Текст книги "Мой отец Лаврентий Берия. Сын за отца отвечает…"

– Батоно Серго, расскажите, каким образом вы оказались среди создателей атомной бомбы?

– Непосредственно среди них я не был. Я работал несколько в иной области – в области создания систем управления ракетами, которые могли быть и были носителями атомных, а в дальнейшем – водородных зарядов. После того, как в 1942 году я побывал на Кавказском фронте, меня направили на учебу в Ленинградскую академию связи, где только начал формироваться факультет радиолокации.

– Это было целевое направление?

– Именно так. Я окончил эту академию в 1947 году, но уже с 1945 года занимался проектом системы управления крылатой ракетой и самой ракеты, предназначенной для поражения больших кораблей. К разработке этого проекта, который стал моим дипломным трудом, я приступил по собственной инициативе, но государственная комиссия рекомендовала его реализовать. Экспертная группа при Министерстве обороны, рассмотрев рекомендацию госкомиссии, приняла решение создать опытно-конструкторское бюро, где и предстояло оперативное осуществление моего замысла. Поскольку в это время атомная бомба практически уже имелась и ученые работали над водородной, надо было в снарядах, которые разрабатывались нашим коллективом, разместить новое взрывное вещество. Координационная группа связи обеспечивала наши, электронщиков и ракетчиков, контакты с разработчиками атомной бомбы. Мы сотрудничали, в основном, с Курчатовым, Ванниковым, Духовым и другими. Особенно близкие отношения сложились у меня с Игорем Васильевичем Курчатовым, который часто приходил к нам домой еще в тот период, когда я был слушателем академии. Наше деловое сотрудничество заключалось в выработке конструкций ядерных зарядов, ибо в зависимости от назначения менялись диаметры баллистических ракет, скажем, у противовоздушных или противокорабельных они были разные.

– Вы сами руководили практическим воплощением собственного проекта?

– Меня назначили главным конструктором, но поскольку я был молодой и малоопытный, руководство заводом поручили большому профессионалу генералу Ельяну, который в годы войны создал ряд артиллерийских конструкций и обладал исключительными организаторскими способностями.

– Где ваш проект осуществлялся?

– В московском КБ, где в дальнейшем разрабатывались не только противокорабельные, но и противовоздушные ракеты. Первое кольцо зенитной обороны Москвы как раз нами и было разработано. Очень интересна сама ее история. Когда мы успешно испытали противокорабельные ракеты, поступил приказ оснастить ими два авиаполка. На четырехмоторных бомбардировщиках конструкции Туполева Ту-4, которые являлись копиями американских Б-29, подвешивались две ракеты. Каждая из них могла вывести полностью из строя крейсер или корвет, а для поражения авианосца хватало четырех точных попаданий.

В то время американцы готовились к высадке в Корее. Сталин хотел срочно отправить эти два полка для нанесения ударов по соединениям их кораблей. Однако он располагал данными, что в ответ на это Штаты могли обрушить ядерные удары на Москву, Ленинград, Киев. Иосиф Виссарионович собрал военачальников, членов Политбюро и спросил их: «Сможем ли мы защититься от ядерного нападения американцев, если наши летчики потопят их корабли?» Ответ был однозначно отрицательный. Наши истребители тогда не поднимались выше 15 км. Зенитные пушки достигали 12–14 км, а зенитные ракеты отсутствовали вообще. Американские же самолеты летали на высоте 18 км., неся атомные боеголовки. Тогда Иосиф Виссарионович сказал, что даст один год и ни дня больше! – для создания обороны зенитными ракетами, которые смогут поражать самолеты, имеющиеся на вооружении у американцев.

– Это было…

– Это было в конце 1951 года. Наш коллектив совместно со специалистами из других отраслей в установленный срок создал систему воздушной обороны Москвы.

– Сталин остался доволен?

