Текст книги "Последняя встреча"

Глава четвертая

Меньше чем через полчаса после того, как Хорнблауэр вернулся на «Принцессу», Бэдлстоун уже знал вердикт; довольно много провиантских судов покачивалось на якорях в ожидании попутного ветра, и новости поразительно быстро передавались с одного на другое.

– Виновен, – сообщил Бэдлстоун.

В те минуты, когда всего важнее было изобразить невозмутимость, Хорнблауэру это удавалось хуже всего.

– Каков приговор? – спросил он. От напряжения голос приобрел хриплые нотки, которые можно было истолковать как признак сурового равнодушия.

– Выговор, – ответил Бэдлстоун, и на Хорнблауэра накатила волна облегчения.

– Какой?

– Просто выговор.

Значит, нестрогий. Если не считать порицания – самый мягкий приговор, какой мог вынести трибунал после обвинительного вердикта. Однако теперь всем офицерам и уорент-офицерам «Отчаянного» предстоит искать себе новые места, и от высокого начальства зависит их дальнейшая участь. Впрочем, если оно не будет уж очень мстительным, всех куда-нибудь устроят – за исключением, может быть, Мидоуса.

Как выяснилось, Бэдлстоуну было еще что сказать. Начни он с этого, Хорнблауэр вздохнул бы с облегчением много раньше.

– Первого лейтенанта и штурмана оправдали.

Хорнблауэр не ответил, дабы не выдать своей радости.

Бэдлстоун поднял подзорную трубу, и Хорнблауэр проследил его взгляд. Корабельный баркас под двумя люгерными парусами быстро скользил по ветру в их сторону. Сразу было видно, что шлюпка с линейного корабля, вероятно – с трехпалубника, насколько можно было оценить ее длину в таком ракурсе.

– Ставлю гинею против шиллинга, – сказал Бэдлстоун, по-прежнему глядя в окуляр, – что у нас появятся еще пассажиры.

У Хорнблауэра пальцы чесались от желания заполучить подзорную трубу.

– Да, – продолжал Бэдлстоун, не отрывая ее от глаза с, возможно, неосознанной жестокостью. – Похоже на то.

Он приказал повесить на правый борт кранцы и привести баржу к ветру, чтобы баркасу удобнее было к ней подойти. Теперь подзорная труба уже не требовалась: Хорнблауэр невооруженным взглядом различил Буша – тот с непокрытой головой сидел на корме баркаса, – а затем и Мидоуса рядом с ним. На следующей банке расположились уорент-офицеры с «Отчаянного», еще дальше – люди, чьих лиц Хорнблауэр не знал.

Баркас привелся к ветру и ловко подошел к борту «Принцессы».

– Эй, на шлюпке! – крикнул Бэдлстоун.

– У нас предписания на проезд до Англии, – раздался в ответ голос Буша. – Мы поднимаемся на борт.

Он не добавил «с вашего позволения». Бэдлстоун захлебнулся от ярости, но баркас уже зацепился за баржу крюком. Тут стало заметно, как сильно мотает баржу – в сравнении с нею баркас почти не качался. Последовала небольшая задержка, прежде чем Мидоус взобрался на борт баржи, и еще одна, прежде чем туда выбрался Буш. Хорнблауэр поспешил их встретить. Судя по всему, офицеры возвращались в Англию просить нового назначения, а матросов распределили по другим кораблям эскадры.

Хорнблауэр сделал над собой усилие, чтобы сначала поприветствовать Мидоуса.

– Рад видеть вас вновь, капитан Мидоус. И вас тоже, мистер Буш.

Буш улыбнулся краем губ, Мидоус, на котором лежала тень выговора, – нет. Бэдлстоун наблюдал за прибывающими со всем злорадством, какое могло выразить его одутловатое багровое лицо.

– Быть может, джентльмены соблаговолят показать мне предписания, – сказал он.

Буш запустил руку в нагрудный карман и вытащил пачку документов.

– Четырнадцать человек, можете сосчитать, – сказал он. – А это нижние чины, за которых я не отвечаю.

