Текст книги "Славянский «базар»"

– Я не хочу думать, я хочу спать. Устраивайся поудобнее, я сейчас принесу одеяло.

Лера постелила прямо на полу, подбросила в камин немного дров. Сквозь тонкий матрас чувствовались жесткие доски пола, несмотря на это, Бунин заснул быстро. Примиряло с неудобствами женское тепло, исходившее от обнаженной девушки.

Он проснулся, когда еще только светало, потянулся за мобильником, часы на дисплее показывали без малого пять утра. Лера сонно дышала ему в плечо, и от ее дыхания на душе становилось спокойно. Бунин пролежал целый час, бесцельно глядя в потолок, изучая сучки, трещинки на пропитанной темной олифой доске-вагонке. Лера отлично чувствовала время, она оторвала голову от подушки ровно в шесть утра. Взгляд ее с самого момента пробуждения был осмысленным.

Бунин не стал тратить время на ласки, нежности, коротко поцеловал девушку в плечо и тут же принялся одеваться. Одежда, несмотря на то что вчера они забыли ее развесить после безумной поливки огорода, просохла. Собрались они быстро. Утро выдалось прохладным, дачники еще спали, в долине над речушкой клубился туман. Скрипнула стальная калитка в воротах дачного поселка. Тихо, как воры, парень с девушкой выбрались на утоптанную до блеска лесную тропинку. Бунин высвободил локоть из-под руки Леры.

– Ты не верила, что я смогу сам пройти по тропинке.

Дюралевая палочка в его руках ожила, глухо защелкала по гладкой земле и зашелестела по росистой траве.

– Видишь, как просто, по звуку я могу ориентироваться, куда ступать. – Бунин зашагал, Лера пошла радом с ним, ее кроссовки и низ джинсов быстро намокли от росы.

Плотная материя из-за влаги стала жесткой, топорщилась, словно погнутая жесть.

– Ловко у тебя получается, вчера ты выглядел растерянным.

– Сейчас, шагов через двадцать, будет поворот направо.

– Я не верю своим глазам, – восхитилась Лера, когда Николай, продолжая постукивать палочкой по тропинке, взял нужное направление.

«Вот и все, – спокойно подумал Бунин, – прошла ночь развлечений и забав. Было неплохо и мне, и ей. Большего и не надо. В электричке обменяемся телефонами. Она даст мне свой настоящий, а я скажу первый пришедший в голову. Может, она и не станет по нему звонить. Подождет недельку моего звонка, а потом порвет листок, на котором записан мой придуманный номер. Свобода превыше всего».

Лес кончился, парень с девушкой шли по берегу реки. Вдоль воды разрослись густые кусты, с другой стороны тропинки тянулись огороды.

– Ты чем занимаешься? – поинтересовалась Лера, обходя лужу, в которой отражалось яркое синее утреннее небо.

– В каком смысле?

– Учишься, работаешь, ничего не делаешь?

– Я музыкант, – ответил Николай и тут же пожалел о сказанном.

«Вот и начинается… Лезет в душу. Еще немного – и я у нее спрошу, кто она такая».

– А я пока еще учусь. Хочу стать журналисткой. Ты не против, если я напишу о тебе небольшую статью? Нам на факультете обязательно нужно предоставить три публикации в год. Слепой музыкант – подходящая тема. Ты только не подумай, что я согласилась быть с тобой потому, что сразу об этом подумала. Ты другой, чем все остальные…

«Не хватало мне еще этого. Прав Карл, женщин нужно использовать по прямому назначению и никак иначе».

– Посмотрим, – уклончиво отвечал Николай.

Краем глаза он видел, как через ограду недостроенного дачного поселка перелезают двое бритоголовых парней в черных облегающих штанах и черных майках. На плече у одного из них виднелась старательно выколотая фашистская свастика.

«Скины. Выехали вчера на природу. Надрались. Переночевали или под кустом, или в недостроенной даче. Теперь с похмелья злые на весь свет, – определил Бунин, – если бы ночевали на родительской даче или у друзей, никогда бы не поднялись так рано».

Парни не утруждали себя поиском дороги, они пошли прямо по засеянным огородам, ломая высокими солдатскими ботинками еще не окрепшую зелень. Николай ускорил шаг.

