Текст книги "Птица-лира"

– Это ее обижало?

– Нет. Гага и мама смеялись над этим. Хихикали, когда варили свои зелья. Отвары-тары-бары. – Она улыбнулась, вспоминая.

– Дети бывают жестоки, – ласково кивнула Бо. – А что еще дети говорили вашей маме?

«Ты имеешь право промолчать», – готов был подсказать Сол Лоре. Рейчел уставилась на свои ботинки, то и дело проверяла монитор – верный признак того, что и ей не по себе.

– Мама была не такой, как большинство людей, – заговорила Лора, вдумчиво, медленно, осторожно подбирая слова. – Решения принимала Гага. Мама была рада предоставить все руководство бабушке, – дипломатично пояснила она. – Мама была не как все. Если уж вас так интересует, что говорили о ней другие дети, хорошо, я скажу: они называли ее отсталой. Мама мне говорила. Но она вовсе не была отсталой. Какое-то ленивое слово. Она думала не как все, училась иначе, не как другие, только и всего.

Поняв по мимике Лоры и ее позе, что девушка вот-вот замкнется, Бо сменила тему.

– Почему в итоге вы поселились у Тулинов?

– Мама заболела, тяжело заболела в 2005-м. К врачам мы не обращались никогда, Гага и мама не верили в их лекарства, предпочитали свои натуральные отвары и почти никогда не болели, но они поняли, что с мамой что-то серьезное и тут их средства не помогут. Они пошли к врачу, тот порекомендовал больницу. У нее был рак кишечника. От больницы она отказалась, сказала, что предпочитает уходить естественным путем, каким и пришла. Мы с Гагой ухаживали за ней.

– Сколько вам тогда было? – тихо уточнила Бо.

– Четырнадцать, когда она заболела, пятнадцать, когда умерла.

– Как жаль! – шепнула Бо и помолчала с минуту сочувственно.

Большая птица пролетела над головой, рядом жужжала муха. Лора повторила и тот и другой звук. Так она выражала свою печаль, пытаясь снова собраться.

– Значит, вы остались вдвоем с бабушкой. Расскажите про тот год.

– Бабушке стало трудно, некому помочь с ремонтом и перешивкой. Я старалась как могла, но она меня еще не всему обучила, я мало что умела. А у нее начались проблемы с руками, артрит, пальцы скрючивались, и она не могла шить, не могла так легко и быстро, как прежде. Да и заказчиц становилось все меньше. Прежде мама кое-что подрабатывала, помогая старикам, а мне и этого было нельзя.

– Даже в пятнадцать вас не пускали к клиенткам? Вы продолжали прятаться?

– Как бы Гага объяснила, откуда я вдруг взялась? – пожала плечами Лора. – Невозможно. Она бы хотела, прикидывала, как это сделать, но только больше расстраивалась. Нервничала. Лгать она не хотела. Боялась, что собьется, запутается. Она к тому времени сделалась забывчивой. И думала, что в пятнадцать лет я еще не готова. Еще маленькая.

– Откуда у нее этот страх, Лора?

Снова тот же вопрос, но на этот раз он показался Соломону уместным. Он и сам хотел бы услышать ответ. Но Лора закрылась, и Бо не пыталась настаивать.

– Вы когда-нибудь спрашивали, кто ваш отец?

Соломон снова присмотрелся к девушке. Она опустила глаза, отсвечивавшие зеленью, словно отблеском высокой травы, среди которой она сидела. Провести бы пальцем по ее щеке, подбородку, по ее губам. Он отвернулся.

– Нет. – И, словно припомнив инструкции Бо, дала развернутый ответ. – Я никогда не спрашивала, кто мой отец, – негромко произнесла она. – Не спрашивала, потому что это было не важно. Кто бы он ни был, мне это было все равно. Все, кого я любила, были со мной.

Рейчел сжала губы, явно растроганная.

– А когда мама умерла?

