Текст книги "Эхо безмолвия"

Преодоление судьбы

Обрадованная Белка эту отсрочку расценила как подарок Всевышнего. Это было шансом изменить жизнь. Она решила сбежать из дома в эту же ночь, опасаясь, что отец передумает и все-таки отдаст замуж, как обещал. В три часа ночи Зауре, взяв скудную одежду и кое-что из еды, украдкой оседлала коня и поскакала в сторону Каркаралинска. Конечно, было страшно от совершаемого, уже во второй раз неблаговидного поступка, от возможных преград на пути, ведь сейчас она была совсем одна, но в голове девушки пульсировала мысль о том, что все равно хуже уже не будет. Она проскакала мимо кладбища, вспоминая, как, выскочив оттуда, напугала мужчин. Сердце наполнилось тоской по беззаботному детству.

Зауре, лишенная суеверий, ничего мистического не боялась. В ее обожженной душе не было места для страха. «Лишь бы волки не встретились мне», – с тревогой размышляла она. Ее заботливо скрывала от всего темная ночь, а полная луна освещала ей путь. Периодически она взглядывала на небо, поднимая себе настроение созерцанием красоты звездного неба. Несмотря на сложность ситуации, сердце ее переполняла радость от преодоления проблем, что остались навсегда позади, от проявленной ею решительности, от ожидания манящих перспектив. «Наконец, я свободна от всего, от строгой опеки, от мачехи. Я смогу учиться и войти в новую жизнь!» – звенело у нее в голове. Будущность, в которой уже не было места любви, она осмысливала, как возможность реализовать неуемную энергию, свободу и непобедимость духа, что было в ней заложено от природы.

К утру, прискакав в Каркаралинск, она встретила знакомых и через них, согласно степным законам, вернула отцу коня с мыслями: «Лучше буду голодать, чем останусь в памяти отца воровкой». Затем она пришла на рабочий факультет и представилась сиротой из бедной семьи. «Я хочу учиться», – как заведенная повторяла она. Ей было 16 лет. Шел 1929 год. В стране не хватало специалистов, и ее быстро определили учиться на бухгалтерское отделение. Педагогов удивляли ее хватка и сообразительность, усердие и горячее стремление к учению. Белка была по-своему счастлива. Свое тяжелое отрочество она хотела позабыть, а свою первую любовь она, как и обещала себе, не вспоминала. Если приходили печальные мысли, она тут же их гнала и начинала вспоминать радости своего детства, впадая то в смех, то в умиление. Вскоре она почувствовала, что к ней вернулось ее прежнее жезнелюбие.

За это короткое, около полугода, время, что Зауре проучилась, она расцвела, слегка набрала вес. У нее была белоснежная кожа, веселое и энергичное выражение лица. Она привлекала легкостью движений и особой пластичностью фигуры с довольно тонкой талией. Руки у нее были полные с крупной широкой ладонью. Подводили лишь узковатые глаза, неидеальный нос, невыразительные губы, но это было незаметно и тонуло в море общего обаяния, поскольку мимика ее лица была необыкновенно подвижна. Рассмотреть недостатки лица было возможно лишь в спокойном состоянии, что практически отсутствовало у нее. Получив первую стипендию, Зауре купила дешевую ткань и сшила два красивых платья.

Вечерами по воскресеньям на рабочем факультете устраивались танцы, куда приглашались все преподаватели и студенты. В то время по указу правительства по всей стране повально организовывалось разучивание танцев, таких как вальс, краковяк, полька, вальс-бостон, фокстрот, что было обосновано стремлением не отставать в культурном отношении от Запада. В каждом учреждении были проигрыватель и виниловые пластинки.

Зауре давно обратила внимание на преподавателя политической экономии Жаскайрата. Это был смуглый статный мужчина с тонкими чертами лица, на котором выделялись огромные черные глаза. У него были красиво очерченные губы и белоснежные жемчужные зубы, а также зачесанная назад копна кудрявых волос, что было модно в те времена. Нос был с легкой горбинкой. У Жаскайрата были изящные кисти рук с тонкими длинными пальцами. Он был похож больше на европейца, чем на казаха, что вызывало удивление у многих людей. Все это запечатлелось и в ее сознании, потому что именно таких черт внешности ей не хватало. Одевался он всегда в строгие костюмы.

