Текст книги "Крах тирана"

Глава 101

А в Согратле шумела свадьба. И хотя горцам было не до веселья, свадьбу решено было сыграть как полагается, с танцами, песнями и стрельбой, чтобы Надир-шах на Турчидаге понял, что здесь его не боятся. К тому же появился и новый повод для радостив Андалал прибыл Ахмад-хан Мехтулинский со своим отрядом и присоединившимися к нему воинами из Аймаки, Гергебиля, Унцукуля и других тамошних сел. Победителей Лютф-Али-хана приняли как героев, но на время оставили в резерве, чтобы они успели отдохнуть после своих славных дел и долгого перехода. А привезенные ими трофейные легкие пушки были установлены на укреплениях Согратля и Чоха.

В доме жениха, куда со всеми полагающимися ритуалами уже привели невесту, было много гостей.

Фируза, одетая в старинное платье и украшения, роняла скупые слезы под закрывавшим лицо платком. Ей все еще не верилось, что теперь она жена Мусы-Гаджи, что их долгие, полные опасностей дороги, наконец, сошлись в радующемся их счастью Согратле.

– Пусть подохнет от злости проклятый Надир, – говорила про себя Фируза, которая впервые за долгое время оставила свой кинжал в сундуке, подаренном ей матерью Мусы-Гаджи.

Муса-Гаджи сидел между невестой и Чупалавом – он был дружком на его свадьбе. Когда Пир-Мухаммад и другие почтенные люди говорили о красоте Фирузы, ее преданности жениху, любви к родине, Муса-Гаджи вполне разделял их мнение. Но когда речь заходила о нем самом, его отваге, мужестве и испытаниях, которые ему довелось перенести, Муса-Гаджи не знал, куда себя деть от смущения.

Поздравить новобрачных приходили предводители горских отрядов, находившихся теперь в Андалале. И, поддавшись общему настроению, многие пускались в пляс. Танцевали лезгинку. Она у каждого была своя. Зато было и общее для всех дагестанцев – боевой дух, молодецкая удаль, мужество и свобода, сквозившие в каждом движении.

В тот день женщины, особенно девушки, танцевали столько, сколько не танцевали никогда. И они не знали устали, когда вокруг было столько молодых красивых джигитов, для которых этот танец мог оказаться последним в их жизни.

Муртазали было не до веселья, но он тоже пришел поздравить новобрачных, понимая, что это не просто свадьба, а вызов, брошенный горцами Надир-шах у.

Нарушило это прекрасное действо появление посланцев врага.

Секретарь Надир-шаха и его спутники были так удивлены тем, что предстало их глазам, что не сразу вспомнили, зачем явились.

– Салам алейкум, люди Андалала, – растерянно произнес секретарь.

– И вам салам, если пришли с миром, – ответил Пир-Мухаммад, выходя навстречу послам.

– Мы принесли вам подарок нашего владыки, – сказал секретарь.

Мазандеранцы сняли с коня хурджин и положили его перед Пир-Мухаммадом. Горцы, окружившие послов шаха, недоуменно переглядывались.

– Хурджин? – спросил Чупалав. – Зачем он нам?

– Вы посмотрите, что внутри, – прохрипел мазандеранец и пнул хурджин сапогом.

Хурджин наклонился, и из него высыпалась горсть пшена.

Чупалав пощупал и удивился:

– Пшено?

– У нас и своего хватает, – сказал Пир-Мухаммад. – А это лучше верните тем, у кого вы его отняли.

– Это не просто пшено, – сказал секретарь. – Посчитайте зерна и узнаете, сколь велико войско грозы вселенной и владыки мира Надир-шаха.

– Для вас он, может быть, и шах, – сказал Муртазали. – А для нас – безродный самозванец.

Секретарь вытаращил от изумления глаза. Не только произнести такое, но даже услышать – это уже было страшным преступлением. Мазандеранцы схватились за свои сабли, но, увидев, что и горцы положили руки на рукояти кинжалов, сразу остыли.

– Вам нечего бояться, – сказал Пир-Мухаммад. – Мы чтим людские законы и не убиваем послов в отличие от вашего владыки.

– Напрасно вы противитесь падишаху, – пытался уговорить горцев секретарь.