– Когда мама умерла, я подумала, не следовало ли мне спросить, потому что это был единственный шанс узнать. Конечно, заведомо я не могла быть в этом уверена, но чувствовала, что Гага не скажет. Мама могла сказать, но предпочла не говорить, и я понимала, что бабушка соблюдет ее волю. Это может показаться вам странным, но я редко даже задумывалась, кем он мог быть. Это не имело значения. – Она приостановилась на миг. – Я стала больше думать о нем, когда увидела, как бабушка дряхлеет, когда испугалась, что останусь одна. Она ужасно быстро старела. Они с мамой были одной командой, ни в ком больше не нуждались, и это было прекрасно, но друг без друга они обойтись не могли. Поддерживали друг друга. Когда мама умерла, Гага тоже начала уходить. И она это понимала. Беспокоилась за меня. Пыталась что-то спланировать. По ночам не спала. Я знала, ее мысли только этим и заняты.

– Они ничего не успели спланировать до смерти вашей мамы?

– Я не спрашивала. – Девушка с трудом сглотнула. – Но мама не умела составлять планы. Планировала Гага, а мама помогала осуществить план. Думаю, то, как бабушка в итоге сделала, – это и был их план, мама это одобрила бы. Понимаю, со стороны это звучит так, словно мы толком не общались, но это неверно: мы жили не просто вместе, а словно друг за друга, нам не было надобности многое обсуждать, каждая знала, что думают и чувствуют две другие, ни к чему переспрашивать.

Она смущенно поглядела на Бо: понятно ли объясняет?

– Я все поняла, – сказала Бо совершенно искренне, хотя Соломон усомнился, так ли уж все. Бо и представить себе не может, как это – не задавать вопросов. – Когда же вы узнали, что Том – ваш отец?

– Когда Гага поделилась планом переселить меня в коттедж. Тогда она сказала, что Том Тулин – мой отец и что он ничего не знал. Она поговорила с ним, и он позволил мне жить на его земле. Еще она сказала, что у него есть брат-близнец, и тот не должен ничего знать. Это было единственное условие.

– Как вы это восприняли? – спросила Бо. По ее тону было слышно: она бы ни с чем подобным не смирилась.

– Я привыкла к секретам, – ответила девушка с улыбкой, но глаза выдавали грусть.

Бо решила оставить на время эту тему – Тома и жизнь на горе.

– Вы прожили тут шестнадцать лет, прежде чем переселились в коттедж. Вам когда-нибудь хотелось покинуть дом? Куда-то поехать?

– А мы и ездили, много раз, – приободрилась Лора. – Пока мама не заболела. Ездили отдыхать в Дингл. Я плавала в Клохерхеде, чуть не утонула! – и засмеялась. – И в Донегол мы ездили. Любили рыбачить. Ловили рыбу, потрошили, жарили. И рыбий жир вытапливали.

– Значит, вы не сидели всю жизнь взаперти? – изумилась Бо.

– Никто меня не запирал, – усмехнулась Лора, довольная, что сумела ее удивить. – Наоборот. Мне предоставили свободу. Я могла быть самой собой, никто не делал мне замечаний, не указывал. Не вижу, какие уж такие большие жертвы с моей стороны. Заказчицы всегда записывались заранее, просто так никому не открывали, так что я могла играть во дворе сколько угодно, если мы не ждали клиентов. А когда они приходили, я сидела у себя в комнате и делала уроки.

– Но экзамены вы не сдавали.

– Выпускные – нет.

– Потому что государство вас не признает.

– Вернее, даже не знает о моем существовании, – бесхитростно пояснила Лора. – В этом все дело. Мама родила меня дома, здесь. И не стала регистрировать.

– Но почему она сохранила ваше рождение в тайне? Спрятала вас от всего мира?

Снова и снова Бо возвращалась к своему вопросу.

– От мира она меня не прятала. Я все время была в нем, с головой в окружающем мире, – твердо возразила Лора.

Бо решила, что пора чуть сбавить темп.

– Итак, раньше я задала вам двойной вопрос: во-первых, когда вы были маленькой, как вы себе объясняли, почему мама и Гага вас прячут, и на этот вопрос вы ответили, а теперь вторая часть вопроса: сейчас, уже взрослой, когда их нет, как вы себе объясняете, почему вас прятали? Ваше мнение не изменилось?