На одном из танцевальных вечеров Зауре, осмелев, пригласила на дамский вальс своего преподавателя Жаскайрата. Они танцевали под звуки вальса «Амурские волны». Тут же другие девушки, следуя ее примеру, стали наперебой приглашать его, считая за честь потанцевать с ним. Зауре ничего другого не оставалось, как отойти в сторону.

На занятиях Зауре метала быстрые пронзительные взгляды на Жаскайрата. «Ничего, на следующем вечере я не упущу своего», – думала она. Преподаватель тоже выделял ее среди всех других, видя ее молодость, привлекательность и живость ума. «Жаль, что она слишком молода», – рассуждал он.

Через несколько дней ее приняли в комсомол. Зауре почувствовала себя приобщенной к новому времени, современным преобразованиям. Ей стало спокойно со значком на груди, будто он был способен от всего ее защитить. Не успела она порадоваться, как вдруг в городе, именно на рабочем факультете, где она училась, объявился Керимжан – скотник ее отца и отвергнутый поклонник. Он, увидев на ее груди комсомольский значок, тут же доложил руководству: «Как вы могли принять в комсомол Белку?» – «О чем это вы, какая белка?» – «Да, Белка, т. е. Зауре, она же дочь бая Акимбека!»

Этого было достаточно. Комсомольский комитет тут же вызвал Зауре и, обвинив ее во лжи и сокрытии своего происхождения, поспешно исключил ее из комсомола и отчислили с рабочего факультета.

Первым порывом Зауре было бежать куда-нибудь, чтобы никто не видел ее слез, страха и отчаяния. Она выбежала на окраину города, уходя все дальше и дальше в степь, где раздавались ее долгие вопли, стоны, а слез она даже не замечала. Зауре, всецело доверившись новой власти, была счастлива такое короткое время. Проклятия сыпались на парня, который ни за что, просто так, выдал ее. Разве она виновата, что отвергла его в детстве. Какой же он жестокий негодяй! Теперь с клеймом «байская дочь», без комсомольского билета и учебных курсов ей не достучаться ни в одну дверь.

Идти было некуда. Домой она не могла вернуться. Там были жестокая мачеха и суровый отец. За второй побег ее могли чуть ли не убить. В этом не было сомнений. Зауре с отчаянием и горечью стала размышлять: «Если я не могла довериться родному отцу, обожглась первой любовью, как же я могла поверить новой власти?! Как я могла так обмануться? От кого же мне ждать теперь помощи?»

Вдруг ей показалось, что под ногами движется почва. «Неужели землетрясение?» – мелькнуло в голове. Потом она поняла, что не земля шатается, а в ее сознании все переворачивается с головы на ноги. «Это моя будущность шатается! – догадалась Зауре. – Как, оказывается, зыбок и неустойчив этот мир!» – с отчаянием заключила она. «Остается только одно – умереть, но как? И кто же будет меня оплакивать? Ведь никто! И какой тогда в этом смысл?» – подумала Зауре, проявляя рационализм даже в такой момент. «Моя жизнь нужна только мне, – решила Зауре. – А ведь были счастливые дни, когда была жива мать, умная и добрая». Зауре вновь вспомнила о том, какой резвой шалуньей она была в детстве. «Что теперь делать?» – Белка отчаянно искала выход. Она долго размышляла, продумывая разные выходы. И тут неожиданно пришла мысль о замужестве. «Однако где взять такого мужчину с бедняцким происхождением, да еще с хорошим социальным положением, способного защитить меня?» В эту минуту перед глазами возник образ преподавателя Жаскайрата. «Да, он единственный, на кого можно рассчитывать из моего ближайшего окружения, – подумала Зауре. – Но как его женить на себе? Ведь он, избалованный женщинами красавец, ему 33 года, он и не спешит обзаводиться семьей, – размышляла Зауре. – Что поделаешь, нужно разработать план и действовать. Есть риск, но хуже уже не будет. Идти некуда», – заключила девушка.