– Ты куда летишь? К электричке мы успеем. Хочешь показать мне, как ты классно умеешь управляться без провожатого, так я это уже видела, ты мне интересен другим. На практических занятиях по стилистике нас учат, что…

Лера не успела договорить, за ее спиной послышался грубый смех, а затем и окрик:

– Эй, голубки! Стоять.

Лера обернулась и тут же машинально схватила Бунина за руку. Лица скинов не предвещали мирного исхода встречи. Похабные улыбки, злые неприкаянные глаза, сжатые кулаки.

– Кто там? – спросил Бунин.

– Уроды какие-то, – прошептала Лера, – к нам идут. Пошли быстрее.

– Я тебя в обиду не дам, – тихо произнес Николай, продолжая ощупывать дорогу тонкой металлической тросточкой.

– И, как назло, ни одной души вокруг, – в панике промолвила Лера.

– Стоять, я сказал, – голос послышался совсем близко.

Девушка боялась оглянуться, Бунин не спешил открыть свой секрет.

Скин в майке-безрукавке выбежал перед ними на тропинку и загородил дорогу:

– Ты слепой? – его взгляд остановился на дюралевой тросточке.

– Слепой, – спокойно ответил Бунин.

– Значит, не глухой. Какого хрена не остановился? Я за тобой бегать должен?

Николай стоял, выпрямив спину. Лера держала его под локоть. Он слышал за своей спиной тяжелое дыхание второго скина и даже видел его нечеткое отражение в стекле темных очков.

– Мне твоя мобила понравилась. Подаришь? – притворно ласковым тоном проговорил скин, глядя на прикрепленный к поясу Николая телефон.

– Лучше отдай, – зашептала Лера.

Бунин молчал.

– Молчание – знак согласия.

Мобильник оказался в руках у подонка.

– Дорогой. Это, чтобы, заблудившись, позвонить: «Мамочка, выручай!»

– Он решил, что крутой, – вбросил в разговор реплику скин, стоявший за спинами молодых людей. – Ты ж слепой, на хрена тебе красивая гладкая телка? Мы тебе уродину найдем, тебе все равно, с какой рожей трахаться. А твою бабу мы себе забираем. Потом, если найдешь ее в кустах, можешь пользоваться.

Николай напрягся, его пальцы сжались в кулак.

– И не думай, – зашептала Лера, – они тебя убьют. Ты ничего сделать не сможешь.

– Она тебе дело говорит, – скин, стоявший сзади, схватил Леру пятерней между ног, сжал пальцы.

Лера выпустила локоть Бунина, на ее лице появилось выражение полного отчаяния.

– Пусти, я закричу.

– Я сам кричать буду.

Скин обхватил девушку свободной рукой и прижал к себе, высунул из-за ее плеча рожу с выпученными глазами и, широко открыв рот, закричал:

– Насилуют! – и рванул на ее груди блузку.

В глазах у Леры блестели слезы. Она пыталась вырваться, но насильник только сильнее сжимал ее. Пальцы уже отыскали застежку джинсов.

Бунин, не делая ни шага, резко вскинул руку с дюралевой тросточкой и с размаху всадил ее острый конец в раскрытый рот скина. Хрустнула, проломилась гортань. Николай выдернул трость. Лера испуганно рванулась вперед. Скин стоял пошатываясь, он еще ничего не успел понять, а из его рта уже била тугая струя крови.

Девушка заверещала, ее визг ударился о стену леса и вернулся эхом. Складной нож блеснул в руке второго скина.

– Сука, – закричал он, бросаясь на Бунина.

Николай поступил так, как учил его Карл, – отступил в сторону. Острие ножа вспороло воздух. Бунин на излете перехватил руку противника, развернул нож острием к нападавшему, повалил его на землю и ударил коленом в спину. Это длилось какие-то секунды. Когда Николай поднялся и отряхнул ладони, скин стоял на коленях, упираясь в землю лбом, и прижимал к распоротому животу ладони. Окровавленный нож валялся на траве. Бунин внешне спокойно поправил сбившиеся темные очки. На самом деле ему хотелось кричать от ужаса. Оттого, что одного парня он, скорее всего, убил, а второго покалечил на всю жизнь. Николай поднял свой втоптанный в грязь мобильник, обтер его ладонью и сунул за пояс.