– Он остался верен любимой поговорке: доверяй, но проверяй! Ему захотелось убедиться в надежности нашего изобретения, и он предложил такой вариант: поднять на Москву 10–12 самолетов, перед линией обороны летчикам катапультироваться, а потом самолеты сбить ракетами. Мы объяснили, что на полигоне такое испытание уже проводилось, а повторять его над Москвой рискованно. Сталин согласился, но свое испытание на полигоне все-таки назначил. Под контролем маршала авиации П. Ф. Жигарева и маршала Советского Союза А. М. Василевского подняли в воздух шесть реактивных самолетов Ил-28 и восемь МиГ-15. Когда летчики катапультировались, все машины были сбиты одной-двумя ракетами. Так нашу систему обороны приняли на вооружение.

– Вы знали многих видных деятелей партии и государства. Интересно ваше понимание их человеческих качеств и недостатков.

– Самое сильное впечатление среди всех руководителей страны как личность производил, конечно, Иосиф Виссарионович. Как я уже говорил, отношение к нему у меня сложное, двойственное – от искренней любви до непонимания и осуждения того, что он нередко делал.

– Каким образом вы могли попасть к Сталину?

– Очень просто. Я учился в одной школе со Светланой, дружил с ней. Мы часто ходили друг к другу в гости. Бывало, Иосиф Виссарионович приходит в свою кремлевскую квартиру на обед и зовет нас, приглашая к столу. Разговаривал он с нами как со взрослыми, рассказывал о прочитанных книгах, советовал, что нам прочесть.

У Сталина была большая библиотека. Но он настолько владел своими стеллажами, что наизусть помнил, где какая книга находится. Допустим, ему понадобилась цитата для подкрепления какой-то мысли, он подходит к полке и безошибочно достает нужный том, читает соответствующий фрагмент. Но меня, честно говоря, больше всего потрясло в его библиотеке огромное количество грузинской литературы. У него была вся классика, он постоянно получал все новинки из Тбилиси. Иосиф Виссарионович остался очень недоволен, узнав, что я за этими новинками не слежу.

– Он разговаривал с вами по-грузински?

– В присутствии посторонних Сталин говорил по-русски, а отчитал меня на родном языке.

– Разве вашему отцу не присылали новинки?

– Конечно, присылали, но я, увлеченный техникой, их не читал. Мама очень обрадовалась, что Иосиф Виссарионович пожурил меня. Она все время заставляла читать вслух грузинские тексты, чтобы я не забыл язык.

– Друг вашего детства Светлана Джугашвили, как она себя именует, Аллилуева в своих воспоминаниях очень нелестно отзывается о Лаврентия Берия. Какие у нее основания для этого?

– Оснований никаких. Она просто пытается какое-то бремя ответственности за советское прошлое снять с собственного отца и переложить на плечи его ближайшего соратника. Это выглядит правдоподобно, и читатель, привыкший к злодейскому образу Лаврентия Берия, охотно верит словам мемуариста. Мы с мамой читали все книги Светланы и были очень огорчены, что ее судьба сложилась не совсем удачно. Мы понимали: многое она писала под давлением официальных властей; сначала внутри страны, а потом за ее пределами. Ведь только наивный человек может поверить в полное отсутствие идеологического прессинга на Западе, тем более если там издается книга такого выгодного автора, как дочь Иосифа Сталина.

Я мог бы напомнить Светлане о том, как ее любили в нашем доме, но с ней бессмысленно вступать в полемику. Скажу лишь: Светлана Аллилуева прежде всего предала своего отца. Морально, по-человечески. Как дочь. Она звонила к нам, когда приезжала в Советский Союз, хотела навестить меня с мамой, но мы посоветовали ей этого не делать.

Недавно я с горечью узнал, что Светлана, покинутая родными детьми, бывшими мужьями и любовниками, ныне влачит жалкое существование в лондонском приюте, Печальный и логический конец, возмездие судьбы.

Думая о поучительной жизни Светланы, вспоминаю одну историю, связанную с ней.