На этот раз Лора не замкнулась, как при прошлых попытках, – Бо сумела перефразировать вопрос, напомнив ей, что она уже не ребенок, она выросла, а мама и бабушка умерли и нет надобности ни защищать их, ни отвечать вместо них. Она может теперь высказать собственное мнение.

Она зарычала – не на Бо, в воздух, выражая свой страх, загнанность. Потом послышался звук бьющегося стекла. Заработала рация, защелкало статическое электричество. Замечала ли она сама, как производит эти звуки?

– В ту пору я чувствовала, как они счастливы. Да, они были настороже, но всем довольны. Но теперь, оглядываясь, я понимаю, что они жили в страхе.

Бо слушала не дыша.

– Они боялись, что меня отнимут. Боялись, что их сочтут непригодными воспитывать ребенка. Потому что ходили… слухи. – Снова разбилось стекло, защелкала рация. – Люди сплетничали. Они, мол, ведьмы, они сумасшедшие. Приходили к ним сшить наряд или что-то подогнать, но на праздники и свадьбы их никогда не приглашали. Они были здесь чужими.

– Но почему? – мягко переспросила Бо.

– Гага говорила, она не сумела тут прижиться, когда приехала. Но она влюбилась в моего деда и осталась, старалась как могла. Но стало только хуже. Слухи все злее.

– Когда?

Лора снова задумалась.

– Когда умер дед, – сказала она и замкнулась.

И тут же, словно ей хотелось выговориться или уж отделаться от неизбежных вопросов, Лора заговорила снова:

– После смерти мамы бабушкино здоровье пошатнулось. Она не хотела, чтобы я осталась одна. Хотела обеспечить мне убежище, все время об этом говорила. Иногда посреди ночи будила, чтобы мне это сказать, и я видела, как ее это беспокоит. – Снова пауза. – Я как-то читала, что инстинкт побуждает птиц строить гнезда, чтобы укрыть свое потомство и спрятаться самим. Убрать яйца подальше от хищников, спасти. Мне кажется, именно так поступили мама и бабушка. А потом Гага отвезла меня в этот коттедж – новое гнездо. Подальше от опасности, поближе к отцу. Сделала для меня все, что могла.

Пауза.

– Почему вы остались жить в коттедже? Вам уже двадцать шесть лет, вы давно могли уехать. Когда вы стали взрослой, уже не было опасности, что вас заберут в детский дом.

Лора оглянулась на Соломона. Бо заметила это. Соломон и так глаз не сводил с девушки. И пусть Бо это заметила – не может же он сейчас отвернуться, выслушав ее историю, это будет жестоко и грубо. А кроме того, она притягивала его – магически, магнетически.

– Я оставалась там по той же причине, по какой мама и бабушка жили так, как они жили. Потому что мне было там хорошо. Потому что я боялась выйти оттуда.

– Но теперь вы не боитесь уйти? Почему? Потому, что Том умер? Или потому, что вы готовы к переменам? – Бо задавала вопрос за вопросом, понукая Лору продолжать.

– Перемены происходят всегда, даже на горе. Все меняется, и нам приходится, – добавила она басовито, голосом бабушки. Бо и Рейчел слышали это впервые, у них даже глаза расширились, словно кто-то овладел телом Лоры и говорил за нее. – Я бы хотела найти то, что было у мамы и Гаги. Нужен только один человек – кому довериться.

Она посмотрела прямо в глаза Соломону, а у Соломона сердце билось так громко, что он испугался, не испортит ли звукозапись.

Глава одиннадцатая

В субботу утром все четверо завтракали в ресторане гостиницы. Лора оглядывалась по сторонам – не как марсианин, но как человек, которому никогда прежде не доводилось бывать в подобном месте.

– Доброе утро, вы готовы сделать заказ? – возникла у стола официантка.

Она картавила, вместо «р» выходило «в».

Лора прислушивалась словно зачарованная, губы ее задвигались, воспроизводя этот звук.

Соломон следил за ней: только бы не вслух!

