Текст книги "Хаос – это нормально"

Четверг, 28 июня

Господи, мне совсем не по душе вся эта кутерьма с похоронами мистера Фурца.

Мы с Мэгги отправились сегодня к Фурцам. Мы надеялись отвести Кэти, Барри и Дэвида куда-нибудь, лишь бы вытащить их из дома. Там уже набилось около сотни (ну, ладно, пара десятков) родственников. Они заявили, что миссис Фурц должна выбрать гроб. Нет, вы представляете? Когда ваш муж мёртв, и все они заставляют вас выбирать гроб. Как это делается? Есть комната с кучей гробов, и вы входите в неё и просто выбираете нужный, так, что ли? Вы выбираете какой-то один, потому что он кажется вам симпатичным или потому что он прочный и не будет типа никаких утечек? Но что делать, если у вас недостаточно денег на хороший, герметичный гроб?

Кэти и Барри были наверху в своих комнатах, играли в «Монополию» со своими кузенами. Сначала мне показалось странным, что они сидят там, покупают отели, магазины и прочее, когда их отец мёртв, а их мать пошла покупать гроб, но, с другой стороны, что им ещё делать? Плакать и смотреть на его фотографии или что-то в этом роде? Кэти и Барри отказались куда-то идти, потому что хотели закончить игру в «Монополию».

Маленький Дэвид Фурц сидел за кухонным столом и что-то лепил из пластилина. Когда я спросил его, кого он лепит, он сказал:

– Что-то вроде белки.

Я посмотрела на «белку». Та даже близко не была похожа на настоящую, поэтому я сказала:

– Отличная белка.

И знаете вы, что он сказал? Он сказал:

– Это для папы.

Его дядя, который сидел за столом, наблюдая за Дэвидом, прошептал:

– Он не понимает.

И тогда Дэвид крикнул:

– Я всё понимаю!

И он ударил кулаком по маленькой белке, раздавил её в лепешку и выбежал из комнаты.

Сегодня вечером мама сказала, что завтра вечером в «похоронном зале Димаджио», что примерно в двух кварталах от нашего дома, состоится «прощание» (с телом!).

– Нам можно пойти? – спросила я.

Я ещё ни разу не видела покойников.

Кроме как по телевизору.

Мама посмотрела на папу.

– Хм, – сказал он.

– Может, и стоит, Сэм, – сказала мама.

– Хм.

– Ну, пожалуйста, – заканючил Деннис.

– А я не пойду! – заявила Мэгги.

– А я хочу пойти! – заявил Томми.

(Он даже не знал, куда мы идём.)

Карл Рэй, как обычно, ничего не сказал.

Должно быть, он терзался вопросом, будет ли он и дальше работать в магазине, раз мистер Фурц умер и всё такое прочее.

– Хорошо, можете пойти, но ведите себя прилично.

В общем, мы все идём туда завтра. За исключением Мэгги и Карла Рэя.

Наконец позвонила Бет-Энн. Сюрприз, сюрприз. Она сказала, что жутко извиняется, что не позвонила раньше, но она была страшно занята. Я не спросила её, чем именно.

Она спросила у меня, что я делаю завтра вечером. Я уже раньше попадала на этот крючок, поэтому была счастлива, что мне было что сказать.

– Иду в похоронный зал, – ответила я.

Я знала, что она удивится. Ей захотелось узнать, кого хоронят, и я сказала ей, что мистера Фурца, нашего нового соседа. Она спросила: неужели он умер? Конечно, умер, сказала я ей.

Я чувствую себя ужасно; мне так жаль мистера Фурца! Мне всё время кажется, что я увижу его на улице, как он занимается разными делами во дворе дома. Я сказала родителям, что они должны принимать витамины.

А теперь кое-какие мысли о содержании «Одиссеи», чтобы немного отвлечься от мистера Фурца. Я напишу их красными чернилами.

Разрушение городов

Сегодня я попыталась читать «Одиссею», но с трудом осилила лишь первые две страницы. Гомер пишет так странно. Он начинает: «Муза, скажи мне о том много опытном муже, который, странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен»11
  Цитаты из «Одиссеи» Гомера здесь и далее приводятся в переводе В. Жуковского. (Примеч. перев.)