– Тесновато вам будет, – заметил Бэдлстоун. – Пассажирский стол – гинея в день либо три гинеи за весь переход.

Мидоус вступил в разговор, но не словами, а просто обернулся через плечо. На баржу как раз поднимались уорент-офицеры: штурман Проуз, Карджилл и другие подштурманы, баталер Хафнелл, боцман, парусный мастер, плотник, купор и кок. Затем показались нижние чины. Один из них – видимо, старшина капитанской шлюпки Мидоуса – обернулся, чтобы помочь следующему. Через мгновение стало ясно, отчего тому понадобилась помощь – у него не было руки. Вероятно, он потерял ее при каком-то несчастном случае. Почему в Англию отправили других, было не столь очевидно. Кто-то, вероятно, надорвался так, что его признали негодным к службе, кто-то, завербованный незаконно, сумел через влиятельных друзей в Англии добиться справедливости. Так или иначе, на палубе собрался довольно грозный и внушительный контингент. Баркас тем временем отвалил от баржи и под выбранными втугую парусами двинулся назад к флагману.

Бэдлстоун проследил взгляд Мидоуса, и тот для большей доходчивости махнул рукой в сторону пополнения. Хорнблауэру вспомнился легендарный капитан военного корабля, который на вопрос, по какому праву он действует, указал на свои пушки и ответил: «Вот по этому».

– По условиям вашего контракта вы берете с нижних чинов за питание по шесть пенсов в день, – сказал Мидоус. – В этом рейсе офицерская плата за стол будет такой же, да больше он и не стоит.

– Это разбой? – вопросил Бэдлстоун.

– Называйте, как хотите, – отвечал Мидоус.

Бэдлстоун отступил на два шага и огляделся. Помощи ждать не приходилось: от ближайшего судна баржу отделяли несколько кабельтовых. Мидоус смотрел все с тем же угрюмым равнодушием. Какой бы ни была формулировка выговора, он явно считал себя конченным человеком и плевать хотел на обвинения, которые сможет выдвинуть против него Бэдлстоун. Прочих офицеров защищала его власть, а со дня гибели шлюпа они числились на половинном жалованье и к тому же лишились всего личного имущества и денег. Люди в безысходном положении бывают опасны, и Бэдлстоун понимал, что нижние чины без колебаний исполнят любой приказ. Команду «Принцессы» помимо него составляли помощник, четверо матросов и юнга. Бэдлстоун отчетливо видел численный перевес противника и невозможность найти на него управу. Тем не менее он проговорил с вызовом:

– Мы продолжим этот разговор в порту, господин капитан Мидоус.

– Капитан Хорнблауэр платит столько же, сколько и мы, – невозмутимо объявил Мидоус.

– Я уже заплатил свои три гинеи, – вмешался Хорнблауэр.

– Еще лучше. Значит… э… сто двадцать шесть раз по шесть пенсов уже уплачено. Я правильно сосчитал, мистер Бэдлстоун?

Глава пятая

С появлением новых пассажиров на «Принцессе» стало невыносимо тесно. Гамак Хорнблауэра висел все там же, но появились семь новых, и на каждого офицера места приходилось не больше, чем в гробу. Они составляли монолитную, и в то же время не вполне монолитную массу: когда баржа моталась и подпрыгивала на волнах, каждый с интервалом в секунду-две ударялся в соседа или в переборку. Хорнблауэр разумно выбрал нижний ярус, понимая, что в верхнем нечем будет дышать. Над ним был Мидоус, с одного бока – переборка, с другого – Буш. Иногда вес трех тел слева вдавливал его в переборку, иногда он сам врезался в Буша, иногда палуба снизу била по спине, а иногда Мидоус всей тяжестью впечатывался в него сверху – капитан был на два дюйма длиннее каюты, и гамак под ним сильно прогибался. Беспокойный ум Хорнблауэра вывел, что удары сверху и снизу – свидетельство того, как сильно баржа «гуляет»: от качки каюта деформируется, уменьшаясь в высоту на несколько дюймов, что подтверждалось неумолчным скрипом и треском. Задолго до полуночи Хорнблауэр, извиваясь, вылез из гамака, на спине прополз под нижним ярусом и выбрался наружу, где свежий ветер сразу проник ему под рубашку.