Он вынужден был стараться, потому что с ним было два свидетеля, которых, он знал, обязательно допросит визирь.

– Владыка милостив, когда просят пощады.

– Его милость нам хорошо известна, – сказал Пир-Мухаммад. – По его милости тысячи дагестанцев лежат в могилах, десятки тысяч угнаны в рабство, опозорены девушки, убиты младенцы, сотни аулов превращены в руины.

– Поговорим лучше о вас, – сказал секретарь, – от этого зависит ваша судьба.

– Наша судьба – судьба всего Дагестана, – ответил Пир-Мухаммад. – И мира между горцами и Надиром быть не может.

– Неужели вы не понимаете, что нам ничего не стоит вас уничтожить? – пригрозил мазандеранец.

– Посмотрим, кто кого, – ответил ему Муртазали.

– Вы зря надеетесь, что победите, как в Аймаках, – продолжал увещевать секретарь. – Великого падишаха там не было, а его величество – вам надо это знать – еще не проиграл ни одной битвы. Даже в меньшинстве он разбивал огромные армии, а сейчас падишах силен, как никогда, а войско его неисчислимо и несокрушимо.

– Надир – бешеный пес, – сказал Чупалав. – Мы знаем, что он загрыз Восток, но здесь ему клыки обломают.

– Одумайтесь, пока еще не поздно, – требовал секретарь. – Если вам не жаль себя, подумайте о своих семьях!

– Оставим этот спор, – сказал Пир-Мухаммад. – Лучше посмотрите на наших людей. От их гнева вас спасает только закон гостеприимства. Но лучше уходите поскорее.

– Каков же будет ваш ответ? – спросил секретарь, не сумев склонить горцев к смирению.

– Мы пришлем его позже, – сказал Пир-Мухаммад. – Чтобы сосчитать столько пшена, нужно время.

– Зачем его считать? – недоумевал секретарь. – Разве и так не ясно, что ваши дела плохи?

– А если вы хотите испытать наше терпение, то знайте, что час промедленья будет стоить десятка ваших голов, – пригрозил мазандеранец.

– Покоритесь! – закричал секретарь. – Это воля владыки мира!

– Убирайтесь, пока целы, – ответил Чупалав.

– Это воля народов гор, – заключил Пир-Мухаммад.

– Как бы тут не остались одни горы, – деланно сокрушался секретарь, – без слишком упрямых горцев.

Секретарь с сожалением махнул рукой и двинулся назад, сопровождаемый своими охранниками. Но затем, будто вспомнив что-то, оглянулся и спросил:

– Что вы тут празднуете?

– Обычное дело, – ответил Чупалав. – Свадьбу играем.

– Свадьбу? – удивленно переспросил секретарь. – Чья же это свадьба?

– Должно быть, жениха вы знаете, – усмехнулся Муртазали. – Это свадьба Мусы-Гаджи. Он помог вашему Лютф-Али-хану потерять отряд в Аймаки и увез свою невесту из шахского гарема.

– Значит, невеста – Фируза? – опешил секретарь.

– Уже жена, – уточнил Чупалав. – Шах ей что-то не понравился.

Секретарь ничего не ответил и пошел прочь, сокрушенно качая головой, которая вполне могла слететь с плеч за такое известие.

Глава 102

Надир-шах пребывал в полной уверенности, что хурджин пшена приведет андалалцев в чувство и их главы вскоре явятся целовать ковер у его ног, а в знак покорности привезут ему Фирузу.

Надир расположился в гареме, в сладкой полудреме попивая вино и покуривая кальян, пока увеселители старались развлечь своего господина.

Его наложницы были не просто восхитительны, они были особенные. Каждая из них украшала гарем одного из покоренных Надир-шахом владык. А теперь они услаждали взор властелина мира и напоминали о его славных победах, как драгоценные камни на его щите. Но шах старался не поддаваться их очарованию. Опыт научил Надира, что легче всего победить тех владык, которыми управляют их гаремы. Эти красавицы могли похитить разум у кого угодно, как опиум, окутывающий миражом счастья. А если дать волю желаниям, можно было потерять все, даже власть.

Надир-шах пытался увидеть в каждой из них Фирузу. Это сначала пьянило его, а затем приводило в исступление. Потому что Фируза была где-то недалеко, совсем рядом, но не в его гареме.

