Текст книги "Необычайно умные создания"

Уродец и друг

На закате городской пляж Соуэлл-Бэй кишит каменными крабами. Однажды летом, когда Эрик был маленьким, Салливаны пошли гулять после обеда, и Эрик нашел краба, который по какой-то жестокой превратности судьбы лишился задних ног с одной стороны. Естественно, он настоял на том, чтобы принести краба домой. Он назвал его Восьминогим Вуди, потому что у того не хватало двух конечностей из десяти. Несколько недель Эрик и Уилл наблюдали, как бедняга Вуди неуклюже ползает по стеклянному аквариуму, в который положили гравий с дорожки. Това не выбрасывала картофельные очистки и обрезки цукини, чтобы вечером кормить ими Восьминогого Вуди, а Уилл пару раз заезжал в зоомагазин в Элланде за артемиями, которые краб с удовольствием поглощал.

Для краба Вуди прожил довольно долго, но однажды утром Това обнаружила, что он замер на бегу и его пристально вглядывающиеся куда-то глаза застыли в одном положении. Уилл взял трупик пальцами, собираясь выбросить его в сад, но тут Эрик в панике выбежал из своей комнаты и стал требовать для краба достойного захоронения. Он упал на пол, обхватил отца за ногу и будто приклеился к ней, как один из тех протестующих хиппи, которые приковывали себя цепями к деревьям, полные решимости бороться с несправедливостью.

Памятник работы Эрика до сих пор стоит в саду, под разросшимися папоротниками. Покойся с миром, Восьминогий Вуди, уродец и друг.

Никогда Това не сочувствовала этому бедному крабу больше, чем сейчас, когда она сама ковыляет по кухне и на левой ноге у нее этот нелепый ортез из литого пластика. Шесть недель, сказал доктор Реми. Шесть бесполезных недель, в течение которых она не сможет выполоть одуванчики со своих грядок с ревенем. Шесть сводящих с ума недель, в течение которых на плинтусах в прихожей будет собираться пыль. Шесть невыносимых недель, в течение которых полы океанариума будут на попечении того, кого Терри сможет найти ей на замену.

– У тебя четыре здоровые ноги, – замечает она Коту. – Может, одолжишь мне одну?

Кот в ответ принимается вылизывать лапу.

Не успевает она заняться кофеваркой, как раздается звонок в дверь.

– О господи. – Она медленно ковыляет к входной двери.

– Това! – Сквозь оконное стекло доносится резкий, звонкий голос Дженис. – Извини, что без предупреждения. Ты дома?

Това неохотно поворачивает задвижку.

– Ой, отлично, – говорит Дженис, вваливаясь в дом с запеканкой в руках. Ее голос звучит привычно ровно, когда она сообщает: – На этой неделе ты пропустила собрание Крючкотворщиц.

– Да. Я приболела.

Дженис усмехается:

– Как бы не так! (Снова эти фразочки из ситкомов.) Что у тебя случилось? Ты упала на работе? Так Итан из магазина сказал. – Она ставит форму для выпечки на кухонную стойку.

Кровь отливает от лица Товы. Итан? Откуда ему знать?

– Так вот, я, конечно, молчу, – говорит Дженис, поднимая руку в примирительном жесте, – но если тебе нужен адвокат, я знаю одного человека. – Она тянется за своей сумкой: – У меня есть с собой его номер.

– Дженис, прошу тебя. Это просто растяжение.

– Сильное растяжение.

Дженис косится на ортез. Потом снимает прозрачный розовый шарфик и вешает его вместе с сумкой на спинку одного из кухонных стульев. Напевая себе под нос, она берет форму с запеканкой, несет ее к холодильнику и начинает шарить внутри в поисках свободного места.

– Посмотри на нижней полке, – бормочет Това.

– Ага! Вот сюда. – Дженис отряхивает руки. – Это Барб для тебя приготовила. Кажется, с картошкой и луком-пореем. Что-то вроде того. Она все говорила о каком-то рецепте, который нашла в интернете.

– Очень мило с ее стороны. – Това хромает к кофеварке. – Поставить кофе?

– Нет, ты садись. И подними ногу. – Дженис поспешно встает перед ней и загораживает графин с водой. – Я приготовлю кофе.

Он у Дженис всегда слабоват, но Това сидит, как велено, внимательно наблюдая, как Дженис отмеряет молотый кофе и воду.

– А кошку кормить надо? – Дженис опускает на нос свои круглые очки, чтобы скептически взглянуть на Кота, который устроился под стулом Товы. Жест солидарности с его стороны.

– Спасибо, но он уже позавтракал, – говорит Това. Потом, пока Дженис не успела ничего придумать насчет готовки, добавляет: – Мы оба позавтракали.