После первой ночи благоразумно решили перейти на режим, при котором все пассажиры – и офицеры, и нижние чины – спали «вахта через вахту»: четыре часа каждый проводил в гамаке, следующие четыре – на палубе. Привычный распорядок, естественно и по необходимости, распространился на готовку, еду и все прочее. И тем не менее атмосфера на «Принцессе» была накалена. Офицеры вспыхивали по малейшему поводу, а количество экспертов, склонных критиковать каждый шаг Бэдлстоуна, сулило еще более серьезные неприятности. Устойчивые весенние ветра по-прежнему дули с северо-востока, и баржу сносило все сильнее, что приводило в исступление людей, которые не были дома много месяцев или даже лет. Норд-ост нес ясную солнечную погоду, обещавшую Англии обильный урожай, но среди раздраженных пассажиров «Принцессы» он рождал жаркие споры: должен ли Бэдлстоун взять к западу и попытаться поймать благоприятный ветер в Атлантике или пусть уж дальше ползет в выбранном направлении. Впрочем, оба лагеря были согласны, что Бэдлстоун неправильно ставит паруса, неправильно управляет рулем, неправильно задает курс и неправильно кладет баржу в дрейф.

Робкая надежда пробудилась однажды в полдень, когда еле ощутимое восточное дуновение сменилось более сильным юго-восточным. Прежде разочарования случались так часто, что сейчас никто не посмел вслух выразить радость, однако ветер явно крепчал и поворачивал против часовой стрелки, так что вскоре Бэдлстоун уже заорал на матросов, чтобы выбирали шкоты, и баржа поскакала по волнам, словно ломовая лошадь по вспаханному полю.

– Как вы думаете, какой курс? – спросил Хорнблауэр.

– Норд-ост, сэр, – неуверенно произнес Буш, однако Проуз со всегдашним пессимизмом мотнул головой.

– Норд-ост-тень-ост, сэр, – сказал он.

– Ну хоть отчасти к северу, – заметил Хорнблауэр.

На таком курсе они не приближались к Плимуту, но по крайней мере шансы поймать западный ветер у входа в Ла-Манш так были заметно больше.

– Ее сильно сносит, – мрачно проговорил Проуз, переводя взгляд с парусов на едва заметную кильватерную струю.

– По крайней мере, у нас есть надежда, – сказал Хорнблауэр. – Гляньте на облака – их все больше и больше. Мы не видели ничего подобного уже несколько дней.

– Надежда очень слабая, сэр, – ответил Проуз все так же мрачно.

Хорнблауэр глянул на Мидоуса у грот-мачты. Его лицо сохраняло все то же угрюмое выражение, но даже он наблюдал за парусами, рулем и кильватерной струей, пока не почувствовал на себе взгляд Хорнблауэра и не поднял на других офицеров невидящие глаза.

– Много бы я дал, чтобы посмотреть сейчас на барометр, – сказал Буш. – Возможно, он падает, сэр.

– Вполне вероятно, – ответил Хорнблауэр.

Он отчетливо помнил, как в ревущий шторм несся к Торскому заливу. Мария ждет в Плимуте, и она снова беременна.

Проуз прочистил горло и нехотя – поскольку предстояло сообщить нечто обнадеживающее – заметил:

– Ветер по-прежнему отходит, сэр.

– И вроде бы немного крепчает, – сказал Хорнблауэр. – Может, из этого что и выйдет.

В здешних широтах, когда ветер меняется с северо-восточного на южный и одновременно крепчает (в чем не было никаких сомнений), а небо, как сейчас, затягивают тучи, это верное предвестие шторма. Помощник сделал отметку на вахтенной доске.

– Какой курс, мистер? – спросил Хорнблауэр.

– Норд-тень-ост и полрумба к норду.

– Нам бы всего-то еще румб-другой, – заметил Буш.

– По крайней мере, Уэссан обойдем с хорошим запасом, – заметил Проуз.

