Текст книги "Цветы зла"

Гимн красоте

 
Жилица ль ты небес иль пропасти глубокой,
О Красота? Льет яд с блаженством заодно
Твой взор божественный, холодный и жестокий,
И в этом ты для нас похожа на вино.
В твоих глазах горят закат и свет восхода;
Благоухаешь вся, как вечер пред грозой;
И, зелья уст твоих вкусив, клянет походы
Герой, а юноша отважно рвется в бой.
 
 
Пришла ль из бездны ты иль к нам со звезд
                                                  сошла ты?
Рок очарованный за юбками, как пес,
Бежит. Ты сеешь здесь то радость, то утраты
И царствуешь над всем, не видя наших слез.
 
 
Идешь ты, Красота, не зная сожаленья,
По трупам, ужасом сверкая, как венцом;
Убийство, средь других цветных его камений,
На гордом поясе играет багрецом.
 
 
Покорный мотылек на пламени сгорает
Твоем, свеча, свой рок и смерть благословив;
Любовник в страстный миг над девой
                                                  замирает,
Как будто бы свой гроб руками охватив.
 
 
Не всё ль равно, с небес приходишь иль
                                                     из ада,
О Красота, немой, невинный, жуткий зверь.
Твой взор, уста и грудь даруют мне усладу
И в Рай неведомый мне раскрывают дверь.
 
 
Послал ли Сатана иль Бог тебя, Сирена
Иль Ангел? Всё равно! Ведь светятся зрачки
Твои, и в их лучах, кумир мой вожделенный,
Мир краше и не так мгновения тяжки.
 

Экзотический аромат

 
Когда в осенний день, с закрытыми глазами,
Грудь теплую твою вдыхаю я без слов,
Сияет предо мной счастливых берегов
Блеск ослепительный под вечными лучами.
 
 
Видны мне острова, овеянные снами,
Деревья странные и гроздья их плодов,
Мужчины стройные, как пальмы средь садов,
И жены с чистыми, невинными очами.
 
 
Мчась запаху вослед в прелестную страну,
Я вижу гавани заснувшую волну
И белых парусов обветренные стаи,
 
 
Меж тем как аромат неведомых кустов,
Плывя по воздуху и грудь мою вздымая,
Сливается в душе с напевами гребцов.
 

Волосы

 
Руно волнистое, нависшие покровы!
О кудри! Аромат и томный, и густой!
Восторг! Чтоб населить сегодня мрак алькова
Заснувшим в волосах дыханием былого,
Я ими, как платком, повею пред собой.
 
 
Ленивой Азии и Африки бессонной
Далекий мир и зов почти забытых вод
Живут в твоей тени, лес странно благовонный.
Как у других плывет по звукам ум плененный,
Так мой, любовь моя, по запахам плывет.
 
 
Уйду я в те края, где люди под горящей
Лазурью соками и негою полны.
О косы, будьте мне вы зыбью, в даль стремящей!
Ты, море темное, содержишь сон слепящий
Ветрил, гребцов, и мачт, и пламенной волны:
 
 
Там гавань шумная, где дух мой пьет глотками
Большими запахи, и звуки, и цвета,
Где корабли скользят багряными струями,
Объятия раскрыв пред жгучими лучами
Небес, где синева от века разлита.
 
 
Я погружусь лицом в дурманящий и черный
Тот океан, в себя вмещающий другой,
Мой изощренный ум под ласкою повторной
Зыбей вас вновь найдет, дни лени плодотворной,
Качанье вечное и сладостный покой!
 
 
Ночь синяя волос, раскинутые тени,
Вы возвратили мне лазурный небосклон.
Прильнувши к локонам в безмолвном упоеньи,
Я слышу мускуса и дегтя дуновенье
И слитым запахом их сладко опьянен.
 
 
Склоняясь без конца над гривою густою,
Я жемчуг и рубин рассыплю щедро в ней,
Чтоб никогда к мольбам ты не была глухою!
Ведь ты оазис снов и чаша, что порою
Поит меня вином моих прошедших дней!
 

Как небо я тебя ночное обожаю…

 
Как небо я тебя ночное обожаю,
Сосуд печальных грез, красавица немая.
Ты от меня бежишь, но я тем горячей
Люблю тебя, мой друг, краса моих ночей,
Чем ты насмешливей скрываешься за дали,
Которые рукам обнять лазурь не дали.
 