[Закрыть].

Вы не находите, что это слегка чересчур?

К счастью, я знаю, кто такая Муза – нам говорили ещё в прошлом году. Муза – богиня, которая сидит недалеко от творческих людей и вдохновляет их всякий раз, когда сочтёт нужным. Если вы рассказываете историю и чувствуете, что у вас ничего не получается, вам следует обратиться за помощью к Музе. Похоже, Гомер нуждался в её помощи с самого начала. На месте Гомера я бы вряд ли призналась в этом в самом начале своего рассказа.

А ещё я просто не могу симпатизировать герою, который лишь потому герой (многоопытный герой), что он «разрушил» город! О, господи. У Гомера также странный стиль повествования. Например, вместо того чтобы сказать: «Он посетил многие города», Гомер пишет: «Многих людей города посетил и обычаи видел». Это напоминает мне речи проповедника в церкви тёти Радин в Западной Вирджинии.

Сначала он обычно говорит еле слышно, а затем – бум, начинает кричать, а затем снова говорит тихо. И он изрекает такие вещи, как «Многих людей наш Иисус исцелил» и «Не ведал, однако, Он». Сразу видно, что этот проповедник был большим любителем поговорить и что он гордился тем, что сказал, и тем, как он это сказал.

В любом случае из первой песни «Одиссеи» я сумела понять лишь то, что там говорится об этом чуваке Одиссее, который «разрушил» Трою, а затем отправился домой, но все эти боги никак не могут решить, позволить Одиссею вернуться домой к жене или нет. Затем вы узнаёте, что в доме его жены тусуется целая куча мужчин и все они обхаживают её в надежде на то, что им подвернётся удача жениться на ней. Да это прямо какая-то «мыльная опера»!

Это просто убивает меня, что боги решают всё на свете. Вот он, великий герой Одиссей, и всё, что он делает, он делает лишь потому, что боги решили, что он должен это сделать.

Мне не даёт покоя вопрос: существуют ли до сих пор все эти боги, такие как Зевс, Афина или Посейдон? Сидят ли они там у себя, на горе Олимп, решая, пойти ли мне на похороны мистера Фурца или нет или, что ещё хуже, решали ли они, когда мистеру Фурцу придёт время умереть? Неужели они говорят:

«Должна ли Мэри Лу Финни умереть сегодня?»

«О да, я думаю, должна, ибо многих она обидела за последнее время».

«А я не согласен, – возражает другой. – Она хорошая девчонка. Давайте немного повременим».

И так далее.

Кроме того, мне сложно уследить за всеми именами. Чтобы вы имели представление, почему у меня проблемы, на первых трёх страницах упоминаются: Гиперион, Зевс, Одиссей, Калипсо, Посейдон, эфиопы, Эгист, Агамемнон, Орест, Гермес, Афина, Хронос, Атлас, Полифем, циклопы, Туза, Форкий, Телемах, Пенелопа, Ментес, тафийцы.

Я читала это в гостиной после ужина, пока Карл Рэй смотрел телевизор, и это так вывело меня из себя, что я в сердцах швырнула книжку.

– Телемах! Кто он такой, чёрт возьми, этот Телемах?

И знаете, что сделал Карл Рэй?

– Сын Одиссея, – сказал он, даже не повернув головы от телевизора.

Вот это неожиданность! Я едва не рухнула с дивана.

– И откуда ты это знаешь? – спросила я.

– Просто знаю, – ответил он, продолжая смотреть «Свидание вслепую».

Я была уверена: Карл Рэй даже не умеет читать.

Пятница, 29 июня

Никогда не забуду сегодняшний вечер, пока я жива. (Эй, Зевс, оттяни это как можно дольше, очень тебя прошу!)

Сегодня мы прощались с мистером Фурцем.