Ничего не предполагавший Жаскайрат проснулся рано утром, умылся, позавтракал и вышел из дома. Вдруг он с удивлением заметил грустно сидящую на ступеньках крыльца студентку Зауре. «Что ты тут делаешь, девушка, что случилось с тобой?!» – с изумлением спросил Жаскайрат. Зауре сквозь рыдания, заикаясь, сказала: «Кто меня теперь замуж возьмет, после того как мы станцевали вальс?» – «Так я же со всеми девушками танцевал!» – с еще большим удивлением ответил Жаскайрат. – «Не знаю, как другие, но о нас теперь все судачат. Говорят, что между мною и вами – любовь!» – все еще рыдая, ответила Зауре.

Жаскайрат, будучи наивным мужчиной, стал возмущаться: «Что это за безобразие! Как можно из невинного танца делать такие выводы! Это кто такие слухи распускает?»

Зауре, не отвечая на вопрос, еще отчаянней стала рыдать, чувствуя, что весь ее план рушится.

– Мне теперь некуда идти, разве что только в болоте утопиться! – призналась сквозь слезы Зауре.

– Что ты! Как можно такое говорить! Успокойся и проходи в дом.

– Спасибо, я вижу, что вы добрый человек, – сказала Зауре, входя в его дом.

– Что же мне делать? – спросил Жаскайрат.

– Может быть, вы женитесь на мне? – с решимостью в голосе спросила Зауре.

– Как жениться? Вот так сразу и жениться? Это невозможно. Мы же толком друг друга и не знаем, к тому же ты так молода! Тебе сколько лет?

– Шестнадцать. Вы же знаете, что в ауле в этом возрасте всех отдают замуж, – все еще рыдая и всхлипывая, ответила Зауре.

– Почему же ты хочешь выйти замуж именно за меня?

– Потому что мы танцевали вальс, и вы мне очень нравитесь.

«До чего же наивна и чиста», – подумал Жаскайрат, разглядывая ее стройную фигуру, длинные косы и белизну кожи.

– Но ведь ты должна вначале полюбить меня! – сказал Жаскайрат.

– Я давно в вас влюблена, просто я не смела сказать вам об этом, пока мы не станцевали вальс, – оживилась Зауре.

«Ну и чудеса!» – подумал Жаскайрат.

– Когда же ты хочешь выйти замуж?

– Сегодня и сейчас! – не веря в свою удачу, воскликнула Зауре.

– Дай подумать, – ответил Жаскайрат с нерешительностью в голосе и совершенно обескураженный.

Он вышел на крыльцо и стал все взвешивать: «Мне уже 33 года, пора обзаводиться семьей. Мать всегда внушала: не верить и не отдаваться чувствам целиком». Такое наставление заставляло Жаскайрата все время настораживаться, поэтому он и был холост до сих пор. «Но здесь совсем другое дело. Не я, а она меня добивается. Может быть, это судьба», – подумал он и вернулся в комнату. «Я согласен», – сказал, рассмеявшись, Жаскайрат, одновременно привлекая к себе стройное тугое тело с необыкновенной грацией.

Через час он понял, что эта бойкая необыкновенная девушка навсегда стала его любовью. Зауре, радуясь своей удаче, старалась во всем угодить Жаскайрату – ее спасительному оплоту.

Не затягивая время, чтобы не огорчать Зауре, Жаскайрат подал заявление в загс. Пребывая в головокружительном счастье, он никак не предполагал о последствиях. Он и подумать не мог, что его вызовут в партком. На повестке собрания было обсуждение его намерения жениться на байской дочери, что было недопустимо. О том, что Зауре была дочерью бая, и что ее выгнали из комсомола и с рабочего факультета, он узнал через несколько дней, но уже ничто не могло повлиять на его чувства. Жаскайрат был покорен и влюблен в эту бойкую юную девушку с таким изворотливым умом.

Жаскайрат стал все взвешивать и обдумывать стратегию своей защиты, заранее зная, к чему будут предъявлены претензии.