Как-то пограничники вручили мне несколько трофейных пистолетов, среди них – маленький «вальтер» с очень красивой инкрустацией. Приехав в Москву, я подарил его Светлане. Она была счастлива. Еще бы, стала владелицей личного оружия!.. Прошло несколько месяцев, и я почти позабыл об этом случае. И вдруг в Ленинградской военной академии, где в то время я продолжал учебу, появляется тот же генерал Власик и говорит: «Собирайся, Хозяин тебя вызывает!»

Сталин завтракал, когда мы к нему приехали. Как всегда он пригласил нас к столу, накормил, а потом начал расспрашивать об учебе, о жизни. Сижу и не могу понять, зачем я ему понадобился. После некоторой паузы последовал вопрос:

«Это ты подарил Светлане пистолет?» Отвечаю: «Да, я». Иосиф Виссарионович бросил на меня пронзительный взгляд и проговорил: «Слушай где у тебя мозги, что ты девушке такую игрушку даришь! Ты же взрослый человек, отвечающий за свои поступки как ты мог это сделать! Ты знаешь, что сотворила ее мать?» Я в самом деле не знал, что мать Светланы – Надежда Аллилуева – застрелилась. Сталин долго не мог поверить, что я впервые слышу об этой ужасной истории. Убедившись после сорокаминутных расспросов, что я понятия не имел о его семейной трагедии, Иосиф Виссарионович сказал: «Светлана уже получила свое. Тебе тоже полагается, но ладно… Езжай обратно, учись и не совершай больше таких необдуманных поступков!»

Меня снова накормили и отправили в Ленинград.

– Вы еще какой-то эпизод вспоминали, связанный с братом Светланы – Василием…

– Я тогда учился на IV курсе академии. Вызывает меня Сталин и говорит: «Мы посылаем тебя в Оксфорд, будешь там учиться и одновременно руководить группой товарищей, отправляющихся вместе с тобой». И он перечислил несколько имен.

Я отвечаю: «Иосиф Виссарионович, как я могу быть руководителем этой группы, когда в ней все – старше меня?» В числе других был назван и его сын Василий чудесной души человек, исключительно одаренный, но разбалованный. Дисциплина, как таковая, для него не существовала. И прежде всего я опасался выходок Василия, за которые пришлось бы отвечать.

Сталин очень рассердился и сказал: «Вся ваша семья – упрямцы, но я вышибу из вас это упрямство. Вы будете делать то, что я велю!»

Он вызвал моего отца и сразу же накинулся на него – «Как ты сына воспитал? Как это он отказывается ехать в Оксфорд, мотивируя свой отказ тем, что не способен руководить группой товарищей, старших его по возрасту?! Он позволяет себе возражать, ссылаясь на то, что сначала нужно получить образование на родине, а потом продолжать учебу за рубежом».

Отец заметил, что в этом есть своя логика. Тогда Сталин пришел в ярость: «Вы что, сговорились? Я не принимаю никаких рассуждений! Пусть Серго срочно собирается и вылетает!»

Узнав о нашем неприятном разговоре с Иосифом Виссарионовичем, мама очень встревожилась. Она никогда не позволяла себе обращаться к Сталину по собственной инициативе, но тут набралась смелости и впервые в своей жизни позвонила ему. Иосиф Виссарионович молча выслушал ее тираду, состоявшую, по существу, из моих аргументов, а потом рассмеялся: «Ну, черт с вами!»

– И поездка не состоялась?

– Нет. И меня оставили в покое, и группу тоже не отправили.

– Василий был старше вас?

– Да. На четыре года.

– Как Сталин относился к его баловству?

– Он очень переживал и старался заставить его взять себя в руки. Понимаете, Василия баловало окружение. Одни позволяли ему все, искренне любя, другие – руководствуясь расчетом. Сам Вася, способный и умный парень, из-за безволия предавался бесконечным застольям, развлечениям с девочками. Этот развязный образ жизни погубил его. Но спился он окончательно не без помощи тех, кто пришел к власти после Сталина.