В шатер вошел черный, как уголь, евнух, сменивший в гареме Лала-баши, и с поклоном возвестил, что визирь просит драгоценного внимания его величества для срочного доклада.

По лицу евнуха, не выражавшему ничего, кроме священного трепета, невозможно было понять, какие новости желает сообщить визирь. Но так как визиря в гарем не пускали, Надир-шах решил выйти к нему сам.

Отхлебнув крепкого кофе из золотой с рубинами пиалы, он поднялся и вышел из шатра.

Визирь ждал его неподалеку, вид у него был удрученный. Рядом с ним, уткнувшись головой в землю, замер в нижайшем поклоне секретарь.

– Что они ответили? – напрямую спросил Надир-шах, вновь охваченный плохими предчувствиями.

Визирь не стал пересказывать все, что услышал от секретаря и мазандеранцев, особенно про Фирузу, а решил ответить коротко:

– Они сказали, что хотят сосчитать пшено, мой повелитель.

– Сосчитать пшено? – поразился Надир-шах. – Разве для этого я его посылал? Я разгромлю этих гордецов быстрее, чем они пересчитают хурджин пшена!

Но ответ андалалцев не заставил себя долго ждать. С ним явился Дервиш-Али, которого по такому случаю нарядили в добротную одежду, и даже папаха у него была новая. На поясе у Дервиша-Али по-прежнему красовался деревянный кинжал.

Ответ, с которым пришел Дервиш-Али, состоял из того же хурджина с пшеном и мешка, в котором что-то шевелилось.

Дервиша-Али доставили к шатру Надир-шаха. Но визирь не был уверен, что его следует туда пускать, хотя важности на лице Дервиша-Али было не меньше, чем на лице самого визиря.

– Говоришь, андалалцы прислали тебя с ответом? – сомневался визирь.

– Самые важные дела они всегда поручают мне, – гордо сообщил Дервиш-Али.

Визирь недоуменно взирал то на хурджин с пшеном, то на шевелящийся мешок, то на странного посла.

– Это и есть их ответ? – кивнул визирь на хурджин и мешок.

– Еще есть важное письмо, – вспомнил Дервиш-Али и достал из папахи сложенную бумажку.

Визирь развернул письмо и прочитал короткую фразу: «Мы не привыкли считать пшено, наш петух сделает это лучше».

– Петух? – визирь уставился на Дервиша-Али. – Какой еще петух?

– Такого петуха еще поискать! – гордо заявил Дервиш-Али и развязал свой мешок.

Из мешка, недовольно хлопая крыльями, выскочил его облезлый петух. Он сделал пару кругов, как бы разминаясь перед схваткой, набросился на пшено и начал его клевать с молниеносной быстротой.

Визирь терялся в догадках, не понимая, что все это означает. Он оглядывался на собравшихся вокруг придворных, но те лишь удивлялись аппетиту петуха и тихо говорили друг другу:

– Им даже петуха накормить нечем!

– Зачем нам эти голодранцы?

– Только войско погубим да казну свою опустошим.

– Что за страна! Столько беспокойства – и никакого толку.

– Что верно – то верно. Одни мятежи кругом.

– А шах просто обезумел от былых успехов.

– Кровь-то проливаем мы, а почести достаются ему.

Визирь велел позвать Сурхай-хана и Шахмана. Шахман сразу понял, что имели в виду его земляки. Однако, зная, чем оборачиваются дурные вести для тех, кто их сообщает, решил не рисковать.

– Этот парень – сельский дурачок, – объяснил он визирю. – Юродивый. Это же и так видно. Что с него взять?

– И ты так считаешь? – обратился визирь к Сурхай-хану.

– Может, он и юродивый, – ответил Сурхай-хан. – Но послание ясное. Андалалцы говорят, что как этот петух клюет пшено, так и они перебьют твоих воинов одного за другим.

Визирь и сам уже понял, что все это значит, но хотел, чтобы роковые слова произнес кто-нибудь другой. В свите раздался возмущенный ропот, но каждый был рад, что докладывать шаху об этой неслыханной дерзости придется не ему.