– Вы, Жаскайрат, коммунист, на хорошем счету, и мы вас ценим. Однако как вы могли допустить такую ошибку? – начал секретарь парткома.

– И какую же ошибку я совершил? – с невинным видом спросил Жаскайрат.

– Вы собираетесь жениться на дочери бывшего бая – нашего врага! – ответил тот.

– Во-первых, вы сами сказали – бывшего бая. Ее отец добровольно отдал богатство советской власти. Во-вторых, эта девушка осталась наполовину сиротой. Она мне рассказала, сколько ей досталось по вине мачехи. Она бежала из дома без ничего, рискуя жизнью. К нам она пришла искать защиты – спокойно сказал Жаскайрат. – Сейчас она в положении, а вы мне предлагаете бросить ее одну на произвол судьбы, т. е. поступить жестоко, несправедливо. Это же страшное преступление! Тогда где же гуманизм нашей власти?! Если мы будем унижать одиноких беременных женщин, то кто нам будет верить!? – с твердым напором спросил Жаскайрат. – Если считаете нужным, можете исключить меня из партии, но я ее, по сути, ставшую моей женой, не предам! Это мое окончательное решение, – уже повысив голос, произнес Жаскайрат.

По залу прошел гул одобрения. Все как-то сразу стало на свои места. «Не кипятись! Ладно, пусть будет по-твоему. Однако советуем: будь бдителен и не поддавайся байской идеологии, – заключил секретарь парткома. – На этом выносим решение: разрешить Жаскайрату Бексултанову зарегистрировать брак с Зауре Акимбековой».

Когда Жаскайрат вернулся домой, он с радостью выкрикнул: «Мне разрешили жениться на тебе!» Зауре с радостью обняла его, поцеловала, сказав: «Какой же ты молодец. Все же добился своего!» Затем тихо произнесла: «Я счастлива, что все так хорошо устроилось. Но… я так хочу выучиться и стать бухгалтером. Ты же не будешь возражать, не так ли?» – спросила она с надеждой. Жаскайрат выпалил: «Конечно, нет, дорогая, безусловно, нет! Теперь я возьму отпуск, и мы съездим ко мне на родину».

Свадьба

Жаскайрат с удовольствием повез Зауре к родным в село Баршатас Чубартауского района, где устроили, хоть и с запозданием, свадебный той. Встретили молодых радушно, собрались братья, снохи и другие родственники. Днем устроили скачки, борьбу и пеший бег. Весь род участвовал в этом событии: родственники для будущих призеров выделили подарки в виде баранов. В состязаниях приняли участие как свои, так и гости из разных родов. В итоге случился невероятный казус: все призы достались одной семье. В скачках первым пришел скакун старшего брата – Жараса, в борьбе победителем оказался сам Жаскайрат, а в беге первым примчался Темирхан. Все смеялись до колик. Настолько нетрадиционным было такое обстоятельство дел. Баранов зарезали и всех пригласили на свадебный пир, который провели на природе, расстелив скатерти на зеленой траве.

Поздно вечером все разошлись, и молодые пошли в дом родственников Жаскайрата. Жили его родные в землянке со скудной обстановкой. Ей, как невестке, согласно казахскому этикету, не следовало громко говорить и смеяться, обращаться по имени к старшим братьям, а тем более прямо смотреть им в глаза, за что она была жестоко избита отцом еще в отрочестве. Об этом она хорошо помнила. Однако советская власть отчасти нивелировала традиционные правила поведения. Никто здесь, вроде бы, не обращал внимания на ее манеры. Всю ночь братья, опережая друг друга, демонстрировали свое искусство пения и игры на добре. Исполняя свои сочинения, они с любопытством заглядывали ей в лицо. Зауре, лишенная музыкального слуха, вынуждена была слушать их с вниманием. Это стало ее утомлять. Она мысленно стала задаваться вопросами: «Поют и поют, будто за это им платят деньги. Ой, Аллах, чем так долго бренчать на домбре, лучше бы навели порядок в доме да еды бы побольше приготовили вкусной!»