– А каким вам запомнился старший сын Сталина – Яков? – О, Яков был полной противоположностью Василию.

Спокойный, уравновешенный, скромный, он сначала сто раз подумает, а потом лишь примет решение. Иосиф Виссарионович иногда посмеивался над ним: «Рачинец!» Рачинцем он его называл потому, что мать Василия – Екатерина Сванидзе – была из Рачи, где обитают наши замечательные горцы, невозмутимые и рассудительные.

Я знаю, что Яков долго не вступал в партию, и ему удавалось оставаться вне ее рядов вплоть до поступления и академию. Имея свое мнение о большевистском режиме, он считал его главным виновником в разгуле репрессий и не скрывал своих взглядов. Твердость характера и воля, унаследованная от отца, помогли ему достойно держаться в фашистском концлагере. Я читал письма бельгийского короля о последних днях Якова, адресованные Сталину, знаком также с досье, которое немцы вели на него. Из этих неоспоримых документов вырисовывается образ мужественного и благородного человека, знающего себе цену. Его не смогли склонить ни против Сталина, ни против Советского Союза. Якова держали в одиночной камере тюрьмы, где также находились Эрнст Тельман и бельгийский король. Яков и Тельман были расстреляны, а король уцелел и сообщил об увиденном Сталину.

– Как Иосиф Виссарионович воспринял известие о гибели сына? Он, видимо, и не ждал иного исхода? Иначе, как понимать знаменитое высказывание: «Я простого офицера на фельдмаршала не меняю!»

– Безусловно, Сталин знал, что своим заявлением обрекает сына на смерть. Это был величайший поступок отца, равноценный подвигу Георгия Саакадзе.

Светлана мне рассказывала, как страшно тяжело Сталин пережил эту трагедию. Ему, человеку глубоко одинокому, не с кем было отвести душу. Он позвал дочь в свою комнату, уложил в постель и всю ночь разговаривал с ней о сыне… Однако переживания не помешали ему подвергнуть репрессиям семью погибшего Якова.

«Никаких исключений!» – заявил он. – Раз Яков попал в плен, мы должны следовать соответствующему закону, который у нас один для всех». Таким человеком он был…

– Существует предположение, что Лаврентий Павлович постоянно внедрял в обслугу Сталина своих людей, в основном, проверенных земляков, которые держали своего шефа в курсе всех малейших событий в «стане вождя». Одной из таких называют майора ГБ Александру Николаевну Накашидзе, которая к тому же, оказывается, была двоюродной сестрой вашей матери.

– Охрана Иосифа Виссарионовича подчинялась моему отцу, поэтому особой нужды в дополнительных осведомителях не было. Относительно Накашидзе все значительно проще: она в самом деле близкая родственница матери, хотя и не двоюродная сестра; и в дом Сталина она пришла вовсе не как шпионка, а как воспитательница Светланы. Иосиф Виссарионович хотел, чтобы за дочерью присматривала молодая, образованная и приятная в общении грузинка. Среди десяти кандидатур он выбрал именно Александру. Поскольку все из обслуги входили в службу безопасности, ей, чтобы получать приличную зарплату, присвоили звание майора. Когда Светлана выросла и перестала нуждаться в опеке, Александра Накашидзе покинула свою работу и вышла замуж.

– Известный американский политолог, профессор Роберт Такер в своем исследования: «Сталин/Путь к власти» указывает: «Сталина привлекло в Берии не только то, что он мог оказаться полезен как «хороший чекист». Берия чувствовал глубокую потребность Сталина в восхищении и завоевал его благосклонность с помощью лести, искусством которой он прекрасно владел… Можно с уверенностью утверждать, что Берия подчеркнуто выражал свое почтительное отношение к Сталину с момента их знакомства. В этом обожании Сталина, которое было характерно для него… просматривается его будущая роль одного из создателей культа личности».