– Да! – громко ответила Рейчел, готовая грызть хоть ножку стола. И первая выпалила заказ.

– Так, проверим заказ: две сосиски, два яйца, два помидора, грибы, ветчина… отличная нарезка от Рафферти, местный фермер. Прекрасные свиньи. Получают награды.

– Помидовы, – заговорила внезапно Лора, точно копируя официантку. При этом она даже не смотрела на нее, намазывала тост маслом и картавила, словно не замечая, как эти слова вылетают у нее изо рта. – Гвибы. Нагвады.

Официантка замерла и уставилась на Рейчел.

Бо нисколько не сочувствовала бедной женщине, которая, разумеется, думала, что над ней издеваются. Бо следила за каждым движением Лоры, увлеченная, заинтригованная, с такой жадностью, с какой Рейчел вот-вот накинется на двойной ирландский завтрак. А у Соломона от неловкости даже струйка пота потекла по спине.

– Она вас не передразнивает, – неуклюже попытался он объяснить.

Его спутницы явно удивились, что он вообще затронул этот вопрос.

Гнев в глазах официантки погас. Она присмотрелась к Лоре, и Соломон сообразил: она думает, что у девушки не в порядке с головой.

– Не передразнивает. Она… она учится. Новые звуки. Она… – Он оглянулся на Лору, но та смотрела на него с усмешкой, словно если над кем и подшутили, то над ним.

– Ладно, если что-то еще понадобится, зовите. Пока что побыстрее доставлю на кухню этот заказ. – И она ухмыльнулась Рейчел.

Лора не могла сдержаться. Она так точно повторила «побыствее», что Рейчел едва сдержала нервный смех.

– Перестань! – тихо попросила Бо.

– Знаю, знаю, но не могу удержаться, простите, – очень серьезно ответила Рейчел и тут же прыснула, и так у нее и чередовались смех и серьезное выражение лица, словно доктор Джекил и мистер Хайд.

Официантка отошла от стола, недоумевая, то ли дурочку привели на завтрак, то ли все-таки издеваются.

– Плюнет тебе в капучино, – предупредил Соломон, намазывая маслом тост.

– Почему вы засмеялись? – спросила Рейчел Лора.

– Не удержалась. – Она салфеткой утерла вспотевший лоб. – Со мной такое бывает в самые неподходящие моменты. С детства. Хуже всего на похоронах.

– Вы смеетесь на похоронах? – улыбнулась Лора.

– Всякий раз.

– И когда Тома хоронили?

Рейчел мрачно глянула на нее.

– Ага.

Соломон покачал головой:

– А почему вы смеялись? – допытывалась Лора, широко раскрывая любопытные глаза. Нисколько не обиделась на то, что Рейчел смеялась на похоронах ее отца.

– Бриджет пукнула, – пояснила Рейчел.

– Ну полно же, – покачал головой Соломон.

– Рейчел! – с отвращением одернула ее Бо.

– Лора задала вопрос, и я стараюсь честно ответить. Я сидела у нее за спиной. Когда Бриджет встала, чтобы опуститься на колени, послышался негромкий выстрел. – Рейчел изобразила, и Лора в точности повторила этот звук, отчего Рейчел расхохоталась еще громче.

Бо и Соломон вопреки рассудку присоединились к ним.

– Это называется «ротацизм», – сказал Соломон, когда смех смолк. – Или, наоборот, «деротацизм».

– Ты о чем? – удивилась Бо. Она уже уткнулась в телефон, проверяя почту.

– Картавость как у официантки. Я тоже в детстве не выговаривал «р», – пояснил он, обращаясь главным образом к Лоре.

Бо удивленно подняла глаза.

– Мне ты никогда об этом не говорил.

Соломон пожал плечами, чуть покраснел, вспоминая.

– Меня до семи лет водили к логопеду, пока не исправили. Братья никогда не дадут мне об этом забыть. Моего брата Рори в семье так и зовут – Вовви.

– А я-то гадала, почему его так зовут, – рассмеялась Бо. – Думала, потому что он младшенький.