– Пошли, – негромко произнес он и взял Леру за руку, та шла за ним, как сомнамбула, молча и покорно.

Девушка опомнилась только на железнодорожной платформе. До электрички оставалось пять минут, Бунин вручил ей билет.

– Надо прятаться, они догонят нас, убьют, – шептала она бескровными губами.

– Когда ты боишься, становишься некрасивой, – сказал Бунин, – никто из них, даже если поднимется, догонять нас не станет и не сможет.

– Ты убил его?

– Не знаю. Надеюсь, что нет.

Зазвенел зуммер, предупреждая, что приближается пригородный поезд. Николай буквально силой втащил Леру в тамбур, створки двери с глухим стуком съехались. Девушка напряженно смотрела в зарешеченное окно. Проплыла пустая платформа, замелькали позолоченные утренним солнцем сосны.

– Пошли в середину вагона, ты устала, лучше будет посидеть.

Лера послушно опустилась на жесткое сиденье электрички. Руки ее продолжали дрожать, плаксиво подрагивала и нижняя губа, но глаза уже стали сухими.

– Ты не слепой? Ты притворялся? – наконец произнесла она.

– Это важно для тебя? Я больше не хочу говорить об этом, – он сидел прямо, не прислоняясь к спинке.

– Ты… – сказала она и замолчала, почувствовав, как Бунин сжал ее руку, решительно и больно.

– Молчи и слушай. Мы никогда с тобой не встречались. Ты меня не знаешь, я не знаю тебя. Ты выйдешь из поезда на первой городской станции, где поблизости есть метро. На дачу в этой же одежде больше не езди, стягивай волосы в хвост, по-другому накрашивай глаза. Старайся не ходить той самой дорогой. Если кто-нибудь из них выживет, постараются подкараулить. Тебя не узнают, не успели толком рассмотреть. И никому ни слова – ни-ко-му.

– Ты не оставишь мне даже свой телефон?

И тут Бунин понял, что его начинает раздражать в Лере. В ней вновь проснулась будущая журналистка!

«Она еще только учится, но уже захотела сделать из ночного приключения публикацию. Теперь ей не терпится описать драку со скинами».

– Я выйду первым, ты выходи на следующей станции.

– Тогда возьми хотя бы мой телефон, – девушка нацарапала коротким, плохо заточенным карандашом на листке из блокнота номер и сунула Николаю в карман.

Бунин прошелся по вагону, постукивая палочкой по стойкам сидений. Уже стоя на платформе, он увидел проплывающее мимо него вагонное окно с приплюснутым к стеклу носом и руку, взброшенную в прощальном жесте. Николай не ответил, не кивнул.

«Забыть, все забыть».

Хороший совет, данный самому себе, но попробуй ему последовать! Уже в вагоне метро Бунину стало плохо, кружилась голова. Перед глазами то и дело возникали сцены недавней драки. Он вновь и вновь мысленно вонзал острие трости в гортань скину. А в ушах стоял отвратительны хруст проламываемой, раздираемой плоти.

Глава 3

Даже не заботясь о том, чтобы выглядеть как настоящий слепой, Бунин брел по улице к своему дому. Опомнился только во дворе, вновь застучал тросточкой по бордюру, но без особого энтузиазма. Подъезд встретил его пыльной духотой. Ошалевшие от яркого солнца мухи бились в стекло наглухо закрытого окна.

Очутившись в прихожей, Николай первым делом избавился от трости – сунул ее в стенной шкаф. Разделся прямо в коридоре, забросил одежду в корзину и забрался под душ. Он тер себя мочалкой, густо намыливал, подставлял тело и лицо упругим прохладным струям, жадно пил, ловил ускользающую воду губами. И ему все казалось, что он не может отмыться от липкого пота, окатившего его не в тот момент, когда понял, что без крови не обойтись и только смертельный удар остановит скинов, а уже после… В пот его бросило после удара тростью и после падения противника на подставленный нож уже на платформе… Ему стало страшно не из-за того, что он научился убивать хладнокровно и расчетливо, а из-за того, что не научился не думать потом о чужой смерти. Перед ним были уроды и отморозки, как сказал бы Карл, не заслуживающие жизни, без них мир стал чище.