 
Иду на приступ я и лезу смело в бой,
Как жадный хор червей на труп идет войной,
И даже полюбил, зверь сумрачно-жестокий,
Холодность я твою, как дар прекрасный Рока!
 

Всё человечество зовешь под сень алькова…

 
Всё человечество зовешь под сень алькова,
Жена нечистая! И каждый вечер снова
Ты сердце новое должна зубами рвать,
Чтоб вероломную игру не забывать.
Глаза, горящие, как факелы гуляний
Народных иль витрин зазывное сиянье,
Себе присвоили чужие им права,
Не знавши никогда, в чем смысл их торжества.
Слепое существо, глухое к состраданью,
Кровь мира пьющее, жестокое созданье,
Ужель пред зеркалом не ведаешь стыда
И в нем твои красы не меркнут никогда?
Ужели всё то зло, которому все годы
Ты служишь, не страшит тебя, когда Природа
Для тайных замыслов своих тебя берет,
Греховная жена, и власть тебе дает,
– Тебе, презренная, – чтоб мог родиться гений?
 
 
Величье подлое! Державное паденье!
 

Sed non satiata

 
Богиня странная, как ночи – ты темна
И дышишь мускусом и пряною геранью;
Тропических лесов, должно быть, ты созданье,
Колдунья черная, и в полночь рождена.
 
 
Мне слаще опия, алоя и вина
Твоих горячих уст пьянящие лобзанья;
Когда к тебе летит толпа моих желаний,
В колодце глаз твоих тоска утолена.
 
 
Из этих черных глаз, сверкающих и жадных,
Лей меньше пламени, мой демон беспощадный;
Не Стикс я, чтоб тебя раз девять обнимать,
 
 
Увы, и не могу, распутная Мегера,
Несть Прозерпины дар, чтоб пыл твой обуздать,
На ложе адское, взамен даров Венеры!
 

Одежды светлые ее текут волной…

 
Одежды светлые ее текут волной,
И шаг размеренный похож на танец сонный,
Как пляска длинных змей, которых пред толпой
Факиры на жезлах качают монотонно.
 
 
Как грустные пески и даль степей нагих,
Людскому чуждые страданию и стону,
Как сеть широкая безбрежных волн морских,
Она живет без грез душой непробужденной.
Шлифованной рудой блестит прелестный глаз,
И в этом существе таинственно-ленивом,
Где ангел девственный слит с сфинксом
                                               молчаливым,
 
 
Где всё лишь золото, блеск стали и алмаз,
Сияет навсегда, как звездный свет холодный,
Ненужною красой лик женщины
                                           бесплодной.
 

Пляшущая змея

 
Как я люблю, о друг мой томный,
       Наблюдать, когда
Упругий стан твой кожей темной
       Блещет, как звезда.
 
 
По волосам твоим смолистым,
       Черным и густым,
По знойным их морям душистым,
       По волнам живым,
 
 
Как ветром утра пробужденный
       Призрак корабля,
Я ухожу душою сонной
       В дальние края.
 
 
Твои глаза, где мысли скрытой
       Не дано гореть,
Два зеркала, в которых слиты
       Золото и медь.
Когда мелькаешь обнаженной
       Мерною ступней,
Ты кажешься мне прирученной
       Пляшущей змеей.
 
 
И голова младая, ленью
       Отягощена,
Напоминает мне движенья
       Юного слона.
 
 
А тело плавно подражает
       Качке кораблей,
Когда они в волнах ныряют
       Краем тонких рей.
 
 
Когда ты влагой уст влюбленных
       Смочишь край зубов,
Как водами рек, напоенных
       Снегом ледников,
 
 
Тогда душа моя вкушает
       Терпкое вино,
И небо звездное стекает
       К сердцу мне на дно.
 

Падаль

 
Ты помнишь ли, мой друг, что видел я с тобою
       В один из теплых летних дней:
Ту падаль гнусную, у горки под сосною
       Лежавшую, среди камней?
Задравши ноги вверх блудницею позорной,
       Ядами жгучими полна,
Валялась без стыда она, дыша тлетворно,
       И будто ласкам отдана.
 
 
И солнца луч сиял над падалью гниющей,
       Чтоб, растопясь, она могла
Вернуть сторицею Природе всемогущей
       Всё, что в одно она слила.
 
