Текст книги "Лабиринт фараона"

9

Рутинная работа внутри заброшенного карьера наконец вытеснила страх из сердец бальзамировщиков. Ее оказалось очень много, а закончить все надо было как можно скорее. Большие ванны с натроном беспрестанно наполнялись выпотрошенными трупами, которые освобождались в них от остатков жира. Ануна любила задерживаться в крипте, так как там было самое прохладное место. Люди страдали от усталости и тяжелых условий, в которых оказались. Днем они поджаривались на солнце, ночью мерзли. Солдаты не ослабляли бдительности. Заступая на пост, они не спускали глаз с центра карьера, где копошились люди из Пер-Нефера. В руках они держали копья, а у их ног лежали луки и колчаны со стрелами, готовые выполнить свою работу.

Ануна старалась не слишком думать об этом во время приготовления смол и лаков, которыми надо было покрыть мумии, чтобы они навечно сохранили приятный запах. Это было самым главным, потому что никак нельзя было появиться в полях Иалу, издавая дурной запах; это строго осуждалось в высших кругах. Мертвец, от которого исходил неприятный запах, навлекал на себя гнев богов, так что душистые вещества занимали особое место в похоронном обряде.

Пока Хоремеб читал заупокойные молитвы и крючком вытаскивал через ноздри мозг мертвеца, Ануна думала о том, что никогда не примет египетскую религию. Возможно, это объяснялось тем, что родом она была из других мест, где правили боги, которые казались ей более настоящими, что ли: на них было меньше золота и пурпура, и они были гораздо ближе к природе и людям.

Хотя, когда ее похитили, она была совсем крошкой, в ее памяти остались большой тотем, покрытый слоем высохшей грязи, ритуальные танцы обнаженных мужчин, потрясающих дротиками. Странно, но этот колченогий бог, асимметричный, неумело вырубленный из неструганого дерева, казался ей внушающим большее доверия, чем все египетские божества с их множественными превращениями и с непонятными, часто противоречивыми, обязанностями. За проведенные в Египте годы у нее сложилось впечатление, что жрецы нарочно усложняли свои церемонии, чтобы никто не мог обойтись без их помощи, и что им нужно было обязательно платить, чтобы не навлечь на себя их проклятия.

Ей отвратительны были эти огромные статуи, этот напыщенный стиль, застывшие рисунки неизменно хвалебного содержания, копируемые художниками без каких-либо отклонений. Она ощущала ностальгию по другой земле, по религии, более близкой народу, жрецы которой не были увешаны золотом с головы до ног. Часто, погружаясь в сон, она вновь видела большой тотем из плохо обтесанного дерева и вручала свою судьбу этому божеству, имя которого успела забыть. И тогда она давала себе клятву вернуться туда – она не знала куда – когда-нибудь, позднее, когда станет настолько богатой, чтобы путешествовать с относительным комфортом.

Через неделю все трупы были обработаны, и им предстояло семьдесят дней мокнуть в натроне. Хоремеб дал знать солдатам, что им сейчас пока нечем заняться.

– Позвольте нам уйти, – умолял он. – Мы вернемся, когда истечет срок.

– Не болтай! – возразил начальник гвардии, которого никто не знал по имени. – Я велю привезти вам дерево, инструменты, и вы займетесь изготовлением саркофагов. На изготовление пятидесяти полностью разукрашенных гробов у вас уйдет месяца два, не так ли?

Разговаривал он надменно и грубо, и Ануна испытывала к нему отвращение. И вообще ей не нравилось быть единственной женщиной среди стольких мужчин. Когда она проходила через карьер, то чувствовала на себе горящие взгляды солдат, следящих за каждым ее движением, надеясь разгадать формы ее тела под грубым бедуинским одеянием, в которое она тщательно закутывалась. С праздностью вернулся страх. Хоремеб и его подручные принялись жевать голубой лотос, наркотик, используемый жрецами, чтобы достичь экстаза и войти в контакт с богами. Глаза у бальзамировщиков сделались мутными, как у некоторых оракулов, движения стали менее уверенными. Злоупотреблявшие наркотиком бессвязно и много говорили либо разражались беспричинным смехом. Падирам уверял всех, что видел, как Анубис, бог мертвых, ночью просунул голову в отверстие общей палатки и пальцем указывал на тех, кого скоро заберет с собой. Хоремеб беспрестанно улыбался, погруженный в созерцание одному ему видимых образов, о которых он ничего не рассказывал. Ануна воздерживалась от подобных развлечений. Впрочем, она заметила, что солдаты, принося еду заключенным, не упускали возможности добавить к провизии конопли, мандрагоры, белладонны и лотоса. Одурение бальзамировщиков облегчало их задачу.