– Мой петух склюет это пшено быстро, – заверил Дервиш-Али. – Надеюсь, у вас найдется еще немного для проголодавшегося гостя?

– Расступитесь! – послышался грозный окрик шахского телохранителя.

Свита раздалась, и появился Надир-шах, сопровождаемый секретарем и палачом.

Все склонились перед повелителем, и только Дервиш-Али гордо стоял перед падишахом, внимательно его разглядывая. А Надир-шах мрачно взирал на петуха, клевавшего пшено из хурджина. Ответ андалалцев был ему ясен.

– Так это ты и есть Надир-шах? – нимало не смущаясь, спросил Дервиш-Али.

– Как ты догадался? – деланно удивился Надир.

– А очень просто. Я смотрю, тут все тебя боятся и моего петуха тоже – он самый сильный в нашем ауле. И гребень у тебя такой же, как у моего петуха, – показал Дервиш-Али на джику, украшавшую шахскую корону.

Визирь с дрожью в голосе шепнул падишаху:

– Он сумасшедший, не понимает, что говорит.

– Зачем же они его прислали? – спросил Надир-шах.

– Наверное, боятся, – развел руками визирь. – После того, что случилось с прежними послами…

– Он принес ответ? – оборвал визиря Надир-шах.

– При нем была какая-то бумажка, – визирь подал дрожащими руками письмо.

– Надеюсь, андалалцы просят о пощаде? – спросил Надир, вырывая бумагу из рук визиря. – А петуха прислали мне в дар по своей бедности?

Когда Надир прочел письмо, глаза его налились кровью. Он схватил визиря за бороду и угрожающе процедил:

– Этот умалишенный оказался поумнее тебя, визирь.

– Смилуйся, о мой повелитель… – запричитал тот. – Это, наверное, написал сам этот сумасшедший!.. А голодный петух просто клюет пшено…

– Эй, Надир! – напомнил о себе Дервиш-Али.

Над Дервишем-Али уже навис палач, уверенный, что вот-вот получит знак расправиться с наглецом, позволяющим себе столь непочтительное отношение к священной особе падишаха.

Надир-шах отпустил визиря, сдул с руки клок его бороды и обернулся к странному послу.

– Забыл сказать тебе еще кое-что, – улыбался Дервиш-Али.

– Говори, я слушаю тебя со вниманием, – произнес Надир-шах.

– Муса-Гаджи с Фирузой передавали тебе привет, – сообщил Дервиш-Али.

Эта новость ударила шаха в самое сердце. Он впился глазами в Дервиша-Али и прошипел:

– Повтори, что ты сказал.

– Они даже хотели пригласить тебя на свою свадьбу, да решили, что ты слишком занят грабежами и тебе некогда, – безмятежно продолжал Дервиш-Али.

Палач невольно поднял секиру, готовый опустить ее на шею посла.

– Для них я время найду, – глухо произнес Надир-шах и перевел тяжелый взгляд на палача.

Тот размахнулся, чтобы совершить свое грязное дело, но на него вдруг бросился петух, норовя выклевать палачу глаза.

– Сначала петуха! – заорал Надир. – И зажарьте его на вертеле, чтобы я съел его над трупами новобрачных!

Палач выронил секиру, отбиваясь от храброго петуха, тот бросился бежать, а свита принялась его ловить.

Петух метался по ставке Надир-шаха, ускользая от мечей, сабель и даже стрел. Охрана, мешая друг другу, бросалась на птицу, гремя своими доспехами, но схватить петуха не могла. Обложенный со всех сторон, петух отступал к шатру. Это был шатер шахского гарема. Появившись на шум, евнух злобно замахал руками, увидев приближающуюся явно с недобрыми намерениями толпу. Не заметил он только петуха, который юркнул в шатер.

Преследователи замерли в растерянности. Шах приказал изловить нахальную птицу, но кто бы посмел нарушить священный запрет и переступить порог гаремного шатра, куда имел право входить только сам великий владыка?

Когда евнуху объяснили, в чем дело, он заверил, что сам схватит преступную птицу. О том, что петух действительно осквернил покои падишаха, свидетельствовали победное кукареканье и испуганные женские вопли. Евнух засучил рукава, вынул кривой нож и скрылся за златотканым занавесом.