Идя этим курсом, они уже приближались к Плимуту – незначительно, и все же сама эта мысль согревала. Небо затягивалось все сильнее, горизонт сжимался. По-прежнему можно было различить один или два паруса – далеко на востоке, поскольку ни одно судно не сносило так далеко, как «Принцессу». То, что они видели так мало кораблей, хоть и находились в непосредственной близости от Ламаншского флота, лишний раз свидетельствовало об огромности океанских просторов.

Налетел более сильный порыв ветра, накренив «Принцессу» на подветренный борт, так что люди и незакрепленные вещи полетели вниз, прежде чем рулевой дал ей немного увалиться.

– Ее мотает, как телегу, – заметил Буш.

– Как деревянную миску, – согласился Хорнблауэр. – Ей что вперед идти, что вбок.

Ветер по-прежнему отходил, так что баржа шла все лучше и лучше, и наконец наступил момент, когда Буш стукнул кулаком в раскрытую ладонь и воскликнул:

– Мы идем на румб от ветра!

Это решительно все меняло: они двигались уже не компромиссным курсом, при котором выигрыш и потери почти равны, а прямо к Плимуту (в той мере, в какой расчеты Бэдлстоуна были верны), так что теперь даже ветровой снос был им на руку. Ветер дул почти в корму: лучший курсовой угол для «Принцессы». Они наконец-то отдалялись от французского побережья и вскоре должны были войти в Ла-Манш, имея достаточную свободу маневра. А главное, они неслись с полным ветром – дивная, фантастическая перемена после стольких дней, когда «Принцесса» то ползла в бейдевинд, то ложилась в дрейф.

Рядом кто-то возвысил голос – Хорнблауэр понял, что он не окликает кого-нибудь, не бранится, а поет: выполняет сложное и бессмысленное упражнение, которое большинству почему-то нравится. «Меж Силли и Ушантом[4]4
  Ушант – английское название острова Уэссан. Силли – небольшой архипелаг, самая южная точка Британии.


[Закрыть] тридцать пять лиг!» Песня сообщала неоспоримый факт; Хорнблауэр стоически приготовился вытерпеть ее до конца, а остальные тем временем подхватили: «Прощайте, адьё, дорогие испанки, прощайте, адьё, сеньориты мои!» Было очень заметно, что атмосфера изменилась разом метафорически и буквально: падение барометра вызвало общий душевный подъем. Все широко улыбались. Ветер повернул еще на два румба: это означало, что к завтрашнему вечеру они, скорее всего, будут в Плимуте. «Принцесса», словно заразившись общим весельем, скакала по волнам. В этом было даже что-то не совсем пристойное, будто старая толстуха спьяну пустилась в пляс и задирает ноги.

И только Мидоус оставался все таким же угрюмым и одиноким. Его ближайшие подчиненные с «Отчаянного», штурман и первый лейтенант, весело болтали с Хорнблауэром вместо того, чтобы составить компанию бывшему командиру. Хорнблауэр двинулся к нему, но тут налетел дождевой шквал и наступила сумятица: самые нестойкие спешили укрыться на баке или на юте.

– Завтра будем в Плимуте, сэр, – сказал Хорнблауэр, подходя к Мидоусу.

– Без сомнения, сэр, – ответил тот.

– Думаю, к вечеру заштормит, – продолжал Хорнблауэр, вглядываясь в дождливое небо. Он чувствовал, что пережимает, стараясь изобразить тон светской беседы, но поделать ничего не мог.

– Возможно, – ответил Мидоус.

– Не исключено, что придется вместо Плимута идти в Торский залив.

– Не исключено, – согласился Мидоус, хотя «согласие» – слишком громкое слово для того каменного безразличия, с каким это прозвучало.

Хорнблауэр еще не готов был сдаться. Он придумывал новую тему, слегка, и даже чуть более, чем слегка, гордясь своим благородством: вот он мокнет под дождем, поддерживая ближнего в трудную минуту. Стало чуть легче, когда дождевой шквал умчался прочь, но еще большее облегчение Хорнблауэру принес крик одного из матросов на баке:

– Вижу парус! Два румба с наветренной скулы!