Бунин отчетливо представлял себе, что выбора у него не оставалось. Но он не мог гордиться тем, что совершил. Его невинная игра, желание немного развлечься, найти себе любовницу на одну ночь обернулась кровавой дракой. Ему хотелось, чтобы Лера запомнила на всю жизнь ночь ласк, но теперь она до конца своих дней будет помнить, как хрипит захлебывающийся кровью человек, как булькает кровь в пропоротой гортани.

«Конечно, это неплохое подспорье для начинающей журналистки», – криво усмехнулся, вылезая из-под душа, Бунин.

Ощущение, что он не сумел отмыться, не проходило.

«Ну и черт с ним».

Николай присел к роялю, стоявшему в большой комнате. Когда он касался инструмента, ему казалось, что он беседует с покойным отцом. Беседует ни о чем, так часто происходит между родителями и детьми.

Николаю редко приходилось видеть отца, поэтому и запомнил его нарядным, монументальным, приносившим ему дорогие подарки, а матери – охапки цветов, безумно красивые, благоухающие, торжественные.

«Так отец пытался наверстать упущенные годы, проведенные за решеткой, где даже скромный полевой цветок, пробившийся из трещины в асфальте, заставляет сжиматься сердце сурового зэка».

О тюрьме и зоне Бунин знал только понаслышке. Бог миловал попасть за колючую проволоку. Несколько дней, проведенных в СИЗО, где следаки тщетно пытались его расколоть, были не в счет. Он знал тогда, что ничего у них не выйдет и скоро он выйдет на свободу. Да и адвоката Карл ему подсеял классного. Терпеть боль, скрывать страх, когда знаешь, что через несколько дней все закончится, можно. Но когда приговор уже вынесен, пройдены этапы и впереди тысячи похожих один на другой дней и ночей, когда последняя сволочь в погонах чувствует себя существом высшего порядка… Николай не знал, под силу ли ему окажутся подобные испытания. Он ненавидел тот мир, в котором жил его отец, мир, к которому принадлежал теперь Карл. Воровской мир, мир понятий… Ненавидел его, но и любил одновременно. Потому что понимал его душой, был его частью.

Законный не заставил себя долго ждать. Бунин успел протренькать одним пальцем всего несколько мелодий, как в дверь позвонили.

Карл, не дожидаясь приглашения, прошел в гостиную, сел в кресло и вытянул длинные ноги к центру комнаты. Он несколько секунд любовался безупречно начищенными туфлями, затем, не отрывая от них взгляда, произнес:

– У тебя такой вид, будто сдох любимый кот или собака. Но поскольку животных ты не держишь, остается предположить…

– Я сегодня убил человека, возможно, даже двоих…

– Человека? – переспросил Карл.

В этом вопросе не было сомнения насчет факта самого убийства. Карл сомневался насчет «человека».

– Да, и я знал, что убиваю, – ответил Бунин, от волнения он не уловил этот нюанс.

– Ты не способен на такое, – лениво заметил законный, – ты способен убить живое, мыслящее существо, я в этом смог несколько раз убедиться, но не человека. У тебя из-за этого неприятности? Нужна помощь?

– Все в порядке. Никто меня не ищет. Но я «развинчен».

– Ломка. Угрызения совести, – растягивал слова Карл, – ты или защищал девушку, или защищался сам. Я не знаю, что произошло. Но могу предположить, что тот, кого ты убил, в лучшем случае, прикончив тебя, банально напился бы и уж точно ни с кем бы не обсуждал убийство.

– Карл, я говорю тебе об этом, потому что ты мне больше, чем друг.

– Но меньше, чем отец, – усмехнулся Карл, – я и не претендую. Я обещал себе, что заменю тебе отца после его гибели.

– Я не просил об этом.