– Я читаю всю доступную мне литературу о Сталине, о моем отце, об их эпохе, хотя говорят, что эпохи такой вообще не было, а было лишь безвременье. Бог с ними, возможно, и так… Что же касается книги Такера, я с ней знаком. Не буду распространяться о ее достоинствах, а попрошу лишь обратить внимание на предисловие, где сказано: «В 1946 году я женился на студентке Московского университета полиграфического института Евгении Пестерцевой, которой посвящена эта книга».

Профессор Такер хоть и американец, но, прожив многие годы в России, оказался под сильным влиянием советской пропаганды. Спасибо, что он не отказал моему отцу хоть в искусстве лести. Я понимаю, лесть – не из лучших качеств человека, но давайте спросим откровенно: неужели Лаврентий Берия был исключением среди приближенных Сталина, которые не жалели комплиментов в его адрес? Иосифа Виссарионовича впервые назвали вождем Бухарин и Зиновьев.

Эпитет «гениальный зодчий коммунизма» – придумал Микоян. А дальше пошло, поехало, вплоть до формулы: «Сталин – это Ленин сегодня». Кого только не было среди одописцев Сталина: Анри Барбюс и Лион Фейхтвангер, Го Мо Жо и Георгий Леонидзе, даже Пастернак и Мандельштам пели ему осанну.

Мне как-то показывали роскошно изданный том коллективного поздравления украинских поэтов с 70-летием вождя. Среди авторов: Павло Тычина и Максим Рыльский, Владимир Сосюра и Микола Бажам… А лести в их стихах – море!

Я далек от намерения обвинять названных и неназванных писателей в фальши, скорее, наоборот, склонен думать, что они искренне восхищались Сталиным. Но если говорить о «заслугах» моего отца в создании культа личности, то они явно меркнут перед заслугами мастеров художественного слова.

– Где вы находились, когда умер Сталин, и как в вашей семье восприняли эту весть?

– Тогда я находился в Москве и вместе с родителями был подавлен случившимся. Особенно скорбела мать – Сталин умел располагать к себе людей. Был опечален и отец, хотя в последнее время в их отношениях появилась трещина. Иосиф Виссарионович, очевидно, решил принести в жертву русской шовинистической группировке и Лаврентия Берия. «Мингрельское дело» никак не могло появиться без согласия вождя.

– Как вы думаете, кто настраивал Сталина против вашего отца?

– Определенный круг приближенных, с которым Сталин вынужден был считаться. Неправда, что он все свои решения принимал единолично, не учитывая мнений и настроений окружающих. Другой вопрос, что в большинстве случаев ему удавалось перехитрить или переубедить это окружение.

– Вам не кажется, что относительно Берия его хорошо консультировали из Тбилиси?

– Консультантов и тайных советников Сталин имел достаточно. В том числе и в Грузии. Они постоянно твердили, что Берия не так ему предан, что он не тот человек, за кого себя выдает.

– В чем конкретно заключалось «мингрельское дело’» Что вменялось в вину мингрелам?

– То, что они возглавили партийную организацию республики и монополизировали власть во всей Грузии. Имя вдохновителя и организатора мингрельских «происков» можно было вслух и не произносить. Только дурак мог не догадаться, против кого направлена эта грязная возня, которой активно занимался министр госбезопасности СССР С. Д. Игнатьев. Под его руководством в Грузии были проведены повальные аресты ответственных работников, начиная с секретарей ЦК и кончая парторгами колхозов, и не только выходцев из Мингрелии. Под прикрытием якобы ликвидации «буржуазно-националистического центра» арестовывались, а во многих случаях физически уничтожались люди, с уважением относящиеся к отцу, Было ясно, что «дело» санкционировано лично Иосифом Виссарионовичем.