Мидоус отчасти вышел из своей апатии и вместе с Хорнблауэром повернулся глянуть в указанную сторону. Из-за дождя корабль заметили довольно поздно, и теперь они видели его целиком милях в пяти-шести от себя. Он шел в бейдевинд на правом галсе, так что с баржей ему предстояло встретиться меньше чем через час.

– Бриг, – заметил Хорнблауэр, чтобы поддержать разговор, но тут же осекся.

Грот– и фок-мачта одинаковой высоты, белизна парусов и даже что-то в расстоянии между мачтами – все говорило об опасности. Влажная рука Мидоуса клещами сомкнулась на его локте.

– Француз! – Мидоус добавил цепочку ругательств.

– Похоже на то, – ответил Хорнблауэр.

Длина реев свидетельствовала, что корабль почти наверняка военный, и все же оставалась надежда, что это трофей, недавно захваченный у французов и взятый на службу без всяких изменений.

– Не нравится он мне! – объявил Мидоус.

– Где Бэдлстоун? – воскликнул Хорнблауэр, поворачиваясь к корме.

Он вырвался из хватки Мидоуса и тут заметил Бэдлстоуна: шкипер выбежал на палубу и теперь смотрел на бриг в подзорную трубу.

Хорнблауэр и Мидоус разом двинулись к нему.

– Поворачивай, черт тебя дери! – заорал Мидоус, но Бэдлстоун уже начал выкрикивать приказы. Секунду-две на барже царила дикая неразбериха: пассажиры пытались помочь команде. Впрочем, все они были опытные моряки, и дело быстро пошло на лад. Шкоты выбрали, преодолевая яростное давление ветра, руль положили на борт. «Принцесса» повернула довольно ловко; большой люгерный парус хлопнул один раз, и вот она уже двинулась в бейдевинд на новом галсе. При этом баржа приподнялась на волне; по совпадению бриг приподнялся и накренился в то же самое время. Хорнблауэр на полсекунды увидел полосу пушечных портов – окончательное свидетельство, что это и впрямь военный корабль.

Теперь «Принцесса» и бриг шли в бейдевинд одним галсом. Несмотря на преимущества косого парусного вооружения, видно было, что бриг держит чуть круче к ветру. К тому же «Принцесса» была гораздо медлительнее; Хорнблауэр прикинул, что бриг настигнет ее за несколько часов, а если ветер повернет еще, то и быстрее.

– Подтяните-ка фока-шкот! – приказал Мидоус, но не успели матросы его послушаться, как их остановил окрик Бэдлстоуна.

– Отставить! – Бэдлстоун повернулся к Мидоусу. – Я командую судном, и не лезьте не в свое дело!

Толстый шкипер, уперев руки в боки, твердо выдержал взгляд капитан-лейтенанта. Мидоус повернулся к Хорнблауэру.

– Должны ли мы это терпеть, капитан Хорнблауэр?

– Да, – отвечал тот.

Так требовал закон: пассажиры, пусть даже боевые офицеры, должны подчиняться капитану, и если дойдет до боя, это правило по-прежнему будет в силе. По законам войны коммерческое судно может обороняться, но и в этом случае приказы отдает капитан, точно так же, как если бы дело касалось поворотов, прокладки курса и остальных вопросов судовождения.

– Черти меня дери, – пробормотал Мидоус.

Хорнблауэр, возможно, не ответил бы так резко и определенно, если бы со всегдашним своим любопытством не приметил один занятный феномен. Как раз когда Мидоус приказал подтянуть фока-шкот, Хорнблауэр зачарованно наблюдал за двумя большими люгерными парусами. Они были развернуты чуть под разным углом, что, на неопытный взгляд, было неэффективно. Анализ сложной – и отчаянно интересной – механической задачи подсказывал: когда один парус слегка поворачивает ветер к другому, наилучший результат достигается именно при таком их положении. Хорнблауэр помнил эту увлекательную задачу с тех пор, как мичманом отвечал за корабельный баркас; Мидоус ее позабыл или никогда не знал. Если бы его приказ исполнили, скорость бы немного упала. Бэдлстоуну лучше знать корабль, которым он управляет много лет, и косые паруса, под которыми он ходит всю жизнь.