Наконец привезли доски для саркофагов и большую корзину со стеклянными глазами, которые будут вставляться в пустые глазницы трупов.

Из-за нехватки воды невозможно было как следует помыться, и Ануна страдала от запаха пота, исходившего от ее товарищей, поэтому она старалась как можно больше времени проводить в крипте, там, где умершие принимали свою последнюю ванну. Мертвых она не боялась. Ей только не нравилось, что все эти хорошо сложенные красивые люди были убиты по неизвестной ей причине. Иногда, проходя между ваннами, она касалась пальцами лица с привлекательными чертами, которое хотела бы встретить при жизни. Она смотрела на губы, обесцвеченные солью. В противоположность египтянам, выражавшим нежные чувства трением носами – она находила этот ритуал довольно смешным, – ей нравилось прикосновение мужских губ к ее губам, вероятно, потому, что поцелуи практиковались в ее стране, и потому, что это казалось ей более чувственным, интимным.

Она как раз находилась в крипте, когда ее внимание привлек запах благовоний, которых не было в ее сундуке, да и вообще он показался ей незнакомым. Она огляделась вокруг, что было довольно глупо, – будто запах мог материализоваться в голубой или золотистый дымок. К такому способу обычно прибегали жрицы Изиды, чтобы привлечь благожелательный взгляд богини-матери.

Вдруг у нее возникла уверенность, что кто-то прячется в темноте галереи, наблюдает за ней, открыв флакончик с благовониями, чтобы обратить на себя внимание.

– Кто там? – спросила она, стараясь, чтобы голос ее звучал твердо.

Быстрым движением она вытащила из ноздрей тампоны из сердцевины бузины. От волны нахлынувшего на нее аромата у нее чуть не закружилась голова. Она пошатнулась. Как и все люди, обладающие сильно развитым обонянием, она была так чувствительна к запахам, что они действовали на нее как слишком крепкое вино, опьяняли ее. Она поднесла руку ко лбу, чтобы остановить головокружение, но успела различить и другие волны: запах грязной шерсти, потной одежды – неприятный запах неряшливого человека, каким мог быть погонщик верблюдов. Контраст был потрясающий и ни с чем не сравнимый. Ануна быстро прошла в темный угол, откуда исходил аромат, но нашла на полу лишь клочок материи. Именно этот обтрепанный, сальный клочок и источал удивительный запах. Ничего не понимая, она подобрала его.

Суеверный страх наполнил ее сердце. Она подумала о Падираме, об Анубисе, намечавшем будущих мертвецов среди спящих. А не указал ли пальцем бог-шакал и на нее? Она всегда чувствовала себя немного виноватой перед египетскими божествами и смутно опасалась, что те однажды рассердятся на нее из-за недостатка ее религиозной почтительности к ним. Она всмотрелась в глубину крипта, почти ожидая появления из тьмы страшного профиля бога мертвых. Непреодолимый ужас заставил ее выбежать на свет. От знойной духоты карьера перехватило дыхание. Падирам посмотрел на нее с глупой улыбкой.

– Ты бежишь в мои объятия? – хихикнул он. – Не надо было выходить из крипта, в тени нам было бы лучше.

– Понюхай вот это! – приказала Ануна, подавая ему тряпку. – Что ты об этом думаешь?

Рассекатель пожал плечами:

– Слишком тонко, почти ничего не чувствуется. Запах вмиг улетучится, мертвым он не подходит.