– Я не случайно спросил Вас о земляках-«наводчиках» Сталина. Когда было состряпано позорное «мингрельское дело», кое-кто из чрезвычайно «бдительных» доставил вождю первые две книги тетралогии К. Гамсахурдиа «Давид Строитель»: мол, смотрите, великий грузинский царь с легкой руки писателя изображен мингрелом! Греха в этом, конечно, никакого: мингрел – такой же грузин, как и сван, и гуриец, и кахетинец… Цель этой наводки заключалась в примитивном расчете инспираторов рецидива: поскольку Берия – мингрел, а Гамсахурдиа – его земляк, значит, они – единомышленники! Это должно и было стать доказательством фальсифицированности, антихудожественности, даже антинародности «Давида Строителя»; а за такое, как известно, расправа над автором неизбежна. Но, как ни странно, вышло наоборот: Сталин, прочитав роман (он тогда еще не был переведен на русский язык), вызвал тогдашнего первого секретаря ЦК республики, лютого врага писателя, и спросил: «Вы знакомы с этим романом?» И, не дожидаясь ответа, резюмировал: «Оказывается, мы, грузины, имеем такого великого прозаика!..»

Этой фразы было достаточно, чтобы на родине в корне изменилось отношение к Константину Гамсахурдиа…

– А сам романист приступил к написанию нового произведения с красноречивым названием «Вождь»… Случай, рассказанный вами, еще раз подтверждает непредсказуемость поступков Сталина. Помилование Гамсахурдиа вовсе не означает, что Иосиф Виссарионович мог отказаться от уже начатого «дела».

– Не поэтому ли Лаврентий Павлович пошел ва-банк и, как утверждается во многих публикациях, «помог» вождю преждевременно отправиться в мир иной?

– Я читал различные измышления на данную тему, например, «Тайна смерти Сталина» А. Авторханова. Каждый волен высказывать свое мнение, строить собственные версии, догадки. Мне не хочется спорить, поскольку не располагаю стопроцентными опровержениями (кстати, как и те, пишущие, не имеют доказательств!). Я могу лишь восстановить в памяти нашу домашнюю атмосферу в те дни, когда не стало Иосифа Виссарионовича. Мама при мне заявила отцу: «Лаврентий, как бы ты себя не утешал, твое время кончилось. Тебя терпели благодаря Сталину, а теперь – конец. Пока не поздно, подавай заявление об уходе в отставку, ссылайся на болезнь или придумай что угодно!..»

Отец не был самонадеянным человеком и прекрасно понимал всю сложность складывающейся расстановка сил. На уговоры мамы он ответил: «Нино, разве это изменит положение? Напишу ли я заявление, подам ли в отставку; они, если захотят, все равно добьются своего».

Максимум, на что мы рассчитывали – и отец, и мать, и я, – что его снимут, обвинят в разных просчетах, предадут партийной критике. Нам не приходило в голову, что дело может дойти до физической расправы, поэтому мы совершенно не были готовы к дальнейшим событиям.

– Почему Лаврентий Павлович не приложил усилий, чтобы занять место вождя после его смерти? Ведь он мог, в принципе, это совершить?

– Отец хорошо осознавал, что во главе фактически русского государства не может во второй раз стать грузин.

– Неужели Лаврентий Павлович не имел ни единого друга ни в Политбюро, ни в Совете Министров?

Складывается впечатление, что все его презирали и не могли дождаться, когда он предстанет перед судом.

– Друзья у него были. Я не говорю о Хрущеве, который, между прочим, больше всех нахально лез в незаменимые друзья к моему отцу! Вы посмотрите официальные фотографии тех лет – Хрущев почти везде рядом с отцом. Это было не только требованием протокола и соблюдением партийно-государственной иерархии, но и воплощением желания Никиты Сергеевича. Кто мог бы подумать, что этот человек вынашивал коварные планы, рассчитывая после их осуществления стать великим реформатором и отцом русской демократии. Хотя путем шантажа, демагогии и применения грубой военной силы, Хрущеву удалось убрать моего отца с дороги, он все же не стал для страны тем человеком, каким себя мнил. Прав Шота Руставели, когда пишет: «Что содержится в кувшине, то и льется из него!»