 
Глядели небеса на труп, их сердцу милый,
       Цветком готовый расцвести.
Зловонием таким несло, что поспешила
       Ты, вся бледнея, отойти.
 
 
Над вздутым животом летали мухи тучей,
       И выходили чередой
Полки червей, слюной стекающих тягучей
       По этой ветоши живой.
 
 
То восходило всё, то падало, как волны,
       И труп сухим огнем трещал.
Казалось нам, что он, дыханьем слабым полный,
       Всё разрастался и вспухал.
 
 
И мир тот издавал невнятный шум упорный,
       Как дождь и ветер средь ветвей
Иль рожь сыпучая, когда крестьянин зерна
       Бросает веялкой своей.
 
 
Всё становилось сном, стирались очертанья,
       Как будто образы картин
Заброшенных, чей смысл в своем воспоминаньи
       Творец воссоздает один.
 
 
За скалы убежав, скрывался пес голодный
       И ждал, поджавши хвост меж ног,
Ухода нашего, чтоб оторвать свободно
       Им недоеденный кусок.
 
 
– И всё же будешь ты такой, как мерзость эта,
       В которой всё – чума и гной,
Звезда моих очей, луч солнечного света,
       Ты, моя страсть и ангел мой!
 
 
Да, будешь ты такой, царица вожделений,
       Когда, заслыша Смерти зов,
Уйдешь ты, под травой и зеленью растений,
       Тлеть одиноко средь гробов.
 
 
Тогда, моя краса, скажи толпе проворной
       Тебя съедающих червей,
Что образ я храню и лик нерукотворный
       Уж разложившихся страстей!
 

De profundis clamavi

 
Молю о жалости, единая Отрада,
Со дна угрюмых бездн, где сердце пленено.
То мрачный мир, кругом всё сыро и темно,
И в сумраке плывут неведомые гады.
 
 
Шесть месяцев царит там солнце без тепла,
Других шесть месяцев земля покрыта тенью:
В полярной той стране одно лишь оскуденье;
– Ни зелени, ни струй, ни птичьего крыла!
 
 
На свете ничего ужасней быть не может
Той ночи, с Хаосом первоначальным схожей,
И злой холодности тех ледяных лучей;
 
 
Завидую судьбе последних я зверей,
Могущих в сне тупом забыть земное бремя,
Так медленно клубок разматывает время!
 

Вампир

 
О ты, которая ножом
Мне сердце скорбное пронзила
И, словно стадо бесов, в нем
Всё размела и истребила.
 
 
Ты, для кого душа моя
Постелью стала и владеньем,
К тебе навек прикован я,
Как каторжник к своим мученьям,
 
 
Как игрока упрямый взор
К столу, как пьяница к стакану,
Как падаль к червю, и не стану
Скрывать проклятый мой позор!
 
 
Я попросил кинжал проворный
Вернуть мне волю прежних дней;
Я захотел, чтоб яд тлетворный
Помог трусливости моей.
Увы! от яда и кинжала
Мне был презрительный ответ:
«Судьбе ничтожный раб не жалок,
И для тебя свободы нет.
 
 
Безумец! – Если мы, оковы
Разбив, тебя освободим,
Ведь поцелуем ты своим
Труп воскресишь вампира снова!»
 

Лета

 
На сердце мне приляг, душа глухая,
Любимый тигр, ленивый, томный зверь.
Я погрузить ладонь хочу теперь
Во тьму волос, их трепетно лаская.
 
 
В душистые одежды я твои
Вновь погрузить главу хочу больную,
Вдыхая вновь, как розу неживую,
Дух сладостный былой моей любви.
 
 
Я спать хочу! Мне жизнь уж надоела!
В пленительном, как Смерть, глубоком сне
Свой поцелуй прижму я в тишине
К холодному, сверкающему телу.
 
 
Чтоб заглушить мой утомленный стон,
Я падаю к тебе в изнеможеньи,
В твоих устах река течет забвенья,
И Летой ласк твоих я упоен.
 
 
Моей судьбе, отныне мне желанной,
Я предался, принявший свой удел
Покорный раб, который захотел
Разжечь огонь, ему на пытку данный.
 
 
Я буду пить, чтоб горе без следа
Залить, яды снотворные, подруга,
Припав к концам груди твоей упругой,
Сердечных мук не знавшей никогда!
 