Ануна вырвала у него из рук материю и ушла, не сказав ни слова. Уже не в первый раз она убеждалась в существовании пропасти между своим обонянием и тем, как воспринимали запахи ее товарищи. Они «почти ничего» не чувствовали, тогда как ее буквально захлестывали запахи, рычащие в ней, как стая голодных гиен. Кто подсматривал за ней в крипте? И что означала эта надушенная тряпица?

Ночь она провела плохо. Было холодно, и ей никак не удавалось уснуть. Одеяла воняли верблюжьей шерстью, и лишь аромат, исходивший от лоскута материи, который она держала в руке, спасал ее от тошноты.

Не выдержав, она в темноте выскользнула из палатки. Часовые стояли на своем посту. Они разожгли огонь в жаровне, спасаясь от ночного холода. Ануна старалась остаться незамеченной. Она не хотела, чтобы ее присутствие в середине карьера было неправильно истолковано несущими службу солдатами. Ветер с пустыни принес ей облегчение и унес в бесконечность верблюжью вонь. Инстинктивно она взглянула на вход в крипт и вздрогнула. Кто-то стоял там и смотрел на нее. Нет, не солдат… Какой-то мужчина в одежде погонщика верблюдов, с лицом, полуприкрытым шарфом из плотной ткани на манер бедуинов. Он старался не выходить из темноты, защищавшей его от глаз часовых, и стоял неподвижно. На нем был тюрбан и широкая накидка из черной шерсти. Несмотря на расстояние, от него исходил все тот же аромат, перемешанный с запахами нечистоты. Ануна спросила себя: каким образом этот незнакомец, который, похоже, ценил приятные запахи, мог выносить вонь, исходившую от его одежды? Было здесь что-то недоступное ее пониманию.

Вдруг мужчина поднял руку, сделав ей знак, и отступил во мрак галереи. Девушка поняла, что он приглашает ее следовать за ним, но не решилась пойти и быстренько юркнула в палатку.

На следующий день, съев кусок хлеба и выпив немного теплого пива, такого густого, что его следовало бы профильтровать через кусок ткани, она задержалась в карьере, помогая своим товарищам в изготовлении первых саркофагов.

На самом же деле, мучимая любопытством, она старалась дождаться момента, когда уже не сможет противиться желанию войти в крипт.

Незадолго до полудня она перестала бороться с собой и направилась к галерее. Как она и предполагала, незнакомец ждал ее, сидя на краю ванны с натроном, в котором плавали трое юношей, чьи тела уже начали покрываться прозрачным панцирем из кристалликов соли.

– Я все думал, решишься ли ты, – проворчал, вставая, незнакомец.

Голос у него был гнусавый, малоприятный для уха. А вот глаза поверх шарфа, скрывающего нижнюю часть лица, были очень красивы.

– Чего ты от меня хочешь? – спросила Ануна. – К чему все эти тайны?

– Ты узнаешь это, пройдя два или три испытания, которые я сейчас тебе предложу, – ответил мужчина. – Я дам тебе понюхать тряпочки, а ты опишешь их запах… Если ты соврешь или ошибешься, я уйду, как и пришел.

– Что это за игра? – нетерпеливо спросила Ануна. – Ты сумасшедший? Ты проник в лагерь, чтобы дать мне понюхать благовония?

– Я не шучу, – сухо произнес мужчина. – Отнесись к моим словам серьезно, твоя жизнь, возможно, зависит от того, что ты мне скажешь. Мне необходимо знать, тот ли ты человек, способности которого мне расписали.

Он вынул из рукава маленький кожаный мешочек и развязал тесемки. Внутри лежал кусочек ткани размером не больше ногтя.

– Нюхай, – приказал он, поднося мешочек к лицу Ануны. – Скажи, что это такое.

– Свинцовый порошок, смешанный с соком довольно некрасивого, но редкого цветка, который растет только в стране Пунт, в горах Хазар, и называют его «сафадит». Подмешивают одну каплю сока величиной с булавочную головку.

– Хорошо, – удовлетворенно произнес мужчина. – Тогда попробуем другое.

Из обшлага рукава он достал другой кожаный мешочек. Ануна выдержала и это испытание, но отметила, что запах почти неуловим и что нормальный нос его вряд ли учует.