Не знаю даже, с чего начать. Я все представляла иначе. Во-первых, «похоронный зал Димаджио» внутри похож на дом. Наверное, я думала, что это будет больше похоже на больницу – зелёные стены, кафельные полы и люди в белых халатах. Но это был дом с просторной гостиной, там стояли люди и говорили. Там были светильники, столы, диваны и всё такое прочее. Увидев эту гостиную, я на миг подумала, что они усадили мистера Фурца на стул с газетой на коленях. На заднем фоне играла приятная музыка, какая обычно звучит в кабинете стоматолога.

Ах да, я забыла упомянуть вот о чём, сюрприз-сюрприз. Угадайте, кто пошёл с нами. Карл Рэй! Никто из нас этого не ожидал. Мы шли по улице (как я сказала, похоронный зал находится всего в двух кварталах от нас), и внезапно Дуги крикнул:

– Эй, вон там идёт Карл Рэй!

Мы все обернулись, и – ну кто бы мог подумать? – Карл Рэй шёл следом за нами.

– Какой странный, однако, парень, – шепнул папа маме на ухо.

Во всяком случае, когда Деннис возле траурного зала начал тянуть меня за руку, Карл Рэй сказал:

– За мной.

Не знаю, почему я так удивилась, увидев, что Карл Рэй идёт впереди всех, но мы последовали за ним. Мы раздвинули какие-то занавески и вот что увидели.

Гроб. Он стоял на столе, и он был открыт!

– Ух, ты! – воскликнул Деннис.

Карл Рэй шагнул вперёд и притянул к себе Денниса, чтобы тот встал рядом с ним. Деннис притянул за руку меня.

У меня перехватило дыхание. Мистер Фурц лежал на белой шёлковой подушке, сложив на груди руки. На нём был коричневый костюм, белая рубашка и галстук. Его ноги были закрыты стёганым покрывалом. Было странно видеть человека в костюме лежащим в ящике, который пытался выглядеть как кровать.

Действительно, казалось, будто он спит, и он был очень похож на мистера Фурца, с той разницей, что он не улыбался, как обычно, а его лицо как будто припудрили. Мне все время казалось, что он в любой момент откроет глаза и жутко рассердится, что мы все таращимся на него.

Я ни разу в жизни не видела в одной комнате столько цветов. Цветы были везде – в гробу («Чарлзу Рэндольфу Фурцу от любящих детей»), корзины гладиолусов на полке за гробом, а затем около сотни других корзин с цветами по всей комнате.

Я принялась разглядывать эти корзины: к каждой из них была прикреплена карточка, на которой было написано, от кого она. Надписи были такие: «Светлая память», «Покойся с миром», «Нашему дорогому». Всё это удручало. Такое ощущение, будто люди писали все эти прощальные записки в надежде на то, что мистер Фурц их услышит. Самое смешное, он выглядел так, будто и впрямь всё слышал! Я смотрела на эти карточки – вдруг хотя бы на одной из них написана правда: «О, как это ужасно!», или «Я хочу, чтобы ты был жив», или «Это самое худшее, что могло случиться в мире». Но, увы, ничего подобного.

Обернувшись, чтобы обратить на это внимание Денниса, я заметила, что Карл Рэй смотрит в гроб и трёт пальцем бронзовую табличку на боку гроба. На табличке были инициалы мистера Фурца: ЧРФ. А потом Карл Рэй протянул руку и коснулся руки мистера Фурца!

– Карл Рэй! – одёрнула его я.

Он отпрянул. И знаете что? Карл Рэй плакал! Должна признаться, я тоже едва не заплакала, когда увидела мистера Фурца, но ведь Карл Рэй его почти не знал! Я в течение минуты почти любила Карла Рэя, ведь он смог заплакать из-за мистера Фурца.

Мама стояла рядом с папой, и они оба плакали. До этого я ни разу не видела, чтобы папа плакал, и мне стало грустно.

Они велели нам, детям, идти домой, потому что они задержатся ещё ненадолго, и мы зашагали по улице. Я удивилась, увидев, что Карл Рэй держит Томми за руку.

– Ты видел покойника? – спросил Дуги у Томми.

Томми кивнул. Его глаза были размером с блюдце – ему явно не понравилось то, что он увидел. Затем Томми повернулся к Карлу Рэю и спросил:

– И что с ним будет потом?