– Вот именно. Мой маленький Вовви, – подтвердил Соломон, и захохотали уже все.

Вдруг заурчала, кипятя молоко, кофейная машина. Лора подскочила, огляделась в поисках источника звука, уже повторяя его.

– Что это? – тихо спросила Бо.

– Молоко процеживается, перколяция, – пояснила Рейчел.

– Вот это да! – Бо торопливо записывала звук на телефон.

За соседним столом доедала завтрак семья, двое детей так рты и разинули.

– Нельзя так смотреть, – тихо предупредила их мать, но сама поверх чашки внимательно следила за Лорой.

Соломон подавил желание сообщить им, что с Лорой все в порядке.

– Кофейная машина, – сказал он, наклоняясь и кладя руку на плечо Лоре, надеясь ее этим успокоить.

Она оглянулась – зрачки расширены, паника.

Соломон указал ей на машину за стойкой в дальнем конце зала:

– Вон кофейная машина. Кипятит молоко, чтобы добавить в латте или капучино.

Она присмотрелась, снова повторила тот звук, приладилась к нему и отвернулась. Дети за соседним столиком тоже успокоились и воткнулись в компьютерную игру.

Лора вдруг заметила их тоже, начала воспроизводить звук планшета, писки и выстрелы. Мальчик отложил игрушку и, встав коленями на стул, положил подбородок на спинку, пристально разглядывая Лору. Она улыбнулась ему, и он поспешно уселся. Мать велела обоим выключить звук.

Вернулась официантка с подносом. Ирландский завтрак для Соломона и Рейчел, грейпфрут для Бо, которая даже его не заметила, продолжая записывать Лору на телефон. Лоре досталось два яйца вкрутую.

Молча каждый вгрызся в свою еду, но тут Лора, осмотрев тарелку Рейчел, повторила слова официантки – «навезка от Вафевти» – так точно и так невинно, так явно не желая передразнить или обидеть, что они, не выдержав, засмеялись снова.

– Думаю, правильнее было бы мне поехать с вами в Голуэй, – спохватилась вдруг Бо, когда они выписались из гостиницы.

Лора помогала Рейчел паковать сумки в машину, Сол и Бо на минуту остались вдвоем возле стойки администратора.

– Впервые ты надумала повидаться с моей семьей, – сказал он шутливо, но ведь так оно и было на самом деле. Теперь, когда Лоры не было рядом, он позволил себе потрепать Бо по волосам.

Она улыбнулась, заглянула ему в лицо, обхватила руками за талию.

– Твоя семья возненавидела меня с первого взгляда.

– Про ненависть – это ты чересчур. – Он быстро клюнул ее в щеку. – Моей семье ты не приглянулась, это да.

– Тебе следовало солгать и уверить меня, будто они меня обожают.

– Обожать – тоже чересчур.

Они улыбнулись друг другу.

– Нам с тобой предстоит что-то замечательное, Сол!

– Это так романтично, Бо! – передразнил он ее мечтательный тон, прекрасно понимая, что речь не о любви, а о будущем фильме.

Она засмеялась.

– Думаю, надо бы снять эту поездку в Голуэй. Как Лора впервые выходит в мир. Нельзя это упускать. Как и то, что сегодня было за завтраком – это же клад. Невероятное разнообразие звуков, охренеть!

– Ты прекрасно знаешь, почему мы не можем это снимать, – пожал он плечами и отстранился, профессиональная неуемность Бо вдруг стала ему неприятна. – Мы не готовы. Рейчел должна побывать дома, ты – прочесть свою суперлекцию. Блудный студент возвращается в родной университет.

Она застонала.

– Если б не лекция, я бы поехала с тобой.

– Помнится, ты специально выбрала дату, чтобы совпала с маминым юбилеем.

– Правда.

– Карма – такая сука.

Снова Бо рассмеялась.

– Просто я плохо выдерживаю все эти семейные дела. У меня была ущербная в социальном отношении семья ровно из четырех человек. А когда все обнимаются-целуются-поют-и-танцуют и каждому непременно отводят минуту славы, я нервничать начинаю.