Я не говорю о Микояне, безоблачно проведшем долгую политическую жизнь, как тонко подметил народ, «от Ильича до Ильича». После всего, что произошло, Анастас Иванович разыскал меня в Москве у дочери и долго твердил о своей непричастности к гибели отца, просил, чтобы я передал его заверения матери. Я тогда не мог знать содержания его выступления на Пленуме, поэтому принял за истину слова Микояна. Правда, некоторые сомнения в искренности этих клятв заронила мне в душу реплика, как бы случайно оброненная им: «Эх, дорогой Серго, о чем угодно можно говорить, когда человека уже нет в живых!..» Только спустя десятки лет я понял подтекст микояновской реплики.

– Выходит, что и Маленков также притворялся, выдавая себя за друга Берия?

– Знаете ли, в политике понятие «дружба» весьма относительно. Расчет, корысть, выгода – вот что движет здесь человеком. Так было, так есть и, наверное, так будет.

– Значит, ваш отец арестован не был и никакого суда над ним быть не могло?

– Был сговор между Хрущевым, Булганиным и Ворошиловым. Об этом я точно знаю. Факт и то, что судебный процесс над Берия происходил в отсутствии самого Берия.

Мертвого никто судить уже не мог!.. Что же касается Маленкова, то тут все закономерно: Иосиф Виссарионович часто поручал им совместные задания, что и создавало видимость приятельских отношений. Впрочем, приятелями они были и в действительности, но расчет и выгода, о чем я говорил выше, взяли верх и в нем.

Подвергся подобному пороку и Лазарь Моисеевич Каганович. Мы соседствовали на даче, общались семьями и, казалось, испытывали друг к другу симпатии. Увы, человек, давший молчаливое согласие на арест и самоубийство собственного брата, легко оказался на стороне противников отца. Среди них, к моему огорчению, я увидел и Вячеслава Михайловича Молотова, от которого, уж точно не ожидал подобного малодушия. Вот говорят: жена Молотова – Полина Жемчужина – была арестована и три года провела в заключении. Кто это подстроил? Конечно же, Берия. Мало кто утруждает себя выяснением истины: что явилось причиной ареста супруги члена Политбюро и министра иностранных дел? Забывчивым или малосведущим напомню, что Жемчужина обвинялась в «связях с международным сионизмом». Друзья, коллеги, соратники из Политбюро – назовите их, как хотите! – отказали Молотову в доверии, настояв на аресте его жены. Интересная деталь: Жемчужину арестовали по решению Политбюро, а освободили по единоличному распоряжению Берия. Молотов, разумеется, знал об этом и был признателен отцу. Думаю, он понимал, что антисемитизм – не прихоть одного Сталина или тем более Берия. Это отвратительное явление имеет в России глубокие корни. Достаточно сказать, что в нынешнем году исполняется 1000 лет со дня первого еврейского погрома на Руси. Печально известное общество «Память» во многом исходит из этой традиции, достигшей апогея у черносотенцев. Я не исключаю того, что именно черносотенцы, окопавшиеся в стане Сталина, провоцировали антисемитские настроения в стране. Но это так, к слову. А вообще, трактуя свое понимание конкретных поступков упомянутых деятелей, я должен заметить следующее: я не убежден, что они, разве что за исключением Хрущева, повели бы себя так воинственно-предательски, если бы суд над отцом в самом деле состоялся. Почему-то хочется верить: Маленков, Молотов и еще кое-кто предали Лаврентия Берия постфактум. Правда от этого легче не становится, ибо предательство остается предательством как в адрес живого, так и мертвого.

– Однако об аресте Берия рассказывают разные истории. Чего стоит лишь один рассказ Никиты Сергеевича о том, как он лихо, прямо на заседании Политбюро обезвредил опаснейшего преступника! Или возьмем предсмертную исповедь генерала Зуба, который, не дрогнув перед грозным противником, с честью выполнил поручение партии!

Из воспоминаний Н. С. Хрущева:

«Вначале мы поручили арест Берия товарищу Москаленко с пятью генералами. Он и его товарищи должны были быть вооружены, и их должен был провезти с оружием в Кремль Булганин. В то время военные, которые приходили в Кремль, обязаны были в комендатуру сдавать оружие. Накануне заседания к группе Москаленко присоединился маршал Жуков и еще несколько человек.

