Текст книги "Джейн Эротика"

Глава 10

Эпидемия тифа, выполнив свою разрушительную миссию в Ловуде, постепенно сошла на нет. Но число ее жертв успело привлечь внимание общественности. Произвели расследование, и наружу всплыли факты, возбудившие всеобщее негодование. Нездоровый климат местности, плохая и скудная пища, гнилая, зловонная вода, которую использовали при ее приготовлении, жалкая одежда и суровые условия, в которых содержались дети, – предание гласности этих подробностей имело убийственные последствия для мистера Брокльхерста лично, но самые благоприятные для учреждения в целом.

Некоторые из состоятельных и благожелательных лиц в графстве пожертвовали средства на возведение более достойного здания школы, которое было бы расположено в подходящем для этого месте. Были введены новые правила, форма одежды и режим, а управление средствами школы было доверено специальному комитету. Мистер Брокльхерст, которого нельзя было сместить в силу его положения и связей его семьи, формально продолжал занимать пост казначея, но методы, с помощью которых он исполнял свои обязанности, контролировали люди гораздо более широких взглядов. Школа после подобных нововведений превратилась в поистине благое и полезное учреждение. Я оставалась в стенах Ловуда еще три года после его преображения: два из них в качестве ученицы и один – уже будучи учительницей. И могу свидетельствовать с обеих точек зрения, что школа, несомненно, приносила пользу.

В течение этих трех лет моя жизнь была подчинена строгому распорядку, но я не чувствовала себя несчастной. Мне была предоставлена возможность получить прекрасное образование, некоторые предметы вызывали мой искренний интерес, я была охвачена стремлением преуспеть и испытывала большое удовольствие, когда мне удавалось понравиться учителям. Несколько месяцев спустя после смерти Хелен Бернс Джек сообщил мне, что уезжает. Мы виделись лишь мельком, потому что когда утихла эпидемия тифа, школьный распорядок вошел в свою обычную колею. Мне было жаль, что я больше не смогу искать утешения в его объятиях, но я была рада, что перед ним, наконец, открываются широкие возможности. Он робко предложил уехать с ним, но я бы ни за что не оставила надежду получить образование в Ловуде. На некоторое время я почти совсем забыла Джека, полностью отдавшись занятиям в своем стремлении стать первой ученицей. Потом мне предоставили место учительницы, и целый год я усердно исполняла свои обязанности, но к концу этого года что-то во мне изменилось.

Многое в школе претерпевало изменения, но мисс Темпл по-прежнему оставалась директрисой. Вскоре, однако, она вышла замуж и уехала со своим мужем, священником, прекрасной души человеком, достойным такой жены, как мисс Темпл. Она жила в другом графстве, и я почти потеряла всякую связь с ней. С ее отъездом изменился сам Ловуд и ощущения, которые, пусть только отчасти, делали школу моим домом. Ко мне пришло осознание того, что мир велик, наполнен страхами и надеждой, переживаниями, печальными или радостными, которые ждут того, кто отважится выйти к ним навстречу.

Я жаждала узнать, что находится за холмами, которые скрывали от меня горизонт, желала преодолеть эти голубые вершины, которые каждый день наблюдала из окна своей спальни. Все, что заключалось в пределах покрытых камнями и вереском пустошей, казалось мне тюрьмой, а жизнь, которую я вела, – ссылкой. Я проводила все каникулы в Ловуде, миссис Рид ни разу не прислала за мной, и ни один из обитателей Гейтсхеда так и не приехал навестить меня. Ни единого письма или весточки не получила я из внешнего мира. Школьные правила, обязанности, привычки, понятия, лица, голоса, разговоры, одежда – школой ограничивалось мое представление о внешнем мире. И теперь я ощутила, что мне недостаточно этого. За три года я устала от распорядка, я жаждала свободы.