– Заметь, обещал себе, а не тебе. Сказал – сделал, – законный перехватил злой взгляд Бунина, – ты не умел красть. Этому я научил тебя. И только поэтому ты не бедствуешь. Ты не умел убивать. Я научил тебя. И только потому ты еще жив. Ты влюблялся и в правильных девочек, и в проституток. Я научил тебя обходиться с женщинами. И ты до сих пор свободен. Поэтому не злись на меня. Все, что ты умеешь… – Карл махнул рукой. – Если ты решил сначала потерять свободу, затем деньги, а после этого сыграть в ящик, то я пошел, – сказав это, законный даже не сделал попытки подняться.

– Извини, – мрачно произнес Бунин, – я не в духе. И ничего не могу с собой поделать. Ты сказал, что я нужен тебе сегодня, и я приехал. По дороге убил. Хватит об этом, я здесь. Идем.

– Идем, – согласился Карл, – и прихвати клавиши.

– Они остались в переходе, в цветочном киоске, – говорил Бунин, натягивая джинсы.

– Хорошо, клавиши отменяются. Я собрался познакомить тебя с одним человеком.

Бунин насторожился. Обычно Карл никогда не сообщал заранее, что задумал. Старая зоновская мудрость – то, что знают двое, знает и свинья. Он привык использовать людей в своих целях, не посвящая в детали.

– Надень простые темные очки, а не «театральные» – с наклеенными звездами. Не на паперти стоять.

Вдвоем они спустились во двор, и хоть машина Карла стояла у выезда из арки, он ею не воспользовался. Шли молча, пока не оказались на Тверской, неподалеку от гостиницы «Минск». Карл, ничего не объясняя, зашел в один магазин, в другой. Ничего не покупал. Перебирал одежду на вешалках, рассматривал застекленные прилавки. Болтал с продавщицами, при этом через витрину поглядывал на вход в гостиницу.

Николай вначале нервничал, злился, а затем и его захватило это странное занятие: разглядывать, прицениваться к вещам, ничего не покупая и, главное, не собираясь покупать.

– Пошли теперь в гастроном, нужно купить угощение. Неудобно приходить к корешу с пустыми руками, – законный сделал это предложение абсолютно неожиданно, как показалось Николаю.

В винном отделе Карл долго не задержался, купил бутылку коньяка и бутылку водки, рассеянно отказался от сдачи – просто отодвинул бумажки и мелочь.

С пакетом, в котором глухо позванивали бутылки и топорщился сверток с закуской, законный с Буниным вышли из магазина. Не успели они прошагать и половину дома, как Карл повернул голову, сбавил шаг, он смотрел на другую сторону улицы – на вход в гостиницу.

– Погоди, – Карл остановился.

Мчались потоком машины, сновали пешеходы. Бунин никак не мог понять, что так заинтересовало Карла.

«Может, знакомого увидел?»

Из стоявших у стеклянной двери людей мало кто мог подойти на роль хорошего знакомого Карла. Швейцар, две безвкусно намазанные сучки в коротких до неприличия юбках и какой-то араб в возрасте.

То, что мужчина араб, во всяком случае выходец с Востока, сомнений не было. Только они считают приличным носить белоснежные носки с черными лакированными туфлями, да еще штаны подбирают коротковатые. Мужчина стоял спокойно, заложив руки за спину, ненавязчиво фильтровал взглядом проплывавшую мимо него толпу. Карл опустил пакет с покупками в урну для мусора, сделал это бесстрастно и буднично, словно каждый день таким образом расставался со спиртным и деликатесами.

– Зачем? – вырвалось у Николая.

– Поездка к корешу отменяется. Мне нужно освободить руки.

– Я бы мог подержать.

– Поздно.

Карл уже вертел в пальцах монетку, разминая кисть. Монета, как живая, кувыркалась между впадинами, перескакивала через суставы, внезапно становилась на ребро и замирала. Рука же при этом казалась абсолютно неподвижной. Подобный фокус мог проделывать и Бунин, но при этом ему надо было смотреть на диск монеты, Карл же не отрывал взгляда от араба у гостиничной двери.

– Кто он? – прошептал Николай.

– Еще не уверен, – глаза законного превратились в две узкие щелочки, черты лица заострились, кожа мгновенно приобрела землистый оттенок.