Одним словом, в кабинет вошло не пять, а человек 10 или больше.

Маленков мягко так говорит, обращаясь к Жукову:

– Предлагаю Вам, как Председатель Совета Министров СССР, задержать Берия.

Жуков скомандовал Берия:

– Руки вверх!

Москаленко и другие даже обнажили оружие, считая, что Берия может пойти на какую-то провокацию. Берия рванулся к своему портфелю, который лежал у него за спиной на подоконнике. Я Берия схватил за руку, чтобы он не мог воспользоваться оружием, если оно лежало в портфеле.

Потом проверили – никакого оружия у него не было ни в портфеле, ни в карманах. Он просто сделал рефлективное такое движение.

Берия сейчас же взяли под стражу и поместили в здании Совета Министров рядом с кабинетом Маленкова.

«Огонек»,№ 6, 1990, с. 31.

Версия полковника, позже генерал-майора И. Г. Зуба:

«В кабинет Сталина вели три двери. Из всех трех, дабы предотвратить даже попытку к бегству, они и должны были войти по звонку Маленкова, председательствующего на заседании.

Достали оружие. Раздался звонок.

Из приемной в кабинет шагнули Батицкий с Зубом, из коридора – Баксов и Юферев, из комнаты отдыха – Жуков и Москаленко.

Во главе стола сидел Маленков, с одной стороны от него, за продольным столом, Хрущев, Булганин, другие члены Президиума.

С другой стороны ряд сидевших начинался с Берии. И одна из дверей находилась как раз у него за спиной.

Вот так дословно описывал тот момент сам Иван Григорьевич:

«Когда мы вошли, некоторые члены Президиума вскочили со своих мест, видимо, деталей осуществления ареста они не знали. Жуков тут же успокоил всех:

– Спокойно, товарищи! Садитесь.

И мы с трех сторон быстро подошли к Берии.

Когда все успокоились, Маленков сказал:

– Товарищи, я предлагаю еще раз рассмотреть вопрос о Берии.

То есть разговор до этого уже был. Все согласились. Тогда Маленков предложил:

– Он такой аферист, так опасен, что может наделать черт знает что. Поэтому я предлагаю арестовать его немедленно.

Все проголосовали «за».

Берия под пистолетом сидел неподвижно. У меня в руке был трофейный вальтер.

Я действительно отлично стрелял, и в этот момент рука моя не дрогнула бы.

После слов Маленкова Жуков скомандовал: – Встать! Следовать за нами».

С. Быстров. Задание особого свойства. В кн. Поединок. М.: Моск. рабочий, 1989. С. 320.

– Я расскажу вам ту историю, свидетелем которой частично был сам, а частично узнал от людей, участвовавших в ней.

Итак, 26 июня 1953 года отец находился на даче. Я уехал раньше, где-то около восьми, и через час был, в Кремле у Б. Л. Ванникова. (Кабинет отца располагался в противоположном здании). В четыре часа дня мы должны были доложить отцу о подготовке к проведению ядерного взрыва. Нам предстояло обсудить, будет ли это подвешенная бомба или ракета. Собралось человек десять, в том числе И. В. Курчатов, и В. А. Махнеев, технический помощник отца. Мы сидели, сверяли документы, готовили иллюстративные материалы и т. д. Часов в двенадцать ко мне подходит сотрудник из секретариата Ванникова и приглашает к телефону: звонил дважды Герой Советского Союза Амет-Хан, испытывавший самолеты с моим оборудованием. «Серго, – кричал он в трубку, – я тебе одну страшную весть сообщу, но держись! Ваш дом окружен войсками, а твой отец, по всей вероятности, убит. Я уже выслал машину к кремлевским воротам, садись в нее и поезжай на аэродром. Я готов переправить тебя куда-нибудь, пока еще не поздно!..»