В ту ночь я села на постели и погрузилась в глубокие раздумья. «Чего же я хочу? – спросила я себя. – Новой обстановки? Встречи с новыми людьми в новых для меня обстоятельствах. Но как же это осуществить?» Я не знала этого, и никто не мог мне рассказать. Я поставила перед собой задачу – найти ответ, и ответ требовался мне немедленно. Мой мозг лихорадочно заработал, я чувствовала биение пульса в голове, в висках, но прошел час, а я все еще не нашла решения. Бесплодные усилия привели меня в лихорадочное возбуждение: я встала, сделала круг по комнате, отдернула занавески, отметила, что на небе появились звезды, поежилась от холода и снова забралась в постель.

Но, вероятно, добрая фея подбросила ответ на мою подушку; когда я укладывалась спать, он сам тихонько пришел мне в голову, как будто не могло быть ничего естественнее. «Кто хочет получить новое место – тот дает объявление. Я дам объявление в «Вестнике графства»».

На следующее утро я поднялась очень рано. Объявление было написано, запечатано в конверт и отправлено прежде, чем прозвонил колокол, который будил учениц. Содержание объявления было таково: «Молодая леди с опытом преподавания желает получить место в частном доме с детьми не старше четырнадцати лет» (я подумала, что поскольку мне самой едва исполнилось девятнадцать, не следует брать в ученики детей почти моего возраста). «Наряду с предметами школьной программы преподает французский, рисование и музыку» (в то время этот невыразительный список достижений вполне удовлетворял требованиям, предъявляемым хорошо образованной девушке). «Адрес: графство Лоутон, Дж. Э., до востребования».

Тем же утром я отнесла конверт на почту.

Следующая неделя показалась мне невероятно долгой, но и она подошла к концу. Осенний день уже клонился к закату, когда я направилась пешком в Лоутон. Дорога, проходившая по причудливым изгибам небольшого ручья, была очень живописна, но в тот день я больше думала о письмах, которые могли ждать меня в почтовом отделении, чем о красоте лугов и вод.

– Есть ли письма для Дж. Э.? – спросила я на почте.

Дама смерила меня взглядом поверх очков, затем открыла ящик и принялась исследовать его содержимое. Она занималась этим так долго, что моя надежда почти иссякла. В конце концов, она извлекла письмо и в течение почти пяти минут разглядывала его через очки, прежде чем передать мне. Письмо было адресовано Дж. Э.

– Только одно? – спросила я.

– Больше нет.

Я положила конверт в карман и пошла домой. Я не могла прочитать его там же – правила предписывали мне вернуться в восемь, а была уже почти половина восьмого.

По возвращении домой мне предстояло сразу же заняться неотложными делами. Я должна была присутствовать при самостоятельных занятиях девочек, прочесть молитвы вместе с ними, уложить их спать, а за этим следовал ужин с другими учителями. Оказавшись, наконец, одна в своей комнате, я вскрыла конверт. На печати стояла буква «Ф».

Письмо было коротким: «Если Дж. Э., давшая объявление в «Вестнике графства» действительно владеет заявленными навыками и в состоянии представить необходимые рекомендации относительно своего поведения и компетенции, ей будет предложено место в доме, где проживает девочка десяти лет, с жалованием 30 фунтов в год. Просьба к Дж. Э. – выслать рекомендации, полное имя и прочие сведения по адресу: миссис Фейрфакс, Торнфилд, графство близ Милкота».

Я немедленно направилась к директрисе.

Через две недели, получив от миссис Фейрфакс подтверждение того, что мне предоставлено место в Торнфилде, я сидела в своей комнате, укладывая немногочисленные пожитки в маленький чемодан. Я с нетерпением ждала, когда начнется новая жизнь, и не находила себе места. На следующий день я должна была уехать в дилижансе.

В этот момент в комнату вошла служанка.

– Мисс, вас ждут внизу.

«Вероятно, носильщик», – подумала я, и, не спросив, кому я понадобилась, спустилась вниз по лестнице.

Когда я проходила мимо небольшой гостиной, оттуда выбежала женщина и схватила меня за руку.

– Точно она! Я бы где угодно ее узнала! – воскликнул она.

Я всмотрелась в ее лицо. Женщина была одета как прислуга из хорошего дома, немного полная, но еще молодая и красивая, с черными волосами, темным цветом глаз и ярким румянцем на щеках.