Не дожидаясь результатов погони, Надир-шах сел на коня и направился к своим полкам, расположившимся на Турчидаге. Настало время войны, и он хотел убедиться, что его воины готовы покарать врагов своего властелина.

– Значит, они и меня считают безумцем, если прислали говорить со мной своего безумца? – кипел негодованием Надир-шах. – Тогда пусть испытают безумный ужас, который наведут на них мои воины.

Воспользовавшись охватившим ставку шаха переполохом, Дервиш-Али сумел убежать. Но бежал он не от испуга. То, что его могли казнить, ему и в голову не пришло. Просто, если бы он не убежал, кто бы рассказал андалалцам о том, что случилось у него с самим Надир-шахом? Конечно, было у Дервиша-Али еще одно дело к Надиру. Его следовало убить, но это Дервиш-Али решил отложить до следующей встречи. Ведь шах ясно дал понять, что намерен скоро к ним явиться. Тогда-то Дервиш-Али за него и примется. Надо же отомстить убийце за свою семью!

А за своего петуха Дервиш-Али был спокоен – поймать его еще никому не удавалось. И он не ошибся. Петух, лишившийся в драке с каджарами еще нескольких перьев из хвоста, догнал своего хозяина у реки, за которой начинались согратлинские земли.

Глава 103

Пока горцы потешались над тем, что рассказывал им Дервиш-Али, разведка доставила и свои сведения. По всему выходило, что терпение шаха лопнуло, его полчища готовятся обрушиться с Турчидага на Андалал.

Главы обществ и военные предводители собрались в мечети – обсудить последние приготовления к битве.

– Что могли, мы сделали, – подвел итог Пир-Мухаммад. – Остальное будет зависеть от каждого из наших воинов.

– Можно попробовать сделать еще кое-что, – предложил Чупалав. – Угнать их коней.

– Это было бы неплохо, – поддержали его предводители.

– Без коней они потеряют половину своей силы, – сказал Муртазали.

– Тогда не теряйте времени, – согласился Пир-Мухаммад.

– У кого есть опытные в таких делах люди, пусть к ночи соберутся у Мегеба, – обратился к остальным Чупалав.

– Есть, как не быть, – отвечали предводители.

– Людей мы пришлем. Но куда гнать лошадей?

– В пропасть, – сказал Чупалав. – Нам они теперь ни к чему.

Среди вызвавшихся на это дело смельчаков, которыми взялся верховодить многоопытный Муса-Гаджи, был и Ширали. В войске Надир-шаха было много лошадей ахалтекинской породы из Туркмении, и Ширали знал их повадки как никто другой. Это были красивые скакуны, крупные и более выносливые, чем арабские лошади. Ширали любил этих лошадей, но рассудил, что они не должны служить тому, кто надругался над родиной этих лошадей и самого Ширали.

Аулы Мегеб и соседний Обох располагались на склонах Турчидага, до лагеря Надир-шаха от них было совсем недалеко. Аулы были укреплены, но всем было ясно, что, если на них ринется войско Надира, долго аулам не продержаться. Однако это были передовые рубежи горцев, и оставлять их без боя они не собирались. Они только отправили свои семьи подальше – в Ругуджу и Куяду. Туда же был угнан и скот.

В Мегебе подтвердились предположения о готовящемся нападении Надира. Неподалеку были замечены шахские лазутчики, высматривавшие подходы к аулу. Но и у горцев были свои планы.

Ночь была темной, облака низко висели над Турчидагом, и это было на руку горцам, отважившимся проникнуть в лагерь каджаров. Чохцы Будай и Муса, знавшие толк в таких делах, прихватили с собой шкуры волков, которых лошади очень боялись.

А еще кто-то взял и шкуру медведя.

Горцы уже знали, где расположены табуны шахского войска. Лошади выели всю траву поблизости от лагеря, и их приходилось отгонять все дальше. Но все же табуны оставались на виду у войска, и об их охране особенно не заботились, ограничившись парой ночных дозоров.

Горцы подбирались к кромке плато, к тому месту, откуда было ближе всего до пасущихся лошадей. Поднявшись на плато, горцы затаились, вслушиваясь в ночь и высматривая охрану.

– Там, – указал Ширали, узнавший знакомое с детства фырканье ахалтекинцев.