С Еврейкой гнусною на ложе засыпая…

 
С Еврейкой гнусною на ложе засыпая,
Как рядом с трупом спит другой застывший труп,
Я стал мечтать вблизи продажных этих губ
О женщине родной, желанием сгорая.
 
 
Предстала предо мной краса ее святая,
Взор, весь исполненный огня и нежных грез,
Благоуханный шлем ее густых волос,—
И память их я звал, для страсти оживая.
 
 
О, как бы целовал я стан упругий твой,
От свежих ног твоих до кос смолисто-черных
Запасы истощив ласк жгучих и повторных,
 
 
Когда бы, ввечеру, невольною слезой
Ты раз один могла, жестокая царица,
Затмить блестящие, холодные зеницы.
 

Посмертное раскаянье

 
Когда ты будешь спать, красавица родная,
Под черным мрамором и грудою венков,
И заменять тебе и замок и альков
Дождливый будет склеп и яма ледяная;
 
 
И камень, грудь твою пугливую сжимая
И бедра томные под тяжестью оков,
Не даст тебе дышать и жаждать новых снов,
И в даль не убежит нога твоя младая,
 
 
Могила, друг моей мучительной мечты
(Могила ведь всегда поймет мечту поэта),
Шепнет среди глухой и вечной темноты:
 
 
«Какая польза в том, что вы ушли со света,
Не испытавши нег и сердце погубя?»
– И жадный червь войдет раскаяньем в тебя.
 

Кошка

 
Прекрасный зверь, иди ко мне на грудь.
       Не выпускай когтей пока ты,
И дай ты мне глазами потонуть
       В зрачках из стали и агата.
 
 
Когда рукой ласкаю долго я
       И голову твою, и спину,
С отрадою всё новою скользя
       По искрометной шерсти длинной,
В уме жену я вижу. Взор ее,
       Как у тебя, мой зверь любимый,
Пронзителен, как жала острие.
 
 
И с ног до головы родимой
Пьянящий дух, опасный аромат
       Вкруг тела смуглого дрожат.
 

Duellum

 
Схватились два врага; оружье засверкало
И в душном воздухе уж заблестела кровь.
– Те игры, тех мечей звон яростный —
                                                     начало
Борьбы, когда царит над юностью любовь.
 
 
Мечи, как молодость, разбиты! Мы устали,
Подруга! Но зубов нам хватит и ногтей,
Чтоб заменить клинки, с предательской
                                                 их сталью.
– О бешенство сердец и язвы злых страстей!
 
 
В овраг, где средь кустов скользят ночные
                                                         звери,
Уж падают враги. Мириться им нельзя,
И кровь их обагрит сухие иглы терний.
 
 
– Та пропасть темный ад, где наши все
                                                      друзья!
Покатимся туда, мой враг бесчеловечный,
Чтоб ненависти яд томил нас мукой вечной!
 

Балкон

 
Владычица моя, о мать воспоминаний,
О ты, все радости и долг единый мой!
Ты вспомнишь красоту медлительных лобзаний,
И негу очага, и вечера покой.
Владычица моя, о мать воспоминаний!
 
 
Вечерние часы в сиянии огня:
Часы, когда балкон весь в розовом тумане.
Как грудь твоя цвела и сердце жгло меня!
Мы молвили не раз бессмертные признанья
В вечерние часы, в сиянии огня!
 
 
Как солнца хороши в час теплого заката!
Как небо глубоко! Как властен сердца бой!
Царица и кумир, я крови ароматы,
Казалось мне, вдыхал, склонившись над тобой.
Как солнца хороши в час теплого заката!
 
 
Сгущалась ночь кругом, как черная стена.
Я в ней твои зрачки угадывал глазами.
Я уст пил сладкий яд и чашу пил до дна,
И ноги обнимал я братскими руками.
Сгущалась ночь кругом, как черная стена.
 
 
Умею воскрешать счастливые мгновенья
И вновь хочу в мечтах колена целовать.
Ведь красоту твою и страстное томленье
Вне тела милого и сердца не сыскать.
Умею воскрешать счастливые мгновенья.
Те клятвы, аромат и ласки без конца
Восстанут ли из бездн, неизмеримых оком,
Как солнца юные плывут на небеса,
Омывшись перед тем на дне морей
                                        глубоком?
– О клятвы, аромат и ласки без конца!
 