Уснули лишь под утро. Не прошло и четырех часов, как ее будят старшие снохи и выводят наружу. Ничего не понимая, спросонья Зауре не могла взять в толк, чего они хотят от нее. «Ой, Аллах, дали бы поспать!» Вдруг одна из снох надевает на нее конскую уздечку. Зауре, возмутившись, стала брыкаться, как необъезженная лошадь.

– Вы что делаете, с ума, что ли, сошли? – стала возмущаться Зауре.

– Так нужно, это всего лишь игра! Зато у тебя будет шелковый, послушный характер.

– Не надо ничего этого! Извините, я и так нормальная! Шелковой и послушной…, – бормотала Зауре. Позже она узнала, что таким магическим образом, через обуздание сакральной конской уздечкой, у молодой невестки формируют послушность и кротость характера.

Через несколько дней, все поняв и оценив обстановку, Зауре вскочила на лошадь и ускакала для разведки местности. Там она обнаружила белую известь. Набрала ее и выбелила изнутри и снаружи дом. Женщины пришли в восторг, все кинулись подражать ей.

Среди всех родственников мужа Зауре выделила пожилую старшую сноху Саткен. Та, в свою очередь, оценив энергию и смекалку Зауре, взяла ее под свое покровительство. По сути, такое поведение старшей снохи – женге по отношению к молодой было традиционным. Она, стараясь предельно не нагружать Зауре домашней работой, позволяла ей в сопровождении мужа общаться с молодежью, участвовать в играх и развлечениях. В то время популярным развлечением была традиционная борьба күрес. Это состязание устраивалось в вечернее время среди молодежи. При этом в борьбу вступали как юноши меж собой, так и юноши с девушками, в чем был запечатлен отголосок древних ритуалов, символизировавших единство и противоположность природных сил, приводящих к равновесию в природе и плодородию. Зауре, попросив у мужа разрешение, вышла в круг. С ней поочередно боролись несколько юношей, но всех она уложила на лопатки, вызвав удивление не только присутствующих, но и мужа. Выйти на борьбу со зрелыми мужчинами, которые явно были крепче и сильнее, Зауре благоразумно отказалась.

Теплота и симпатия Саткен-женге к Зауре еще более усилились после одного бытового события. Дело было в том, что в этом ауле никто не умел кроить. Более или менее, полагаясь лишь на свою сообразительность, кое-как кроила лишь сама Саткен. Для этого ткань полностью раскладывали, а затем на глаз выкраивали все части. Обычно на такое действие – кройку одежды, которое расценивалось из-за дефицита ткани как значимое и радостное событие, почти как священнодействие, собирались многие женщины и бабушки. Они усаживались на лужайке вкруговую, ожидая обрезки ткани. Из этих отходов, осмысливаемых как лоскутки благоденствия, впоследствии женщины сшивали мозаичные коврики. Когда все уже собрались, Саткен-женге спохватилась, что взяла не те ножницы. Она послала Зауре домой за тяжелыми острыми ножницами. На обратном пути Зауре волновалась: «Только бы не начали кроить и не испортили великолепный шелк с синими переливами». Сев рядом с женге, Зауре напряглась, не смея и не зная, как предложить свою услугу. Женге взяла в руки ножницы и только поднесла их к ткани, как Зауре, невольно подалась вперед вслед за ножницами. Саткен, будучи от природы очень умной женщиной, сразу же спросила: «Может, ты хочешь начать?» – и передала молодой инструмент. Зауре с воодушевлением сложила пополам ткань и начала кроить по правилам, словно по лекалам, чему научилась еще в 14 лет. Она раскроила шапан, а из остатка ткани скроила камзол. Женщины были в изумлении, обрезков осталось совсем мало.

С этих пор родственники мужа, хотя и почувствовали ее независимый нрав, все же относились к ней благосклонно, ценя ее за живость и, как им казалось, за наличие культуры. От родственников, как бы они не скрывали, все же просочилась тайна истории рода Бексултановых. Зауре, придя в шок от судьбы бабушки Айгуль, подумала: «Как хорошо, что у меня удачно сложилась личная жизнь. А ведь все висело на волоске. Если бы не порядочность Жаскайрата, неизвестно что стало бы со мной!»

