответственность поровну.

В кармане цветастой куртки Белосельцевой зазвучали первые такты хита сезона, шлягера «Дед Отморозок» известной рок-группы «Харя я». Хорошо хоть не похоронный марш в исполнении сексуально озабоченного мартовского кота – сейчас в качестве сигнала вызова и такое запросто услышать можно. Мода, куда денешься!..

Людмила достала мобильник. Некоторое время она внимательно вслушивалась в слова своего абонента. Лицо ее мгновенно посуровело, подурнело даже.

– Нашли? Что? А экипаж где? Нет? Ни живых, ни мертвых? Куда же они могли пропасть? Ладно, хорошо, что хоть трупов нет на борту. Значит, остается надежда, что они живы.

Адмирал Сорокин и Полундра молчали, и так все было понятно. Яхта обнаружена. Люди – нет.

– Когда отправляемся? – спросил Полундра, дождавшись окончания разговора.

– Надо было вчера, – невесело откликнулась Белосельцева. – Сегодня мы должны быть в Москве. Завтра утром вылетаем в Монтевидео.

Когда они втроем вышли из штаба, адмирал Сорокин чуть придержал Сергея за руку.

– Ты вот что, Полундра, – тихо сказал Петр Николаевич, дождавшись, когда Людмила уйдет вперед, – будь там осторожен, смотри в оба. Ситуация и в штабе регаты, и в Международном олимпийском комитете какая-то мутная… Ага, есть у меня такие непроверенные данные. Сорока на хвосте принесла. Даром, что ли, у меня фамилия Сорокин?

8

Торпедный катер с логотипом трансконтинентальной гонки Монтевидео – Сидней – парящим альбатросом – подходил к засевшей на мели «Кассиопее» с норд-оста, от Южных Оркнейских островов. Близость летней границы паковых льдов моря Уэдделла и могучих материковых ледников Земли Королевы Мод давала себя знать: на поверхности океана там и тут плавали белые ледяные поля, оторвавшиеся от припая, на юге в пяти кабельтовых по курсу катера виднелись сразу три айсберга. Небольшие для Антарктики: надводная часть высотой с десятиэтажный дом и площадью размером с футбольное поле.

Вот один из них стал сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее крениться набок, опрокидываться. Еще секунда – и плавучая ледяная гора с громким плеском перевернулась, подняв мощную волну.

С айсбергами такое случается нередко. Их подводная часть подтаивает, центр тяжести смещается, и айсберг, потеряв устойчивость, переворачивается так, чтобы вновь оказаться в равновесном состоянии. Такие перевороты – одна из наиболее грозных опасностей, связанных с айсбергами. Столкнуться с айсбергом «лоб в лоб» – это все-таки редкость. Печально знаменитый «Титаник» оказался в этом смысле на удивление невезучим кораблем. В наше время, когда даже небольшие суда оборудованы локаторами, подобный несчастный случай практически исключен: нужно очень постараться, чтобы впилить непосредственно в громадную ледяную гору. Но вот если на беду оказаться в опасной близости от плавучей махины в тот момент, когда она кувыркается, принимая положение «поудобнее»… Возникающая в результате такого кульбита крутая и высокая волна способна опрокинуть даже довольно крупное судно, чего уж о торпедном катере говорить!

Капитан катера очень опасался чего-то подобного. Он недовольно хмурил густые брови, покусывал усы. Ледовая обстановка ему решительно не нравилась. Погода тоже установилась такая, что хуже не придумаешь, без айсбергов проблем хватало. В летние месяцы пролив Дрейка уподобляется громадной аэродинамической трубе. Неустанный напор западных ветров в здешних местах дело обычное, но сегодня мощные шквалы, налетающие с норд-веста, не могли разогнать сгущающийся с каждым часом туман, и видимость стремительно падала. Оттуда же, с запада, шли нескончаемой чередой невысокие, около четырех баллов по Бофорту, но очень крутые волны. Катер так и прыгал на них, точно пробка или автомобиль на редкостно ухабистой дороге, бортовая и килевая качка становилась все сильнее. Больше всего на свете капитану хотелось сейчас срочно повернуть катер кормой к волне и уйти в безопасную бухту, в порт. Хотя бы подняться немного к норду, отгородиться цепочкой Южных Шетландских островов от плавучих льдов и злобной волны. Переждать там непогоду, а уж потом снова выйти в точку с координатами, указанными аргентинским рыбаком. Ведь людей на борту яхты нет? Так какого же рожна пороть горячку и лезть морскому черту в пасть?! Таким манером вместо того чтобы кого-то спасать, только сам угробишься.