Осторожно, стараясь ничем себя не выдать, горцы начали приближаться к табунам. Вскоре они различили в темноте слабый огонек. Подобравшись поближе, горцы увидели костер. Ночи уже были холодные, и каджары грелись у огня.

Горцы вынули кинжалы и, подкравшись с двух сторон, мгновенно прикончили сарбазов, которые не успели даже вскрикнуть.

Убедившись, что кругом все тихо, горцы двинулись дальше. Когда до табуна осталось совсем немного, Ширали вдруг предостерегающе поднял руку:

– Подождите.

Ему послышалось негромкое, до боли знакомое ржание. Неужели и его любимый конь, которого ему подарили еще жеребенком, его сильный и резвый Юлдуз – он назвал его так из-за белой звездочки на лбу, – тоже был здесь? Ширали лишился его после истории с леопардом, убитым Мусой-Гаджи. С тех пор Ширали тосковал о нем почти так же, как о своей потерянной семье.

Ржание повторилось чуть громче, будто Юлдуз почуял своего хозяина.

– Куда гнать? – тихо спросил Ширали.

– К обрыву, – показал вправо Муса-Гаджи. – Там высоко, все кости переломают.

– Здесь мой конь, – улыбался Ширали.

Он тихо свистнул, как обычно звал своего Юлдуза, и из темноты появился красивый конь. Он подошел к Ширали и ткнулся мордой в его лицо. Ширали чуть не плакал от счастья, гладя своего старого друга.

– Пора! – торопил Муса-Гаджи.

– Пора, – кивнул Ширали и вскочил на своего Юлдуза.

Горцы достали из мешков шкуры и набросили их на себя. Юлдуз испуганно шарахнулся в сторону, но Ширали его успокоил и сказал остальным:

– Я уведу табуны к обрыву.

– А мы заставим их бежать побыстрее, – отвечали горцы из-под звериных шкур.

Ширали пригнулся к шее коня, будто что-то ему нашептывая, и Юлдуз скрылся в туманном мраке. А остальные двинулись широкой цепью, взмахивая шкурами, чтобы их запах скорее долетел до лошадей.

Сначала они слышали только призывное ржание Юлдуза, на которое отвечали другие лошади, но вскоре под тысячью лошадиных копыт затряслась земля.

Ширали дело знал. Сначала он увлек за собой табун ахалтекинцев, затем, напуганные звериным духом, к ним присоединились другие. Теперь за Ширали уже мчался огромный табун. Второй дозор, тоже сидевший у костра, был смят, разлетающиеся искры костра еще больше напугали лошадей.

Муса-Гаджи и его товарищи, тоже вскочившие на лошадей, подгоняли табун свистом и криками. Муса-Гаджи старался пробиться вперед – предупредить Ширали, что опасный обрыв уже близко, рискуя быть затоптанным обезумевшими от страха лошадьми.

А Ширали несся вперед изо всех сил. Он увидел обрыв, потому что впереди, глубоко внизу блеснула река, отражая свет луны, на мгновение выглянувшей сквозь облака. Но Ширали не остановился, не свернул в сторону. Он не хотел оставлять своего любимого коня погибать одного.

Еще мгновение – и Ширали полетел на своем коне в пропасть. Падая, он успел послать прощальную улыбку своей милой родине и еще порадоваться тому, что достойно отомстил Надир-шаху. Вслед за Юлдузом в пропасть обрушилась живая лавина из тысяч прекрасных коней.

Добравшись до края обрыва, Муса-Гаджи закружил на месте, стараясь понять, что случилось с Ширали. Но его нигде не было видно. Из темноты неслись предсмертные хрипы и жалобное ржание погибающих коней.

Муса-Гаджи все еще надеялся, что Ширали уцелел, но друзья его знали: благородный туркмен погиб. Подняв перед собой ладони, они уже творили над бездной поминальную молитву. Муса-Гаджи сошел с коня и присоединился к остальным.

Закончив молитву, горцы молча двинулись вниз по едва заметной тропинке.

Пора было уходить. Из лагеря, крича и стреляя из ружей, уже неслась погоня.

От шахских лошадей уцелел лишь табун его личной гвардии, который пасся в другой стороне. С этого дня он был взят под усиленную охрану.