Вскоре чета вновь вернулась в Каркаралинск. Уезжая, Зауре тепло попрощалась с родственниками, но с особой трогательностью с Саткен-женге, которую помнила всю жизнь. Эта встреча с достойной женщиной сформировала у Зауре тягу к подобным личностям, которые встречались ей в будущей жизни. О них она проявляла посильную заботу в материальном отношении и оказывала при надобности физическую помощь.

Радости и печали

Через некоторое время, в 1932 г., Жаскайрата направили в Уч-Арал Алакольского района на должность прокурора. Наступили тяжелые 30-е годы всеобщей коллективизации. Время было тяжелое, шел голощекинский «голодомор». Зауре, не надеясь на блага государства, рассчитывала только на себя, на мужа, на результаты конкретных действий, поэтому она во всем, как могла, помогала супругу.

Зная, что к ним едет новый прокурор, один из милиционеров, принятый на работу не из-за особых качеств, а лишь благодаря бедному происхождению, решил продвинуться по службе. Для этой цели он выбрал одинокого немолодого казаха и угрозами, а, главное, побоями заставил его признать себя японским шпионом. В эти годы географическая направленность шпиономании была сосредоточена на Японии, начавшей проявлять признаки внешней агрессии по отношению к Китаю, дружественной СССР стране. Этот запуганный, весь в синяках и побоях, сломленный духом бедолага заученно твердил новому прокурору, что он действительно японский шпион. Тогда Жаскайрат устроил ему подробный допрос:

– Какое задание вы выполняли?

– Я следил за людьми в поселке и все время докладывал японцам.

– А каким образом ты сообщал им свои сведения? – спросил Жаскайрат, даже не интересуясь, что же такого особенного и секретного мог он найти в поселке.

– Я вечером сажусь на своего гнедого коня и галопом мчусь за горы, за Джунгарские ворота с криком: «Жапония! Жапония!» Как только они откликнутся, я приближаюсь к ним, тут же все им рассказываю и, не задерживаясь, возвращаюсь к утру домой. Моя лошадь даже вспотеть не успевает, настолько быстро я управляюсь с делом! – рассказал арестант.

Жаскайрату было не до смеха, его возмущению не было предела. «Как же можно ради карьеры губить человеческую жизнь! Неужели человек – разменная монета!» – думал он. Он отпустил арестанта, который даже не знал, что это за страна такая Япония, а сотрудника выгнал с работы. После этого случая Жаскайрат старался как можно тщательнее разбирать доносы, вскрывая в них необоснованные наветы.

Вскоре у четы родился первенец – смугленький мальчик. Назвали его Арман, что в переводе означало «мечта». Жаскайрат, наблюдая за женой, ставшей теперь матерью, как-то с удивлением спросил: «Почему ты не поешь Арману колыбельную? Я и мои братья выросли под песню моей матери, может быть, от этого и стали такими сильными и здоровыми! Спой что-нибудь, а я послушаю». Когда Зауре запела, Жаскайрат внутренне съежился, но, чтобы не обидеть ее, сказал: «Ладно, не напрягайся! Я буду сам петь, когда будет время».

После Армана за пять лет Зауре родила еще троих детей: двух мальчиков и одну девочку. Мальчики умерли один за другим еще в младенчестве. Родители, тяжело переживая утрату, смирились, обосновывая такой исход тяжелым временем, голодом. Однако, когда родилась девочка, Зауре прилагала все усилия, ухаживая за ней. Ведь девочка родилась необыкновенно красивой, белокожей, с огромными синими глазами, как у матери Жаскайрата. Назвали ее Рая. Зауре так восхищалась девочкой, ее синими глазами и так ее обожала и тряслась над ней, что сама же сглазила ее, как говорили соседи. Не дожив до года, девочка заболела воспалением легких. Зауре, как могла, лечила ребенка, но ничего не помогало. И когда Жаскайрат уехал по делам на сутки, девочке стало хуже. Зауре, всю ночь продержав ее на руках, молила Аллаха о спасении ее жизни. Под утро плачущая девочка все же умолкла навсегда, и в эту же минуту зашел Жаскайрат. Увидев окаменевшую Зауре, все еще державшую ребенка, он сразу все понял. «Рая умерла?» – спросил он. «Да», – едва вымолвила Зауре. Жаскайрат неожиданно для жены резко развернулся и вышел. Зауре, нуждавшейся в утешении и поддержке со стороны мужа, пронзила острая боль горького одиночества. Она подумала: «Какой же он бесчувственный и жестокий! Как он мог уйти сейчас, когда у нас такая трагедия!» Она изо всех сил старалась зарыдать, но слез не было. Лишь горестные стоны раздавались в комнате.