Бунин содрогнулся, прежде он видел Карла таким лишь несколько раз. Исчезли столичный лоск, вальяжность, интеллигентность. Рядом с ним стоял безжалостный блатной, один взгляд которого способен мигом утихомирить вышедших из повиновения зэков. От такого взгляда подгибаются ноги и заточки сами выпадают из внезапно ослабевших пальцев.

Араб кого-то ждал, но делал это спокойно, на часы не поглядывал, не нервничал, головой не вертел. Двигались только глаза – темно-карие, с маслянистой поволокой, умные и внимательные. Волнение выдавал лишь рот – мужчина покусывал напряженные губы. Наконец он кого-то увидел. Потом заметили и его. Прохожий в сером костюме чуть заметно кивнул и пошел дальше, не оборачиваясь.

– Если араб хромает на левую ногу, значит, это он, – чуть слышно промолвил Карл.

Араб, выждав секунд десять, двинулся вслед за прохожим. Тут уж и Бунин затаил дыхание – нога в белоснежном носке чуть заметно волочилась, и именно левая, как предсказывал Карл.

– Он. Век воли не видать, – прошептал законный.

– Что будем делать? – Николай чувствовал, затевается нечто серьезное.

– Он меня знает, а тебя – нет, проследи за ними, – Карл подтолкнул Бунина, – быстрей в переход.

Николай, позабыв о трости, сбежал в переход. Расталкивая прохожих, взбежал по ступенькам до середины лестницы, а дальше пошел степенно. Успел он вовремя. Араб как раз миновал перекресток. Его чуть сутулая спина маячила впереди. Прохожий, с которым он обменялся кивками, двигался шагах в десяти впереди него. Бунин, чуть повернув голову, из-под очков глянул на противоположную сторону улицы. Карл исчез, растворился. Но парень знал, когда понадобится, законный материализуется буквально из воздуха.

Далеко идти не понадобилось. Пожилой прохожий с невыразительным лицом, похожий на партийного функционера времен Советского Союза, свернул к передвижному торговому киоску, стоявшему в простенке старого дома. Небольшой тент прикрывал неогороженную площадку с несколькими высокими столами. Ели и пили за ними стоя.

Прохожий извлек довольно увесистый кошелек. Такие Бунин называл «под евро», в него могла вместиться распрямленная сотня. От окошка незнакомец отошел с бутылкой пива и тарелкой золотистого жареного картофеля. У парня даже в горле запершило. Захотелось самому похрустеть и запить прохладным пенистым пивом.

Мужчина с невыразительным лицом поставил у своих ног под высоким столиком невзрачный пластиковый кейс. С такими раритетами в сегодняшние дни позволяют себе ходить по городу только провинциальные чиновники да клерки мелкого пошиба. У окошка павильона появился и араб. Он довольствовался чашкой кофе и бутербродом.

Дородная розовощекая продавщица, улыбаясь, налила напиток в пластиковую кружечку и подала бутерброд, предусмотрительно завернув его в розовую бумажную салфетку. Араб не сказал ни слова, кивнул в знак благодарности, так что не понять было, знает ли он по-русски. Держа в одной руке ненадежно хрустящую чашечку, прикрытую бутербродом, а в другой пухлый бумажник, остановился у столика, за которым попивал пиво мужчина с невыразительным лицом партфункционера.

– Разрешите? – сказал араб, и глаза его хитро блеснули.

– Конечно, – мужчина отодвинул одноразовую тарелку, освобождая место.

Бунин следил за ними, стоя неподалеку, облокотившись о парапет уличного ограждения, прислонив тросточку к подножию гигантского рекламного щита, на котором жизнерадостный малыш-блондин впивался белоснежными зубами во что-то непонятное. Во что именно, Николай понял, когда удосужился прочитать надпись, сделанную метровыми буквами: «Маца из Израиля!», после чего потерял к щиту всякий интерес.

Мужчины за высоким столиком не разговаривали, между ними лежали два абсолютно одинаковых бумажника. Бунин уже не сводил с них глаз, боясь пропустить самое важное. Араб преспокойно забросил чужой бумажник в карман, даже не поинтересовавшись, что там лежит внутри, при этом мужчина, стоявший напротив него, не выказал ни удивления, ни возмущения. Вместо этого он раскрыл бумажник, принадлежавший арабу, заглянул в него и, резко закрыв, тоже спрятал в карман, а потом кивнул. Араб подхватил чужой кейс и неторопливо зашагал к гостинице.