– Его похоронят, – ответил Карл Рэй.

– Где?

– На кладбище, зароют в землю.

– Он останется в этом ящике?

– Угу.

– А как же небо?

Карл Рэй посмотрел на небо, а потом снова на Томми.

– А что с небом?

– Когда он туда попадёт?

– Думаю, скоро, – ответил Карл Рэй. Томми пристально смотрел на лицо Карла Рэя:

– А как он попадёт туда из земли?

Карл Рэй даже глазом не моргнул:

– Бог придёт и заберёт его душу.

Томми кивнул.

И тогда я представила Зевса, как он спускается с небес с лопатой, копает землю, вытаскивает гроб, берёт мистера Фурца за руку и улетает с ним в облака, совсем как Супермен. Вот это зрелище!

Но теперь, когда я снова дома, а за окном темно и мне нужно ложиться спать, мне совсем не нравится то, что, когда закроют крышку и опустят гроб в землю, мистер Фурц останется лежать в том ящике, а миссис Фурц, Кэти, Барри и Дэвид будут по-прежнему жить в своём доме.

И пытаюсь представить, что чувствует мистер Фурц. Знаю-знаю, он ничего не чувствует, ведь он мёртв, но он должен знать, что вокруг темно, или что он не может дышать, или что все плачут и горюют, что его больше нет. Ему снятся сны? Или он просто ждёт, когда кто-нибудь придёт и заберёт его душу?

Суббота, 30 июня

Сегодня мистера Фурца похоронили. На кладбище ходили только мама и папа. Они решили, что нам, детям, лучше туда не ходить, потому что вчера нам всем снились кошмары. (Всем, кроме Карла Рэя, который, если даже они ему и снились, не признался в этом, и Мэгги, которая не ходила в траурный зал.)

В моём сне (или в ночном кошмаре) я брела по какому-то лесу. Шёл снег, очень холодно, и я заблудилась. Я всё время искала моих родителей и звала их:

– Мама! Папа!

В лесу не было никаких тропинок и было темно. Мне показалось, будто за деревом мелькнул Карл Рэй, и я позвала его по имени и подбежала к дереву, но когда я там оказалась, он куда-то исчез.

– Карл Рэй! Спаси меня! Спаси меня! – закричала я.

А потом я села прямо в постели, и Мэгги удивлённо уставилась на меня и сказала:

– Эй, проснись!

Деннис рассказал, что ему приснилось, будто кто-то запер его в гараже и люди всё время заглядывали в окно, но он не мог слышать, что они говорят, и они не выпускали его. Дуги признался, что во сне собирал на огромном поле цветы, когда вдруг с неба спустилась большая чёрная птица и начала клевать ему голову.

А Томми сообщил, что за ним гнался «бука», и поэтому он забрался в кровать к родителям и там обмочил постель, отчего папа сильно разозлился.

Папа и мама ушли на похороны. Нам же ничего не хотелось делать. Когда Томми сказал, что хочет есть, я поняла, что сегодня папа не пойдёт в магазин «Алесси», поэтому я порылась в кухонных шкафчиках, чтобы чем-нибудь его накормить. И знаете, что было потом? В дом с большим пакетом из магазина «Алесси» входит Карл Рэй (перед самым полуднем в субботу, впервые с момента своего приезда). Он прогулялся туда (около мили) и обратно. Он принёс всё, что нужно: горячий хлеб и ветчину. Я даже немного устыдилась за дезодорант и мыло, которые оставила ему на комоде.

Ах да, я вчера забыла упомянуть, что Бет-Энн так и не пришла. Ей нужно было подстричь волосы. (Весь день, что ли?) Но она заглянула ко мне сегодня днём, около часа дня. Похоже, ей и вправду было любопытно взглянуть на Карла Рэя. Она всё время спрашивала, что он собой представляет, где он работает, и что я думаю о нём, и какая комната у него, и не против ли мы, что он там живёт, и как долго он будет жить у нас, и так далее. Она-то уж точно умеет говорить.