– Твоя репутация подтверждается, – заключил мужчина, в голосе которого прозвучало что-то похожее на едва скрываемую ненависть.

– В чем смысл всего этого? – потеряла терпение девушка.

– Я хотел узнать, стоишь ли ты того, чтобы тебя спасти, – ответил незнакомец.

– Спасти? – удивилась Ануна.

– Да, – подтвердил тот. – Всех вас убьют, как только вы закончите свою работу. Анахотеп не хочет, чтобы вы рассказывали обо всем, что здесь видели. Когда вы закроете крышку последнего саркофага, солдаты расстреляют вас из луков и закопают в одной из галерей, как они сделали это с другой бригадой приведенных сюда бальзамировщиков.

– До нас здесь была другая бригада?

– Да, но они что-то заподозрили и отказались работать в таких условиях. Увы, они уже кое-что узнали, увидели, и солдаты расправились с ними. Если ты станешь копать в последней галерее в северной части карьера – той, вход в которую закрыт перекрещенными досками, ты найдешь их трупы.

Ануна почувствовала озноб.

– Что здесь произошло? Почему убили этих юношей?

– Так захотел Анахотеп. Все эти мертвецы предназначены для службы в армии загробного мира, они будут сопровождать его на тот свет. Наш почтенный номарх не желает довольствоваться обычными вырезанными и раскрашенными фигурками. Все эти бедные юноши получили хорошее военное образование, прежде чем их убили. Но Анахотеп хочет сохранить в тайне свои действия, он боится возмущения народа. Поэтому он и вас убьет, как только вы уложите последнюю мумию в ее саркофаг.

Ануне очень хотелось думать, что это ложь, но в глубине души она знала: он говорит правду. С момента, когда она вместе с бальзамировщиками спустилась в карьер, участь ее была решена.

– Я предлагаю тебе бежать, – прошептал незнакомец. – Этой ночью мои товарищи помогут тебе спастись, потому что ты имеешь для нас некоторую ценность, даже если и не отдаешь себе в этом отчета. Но предложение касается только тебя.

– А остальные? – запротестовала девушка. – Хоремеб, Падирам… Ты хочешь, чтобы я сбежала, бросив их?

– Совершенно верно. Ты не должна никому проговориться. Одно дело – вытащить из карьера одного человека, другое – помочь скрыться целой группе. Мы не хотим подвергаться риску. К тому же эти люди для нас абсолютно бесполезны.

– Но я не могу! – пролепетала Ануна. – Это будет отвратительно, это будет предательством…

Мужчина крепко взял ее за плечи и встряхнул.

– Оставь в покое свою никому не нужную совесть! – с натугой прошипел он. – Ничто не связывает тебя с этими глупцами, и ты об этом знаешь. Если бы я предложил им уйти, они бы не колеблясь оставили тебя солдатам. Не будь наивной. Кое-кто придет этой ночью в крипт. Ты должна будешь сделать все, что он тебе скажет. Если повезет, вам удастся выбраться из лагеря. А затем ты будешь принадлежать нам. Это нормально, раз тебе спасли жизнь.

Ануна отшатнулась:

– Принадлежать вам? Это как же?

– Ты будешь делать то, что мы велим, – спокойно ответил мужчина своим гнусавым голосом. – Я все объясню, когда ты окажешься вне опасности. А теперь тебе решать. Проводник придет этой ночью… Только одна ночь… Если ты упустишь шанс, ты умрешь, пронзенная стрелами солдат, как только ваша группа закончит работу.

Он отступил в глубь крипта, туда, где должна была находиться щель, через которую можно было проникнуть в карьер, не привлекая внимания часовых.

– Не вздумай предупредить своих товарищей, – настойчиво повторил незнакомец. – Ты все испортишь.

И он пропал в темноте, оставив Ануну среди мертвецов.