Жаскайрат, обвиняя в душе жену в халатности, и что недосмотрела уже за третьим ребенком, не стал выговаривать упреки, но и утешать ее у него не было сил. Не желая находиться рядом с женой и показывать свою слабость, он вышел во двор, где сполна отдался отчаянию. Эта трагедия разъединила их. Каждый из супругов переживал утрату сам по себе.

Весь в слезах Жаскайрат, глядя в небо, стал задавать вопросы: «Почему и за какие грехи ты, Всевышний, забрал у меня уже третьего ребенка, это крошечное создание! Я так ее любил и дорожил ею, ведь у нее, как у моей матери, были бездонные синие глаза!.. Я так мечтал вырастить красавицу… Что я сделал такого, за что так жестоко меня наказала судьба?!» Так продолжалось около двух часов, после чего, с трудом взяв себя в руки, Жаскайрат, с опухшими глазами, решил вернуться домой.

Увидев, что жена, словно отрешенная, до сих пор сидит с мертвым ребенком в руках, он подошел и, взяв на руки девочку, прижал к груди. Вдруг у него вырвался страшный крик, и слезы полились. И только тогда жена, прильнув к нему, дала волю своим обильным слезам. Прошло время, и супруги успокоились, говоря: «Нужно смириться, видимо, такова была воля Аллаха!»

В один из будничных дней к Зауре пришел посыльный с вестью о том, что в их поселок на телеге едет ее отец с семьей: женой, сестренкой Куляим и старшим братом Муканом, а также двумя девочками, рожденными от второй жены. Зауре сразу поняла, что едут они, спасаясь от голода. Она была в курсе, что ее отец и старший брат Мукан, как представители байского происхождения, уже отсидели по году в тюрьме. Тем не менее, Мукан все же сумел окончить бухгалтерские курсы. Зауре, взяв с собой испеченные ею калачи, молоко и жареную пшеницу, вышла к ним навстречу за три километра от села. Белка не видела их несколько лет и подумала: «Вот он, момент истины!» – вспоминая, как она, отказываясь от неравного брака, сказала: «Если вы меня отдадите замуж за нелюбимого человека, я умру. И какая вам от этого польза? Тогда как, если я выучусь, буду вам полезной. Хоть и не выучилась я, зато имею возможность хоть как-то помочь родственникам. Зауре подумала: «И все-таки к этому моменту я, благодаря своей решимости, оказалась сильнее судьбы, заготовленной мне мачехой и отцом. Сейчас, слава Всевышнему, у меня достойный муж и дети!».

Заметив ее издалека, сестра и брат закричали: «Белка, Белка!» – поняв, что они спасены, Мукан сказал: «Надеюсь, она несет нам еду, сил нет больше терпеть голод!» Отец и мачеха молчали, не зная, как себя вести. Зауре коротко поздоровалась и сразу подала им съестное, чтобы замять неловкость встречи.

– Как вовремя ты нам помогла! – щебетала сестренка Куляим, раздавая еду усталой, ослабевшей от недоедания семье. Когда все насытились, Зауре предупредила:

– Если хотите, чтобы я могла вам помогать, никто не должен знать о нашей родственной связи!

– Конечно, разумеется, Белка, – ответили с благодарностью родственники, кроме отца и мачехи, которые сидели молча.