– Ну и кто же я? – спросила она. Ее голос и улыбка были мне смутно знакомы. – Вы же не забыли меня, правда, мисс Джейн?

В следующее мгновение я уже восторженно обнимала и целовала ее.

– Бесси! Бесси! – вот и все, что я могла произнести.

Попеременно смеясь и плача, мы прошли в гостиную. Перед камином стоял маленький мальчик примерно двух лет, в клетчатой курточке и штанишках.

– Это мой малыш, – не дожидаясь вопросов, сказала Бесси.

– Так ты, значит, замужем, Бесси?

– Конечно, уже почти три года, за Робертом Ливеном, кучером.

– Ты не живешь больше в Гейтсхеде?

– Мы живем в домике привратника с тех самых пор, как он оттуда уехал.

– Ну а как Риды? Я хочу все про них знать. Но сначала присядь. Бобби, иди сюда, сядь ко мне на колени, – позвала я, но Бобби предпочел присесть со своей мамой.

– А вы не очень высокой выросли, мисс Джейн, да и не то чтобы полной, – продолжала болтать миссис Ливен. – Не очень-то хорошо вам жилось в школе, наверное. Мисс Рид вас на голову повыше будет, а мисс Джорджина полнее раза в два.

– Джорджина, верно, красавица, да, Бесси?

– Еще бы! Они с мамой ездили в Лондон прошлой зимой, и все восхищались ею, а один молодой лорд даже влюбился. Но его родственники не хотели, чтобы он женился, так они с мисс Джорджиной задумали убежать, но их поймали.

– А что Джон Рид?

Я почти не вспоминала своего прежнего возлюбленного, потому что у меня сохранилось не так уж много радужных воспоминаний о нем, но мне было любопытно, как он жил все это время.

– Ох, у него-то все не так хорошо, как хотелось бы его маме. Он пошел было в колледж, его дяди хотели, чтобы он изучал право и стал адвокатом, но он такой рассеянным молодой человек, вряд ли из него выйдет толк.

– А каков он из себя?

– Очень высокий и, некоторые говорят, привлекательной наружности, но по мне – слишком толстые губы.

– А миссис Рид?

– Еще больше располнела, да и цвет лица у нее всегда был хороший, но слишком много она волнуется. Мистер Джон не очень хорошо себя ведет, тратит уйму денег.

– Это она тебя сюда прислала, Бесси?

– Нет, конечно, нет! Просто я так давно хотела увидеть вас! И когда узнала, что от вас было письмо и что вы собираетесь в другой конец страны, подумала, что стоит, наконец, поехать повидаться, прежде чем совсем станет невозможно до вас добраться.

– Боюсь, своим видом я тебя разочаровала, Бесси, – сказала я со смехом. Я заметила, что взгляд Бесси, хоть и почтительный, отнюдь не выражал восхищения.

– Да нет, мисс Джейн, что вы! У вас такие манеры, вы настоящая леди, а большего я от вас и не ожидала. Вы никогда не были красавицей.

Я улыбнулась ее прямолинейному ответу. Я не могла не признать, что она была права, но нельзя сказать, чтобы я не придавала значения своей внешности. В девятнадцать лет люди, обычно, хотят нравиться окружающим, и сознание того, что твоя наружность этому не способствует, вряд ли может доставить удовольствие.

– Но уверена, вы очень умная, – проговорила Бесси в качестве утешения. – Чему вас научили? Вы умеете играть на фортепьяно?

– Немного.

В гостиной стоял рояль. Бесси подошла и открыла крышку, попросив сыграть что-нибудь. Я исполнила пару вальсов, чем она была совершенно очарована.

– А вот молодые мисс играть не умеют, – сообщила она радостно. – Я всегда говорила, что в учебе вы их обойдете. Вы рисуете?

– Там, над камином висит один из моих рисунков.

Это был акварельный пейзаж, который я подарила директрисе. Она вставила его в раму и повесила под стеклом.

– Как красиво, мисс Джейн! Ни одному из учителей мисс такого и близко не нарисовать, не говоря уже о барышнях! А по-французски вы говорите?

– Да, Бесси, и говорю, и читаю.