Странно, но, хотя Карл Рэй и не самый лучший гость и жутко меня бесит, я не стала говорить об этом Бет-Энн. Наоборот, в моём описании он предстал почти экзотичной фигурой. Карл Рэй! Когда же она спросила, не возражаем ли мы против того, что он останется у нас, я сказала:

– Бет-Энн! Ну что ты говоришь? Конечно, мы не против – где же ещё ему жить, как не у нас?

Хотя на самом деле мы все очень и очень возражаем, особенно я.

Наконец я не удержалась и спросила Бет-Энн о Дереке:

– А как там твой Дерек?

Прежде чем ответить, она посмотрела на свои ногти.

– О-о-о, с ним всё нормально.

– И как он выглядит?

– О, он великолепен!

– Я знаю, но как он выглядит? Опиши его.

– Ну, у него симпатичные голубые глаза, и эти длинннннные ресницы, и восхитиииительная улыбка.

– Представляю.

На самом деле я ничего не представляла. Её описание было крайне расплывчатым.

– Он нескладный?

– Нескладный? Нескладный! Ну, ты загнула!

– Он с тобой говорит?

– Ещё как, Мэри Лу. Послушать тебя, он какой-то придурок или типа того.

У неё есть такая манера опускать уголки губ, словно маленький ребёнок, который хочет показать, что его обидели.

Мне действительно хотелось знать, что они делали в том кинотеатре для автомобилистов. В том смысле они просто сидели, или разговаривали, или держались за руки, или что? Я думала, что именно это она и расскажет мне и мне не придётся вытягивать из неё всё клещами. Но она и словом не обмолвилась. Она как будто считает, что если будет молчать, то произведёт на меня большее впечатление, чем если бы она выложила мне все подробности.

Я всё ещё овладеваю «Одиссеей». Сейчас возьму другую ручку.

Волшебные сандалии

Пока что мне больше всех нравится богиня Афина (на уроке английского мы всегда говорим «Афина», но греки говорили «Афене»). У неё есть клёвые волшебные сандалии, которые позволяют ей летать, и ещё у неё есть копьё, и она может превращаться и в мужчину, и в женщину. В конце первой «песни» («песня» больше похожа на главу) она просто улетает. Хотели бы вы попробовать?

Вторая песнь была о жене Одиссея, Пенелопе, и его сыне, Телемахе, и всех женихах (тех, что увивались за Пенелопой). Некоторые из них всё говорят, говорят и говорят, совсем как Бет-Энн.

В общем, Телемах решает отправиться на поиски своего отца (Одиссея), которого все считают мёртвым (он пропал лет десять или двадцать назад), и Афина спускается на землю, маскируется и часто приходит Телемаху на помощь, подсказывая ему, что делать. Она погрузила женихов Пенелопы в глубокий сон, нашла для него корабль с экипажем и даже послала попутный ветер. Это надо же! Вот бы всем нам такую личную Афину! Кого-то такого, кто решал бы все наши проблемы. Лично я бы не отказалась.

Воскресенье, 1 июля

Неужели уже июль? Даже не верится.

Подскажи мне, о Муза, что мне теперь написать. Одари меня вдохновением. Жду твоего я прихода, о Муза.

Похоже, моя Муза загостилась у кого-то ещё.

Итак. Сегодня воскресенье, и все по-прежнему бродят как неприкаянные из-за мистера Фурца. На двери дома Фурцев висит большой венок, похожий на рождественский, только он называется траурным. Странно видеть, как он висит на двери в середине лета. Занавески на окнах были задёрнуты весь день, и весь день к дому подъезжали автомобили.

Весь день шёл дождь. Дуги сказал, что Бог плачет по мистеру Фурцу, но я сказала ему, что, будь это правдой и если бы Бог плакал каждый раз, когда кто-то умирает, дождь лил бы не переставая. Но это хорошая мысль, я имею в виду плачущего Бога. У меня из головы не выходит мистер Фурц, как он лежит в гробу с закрытой крышкой.

Вряд ли мои родители принимают витамины. Это пугает меня едва ли не до смерти.

Похрапывая над «Одиссеей»

Сегодня я читаю третью песнь «Одиссеи». Храп, храп, храп. Телемах всё ещё пытается узнать, что случилось с его отцом. (Он считает, что тот мёртв.)