Но двоих людей, стоящих рядом с капитаном на крыле мостика, отступление не устраивало.

– Смотрите, вон она сидит! – сказал капитану Эдуард Лайонс, указывая рукой, в которой был зажат бинокль, вправо по ходу катера, в свинцово-серую заверть тумана и волн. – Попробуйте подойти поближе.

– Вижу, что сидит, – буркнул в ответ капитан, которому «подходить поближе» к несчастной «Кассиопее» вовсе не хотелось. Однако он коротко скомандовал: – Право руля. Двенадцать на ост. Так держать.

Резкие порывы ветра налетали с западных румбов один за другим, залепляли лица мокрой ватой тумана, мешали дышать. Очередной шквал хлестнул по катеру слева направо зарядом мелкого дождя пополам с брызгами океанской воды, все моментально промокли до нитки, невольно вжимая головы в плечи и сутулясь. Да, самая что ни на есть подходящая погодка для морских прогулок, и местечко просто замечательное. В перехлест его через клюз и беременной кашалотихе в зубы!

Катер самым малым ходом – такая ледовая обстановка при сильном волнении требовала максимальной осторожности! – продвигался вперед, и чем ближе он подходил к злосчастной банке, тем мрачнее становилось лицо капитана. В полутора кабельтовых от «Кассиопеи» он развернул катер носом к волне. Теперь дизели работали только на то, чтобы удерживать судно на месте.

– Что дальше, мастер? – поинтересовался Эдуард Лайонс, с ожиданием глядя на капитана. – Как вы собираетесь высаживать на яхту штормгруппу?

– Никак не собираюсь, – буркнул тот. – Мои матросы на такое явное самоубийство не пойдут. И вашим людям я подобное безрассудство не разрешу. Это, к вашему сведению, никакая не смелость, а дремучий идиотизм. Было бы ради чего рисковать! Людей на яхте нет, спасать там некого, а подвергаться смертельной опасности из-за пустого стеклопластикового корыта… Ищите других желающих. Кому жизнь не дорога.

– Но как же так?! – возмущенно сказал Лайонс. – Мы собирались завести пластырь, откачать воду, взять яхту на буксир и увести ее в порт! Корыто, говорите? Знаете, мастер, каких денег стоит это корыто? И потом: этим спасательным рейдом командую я!

Верно, Лайонс командовал. Фридрих Роттенберг остался в Монтевидео. Вот он, как человек, отлично знающий море, вряд ли стал бы спорить с капитаном катера.

Существовал в этой ситуации еще один весьма важный аспект. С очень давних времен повелось, что капитан на своем судне – «первый после Бога», будь это судно хоть ржавой лоханкой с полутора матросами команды. Даже если на борту такой лоханки, когда она в море, каким-то чудом окажется король, президент могучей державы или еще какая очень важная персона, персона эта не должна оспаривать решений капитана! Таков морской закон, очень, кстати, разумный, ибо именно капитан отвечает за свое судно и команду перед Богом и людьми.

Тут в разговор, который становился все напряженнее, вмешался третий человек. Стоявший на мостике и молчавший до сей поры кореец Кай Чун Бань.