– И вышивать и шить умеете?

– Умею.

– Да вы стали настоящей леди, мисс Джейн! Я всегда знала, что станете. Вы всего добьетесь, и неважно, признают вас родственники или нет. Вот что я хотела спросить у вас – слышали ли вы о родных вашего отца по фамилии Эйр?

– Никогда.

– Ну, знаете, миссис Рид всегда говорила, что они бедные, и слегка презирала их. Может, и бедные, но все-таки такие же дворяне, как и Риды. Я это знаю, потому что однажды, несколько лет назад, мистер Эйр приезжал в Гейтсхед, хотел видеть вас. Миссис сказала, что вы в школе, в пятидесяти милях от нас, и он очень расстроился, что не может остаться. Он собирался в путешествие, и корабль отходил из Лондона через день или два. Выглядел он как настоящий джентльмен. Он, кажется, был братом вашего отца.

– А куда он собирался, Бесси?

– Какой-то остров, за тысячу миль в океане. Там еще делают вино, так мне сказал дворецкий…

– Мадейра? – предположила я.

– Да, да, точно, именно так и называется.

– И он уехал?

– Да, он недолго пробыл в доме. Миссис смотрела на него свысока. Она назвала его «жалкий купчишка». Мой Роберт говорит, что он торгует вином.

– Вероятно, что так. Или работает клерком, а, может, агентом, в торговой компании.

Мы с Бесси еще примерно час предавались воспоминаниям, а затем ей нужно было ехать. Я видела ее еще раз мельком в Лоутоне пока ждала экипажа. Мы окончательно попрощались перед дверью гостиницы «Герб Брокльхерстов», и каждый пошел своей дорогой. Она направилась на вершину холма, чтобы дождаться повозки, которая шла в сторону Гейтсхеда, а я направилась в дилижансе в Милкот, где меня ожидали новые обязанности и новая жизнь.

Глава 11

Дилижанс высадил меня возле гостиницы в Милкоте. Я надеялась, что за мной пришлют экипаж, который отвезет меня в мой новый дом. Я с беспокойством думала о том, что мне теперь делать, и, в конце концов, решила зайти в гостиницу и спросить там.

– Есть ли здесь поблизости поместье под названием Торнфилд? – спросила я у официанта.

– Торнфилд? Не знаю, мэм. Пойду спрошу за стойкой, – он исчез, но мгновенно вернулся. – Ваше имя Эйр, мисс?

– Да.

– Вас ожидают.

Я вскочила, схватила зонтик и муфту и поспешила в коридор. В проеме открытой двери стоял человек, и в слабом свете фонаря на улице я разглядела небольшой экипаж, запряженный одной лошадью.

– Наверное, ваш багаж? – спросил он грубовато, указывая на мой чемодан, стоявший в глубине коридора.

– Да.

Он поставил мой чемодан внутрь экипажа, что-то вроде маленькой кареты, и я забралась следом. Прежде чем он закрыл за мной дверцу, я спросила, сколько ехать до Торнфилда.

– Миль шесть.

– А сколько времени нам потребуется?

– Полтора часа.

Он захлопнул дверцу, залез на свое место спереди, и мы тронулись. Двигались мы не спеша, и у меня было достаточно времени на размышления. Я с удовольствием думала о том, что цель моего путешествия близка, и, откинувшись на спинку удобного, хоть и не слишком изящного экипажа, предавалась мыслям о собственной независимости. «Надо полагать, – думала я, – судя по манерам слуги и скромности экипажа, миссис Фейрфакс не слишком богатая дама. Тем лучше. Однажды мне довелось жить среди состоятельных людей, и там я была очень несчастна. Буду молить Бога, чтобы миссис Фейрфакс не оказалась второй миссис Рид».

Я опустила окно и выглянула наружу. Милкот был далеко позади, судя по далеким огням. Мы проезжали, насколько я могла определить, что-то вроде выгона; вдоль дороги были разбросаны дома. Этот край был не похож на Ловуд – густо населенный, но менее живописный, более оживленный, но с недостатком романтического очарования.