Девушка на какое-то время опешила. Сделанное ей предложение было на первый взгляд неприемлемым, и она понимала, что по всем нормам морали должна отказаться от него, если ее товарищи не спасутся вместе с ней. И тем не менее она знала, что незнакомец прав. Невозможно надеяться на то, что бегство всей группы останется незамеченным. Желание выжить подталкивало ее к тому, чтобы последовать советам незнакомца, даже если потом ее будет мучить стыд за то, что она предоставила остальных их печальной участи.

«Кто они тебе? – шептал ей внутренний голос. – Чего ради заботиться о них? Что они сделали для тебя, кроме попыток затащить в чулан Дома или облапать при первом же удобном случае?»

В дурном настроении она вышла из крипта. Может быть, этот человек прав? А что, если он выдумал историю о коллективной казни, чтобы заставить ее пойти к ним? И еще ей было непонятно, чего от нее ждали. Зачем он заставил ее нюхать лоскутки материи, пропитанные тонким ароматом?

Раскаленный воздух снаружи пригвоздил ее к стене, прервал дыхание. Она машинально бросила взгляд в сторону галереи, вход в которую был закрыт досками, прибитыми крест-накрест.

«Тебе достаточно пойти взглянуть, – подумала она. – Это очень просто. Проберись туда, и узнаешь, соврал ли незнакомец…»

Убедившись, что часовой не смотрел в ее сторону, она заскользила вдоль стены. Нагревшийся гранит обжигал кожу через плотную одежду. С колотящимся сердцем она нырнула в темный проход, уверенная, что сейчас же получит стрелу между лопаток. Но ничего не случилось. Она постояла немного, прижавшись к скале, чтобы глаза привыкли к темноте, потом медленно углубилась в галерею. Чем дальше оставался вход, тем плотнее становилась темнота. И вскоре Ануна поняла, что продвигаться придется ощупью. В полном мраке она опустилась на корточки и погрузила пальцы в песок, ища какое-либо свидетельство произошедшей здесь казни. Сперва она обрадовалась, ничего не найдя. Трупов не было, мужчина солгал… Вздох облегчения вырвался из ее груди, но тут она коснулась мертвого лица, присыпанного пылью. Девушка вздрогнула, но продолжала разгребать песок. Что-то твердое торчало в груди трупа, кусок дерева… обломок стрелы. Ануна наспех засыпала труп и стала искать в другом месте. На этот раз рука ее наткнулась на пенис. Она встала и вытерла руки о накидку. Продолжать было бесполезно. Мужчина в тюрбане сказал правду. Прибывшая раньше их группа бальзамировщиков находилась здесь, зарытая в галерее.

«И нас по окончании работы ожидает та же участь», – подумала она, пятясь к выходу. Теперь нужно было решать: бежать одной или рассказать товарищам о представившейся им возможности побега.

Весь день ее мучили сомнения. В бригаде было десять человек, которых, кстати, она толком и не знала. Она не знала, как они воспримут ее слова, но время поджимало.

«Выброси их из головы! – шептал ей внутренний голос. – Воспользуйся выпавшей тебе удачей и думай только о себе».

Искоса она посматривала на Хоремеба и Падирама… Старалась определить свои чувства к ним. Будет ли она потрясена их смертью? Она не знала, на что решиться. В конце концов, не выдержав этих терзаний и внутренне убежденная, что совершает непоправимую ошибку, она приблизилась к начальнику бальзамировщиков и прошептала:

– Нам надо поговорить… когда начнется обед. Мне нужно сказать тебе нечто важное. Предупреди других. И пусть все сохраняют свой обычный вид, часовые ни о чем не должны догадаться.

Хоремеб изумленно взглянул на нее, но промолчал. Потом он переходил от группы к группе, будто проверяя сделанное, и передавал просьбу Ануны. Когда все собрались, чтобы съесть хлеб и запить пивом, на лицах их читалось волнение. Ануна быстро изложила им суть дела. Она напрасно умоляла людей не смотреть в сторону проклятой галереи, они почти одновременно повернули к ней головы, будто оттуда, где они сидели, можно было увидеть мертвецов, закопанных в песок.

– Да не смотрите же! – простонала она. – Охрана подумает, что мы обо всем догадались.

– Я так и знал, – пролепетал Падирам. – Я знал это с самого начала… О боги, мы пропали!