У Соломона трое братьев и сестра, все они соберутся на выходные в родительском доме, кто с подругой, а кто уже с женами, детьми. И без счета дядей и теток и двоюродных братьев-сестер, не говоря уж о сумасшедших соседях и тех, кто заглядывал на вечеринку случайно – проходил или проезжал мимо и вдруг слышал музыку. Да, у них шумно, непривычному человеку тяжело, а Бо не из тех, кто может выдержать два-три дня выходных, когда ее постоянно подначивают. Но и ему приходилось нелегко в пригородном доме ее родителей. Слишком тихо, а когда заговорят, следят за каждым словом, вежливость и еще раз вежливость. В семье Соломона обсуждали все, схватывались по поводу политики, новостей, спорта, не забывали и посплетничать насчет соседей. Его близкие не переносили молчания. Пауза годится лишь для нагнетания драматического эффекта в рассказе. Молчание надо во что бы то ни стало разогнать – для того людям и даны слова, музыка и песни.

Но, по правде говоря, Соломона отсутствие Бо на юбилее вполне устраивает. Ему без нее будет проще. Точнее – было бы, но теперь с ним едет Лора.

– Не думаю, что Лора кардинально изменится к понедельнику, когда мы начнем съемки. И звуки останутся при ней, – подбодрил он.

– Уверен?

– Да. Это часть ее существа.

– Может быть, мы могли бы найти ей врача. Засняли бы и процесс исцеления. – Бо уже снова вернулась в привычную роль продюсера. – Как переход к новой жизни. Столько возможностей, как подступиться к этому фильму! Надо мне сесть и во всем разобраться.

– Зачем же ей избавляться от звуков? – удивился Соломон.

Бо с не меньшим удивлением покосилась на него.

Соломон услышал шаги Рейчел. Бо торопливо поцеловала его и отошла.

– А ты не мог бы остаться с ней здесь? – спросила она. – Проследил бы, чтобы никаких новых впечатлений не было до моего возвращения. Право первой ночи.

Последнее замечание смутило Соломона, хотел бы он понять, насколько оно шутливо. Нет, конечно, Бо ничего такого не имела в виду, первая ночь не в таком смысле, даже если это действительно была бы первая для Лоры ночь. Он-то уже немало над этим думал и уверился, что она девственница, она же с шестнадцати лет жила одна в том коттедже. А до тех пор в ее жизни никого не было? Не было, она бы сказала. Как скрыть от Бо, какое впечатление произвели на него ее слова?

Он откашлялся.

– Ни за что на свете я не пропущу мамино семидесятилетие, – как можно тверже выговорил он. – Если тебе так хочется, возьми Лору с собой в Дублин. Сама и проследишь за «прогрессом».

Тут же ему захотелось взять свои слова обратно. Сердце пуще прежнего заколотилось в груди, пока он ждал ее ответа, но психология «от обратного» сработала. Бо встревожилась, словно мамочка новорожденного, которую попытались впервые оставить наедине с малышом.

– Нет, ей лучше с тобой. Она предпочитает тебя.

Он постарался скрыть облегчение, как Бо постаралась скрыть испуг, но, может быть, она так же ясно читала в его душе, как он – в ее.

Соломон отвез Бо и Рейчел на вокзал. Сначала Бо и Рейчел собирались поехать в Дублин на машине, а Соломона отправить в Голуэй на автобусе, но теперь решили, что Лоре три часа в переполненном автобусе со множеством незнакомых звуков покажутся тяжелы. До вокзала Рейчел и Лора ехали на заднем сиденье, они успели сдружиться, общались легко и свободно.

– Как ты с ней размякла, – поддразнил Соломон, помогая Рейчел выгрузить съемочное оборудование. – Наверное, надвигающееся материнство так на тебя подействовало. Большая добрая мамочка.

– Обойдемся без «большой», – проворчала Рейчел.

– Правда, ты ей нравишься, – сказал Сол.

– Ага. Но ты нравишься ей намного больше. – Рейчел проницательно глянула на него. Предупреждающе глянула. – Веди себя хорошо. До понедельника.