Дорога была плохой, стоял туман, и почти все время мы проехали шагом. Мне казалось, что мы едем уже целых два часа, когда он повернулся и сказал: «До Торнфилда уже рукой подать, мэм».

Минут через десять он слез с козел, открыл ворота и, когда экипаж заехал внутрь, закрыл их за нами. Мы медленно ехали по аллее, приближаясь к широкому фасаду дома. Свет мерцал только в одном окне со спущенными занавесками, все остальные окна оставались темными. Экипаж остановился у парадного крыльца. Дверь открыла горничная. Я вышла из кареты и прошла за ней в дом.

– Пройдемте сюда, мэм, – сказала она, и мы прошли через квадратный зал с высокими дверями. Она провела меня в комнату, где так ярко горели свечи и полыхал камин, что мои глаза не сразу привыкли к свету. Когда я, наконец, смогла осмотреться, то отметила, как уютно выглядит эта маленькая комната.

В старомодном кресле с высокой спинкой сидела прелестная пожилая дама. На ней был вдовий чепец, черное шелковое платье и белоснежный муслиновый передник. Я ровно так и представляла себе миссис Фейрфакс, только в моих мечтах она была более величавой и неприступной. Она была занята вязанием, а в ногах у нее неподвижно сидела большая кошка. Картина была совершенным воплощением домашнего уюта.

При моем появлении дама встала с кресла и проворно подошла ко мне с ласковым видом.

– Здравствуйте, дорогая. Вы, верно, замерзли, садитесь к огню.

– Миссис Фейрфакс, я полагаю? – спросила я.

– Да, да, верно. Садитесь же, садитесь.

Она усадила меня в собственное кресло.

– У вас же есть багаж, не так ли, моя дорогая? – поинтересовалась она.

– Да, мэм.

– Я прослежу, чтобы его отнесли к вам в комнату, – произнесла она и торопливо вышла.

«Она принимает меня, как гостя, – подумала я. – Я не ожидала такого приема. Я всегда готовлюсь встретить недоверие и ледяные манеры. Мне говорили, что с гувернантками обращаются совсем не так. Хотя не стоит делать поспешные выводы».

Она скоро вернулась и убрала со столика вязальные принадлежности и пару книг, чтобы освободить место для подноса с едой, который принесла Ли, служанка. Угощала меня миссис Фейрфакс сама. Я была смущена подобным обращением, к которому совсем не привыкла, и меньше всего ожидала его от дамы выше меня по положению, моей хозяйки, но старалась ничем не выдать своего смятения.

– Смогу ли я увидеть мисс Фейрфакс сегодня же? – спросила я, как следует отведав угощения.

– Что вы сказали, милая? Я немного туга на ухо, – ответила она, приблизившись ко мне.

Я более отчетливо повторила свой вопрос.

– Мисс Фейрфакс? Ах, вы, наверное, имеете в виду мисс Варен! Варен – вот имя вашей будущей ученицы.

– Да, да, конечно! Она не ваша дочь?

– Нет, у меня нет детей.

Мне хотелось спросить, в какой родственной связи они состоят в таком случае с мисс Варен, но вспомнила, что задавать слишком много вопросов невежливо. Кроме того, я подумала, что у меня еще будет время все выяснить.

– Я так рада, – продолжала она, садясь напротив меня и взяв кошку себе на колени, – я так рада, что вы приехали. Приятно будет иметь здесь собеседника. Ли, безусловно, очень милая девушка, Джон, тот, что привез вас, и его жена тоже, без сомнения, достойные люди, но они слуги, вы же понимаете, и с ними не поговорить на равных. Прошлой зимой (если помните, это была суровая зима: не снег, так проливной дождь и ветер) ни единой живой души, кроме мясника да почтальона, здесь не появлялось, с самого ноября и до февраля, и я, признаться, поддалась меланхолии. Весной и летом гораздо легче. Солнечный свет, долгие дни – все по-другому. Но теперь, когда вы здесь, я не буду скучать.

Я с теплотой в сердце слушала достойную даму. Я пододвинула свое кресло ближе к ней и выразила искреннее стремление оправдать ее надежду на то, что в моем лице она встретит приятного собеседника.