Одержимый

 
Покрылось солнце мглой ненастья. Как оно,
Луна моей души, закутайся ты в тени.
Безмолвствуй иль грусти, предайся снам
                                                      иль лени,
Жестокой Скукою томимая давно;
 
 
В печали глаз твоих мне счастие дано.
Но если, как звезда, чье кончилось затменье,
Сиять захочешь там, где страсти и томленье,
То выйди из ножон, кинжал! Мне всё равно.
 
 
Зажги огонь в зрачках от люстр алмазно-ярких;
Зажги в глазах мужчин огонь желаний жарких;
В тебе всё дивный дар, то сонный, то живой.
 
 
Будь всем, чем хочешь ты, тьмой ночи иль
                                                       денницей.
Всё тело, задрожав от страсти роковой,
Кричит: «Хвала тебе, мой Демон и Царица!»
 

Тень

 
В тюрьме моей, в стране тоски бездонной,
Куда мой Рок давно меня изгнал,
Куда рассвет златой не проникал,
Где я один остался с Ночью сонной,
 
 
И предо мной на черном полотне
Проходит ряд бесформенных видений,
Где осудил я сердце на мученья
И жгу его на медленном огне,
 
 
Тень царственно-младая временами
Блестит, скользит и реет предо мной
Во весь свой рост, а я, следя глазами
 
 
За гостьею и томной, и немой,
Вновь узнаю тот призрак сладострастный.
Она! Мой друг, хоть темный, но прекрасный.
 

 
Читатель мой, скажи, вдыхал ли ты
В медлительном и сладком упоеньи
Вздох ладана среди церковных теней
Иль хрупкие, засохшие цветы?
 
 
Глубоких чар немое опьяненье!
Мы видим в нем прошедшего черты.
Так прежние, забытые мечты
Рождает в нас родной груди томленье.
 
 
Из вьющихся, густых ее волос
– Из ладанки и сонного кадила –
Во тьме волна душистая всходила,
 
 
И пряный дух всё ширился и рос
Вокруг одежд, с их шелком и парчою,
Пропитанных невинностью младою.
 

 
Как рама вкруг картины, хоть рукою
Хваленою написана она,
Холст оградив от мира, как стена,
Ей придает вид странного покоя,
 
 
Так роскошью, казавшейся родною,
Ее краса была окружена.
Не выдала теней ее весна,
И всё кругом служило ей каймою.
 
 
И мнилось ей, я помню, раз иной,
Что всё ее любило; предо мной
Она белью и шелку отдавала
 
 
Нагую грудь, под ласкою немой
То вдруг дрожа, то млея, и красой
Звериною и детскою дышала.
 

 
Болезнь и смерть испепеляют пламя
Светло для нас пылавшего огня.
От этих глаз, с их блеском и слезами,
От этих уст, восхитивших меня,
 
 
От этих ласк, властительно целебных,
От этих нег, с их яростным лучом,
Остался лишь, по воле сил враждебных,
Повыцветший портрет карандашом.
 
 
Он, как и я, забытый умирает
Вдали людей, и Время, злой старик,
Его – что день – крылом седым стирает.
 
 
И жизнь и сны ты косишь каждый миг,
Но не убьешь в душе, палач лукавый,
Той, кто была мне радостью и славой!
 

Даю мои стихи тебе, и если звон…

 
Даю мои стихи тебе, и если звон
Их счастливо дойдет до предков отдаленных
И вновь зажжет мечты в мозгах их утомленных
– Корабль, которому попутен аквилон,—
 
 
То память о тебе, преданье муз плененных,
Вновь утомит сердца, как гуслей мерный стон,
И цепью братскою и тайной сопряжен
Твой образ будет вновь с напевом рифм
                                                  влюбленных.
 
 
Отверженное всем на свете существо,
Признавшее родным меня лишь одного,
О ты, которая, летая легкой тенью,
 
 
Привыкла попирать в презрении немом
Род смертных, для кого ты горькое мученье,
 

Богиня властная с бестрепетным челом!

Semper eadem

 
«Откуда странные, сказали вы, печали,
Разлившиеся в вас, как черный вал морской?»
– Когда мы все плоды сердечных нег сорвали,
Жизнь наша зло, и дух насыщен наш тоской.
 