– Я тоже весьма заинтересован в том, чтобы в составе поисковой группы оказаться на борту яхты, – тихим бесцветным голосом произнес он. – Я бы очень хотел забрать наше навигационное оборудование. Приемо-передающую систему спутникового поиска, аккумулятор…

Английский язык Кай Чун Баня – разговор на мостике велся, естественно, на английском – был безукоризнен. Даже слишком – на фоне техасского тягучего выговора капитана и скороговорки Эдуарда Лайонса, столь характерной для жителей приозерного Детройта. У корейца оказалось поставлено чуть ли не оксфордское произношение, разве что чуть заметное специфическое подмяукиванье в конце фраз можно было уловить, если обладать изощренным слухом.

– Вот видите, мастер! – тут же поддержал корейца Лайонс. – А вы говорите: слишком опасно, невозможно… Как это так, невозможно? Сейчас ведь даже сильного шторма нет, разве я не прав? Вот видите: хотя бы оборудование с яхты снять желательно.

– Что они, из платины с бриллиантами, что ли, ваши система с аккумулятором? – гаркнул вконец обозлившийся капитан. – Жадность замучила? Так жадность – мать всех пороков. В данном конкретном случае она может привести всю нашу теплую компанию на холодное дно. Ага, именно так, я нисколько не преувеличиваю. Сами посмотрите, что творится, разуйте глаза! Тут не до материальных потерь! Не дай господь, сдохнет хоть на три минуты машина…

Словно подтверждая его слова, океан ударил в правую скулу катера тремя особенно крутыми волнами подряд. Фонтаны брызг и клочья грязноватой пены взлетели выше полубака, еще раз окатив капитана, Лайонса и корейца ледяным душем.

– Не в жадности дело, – невозмутимо, ничуть не изменившись в лице, ответил Кай Чун Бань, выслушав отповедь капитана. – Ведь мы не только спонсор гонки, но и фирма-производитель этой сложной техники! Все системы неожиданно засбоили и отключились, что стало одной из главных причин сегодняшнего печального положения вещей. Надо выяснить, почему это произошло. Чтобы в дальнейшем у других пользователей нашего оборудования, тех же яхтсменов, ничего подобного не повторялось…

Ощущалась в построении его фраз некоторая чуждость, оттенок неестественности, книжности, как бывает, когда человек думает на своем языке, а затем, как бы мысленно, переводит на иностранный, который знает в совершенстве.

Он повернулся к Лайонсу и посмотрел тому в глаза очень пристальным, жестким взглядом, который капитан катера заметить не мог. В глазах Кай Чун Баня читалось что-то вроде: «Выскажитесь более твердо. Покажите, кто здесь начальник. Настаивайте на своем решении, пусть оно сопряжено с риском. Мне необходимо снять с яхты оборудование, произведенное нашей фирмой. Поддержите мою позицию более определенно и однозначно».

– Так все же… – неуверенно промямлил полномочный представитель МОК. – Неужели ничего нельзя сделать для спасения яхты? И… э-э… продукции наших корейских друзей? Мы же сейчас подошли совсем близко!.. Нет, право, мастер, должен найтись какой-то выход! Будьте смелее! Вы должны учитывать мои пожелания и э-э… распоряжения. Вам за это деньги платят! И за риск, кстати, тоже.

Последний аргумент в этом бессмысленном споре окончательно взбеленил капитана, ангельским терпением и без того не отличавшегося. Ну что ты будешь делать с сухопутными пеньками, которые по дурости утопиться готовы и других за собой на грунт потянуть?! Получается, что пеньки его чуть ли не в трусости обвиняют?! Ну, сейчас он им покажет, какого цвета у осьминога задница!

Вот чего у осьминога, кстати сказать, нет, так это про себя упомянутой капитаном части тела. Но капитан привык мыслить образно, особенно пребывая в нешуточном гневе.