– Но я не должна задерживать вас допоздна, – сказала она. – Уже пробило двенадцать, а вы провели весь день в дороге и, должно быть, устали. Если у вас согрелись ноги, я покажу вашу спальню. Я приготовила комнату возле своей. Она небольшая, но я подумала, что вы предпочтете ее огромным покоям в передней части дома – там так одиноко и тоскливо.

Я поблагодарила ее за заботу и, поскольку действительно чувствовала усталость после долгого путешествия, выразила желание лечь спать. Она взяла свечу и повела меня наверх.

Когда я проснулась, был уже совсем светло. Моя маленькая комната показалась мне очень приветливой. Солнце пробивалось сквозь яркие голубые занавески, стены были оклеены бумажными обоями, а на полу лежал ковер. Это было не похоже на оштукатуренные стены, покрытые пятнами, и пол, обшитый голыми досками, к которым я привыкла в Ловуде. Я почувствовала новый прилив бодрости и веселья.

Я встала с постели и оделась. Мой наряд поневоле был скромным, потому что я не располагала никакими предметами туалета, за исключением самого необходимого. Кроме того, не в моих правилах было проявлять небрежность или упускать возможность произвести хорошее впечатление; напротив, я всегда старалась выглядеть как можно лучше и понравиться вопреки недостатку природной красоты. Мне иногда хотелось быть немного привлекательнее – прямой нос, маленький алый ротик и румяные щечки. Хотелось быть выше, стройнее, иметь более ладную фигуру. Я сожалела о том, что родилась невысокой, бледной, с нескладными чертами лица. Как бы то ни было, когда я гладко зачесала волосы, надела свое черное платье (которое имело несколько квакерский вид, но зато хорошо на мне сидело) и белую манишку, то подумала о том, что теперь выгляжу достаточно прилично для того, чтобы предстать перед миссис Фейрфакс, и что моя новая ученица по крайней мере не отшатнется от меня в ужасе. Выглянув в окно своей комнаты и убедившись, что вещи на туалетном столике лежат аккуратно, я смело отправилась вниз.

Пройдя по длинной галерее, устланной ковром, я спустилась по скользкой дубовой лестнице. Все в доме казалось мне пышным и величественным, что и понятно, ведь я так мало привыкла к роскоши. Дверь, ведущая в залу, была наполовину стеклянной, она была приоткрыта, и я переступила порог. Было ясное осеннее утро, раннее солнце безмятежно светило в окна. Я выглянула на улицу, чтобы рассмотреть фасад дома. В нем было три этажа – не огромный, но внушительных размеров. Скорее, особняк джентльмена, чем дворянское родовое гнездо. Зубцы на крыше придавали ему живописный вид. Серый фасад выделялся на фоне деревьев с грачиными гнездами, обитатели которых с карканьем летали над полями. Вдалеке вставали холмы, не такие высокие и скалистые, как в Ловуде, но способствовавшие уединенному положению Торнфилда, что явилось для меня неожиданностью после шумного оживленного Милкота.

Я наслаждалась мирным пейзажем и с наслаждением вдыхала свежий воздух, думая о том, как, вероятно, хорошо жить в этом прекрасном месте такой одинокой маленькой старушке, как миссис Фейрфакс, когда она собственной персоной появилась на пороге.

– Как, уже вышли? – удивилась она. – Я смотрю, вы привыкли рано вставать.

Я подошла к ней, и она приветствовала меня рукопожатием и дружеским поцелуем.

– Как вы находите Торнфилд? – спросила она.

Я ответила, что мне здесь очень нравится.

– Да, – ответила она. – Это великолепный дом. Но, боюсь, он придет в запустение, если мистер Рочестер не решит поселиться здесь. Большие дома и парки требуют постоянного присутствия хозяина.

– Мистер Рочестер? – спросила я. – Кто же он?

– Владелец Торнфилда, – ответила она тихо. – Вы не знали, что его зовут мистер Рочестер?

Разумеется, не знала, но для почтенной дамы, очевидно, его существование являлось частью вселенского миропорядка, а следовательно, каждое живое существо должно было догадываться об этом инстинктивно.