– Вижу их флаг, – сообщил Бэдлстоун. – Французский, разумеется.

– Новый быстроходный бриг из тех, что строят сейчас, – заметил Хорнблауэр. – Стоит двух наших.

– Вы будете отбиваться? – спросил Мидоус.

– Буду уходить, сколько могу, – ответил Бэдлстоун.

Ничего другого ему и не оставалось.

– Два часа до темноты. Почти три, – сказал Хорнблауэр. – Может, сумеем уйти в дождевом шквале.

– Как только они нас нагонят… – Бэдлстоун не договорил. Французу ничего не стоило изрешетить баржу с близкого расстояния; жертвы на переполненном маленьком судне будут ужасны.

Все трое повернулись к бригу; он был уже заметно ближе, и тем не менее…

– До того как он подойдет на расстояние выстрела, заметно стемнеет, – сказал Хорнблауэр. – У нас есть шанс.

– Очень небольшой, – возразил Мидоус. – Черт…

– Думаете, мне охота гнить во французской тюрьме? – взорвался Бэдлстоун. – Эта баржа – все, что у меня есть. Мои жена и дети умрут с голоду.

А что будет с Марией, у которой на руках маленький сын, а другой ребенок скоро родится? И… и… что его обещанный чин? Кто шевельнет пальцем ради капитана, не утвержденного в звании?

Мидоус бранился, изрыгая череду бессмысленных проклятий и гнусных непристойностей.

– Нас тридцать человек, – сказал Хорнблауэр, – а они думают, что не больше шести.

– Клянусь Богом, мы можем взять их на абордаж! – воскликнул Мидоус, и поток сквернословия резко оборвался.

Сумеют ли они подойти к бригу вплотную? Ни один французский капитан такого не допустит, не станет рисковать бортом своего бесценного корабля на таком сильном ветру. Поворот штурвала – и баржа проскочит мимо. Залп картечи – и на ней не останется ни одной мачты. Более того, сама попытка наведет французов на мысль, что дело нечисто. У брига команда по меньшей мере в девяносто человек, и если не застать ее врасплох, то ничего не выйдет. Живое воображение Хорнблауэра явственно нарисовало, что будет, если барже все же сумеет свалиться с бригом бортами. Ее будет мотать, как сейчас, и тридцать человек не сумеют перепрыгнуть на вражескую палубу общим натиском: они будут перебираться по двое, по трое. Нет, атака должна стать для французов полной, сокрушительной неожиданностью – лишь тогда есть крохотный шанс на победу.

Лихорадочно прокручивая в голове эти соображения, он переводил взгляд с Бэдлстоуна на Мидоуса и обратно. Проблеск надежды на их лицах погас, сменившись угрюмым сомнением. Тут в голову Хорнблауэру пришла еще одна мысль, требующая немедленных действий, и он, повернувшись к матросам и офицерам, громовым командирским голосом заорал:

– Прочь с палубы, и чтобы никого не было видно!

Хорнблауэр повернулся и встретил ледяные взгляды Бэдлстоуна и Мидоуса.

– Я подумал, что лучше не раскрывать карты до времени, – сказал он. – Довольно скоро французы увидят в подзорную трубу, сколько у нас людей, а лучше б им этого не знать.

– Старший здесь я, – отрезал Мидоус. – Мне и отдавать приказы.

– Сэр… – начал Хорнблауэр.

– Я произведен в капитан-лейтенанты в мае тысяча восьмисотого, – сказал Мидоус. – А вы еще не утверждены в звании.