– Ты их видела? – настаивал Хоремеб. – Ты их трогала?

– Да, – выдохнула Ануна. – Они на локоть закопаны в песок.

– А это действительно бальзамировщики? – не отставал хозяин. – Ты можешь поклясться?

– Нет, – призналась Ануна. – Было темно. Я только нащупала смертельные раны на телах.

– В таком случае у тебя нет доказательств, – бросил Хоремеб. – Там могут быть закопаны взбунтовавшиеся солдаты. Казненные мятежники. А твоя история с этим человеком – сплошной вздор. Почему он хотел спасти тебя, и только тебя? Что в тебе такого особенного? Ты лишь негритянка, ловко управляющаяся со своими смолами, и ничего больше.

– И что ты предлагаешь? – прошептал Падирам, нервно сжимая свой обсидиановый нож.

– Этой ночью мы по одному покинем палатку и пойдем в крипт, к месту свидания. Вы пригрозите проводнику поднять тревогу, если он откажется взять вас с собой. Думаю, у него не будет выбора. Если мы будем молчать и не поддадимся страху, у нас будет шанс бежать из карьера.

– Очень уж ты быстро решаешь за других, – не вытерпел Хоремеб. – А что мы будем делать потом, а? Если мы сбежим, то станем париями и никогда не сможем вернуться в город. Мы потеряем все – наши дома, семьи. У тебя никого нет, тебе легче сделать выбор. А я… Что станет с моим Домом бальзамирования? Я не хочу остаться нищим. Не считаешь ли ты, что Анахотеп простит нас за то, что мы нарушили договор?

– Анахотеп уже подписал нам приговор, – возразила Ануна. – Он передаст Пер-Нефер одному из своих людей, и на этом все закончится. Мы для него уже мертвы.

Очень скоро разгорелся спор, и все говорили, не слушая друг друга. Одни, в частности Падирам, были на стороне Ануны, другие отказывались даже думать об опасности.

– Мы слишком нажевались лотоса, – повторял Хузуф. – И от этого разгорячились. Мы пришли сюда делать самую обычную работу и возвратимся, как только ее сделаем. А все остальное – болтовня. Не будете же вы слушать бред женщины, которая даже не настоящая египтянка!

– Хватит! – отрезал Хоремеб. – Надо работать. И пусть каждый подумает до наступления ночи. Но предупреждаю: те, кто решит уйти, должны понять, что онистанут париями и вынуждены будут покинуть ном.

Все продолжали спорить. Хузуф весь день кипел. Он отвел Ануну в сторону.

– Если ты сбежишь, – брызгал он слюной, – ты навлечешь на нас гнев солдат. Нас накажут. Не знаю, что меня удерживает от того, чтобы пойти и сейчас же выдать тебя!

– Я, – бросил Падирам, размахивая своим ножом, – я мог бы по ошибке вскрыть тебя, поскольку пиво затуманило мне мозги и тебе тоже. Что-то говорит мне, что тебя нетрудно спутать с одним из тех юношей, которых я вскрываю с утра до вечера с тех пор, как мы прибыли сюда.

– Остановитесь! – прошипела девушка. – Вы говорите слишком громко. Часовые начинают посматривать в нашу сторону.

Она уже проклинала себя за то, что поддалась чувству долга. Эти подонки все могут испортить. Мужчина в тюрбане оказался прав: она была глупа.

Вторая половина дня прошла в большом напряжении. Рабочие допускали одну ошибку за другой. Ануна дрожала при мысли, что солдаты заподозрят неладное.

– Я иду с тобой, – шепнул ей Падирам. – Ничего не бойся, я смогу тебя защитить. Располосовать человека – для меня плевое дело.

Дождались ночи. Когда стемнело, разожгли костер и собрались, чтобы поужинать. Хоремеб распределил еду, чувствуя, как рабочие следили за каждым его движением.