Однако в этой части книги было несколько интересных вещей. Во-первых, Афина что-то говорит о смерти. Когда приходит время человека (умереть), говорит она, ему никто не может помочь, даже боги. Отсюда напрашивается вывод, что существует некий урочный час, что всё заранее предопределено или что-то в этом роде. Жуть. Почему час мистера Фурца уйти из жизни пробил так рано? Другая интересная вещь заключалась в том, что Афина превращается в орла и улетает. Представьте себе всеобщее удивление. Вот это зрелище!

Ещё одна вещь, которая мне нравится в этой части, – это то, как Гомер описывает восход солнца. Он не говорит: «Взошло солнце». Он говорит, что «встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос», и вместо слова «рассвет» употребляет имя Эос, юной богини, дочери Гипериона. Тотчас представляешь себе маленького ребёнка, девочку с розовыми пальчиками, как она карабкается по небу над горизонтом.

Сегодня я порылась на нашем чердаке. Нашла папины детские коньки, которым самое малое тысячи три лет, и его школьный дневник (вот умора!), и много старых фотографий. На одной из них были вместе папа, дядя Карл Джо и тётя Радин. Все как один молодые и счастливые. На этой фотке тётя Радин стоит по одну сторону от папы и дяди Карла Джо, прислонившись к дереву. Кажется, будто она мечтает о чём-то прекрасном, потому что у неё на лице такая затаённая улыбка, и она не смотрит прямо в объектив. На ней топик, очень короткие шорты и туфли на высоченных каблуках. Волосы длинные и вьющиеся. Карл Рэй свою внешность унаследовал явно не от неё.

Сегодня, заправив дурацкую постель Карла Рэя и убрав его дурацкую комнату, я оставила ему записку со словами:

«Услуги горничной заканчиваются СЕГОДНЯ в 11:00 утра».

Две недели истекли! Теперь Карл Рэй должен сам заправлять свою дурацкую постель.

Позвонила Бет-Энн, но она где-то шляется со своим Божественным Дереком.

Ну и денёк, а?

Понедельник, 2 июля

Моя Муза окончательно покинула меня.

Вторник, 3 июля

Что ж, Мэгги уговорила меня присмотреть за Томми, хотя сегодня вообще-то её очередь. Но в каком-то смысле это даже хорошо, потому что я повела Томми в бассейн, и угадайте, кто там появился… точно!.. Алекс Чиви!

Он даже плавал рядом и всё такое прочее. Хотя мне пришлось сидеть с Томми на мелководном краю бассейна для малышни, Алекс подошёл к нам и даже поиграл с Томми. Он явно был в хорошем настроении. Он сидел с нами во время перерыва и позволял Томми попрыгать на его животе. Он также немного поболтал со мной, хотя временами это было непросто. Это выглядело примерно так:

Я: Так ты снова пришёл к своим Мёрфи?

АЛЕКС (улыбается): Ахаха. Ага.

Я: У них что, нет детей, или как?

АЛЕКС: У кого?

Я: У Мёрфи.

АЛЕКС: Аааа. Неа.

Я: И тебе стало скучно, и ты пришёл в бассейн?

АЛЕКС: Я? Ааа. Ага.

Я: Тебе нравятся Мёрфи?

АЛЕКС: Мне? Ааа. Ага.

(Чуть позже.)

Я: Эй, я слышала, что ты на прошлой неделе был на вечеринке у Билла Фергюсона?

АЛЕКС: Угу.

Я: Ты его знаешь? (Глупый вопрос!)

АЛЕКС: Да. Он живёт по соседству.

Я: И как это было?

АЛЕКС: Что?

Я: Вечеринка!

АЛЕКС: Ааа. Нормально. Я видел твою сестру. (Это много слов для Алекса.)

Я: Да, я знаю. Было весело?

АЛЕКС: На вечеринке?

Я: Да, где же ещё?

АЛЕКС: Типа того. А почему тебя там не было? (Вот это да, он задал вопрос!)

Я: Меня не пригласили.

АЛЕКС: Ааа.

(Чуть позже.)