Бунин чуть повернул голову и заметил на противоположной стороне улицы Карла. Законный рассматривал витрину. Оттуда он, конечно, не мог заметить деталей происшедшего. Николай торопливо, насколько это позволяла ему роль слепого, спустился в переход. Карл встретил его наверху напряженным взглядом и выдохнул:

– Ну?..

– Черт его знает, что такое, – тихо проговорил Бунин, – араб портфель у мужика взял, а еще они лопатниками поменялись.

– О чем говорили?

– Молчали. Араб в гостиницу, кажется, вернулся, а второй мужик пока еще там.

Карл криво усмехнулся – Бунин не успел заметить, как мужчина покинул павильон.

– У него ж почти целая бутылка пива оставалась, не мог он ее так быстро допить.

Карл похлопал Николая по плечу.

– Вон он, видишь?

Бунин не сразу рассмотрел в толпе немного сутулую спину мужчины, тот шел поближе к домам, особо не спеша.

– Следопыт ты хренов. Но за лопатник тебе отдельное спасибо. Проследи, вернется ли араб в гостиницу, а я побежал.

Бунин видел Карла бегущим всего несколько раз в жизни, но даже это законному удавалось проделывать, не теряя собственного достоинства. Он перемещался легко и красиво, как дикий хищный зверь. Прыгая через ступеньки, Карл исчез в черной яме перехода.

На ходу Карл вытащил деньги, практически не останавливаясь, бросил купюру девушке, торговавшей цветами, и схватил огромный букет перестоявших пунцовых роз, усыпанных золотыми блестками.

– Подождите, я вам их заверну в бумагу. Сдачу заберите! – прокричала девушка в спину законному.

Но Карл не обернувшись, махнул рукой.

Он выскочил из перехода и помчался по улице, расталкивая прохожих. Через полквартала сбавил шаг. Наконец-то отыскал взглядом мужчину, обменявшегося с арабом лопатниками. Тот уже собирался перейти улицу, горел желтый сигнал светофора.

«Успею», – решил Карл.

Улицу и прилегающие к ней кварталы он знал как свои пять пальцев. Правда, в последнее время такие знания могли и подвести. Дома меняли владельцев, во многих арках поставили ворота с кодовыми замками, посадили охранников, но здесь проход, кажется, еще существовал. Во всяком случае, две недели назад Карл пользовался им.

Он свернул в боковую улицу, бегом промчался сквозь арку, пересек двор и выскочил на Тверскую из подворотни. Тот, за кем он охотился, успел пройти совсем немного. Законный не стал останавливаться. Держа перед собой букет, он побежал по улице. Обычно Карлу, чувствуя его напор, все уступали дорогу, но теперь он специально петлял между прохожими. Обежав молодую парочку с коляской, Карл наткнулся на мужчину с невыразительным лицом, чуть не сбив его с ног, и даже немного оцарапал шипами роз.

– Извините, простите, – заговаривал ему зубы, рассыпался в любезностях Карл, придержав пострадавшего.

Между ними колыхался огромный, густой, как приречные заросли, букет роз. Перестоявшие цветы уже начали источать мутный запах. Карл говорил, улыбаясь дурацкой, вежливой улыбкой.

– Ничего страшного. Но надо быть поосторожней, как на пожар летите, – пробормотал уже немного умиротворенный мужчина.

– Не на пожар, а к даме. И не лечу, а бегу. На пожар я так не спешил бы.

– Внимательным быть надо.

– Я тоже так думаю, – Карл на мгновение засунул руку в карман своего пиджака и заспешил дальше.

Мужчина пожал покатыми плечами, потер оцарапанную щеку, на пальцах остался слабый след смазанной крови. Вор сбежал в ближайший подземный переход. Сунул букет в руки оторопевшей от неожиданности молодой женщине.

– Держите, у нас с вами сегодня счастливый день, – и, не задерживаясь и не выслушав ответа, выбрался из перехода с другой стороны.