– Я вот тут подумал… Уйду-ка я с Ануной. Считаю, что она права. Если мы останемся здесь, нас убьют. После нашего прибытия произошли странные вещи. Вот и Падираму приснилось, что Анубис указывал на тех из нас, кого возьмет с собой… К снам надо относиться серьезно. Мы по одному проникнем в крипт, пробираясь между саркофагами, которые я расставил сегодня так, чтобы создать двойную защиту от глаз часовых. Каждый на животе проползет по проходу между гробами. Если луна не будет слишком яркой, мы без затруднений доберемся до крипта.

Голос его, который обычно гремел во всех цехах Дома бальзамирования, в этот вечер звучал очень нерешительно и вместо того, чтобы ободрить бальзамировщиков, посеял в них смятение.

В палатку вошли молча. Сразу разделились на группки: одни хотели уйти, другие роптали, несогласные с утверждениями Ануны. Но для дискуссий уже не оставалось времени. Хоремеб задул светильник и уселся на своей циновке. На ощупь он начал собирать самые необходимые вещи, которые хотел взять с собой.

– Конечно, – язвительно проворчал Хузуф. – Ему легче, он богат. Наверняка он накопил медь или серебро в другом номе.

– Я никого не принуждаю идти со мной, – заявила Ануна. – Просто я не способна уйти, не предупредив вас, вот и все. Я не знаю, чего хочет от меня человек, которого я встретила в крипте, и абсолютно не представляю, куда он собирается меня увести. Знаю, что это может показаться вам безрассудным, но решение мое твердо. Я дотронулась до мертвецов, спрятанных в проклятой галерее, и знаю, что мы не замедлим составить им компанию, если останемся здесь.

Смерть без погребения испугала профессиональных бальзамировщиков, и даже самые нерешительные из них собрались рискнуть.

– Ануна пойдет последней, – сказал Хоремеб. – Проводнику придется ее ждать. Я же выйду из палатки первым, так как если этот человек уже будет там, я сумею договориться с ним лучше, чем вы; вы начнете приставать к нему с вопросами, и он может сбежать. И не идите один за другим, выждите немного.

– Мы все об этом пожалеем, – проворчал Хузуф. —

Это безумие!

Хоремеб устроился у выхода из палатки, чтобы наблюдать за состоянием неба. Он ждал, когда тучи закроют луну, и, воспользовавшись моментом, выскользнул наружу, пополз бесшумно, насколько позволяла его полнота. Все высунулись из-под навеса, следя за его передвижением. К счастью, подул сильный ветер, подняв тучу пыли, которая закружилась в центре карьера, так что часовым невозможно было что-либо рассмотреть.

– Он, должно быть, уже дополз, – проговорил Пади рам. – Следующий… Кто самый смелый?

Возникло небольшое замешательство, потом рабочие по одному последовали за хозяином, и палатка стала пустеть.

– Я выйду как раз за тобой, – сказал Падирам, положив руку на плечо Ануны.

Девушка попыталась ему улыбнуться. Она вдруг нашла трогательным этого невзрачного паренька, которого женщины избегали из-за его профессии. Она пожалела, что иногда бывала груба с ним, когда он приставал к ней со своими неловкими комплиментами. Ей захотелось сказать ему что-нибудь, но она ничего не смогла придумать. Наконец пришел ее черед покинуть палатку. Она легла на живот и начала ползти между незаконченными саркофагами, которые наполнили камнями, чтобы их не опрокинул ветер, дувший из пустыни. Пыльный вихрь все еще кружил в карьере и никак не мог выбраться из него Ануна слышала дробное постукивание песчинок по доскам гробов. Вскоре она достигла конца прохода и в три прыжка очутилась в крипте. Не имея возможности зажечь факел, Хоремеб засветил маленький светильник, чтобы беглецы не свалились в ванны с натроном, стоявшие в крипте. Ануна присоединилась к группе. От страха мужчины сильно потели, и запах пота был невыносим. В ваннах плавали мертвецы, уже покрытые коконами соли, сделавшими их неузнаваемыми.

– Никого нет, – проворчал Хоремеб. – Ты уверена, что свидание состоится здесь?

– Да, – выдохнула девушка. – Надо подождать. Шелест гравия заставил всех вздрогнуть, но это оказался Падирам, входивший в крипт.

– Я знал, что это идиотская выдумка, – шепотом произнес Хузуф. – Никто не придет. Девка сошла с ума.