– Я думала, что Торнфилд принадлежит вам, – ответила я.

– Мне? Господь с вами, милая моя, что за странная мысль! Мне! Я всего лишь экономка, управляю домом.

– А девочка – моя ученица?

– Мистер Рочестер ее опекун. Он поручил мне найти для нее гувернантку. Он хочет, чтобы она воспитывалась здесь. А вот и она, идет со своей бонной, так она называет няньку.

Загадка легко разрешилась: эта дружелюбная приветливая вдова – не важная дама, а такое же зависимое лицо, как и я сама. Она отнюдь не проигрывала от этого в моих глазах, напротив, я с радостью сделала это открытие. Теперь мы действительно могли быть на равных, и это не было результатом снисходительности с ее стороны. Тем лучше – я чувствовала, что мое независимое положение укрепилось.

Пока я предавалась этим размышлениям, девочка в сопровождении своей няни пересекла лужайку. Я взглянула на свою ученицу, которая, казалось, сначала не заметила меня. Она была еще совсем ребенком, лет семи или восьми, не больше, бледная, с легкой фигуркой, мелкими чертами лица и огромной копной кудряшек, ниспадавших до пояса.

– Доброе утро, мисс Адель, – сказала ей миссис Фейрфакс. – Подойди и поздоровайся с леди, которая будет тебя учить, чтобы ты выросла умной молодой женщиной.

Адель подошла ближе.

– C’estlemagouverante! [2]2
  Это моя гувернантка (фр.).


[Закрыть] – сказала она, показывая на меня своей няне, которая на это ответила: «Maisoui, certainement» [3]3
  Ну да, конечно (фр.).


[Закрыть].

– Они иностранки? – спросила я с удивлением, услышав французскую речь.

– Няня иностранка, и Адель родилась во Франции. Кажется, полгода назад она впервые уехала оттуда. Когда она приехала сюда в первый раз, она совсем не говорила по-английски, но сейчас научилась немного. Я все равно плохо понимаю ее, ведь она все время путает слова, но вы, конечно, будете понимать хорошо.

К счастью, у меня была возможность учиться французскому у француженки; поскольку я всегда старалась улучить минутку, чтобы поговорить с мадам Пьеро, то приобрела необходимую уверенность и правильность речи и не растерялась. Она подошла и поздоровалась со мной за руку, выяснив, что я буду ее гувернанткой. Пока мы шли к завтраку, я обратилась к ней с двумя-тремя фразами на ее родном языке. Поначалу она отвечала односложно, но, когда мы сели за стол, она, потратив десять минут на то, чтобы внимательно изучить меня своими большими карими глазами, внезапно принялась болтать без умолку.

– О! – воскликнула она и продолжила по-французски: – Вы говорите на моем языке почти так же хорошо, как мистер Рочестер. Теперь я могу с вами разговаривать, как с ним, Софи тоже может. Ей это понравится, никто ее здесь не понимает, а мадам Фейрфакс – та вообще англичанка. Софи, моя няня, приехала со мной на большом пароходе, там была труба, из нее шел дым – жуткий дым! – и мне было плохо, и Софи было плохо, и мистеру Рочестеру. Мистер Рочестер лежал на диване в красивой комнатке, которая называлась «салон», а у нас с Софи были маленькие кроватки в другом месте. Я чуть не упала со своей, она была как полочка.

– Вы понимаете, когда она вот так тараторит? – спросила миссис Фейрфакс.

Я очень хорошо понимала, что она говорит, и кивнула в ответ.

– Было бы чудесно, – продолжала достойная дама, – если бы вы задали ей пару вопросов о ее родителях. Помнит ли она их?

– Адель, – обратилась я к ней. – С кем ты жила в этом красивом городе, о котором ты рассказывала?

– Я давным-давно жила там с мамой. Но она теперь с Девой Марией. Мама учила меня петь, танцевать и читать стихи. К маме приходили разные большие джентльмены и дамы, а я танцевала для них или сидела у них на коленях и пела. Мне нравилось. Можно я вам спою?