Я: Наш сосед умер.

АЛЕКС: Неужели?

Я: Да.

АЛЕКС: Он болел?

Я: Вроде бы нет.

АЛЕКС: Тогда почему он умер?

Я: Думаю, он был болен, только никто об этом не знал. Он поехал в больницу сделать какие-то анализы и умер от обширного инфаркта, или как оно там называется.

АЛЕКС: Понятно.

Я: Да, я знаю.

АЛЕКС: Он не знал, что он болен?

Я: Вроде бы нет. Насколько я знаю. По крайней мере, пока ему не сказали, что он должен сдать анализы. Был человек – и нет. Страшно даже подумать.

АЛЕКС: М-да…

Я: Да.

АЛЕКС: Ага.

Я: Интересно, он знал, что умрёт?

АЛЕКС: Может быть.

Я: Может, у него было предчувствие…

АЛЕКС: Может быть.

Я: Должно быть какое-то предчувствие.

АЛЕКС: Угу.

Я: А лично ты хотел бы получить предварительное уведомление о том, что скоро отбросишь концы?

АЛЕКС: Наверно, да.

Я: Я тоже.

И это всё, о чём мы поговорили, потому что ему нужно было идти, но он сказал, что, возможно, придёт в бассейн в четверг. Сходить, что ли, поплавать в четверг?

Хотя мистер Фурц мёртв, Карл Рэй по-прежнему работает в его магазине. Брат мистера Фурца (его фамилия, конечно же, тоже Фурц) собирается временно вступить во владение магазином. Я узнала об этом, когда сегодня зашла туда. Вообще-то на самом деле мне не нужно было ничего там покупать, но я после бассейна была с Томми в центре города и решила посмотреть, может ли быть от Карла Рэя хоть какая-то польза.

Когда мы вошли, Карл Рэй вытирал пыль с канистр со скипидаром. Сначала он смутился, заметив нас, но Томми схватил его за руку и так обрадовался, увидев его, что Карл Рэй даже улыбнулся и повёл себя так, как будто он хозяин магазина, и принялся нам всё там показывать. Я была в этом магазине миллион раз, поэтому всё там было мне знакомо, но я делала вид, будто вижу всё впервые. Затем появился новый мистер Фурц. Он представился нам («я – Джин Фурц») и сказал, что он, по крайней мере, временно берёт магазин на себя, пока «всё не уладится».

Затем он сказал:

– Не волнуйтесь, мы оставим здесь юного Карла Рэя.

(Я и не волновалась.)

Карл Рэй улыбнулся и стал разглядывать свои кроссовки. Потрясающее самообладание.

По дороге домой я заглянула к Бет-Энн, но она куда-то ушла.

Помазание Телемаха

Прочитала четвёртую песнь «Одиссеи». Теперь Телемах находится в доме Менелая, где все пируют и «полны веселия». Что меня убивает, так это то, что все угощают Телемаха, куда бы он ни прибыл. Его никто не знает, однако Менелай приказывает своим слугам позаботиться о лошадях Телемаха и накормить их. А затем – хоть убейте, это выше моего понимания! – служанки Менелая «омыли» Телемаха и его спутника и «чистым елеем натерли»! Нет, вы только представьте! Затем они кормят их и так далее. И всё это до того, как они узнают, кто такой Телемах.

Я тотчас вспомнила маму, как она вечно твердит, что старина Карл Рэй – гость в нашем доме. Я и так чувствую себя его служанкой, но я скажу вам одно: я ни за какие деньги в мире не буду мыть его и натирать елеем.

Ещё пару слов об «Одиссее»: в доме Менелая все начинают оплакивать Одиссея и причитать (потому что все ещё думают, что он мёртв), и тогда богиня даёт им некое особое вино, которое мешает им плакать! Нет, вы только подумайте!

Жаль, что у меня не было такого вина для миссис Фурц.

Но Одиссей не мёртв. Его держит в плену нимфа по имени Калипсо, которая, по-видимому, обожает Одиссея и не хочет, чтобы он вернулся к Пенелопе. Между тем женихи Пенелопы решают подстеречь Телемаха, когда он вернётся.