В тот же момент в глубине крипта послышался легкий обвал песка и гравия. Кто-то спускался сверху по довольно узкому вертикальному проходу, в который спустили веревочную лестницу. Вскоре появился человек в одежде обитателя пустыни, на груди у него висел тусклый светильник, а за поясом торчали два медных кинжала. Он явно был недоволен, увидев сгрудившихся в крипте рабочих, и выругался на неизвестном Ануне языке.

– Я пришел только за благовонщицей, – бросил он голосом человека, привыкшего отдавать приказы. – И речи быть не может, чтобы увести всех.

Он был молод, с твердым темно-коричневым обветренным лицом и с курчавыми волосами. Исходившая от него ярость делала его красоту угрожающей.

Хоремеб сделал к нему шаг и выпятил грудь.

– Не знаю, кто ты, – сказал он, – но ты уведешь Ануну только после того, как вытащишь отсюда меня и моих рабочих. Ты понял?

Молодой человек зарычал от ярости, как пантера.

– Ну, ну, – оборвал его Хоремеб. – Ты один, а нас десяток. На что ты надеешься? Пока что мы не позволим тебе уйти. Выведи сначала моих людей, это не займет много времени. А наверху мы расстанемся. Знать не хочу, что ты собираешься сделать с Ануной. Если хочешь ее, она твоя.

Человек пустыни, казалось, размышлял, потом указал на веревочную лестницу, спускавшуюся со свода.

– Так и быть, – согласился он. – Поднимайтесь. Только не медлите, пыльный ветер пока защищает нас, но он может стихнуть в любой момент. Поторопитесь же…

И он ухватился за лестницу обеими руками, чтобы она перестала раскачиваться. Хоремеб толкнул в спину Хузуфа и сказал:

– Ну давай, чего ты ждешь?

Резчик фигурок уцепился за деревянные ступеньки и резво полез вверх. И скоро все увидели, как он исчез в некоем подобии естественной каминной трубы.

– Когда окажетесь наверху, нужно лечь и ползти, – сухо объяснил мужчина. – Не вздумайте вставать. На скалистом плато есть трещина, и если ползти по ней, как ящерица, часовые вас не увидят. Старайтесь все делать быстро и без шума. – Лестница вновь натянулась в его руках, и он скомандовал: – Следующий, быстро…

Вылезли все, но на это ушло немало времени.

– Вот видишь, – обратился человек пустыни к Ануне. – Твоя глупость чуть не стоила нам жизни. Без этих дураков мы бы уже давно были далеко.

Девушка не знала, что ответить. Глаза молодого человека горели как угли, смущая ее. Она была уверена, что это не давешний человек с благовониями; голоса у них были разными, у этого, во всяком случае, он не был гнусавым. Когда осталось только трое рабочих, Хоремеб оттолкнул их и полез сам. Наконец пришла очередь Падирама и Ануны, причем Падирам настаивал, что полезет последним.

– Вот еще! – заворчал мужчина. – Девушкой займусь я. Полезай-ка, вместо того чтобы говорить лишнее.

Рассекатель, поколебавшись, сдался. От человека пустыни веяло такой силой, что лучше ему было не перечить. Едва Падирам исчез в трубе, как молодой человек дал волю своей ярости.

– Глупая самка! – крикнул он в лицо Ануне. – Не будь ты такой ценной, я раздавил бы твои груди. Твоя чувствительность чуть было все не испортила. Теперь лезь и молчи, что бы ни случилось. Слышишь? Мы прошмыгнем в десяти шагах от поста. И не высовывай голову из расщелины. Ни в коем случае.

Крепко схватив Ануну за запястье, он подтолкнул ее к лестнице и знаком приказал ей подниматься. Когда она была в четырех локтях от пола, он полез следом. Ануна больше ничего не видела. Она вслепую протиснулась в узкий проход, выступы которого рвали ей одежду. В нем воняло пометом грифов и гниющими останками их добычи. Наступая на перекладины, она больно стукалась коленками о стенки. Наконец голова ее оказалась снаружи… Она почувствовала запах крови.