– Это я на берегу ваши распоряжения учитывать стану! – заорал он. – Если мы доберемся до берега, в чем я начинаю сомневаться. Впрочем, раз вы уж так настырны и храбры… Извольте, акулий хвост вам в глотку! Вы возьмете на себя всю полноту ответственности? Вы лично отдадите приказ о высадке на яхту штормгруппы? Только учтите, смельчак, за последний час барометр упал на десять миллиметров и продолжает падать. А ведь без того было 750 миллиметров. Понимаете, что это значит и чем пахнет? Я вам скажу: могилой. А с зюйда, посмотрите, три айсберга приближаются. Один уже крутанулся на наших глазах, что если и два других надумают? При таком волнении и ветре это запросто. Так что с приказом? Тогда я подумаю, глядишь, и подчинюсь.

Э-э, нетушки! Такой расклад мистера Лайонса категорически не устраивал. Одно дело пожелания, ценные руководящие указания и все прочее, столь милое сердцу чиновника, которым полномочный представитель МОК, по сути, и являлся, а вот прямой и недвусмысленный приказ – дело совсем другое. Ишь, капитан хитрец какой, хочет ловко устроиться! А если кто-то погибнет, что же, Лайонсу отвечать?

Чиновники, независимо от национальной принадлежности и конкретного рода деятельности, чем-то напоминают друг друга. Вот если бы комиссию создать или комитет да решить вопрос коллегиально, чтобы поделить ответственность на всех… Но чтобы так? Самому? Немедленно? Слуга покорный! Нет, Лайонс ни в коем случае не был трусом и перестраховщиком, вот только… На него же, в случае чего, всех собак понавешают! Мало, что ли, у него завистников и недоброжелателей в МОК? Да девать некуда.

Кроме того, полным невеждой и глупцом Эдуард Лайонс отнюдь не был, он прекрасно понимал, что предвещает столь резкое падение атмосферного давления. Приближается настоящий шторм, а торпедный катер не настолько надежная посудина, чтобы гарантированно с антарктическим штормом справиться. Да еще тройка айсбергов, как на грех… Этак правда можно тутошним рыбам на корм угодить.

Капитан катера впрямь оказался хитрецом, разбиравшимся в тонкостях чиновничьей психологии. Он и в мыслях, конечно же, не держал выполнять даже сколь угодно категоричное распоряжение Лайонса, если тот на него все-таки решится. Но вот не верилось капитану в подобную решительность, и он оказался прав.

– Черта в стуле я отдам, а не приказ! – мрачно, однако непреклонно заявил Лайонс, посмотрев почему-то на невозмутимого корейца. – Я не хочу брать на себя никакой ответственности, мое единственное желание – избежать ее! Я умываю руки. Теперь с проклятым барометром. Мастер, вы полагаете, нам пора отсюда уходить?

– Дошло до вас наконец. Полагаю. Сматываться. Улепетывать, покуда целы. Самым полным ходом.

– Так командуйте, холера б вас побрала! – у Лайонса тоже сдали нервы. – Как только погода позволит и плавающих льдов станет поменьше – сразу же попытаемся снова.

Последнюю фразу Эдуард адресовал Кай Чун Баню, выражение лица которого по-прежнему оставалось непроницаемым.

Часом позже, на траверзе острова Сигни-Айленд, когда непосредственная угроза миновала, Лайонс спросил у капитана:

– Как полагаете, мастер, сколько еще может прожить яхта?

– Не знаю, – пожал плечами тот. – Может, и неделю. А может, и несколько часов. Или минут. Это зависит от того, насколько прочно она уселась. А также от скорости ветра, ледовой обстановки. В этом районе погода меняется едва ли не каждый час. Как только ее стащит штормом с банки, тут ей и каюк. Судя по тому, что там намечалось, когда мы благополучно удрали, думаю, это произойдет вскорости. Далась вам злосчастная яхта, Нед! Меня больше волнует вопрос: что с русскими парнями? Почему они покинули яхту, почему не дождались нас? Куда они пропали?

– Скорее всего, погибли… – грустно вздохнул Лайонс. – Холод, льды, воды пресной нет. Впрочем, тут поисково-спасательная группа прибыла из их НОК. Будем вместе искать…