Мужчина с невыразительным лицом прошел полквартала, наморщил лоб, остановился и озабоченно похлопал себя ладонью по борту пиджака. Рука его после третьего хлопка замерла. Тяжелого бумажника в кармане пиджака не оказалось – он исчез. Но мужчине отчаянно не хотелось верить в этот факт, он лихорадочно расстегивал пуговицы, ощупывал себя, шарил по карманам. И тут до него наконец дошло, в какой момент он расстался с кошельком, полученным от араба, – тип, налетевший на него, вытащил портмоне. Он обернулся, завертел головой, выискивая в толпе людей приметный букет пунцовых роз. Яркий, запоминающийся. Шли люди, у пары девушек в руках покачивались цветы, но ни одного букета.

«Где он? Куда подевался?» – мысленно взвыл обокраденный. Самое ужасное было то, что он понял, что не сможет вспомнить лица вора, как ни напрягай память.

Он прикрыл глаза, но перед внутренним взором вместо лица мужчины, столкнувшегося с ним, только нагло переливались безвкусные блестки, усыпавшие лепестки перестоявших роз цвета загустевшей крови. Больше его память ничего не сохранила. А в качестве сувенира осталась оцарапанная до крови щека.

Мужчина еще раз приложил руку к груди, но уже по другой причине – предательски кольнуло сердце. Он стоял неподвижно, как остров в плывущей реке прохожих посреди тротуара, в центре чужого для него огромного города, и ощущал, как земля уходит из-под ног. Это не было метафорой, асфальт качался, гул мчащихся машин навалился на беднягу, стал похож на гул волн, обрушивающихся на галечный пляж во время шторма. А сердце то сжималось в твердый комок, то вдруг неровно дергалось и трепыхалось. Мужчина в светлом костюме даже не почувствовал, как ноги его подогнулись, опомнился, уже сидя на тротуаре. Одной рукой он опирался на землю, второй продолжал ощупывать грудь.

– Пьяный, – услышал он долетевший до него издалека голос.

«Я не пьяный, я даже пиво не допил, мне плохо», – хотелось крикнуть ему, обернуться, посмотреть в глаза, сказавшему подобную чушь.

Блуждающий взгляд скользил по толпе, лица расплывались, сливаясь в розовую массу. Мужчина попытался подняться, но вместо этого завалился на бок и замер в позе эмбриона. Возле него присела на корточки молодая женщина.

– Что с вами? – она пыталась нащупать пульс, под ее тонкими пальцами отозвалась неровным биением ускользающая жилка.

– Украли… – только и проговорил бедолага, закрывая глаза.

– Что? «Скорую», вызовите «Cкорую»! Ему плохо! – женщине пришлось крикнуть, чтобы привлечь внимание.

Толпу трудно чем-то завлечь и остановить ее плавное течение, в конце концов ни в чьи планы не входит заниматься чужим горем. Однако добрая душа нашлась быстро. Видный, дорого одетый мужчина с блестящей лысиной со своего мобильника вызвал «Cкорую». Присел на корточки напротив женщины, при этом то и дело поглядывал на ее стройные, слегка разведенные ноги, на белевшую под юбкой кружевную полоску трусиков. Если бы юбка была подлиннее, возможно, он и прошел бы мимо.

– Чего они тянут? – женщина перехватила взгляд и плотно сжала колени, присела глубже.

– Сами видите, движение какое. Попробуй подъехать.

Взвывая сиреной, пугая прохожих сполохами мигалки, по тротуару подкатила «Cкорая помощь», а следом за ней и милицейская машина. Врач бегло осмотрел лежащего.

– В машину, – коротко подытожил он.

Пока доставали носилки, милиционер проверил карманы у лежащего на спине мужчины. Ничего не обнаружил, ни документов, ни кошелька.

Свернув в боковую улицу, «Cкорая помощь» унеслась, оставив милиционера и двух сердобольных прохожих.

– Надеюсь, все будет хорошо, – проговорил милиционер, но на всякий случай дайте свои координаты.

– Зачем? – удивилась женщина.

– Если человек умирает на улице, то это дело милиции, если его успеют довести до больницы живым, то нас больше не побеспокоят, – служитель порядка говорил бесстрастно, чуть ли не позевывая, – вдруг его кто-то толкнул или уколол.