Она уже закончила завтракать, и я разрешила ей продемонстрировать свои таланты. Встав со своего стула, она подошла, села ко мне на колено и, сложив с притворной скромностью ручки, откинув локоны назад и подняв глаза к потолку, она запела песенку из какой-то оперетки. Это была партия покинутой женщины, которая, оплакивая вероломство своего возлюбленного, призывает себе на помощь гордость; она приказывает служанке нарядить ее в самые пышные одежды и сияющие драгоценности, потому что она твердо решила ехать на бал, где будет обманщик, чтобы своей беспечной веселостью доказать ему, как незначительны ее страдания. Выбор темы показался мне странным для маленькой девочки, но потом я поняла, что в этом и заключался комизм представления – слова любви и ревности звучат из уст ребенка. На мой взгляд, это демонстрировало лишь дурной вкус.

Адель была достаточно музыкальна и исполнила песенку с непосредственностью, свойственной ее возрасту. Затем она соскочила с моих колен.

– А сейчас, мадемуазель, я прочитаю вам стихи, – правозгласила она. Приняв соответствующую позу, она начала: – «Союз крыс». Басня Лафонтена.

Она прочитала небольшой отрывок с нехарактерным для ее возраста соблюдением пауз и акцентов, модуляциями голоса и подчеркнутыми движениями рук; очевидно было, что с ней много занимались.

– Твоя мама заучивала с тобой стихи? – спросила я.

– Да, и она обычно произносила так: «Qu’ avezvousdonc? Iui dit un de ces rats; parlez!» [4]4
  «Что с вами? – сказала одна из крыс. – Говорите!» (фр.).


[Закрыть] Она говорила, что нужно поднимать руку, чтобы помнить, что в этом месте вопрос, и голос тоже идет вверх. Можно, я теперь станцую?

– Нет, этого достаточно. Но когда твоя мама, как ты говоришь, отправилась к Деве Марии, с кем ты жила?

– С мадам Федерик и ее мужем. Но недолго. Приехал мистер Рочестер и спросил, хочу ли я жить с ним в Англии. Я сказала, что да; ведь мистер Рочестер всегда был добр ко мне, дарил мне красивые платья и игрушки. Но, видите ли, он не сдержал обещания. Он снова уехал, и я его почти никогда не вижу.

После завтрака Адель и я расположились в библиотеке, которую мистер Рочестер, по-видимому, предполагал сделать классной. Большинство книг стояли в запертых на ключ стеклянных шкафах, открыт был только один; там я нашла все, что требовалось для элементарных занятий. В комнате было кабинетное фортепьяно, на вид совершенно новое и превосходно настроенное, а также мольберт и пара глобусов.

Моя ученица была довольно способной девочкой, но совершенно не расположенной к усердным занятиям. Она не привыкла долго заниматься одним и тем же делом. Я решила, что не следует слишком ограничивать ее в первое время, поэтому с наступлением полудня я разрешила ей вернуться к няне, а сама до обеда собиралась набросать несколько рисунков, которые бы впоследствии понадобились нам для занятий. Я собиралась подняться наверх, когда меня окликнула миссис Фейрфакс:

– Я полагаю, утренние занятия окончены?

Она была в зале, обе створки дверей которой стояли открытыми настежь. Я вошла в большую, пышно обставленную комнату с креслами, обитыми пурпурной тканью и гардинами в тон. Миссис Фейрфакс смахивала пыль с прекрасных ваз из красного камня, которые стояли на буфете.

– Великолепная комната! – воскликнула я.

– Да, это столовая. Я открыла окно, чтобы впустить немного воздуха и солнечного тепла. Мистера Рочестера мы видим не так уж и часто, но он имеет обыкновение приезжать, никого не предупредив, поэтому я предпочитаю, чтобы все было всегда готово к его визиту.

– Как вы относитесь к мистеру Рочестеру? Его любят здесь?

– О да! Его семья была всегда самой уважаемой в округе. Вся эта земля, до самого горизонта, испокон веков принадлежит Рочестерам.

– Да, но речь не о земле. Нравится ли он вам? Нравится ли он людям сам по себе, не как крупный землевладелец?