Аргумент был несокрушимый. Хорнблауэр стал капитан-лейтенантом в апреле третьего года и должен подчиняться Мидоусу, пока официально не станет капитаном. Время как будто двинулось вспять. Задним числом он понял, что попытка завязать вежливый разговор с Мидоусом выглядела как заискивание перед старшим, а вовсе не как снисходительное благородство. Злило, что такая мысль не пришла ему раньше, но куда больше злило, что теперь он вновь младший офицер и может лишь почтительно советовать, а не отдавать приказы – и это после двух лет независимого командования! Горькую пилюлю оставалось только проглотить; выражение пришло ему в голову, когда он на самом деле сглотнул, силясь перебороть досаду. Совпадение отвлекло его настолько, что удержало от резкого ответа. Все трое были напряжены и готовы взорваться, а ссора между ними – самый верный способ оказаться во французском плену.

– Конечно, сэр, – отвечал Хорнблауэр и продолжил (уж если делать – то на совесть): – Должен попросить у вас извинения. Я говорил, не подумавши.

– Извинения приняты, – сказал Мидоус почти не ворчливо.

Сменить тему было несложно: Хорнблауэр глянул на бриг, и двое других немедленно обернулись в ту же сторону.

– По-прежнему нагоняет нас, черт побери! – воскликнул Бэдлстоун. – И выигрывает на ветре.

Бриг, несомненно, был ближе, но пеленг на него не изменился. Все трое видели, что он настигнет «Принцессу», не изменив курса. Отсюда следовал неутешительный вывод: любые маневры баржи только сократят время погони.

– У нас флаг не поднят, – сказал Мидоус.

– Пока да, – ответил Бэдлстоун.

Хорнблауэр поймал его взгляд и постарался удержать. Неразумно было давать совет – и не только словами, а даже легким движением головы – однако Бэдлстоун как-то, возможно телепатически, понял его мысль и продолжил:

– Незачем его поднимать раньше времени. Так у нас руки будут развязаны.

Глупо сообщать врагу лишние сведения. Разумеется, по барже сразу видно, что она – вспомогательное судно военного флота и все же… В рапорте и в судовом журнале все предстает немного иначе, чем в жизни. Если французский капитан прискучит погоней, неплохо оставить ему лазейку: он может записать, что счел «Принцессу» датским или бременским судном. А пока флаг не поднят и не спущен, британцы вольны действовать так, как сочтут нужным.

– Скоро стемнеет, – заметил Хорнблауэр.

– К этому времени все будет кончено, – буркнул Мидоус и вновь присовокупил грязную брань. – Мы загнаны в угол, как крысы.

Удачное сравнение: они были загнаны в угол, зажаты невидимой стеной ветра. Единственный путь к бегству лежал в направлении брига, и бриг приближался неумолимо. Если баржа – крыса, то бриг – человек, идущий на нее с дубиной. Даже в темноте им не скрыться – под пушками брига не будет пространства для маневра. И все же крысе, которой отчаяние придало храбрости, порой удается сбежать от человека.

– Лучше бы мы сразу попытались ее атаковать, – проговорил Мидоус. А мои пистолеты и шпага на дне морском. Какое оружие у вас на борту?

Бэдлстоун перечислил жалкое содержимое оружейного сундука; на барже были тесаки и пистолеты для защиты от разбойников, которые в штиль отходили от берегов Франции на веслах и захватывали безоружные суда.

– Мы сможем раздобыть еще, – вмешался Хорнблауэр. – Французы пришлют шлюпку с призовой командой. А в темноте…

– Черт побери, вы правы! – взревел Мидоус и повернулся к Бэдлстоуну. – Не поднимайте флаг! Мы выпутаемся! Черт побери, мы захватим этот бриг!

– Можно попытаться, – сказал Бэдлстоун.

– И, черт побери, я тут старший флотский офицер! – воскликнул Мидоус.

Если он вернется в Англию с трофеем, тень, лежащая на его имени, будет снята. Мидоус может стать капитаном раньше Хорнблауэра.

– Распределим обязанности, – сказал он.

Так они приступили к самой безрассудной операции, какую только можно вообразить, но ими двигало отчаяние. Двигало оно и Хорнблауэром, хотя в суматохе приготовлений он убеждал себя, что всего лишь выполняет приказы. А между тем они исполняли его план – план, по которому он бы сам действовал, невзирая ни на какую опасность.