По прибытии в Уч-Арал их поселили в пустующий дом. Зауре тайком по ночам стала носить еду семье отца. Ей впервые было страшно, так как она понимала, что рискует положением мужа и своей семьей. Она тихо стучала в дверь. Зато мачеха во весь голос, слышным чуть ли не на квартал, спрашивала: «Кто там?» Зауре в ответ тихо шептала: «Это я». Через открытую дверь она просовывала еду с мольбой больше не спрашивать так громко, а лучше подойти к двери и тихо спросить. При этом Зауре задавалась вопросом: «Интересно, что теперь думает обо мне отец?»

Через некоторое время Мукан устроился на работу бухгалтером в заготовительное зерновое хозяйство в соседнем селе Антоновка и смог поправить материальное положение семьи благодаря смекалке, трудолюбию и природным способностям.

Акимбек, как бывший бай, мог устроиться на работу только конюхом, позже стал разнорабочим, чтобы прокормить жену и трех дочерей. Работы он не боялся, все делал добросовестно, поскольку был трудолюбив, но что у него было на душе – никто не знал…

Однажды вечером к Жаскайрату пришли сотрудники, чтобы он подписал бумаги для ареста русского кулака. Сославшись на позднее время, он отругал их: «Неужели такие дела не потерпят до утра? Я устал и хочу отдохнуть!»

Визитеры ушли ни с чем, а Жаскайрат, дождавшись темноты, тайком пробрался к дому этого кулака и постучался. Хозяин открыл дверь и побледнел, увидев самого прокурора:

– Проходите, пожалуйста, что вас привело ночью ко мне, уважаемый Жаскайрат?

– Вас зовут Иван?

– Да. Это я. В чем дело?

– Случилось то, что на вас, как на кулака, написали донос. Утром я должен вас арестовать.

– Боже мой! А как же моя семья? Жена и пятеро детей не выживут без меня, – с отчаянием в голосе воскликнул Иван.

– Я понимаю вас, поэтому и пришел к вам. Вам с семьей ночью нужно бежать во имя собственного спасения!

Утром выяснилось, что арестовывать некого. Знающие люди говорили, что Иван с семьей убежал в Китай. После этого Жаскайрат сумел освободить из-под ареста еще одного казаха – главу рода, за которого просили сородичи, предлагая в благодарность много золота. Жаскайрат отказался от всего, чтобы его не могли обвинить во взяточничестве. Зауре немного досадовала, что муж не взял хотя бы одно колечко для нее, на что он отвечал: «Ради того, чтобы ты покрасовалась, я мог сесть в тюрьму».

Только он порадовался, что, будучи в этой должности, сумел никому еще не навредить, как произошел страшный случай. Летом в село в поисках лучшей жизни приехала большая семья. Жители села наблюдали за тем, как семья разгружает домашний скарб и заносит вещи в выделенный им дом. Вдруг к ним подошла пожилая женщина в коричневом платье и зеленом платке, участливо предложив им как новоселам еду. Она сказала: «Пусть со мной пойдет ваша дочь (которой было пять лет), через нее я и передам вам пшеницу».

Те, конечно, обрадовались такой доброте и отправили с ней свою девочку. Прошло четыре часа, наступил вечер, а девочка все не возвращалась. Обеспокоенные новоселы обратились за помощью к прокурору. Не откладывая это дело, Жаскайрат вместе с милиционерами тут же пошел по свежим следам, расспрашивая всех, кто мог видеть пожилую женщину в описанной одежде с девочкой пяти лет. Люди, которые видели их, указывали их путь следования. Опрашивая всех жителей и прихватив кое-кого из свидетелей, Жаскайрат, вскоре, подошел к дому, стоявшему на краю села. Он вошел в дом и почувствовал запах вареного мяса, хотя в селе давно, включая самого Жаскайрата, не ели его. Он приказал милиционерам устроить обыск, и те сразу же обнаружили части тела убитой девочки. Оказалось, что оголодавшая женщина вместе со своим двадцатилетним сыном уже довольно долго занималась каннибализмом. После их ареста Жаскайрат сказал Зауре: «Иди посмотри на мать, которая своего единственного сына больше чем убила!»

– Как это возможно! Что может быть хуже смерти?! – удивилась жена.