 
Тут тайны нет, и боль легко понятна эта.
Для всех она ясна, как ваш счастливый вид.
Мой любопытный друг, не ждите вы ответа,
И голос нежный ваш пусть лучше промолчит.
 
 
Не надо слов, дитя! Душа, всегда младая!
Веселые уста! Жизнь в сердце побеждая,
Смерть может тайными нас узами связать.
 
 
О, дайте, дайте мне забыться ложью властной,
На дно прекрасных глаз как в сон уйти
                                             прекрасный
И в сумраке ресниц надолго задремать.
 

Вся

 
Дух зла мой кров уединенный
Сегодня утром посетил
И, чтоб смутить мой ум влюбленный,
С улыбкой хитрою спросил:
 
 
«Средь всех волшебных проявлений
Ее пленительных красот,
Средь бликов розовых и теней
Младого тела, что влечет
Сильнее?» – С верою живою
Душа ответила Врагу:
«В ней всё бальзам, и ничего я
Любить особо не могу.
 
 
Когда пленяет всё, не знаю,
Чем очарован больше я.
Она как ночь покоит Мая
И ослепляет, как заря.
 
 
Такой гармонией священной
В ее красотах дышит всё,
Что недоступно мысли бренной
Отметить каждый звук ее.
 
 
О тайна дивных превращений
И чувств властительный обман!
Ее дыханье – словно пенье,
А голос – сладостный дурман!»
 

Что скажешь ты, душа, скорбевшая напрасно…

 
Что скажешь ты, душа, скорбевшая напрасно,
Что скажешь, сердце, вновь восставшее
                                                       от сна,
Подруге благостной, желанной и прекрасной,
Чей взор вас оживил, как дивная весна?
 
 
Мы громко воспевать хвалы ее желаем;
Власть кроткую ее ни с чем мы не сравним;
Ее святая плоть благоухает Раем,
И глаз нас осенил сиянием своим.
 
 
Будь это в час ночной, в глухом уединеньи,
Будь то на улице, средь шумного движенья,
Как факел, в воздухе плывут ее черты.
 
 
И слышно: «Возлюбив меня, мои законы
Прими и будь рабом одной лишь Красоты;
Я Страж небесный твой, я Муза, я Мадонна».
 

Живой факел

 
Они мои вожди, глаза те молодые,
Которым Ангел дал блеск сильный, как магнит,
Святые близнецы и братья мне родные.
Алмазный их огонь в глазах моих горит.
 
 
Спасая от сетей и тяжких прегрешений,
Они меня ведут путями Красоты!
Они мои рабы, у них я в услуженьи;
Живому факелу покорны все мечты.
 
 
Прелестные глаза, вы светите лучами
Свечей церковных днем – их яркий солнца свет
Томит, но всё горит их сказочное пламя;
 
 
Они возносят Смерть, вы славите Рассвет;
Вы славите мою воскреснувшую душу,
Светила, чьих лучей и солнце не затушит.
 

Той, что слишком весела

 
Твоя краса с ее огнем,
Как вид прекрасный, взор ласкает;
Смех на лице твоем играет,
Как свежий ветер ясным днем.
 
 
Тебя увидевши, прохожий
Вдруг соблазнен, в миг ярких встреч,
Здоровьем рук твоих и плеч,
С их ослепительною кожей.
 
 
Сияют радугой цвета
Нарядов, на тебе надетых;
В ответ рождается в поэтах
Светло цветущая мечта.
 
 
Убор безумных одеяний –
Твоей эмблема пестроты.
Безумная, внушаешь ты
И ненависть, и обожанье.
 
 
Бывали дни – среди садов,
Где я влачил свое бессилье,
По мне насмешливо скользили
Лучи с небесных берегов;
 
 
И блеск земли в начале года
Был так обиден, что в сердцах
Я мстить пытался на цветах
Высокомерию природы.
Так, в час ночной, хотел бы я,
Покорный страсти сердцем пленным,
К твоим красотам вожделенным
Скользнуть бесшумно, как змея,
 
 
И тело наказать младое,
Грудь синяками всю покрыть,
А в лоно острый нож вонзить,
Чтоб кровь из раны шла рекою
 
 
И в упоеньи до утра
Я мог сквозь губы те немые
Нежней и ярче, чем другие,
В тебя свой яд вливать, сестра!