Кот переворачивается на бок, демонстрируя свой новый округлый живот. От всех этих запеканок он поправился, и ему идет. Килограммы поддержки, как ласково говорит Това.

– Ладно, остынь. Я просто пытаюсь помочь. – Дженис ставит две дымящиеся кружки на стол и садится. – Ты ходила к доктору Реми?

– Конечно, – сердито отвечает Това.

– И?

– Я же говорила. Растяжение.

– И как долго ты не сможешь работать?

– Несколько недель, – честно говорит Това. Она умалчивает о том, что доктор Реми направил ее на костную денситометрию и предупредил, что в ее возрасте, наверное, не стоит возвращаться к работе. Наверное, сказал он. Еще ничего не известно точно. Так зачем упоминать об этом?

– Несколько недель, – повторяет Дженис, скептически разглядывая ортез. – В общем, я пришла не просто так. Не только для того, чтобы убедиться, что ты, ну, знаешь, жива.

– Понятно. – Това оценивающе делает глоток кофе, приготовленного Дженис. Можно было бы добавить еще столовую ложку, но вышло вполне сносно.

– На самом деле я пришла по двум причинам.

Това выжидающе кивает.

– Хорошо, и вот первое, что я должна тебе сообщить. Если бы ты пришла к нам в прошлый вторник, ты бы услышала важные новости от Мэри Энн, но раз тебя не было…

– Какие новости?

– Она переезжает к дочери.

– К Лоре? В Спокан?

– Именно, – подтверждает Дженис.

– Когда?

– В следующем месяце. Выставляет дом на продажу.

Това медленно кивает:

– Понятно.

Дженис снимает свои круглые очки, берет бумажную салфетку из подставки на столе и протирает стекла. Щурясь, она говорит:

– Это к лучшему. Лестница у нее в доме крутая, ты же знаешь, и прачечная в подвале…

– Да, тяжеловато, – соглашается Това. Прачечная в подвале была виной прошлогоднего падения Мэри Энн, тогда ей посчастливилось отделаться всего несколькими швами. – Это замечательно, что она будет жить с Лорой. И Спокан. Это серьезная перемена.

– Да, серьезная. – Дженис надевает очки. – Мы планируем устроить прощальный обед. Он может состояться через несколько недель, в зависимости от того, как быстро все устроится, но ты ведь, конечно, придешь?

– Конечно. Я его не пропущу, даже если мне придется туда ковылять, – говорит Това. И она говорит это серьезно.

– Хорошо. – Дженис поднимает глаза, ее лицо непроницаемо. – Знаешь, после того как Мэри Энн уедет, мы останемся втроем. Рано или поздно нам пора будет задуматься о своих планах на отдаленное будущее.

Това глубоко вздыхает, пытаясь представить, что будет с Крючкотворщицами, если останутся только она, Барб и Дженис. Без Мэри Энн и ее магазинного печенья, разогретого в духовке. Они встречаются каждый вторник на протяжении нескольких десятков лет. Ходить на эти встречи – ее давняя привычка.

– В общем, нам будет о чем поговорить. – Дженис встает и накидывает на плечи шарф. Скрип ее стула по линолеуму заставляет Кота, который, по-видимому, заснул, поднять голову и недоверчиво приоткрыть один глаз. – Мне надо бежать. Тимоти приглашает меня на обед в этот новый ресторан мексиканской кухни в Элланде.

– Очень мило, – говорит Това, направляясь за Дженис к входной двери.

Сын Дженис всегда водит мать куда-нибудь поесть. Она представляет, как они макают чипсы из тортильи в общую тарелку с гуакамоле.

– Ой! Я чуть не забыла про вторую причину. – С коротким смешком Дженис разворачивается и достает из сумки телефон. – Вот. Это твое.

Това хмурится:

– У меня нет мобильного телефона.

– Теперь есть, – возражает Дженис. – Это старый сотовый Тимоти, ничего особенного. Но в чрезвычайной ситуации пригодится. – Она незаметно косится на ортез.

Това сжимает зубы.

– Сколько раз я объясняла, что мне это не нужно? У меня в гостиной есть отличный телефон. Мне не нужно носить еще один с собой в сумке.

– Нужно, Това, если ты собираешься жить здесь одна. Не говоря уже о том, чтобы работать одной в этом океанариуме, когда бы ты туда ни вернулась. Что, если ты опять упадешь? Мы об этом поговорили. И все согласились. Тебе нужен телефон.

После долгой паузы Това протягивает руку, чтобы Дженис положила телефон в ее раскрытую ладонь.

– Спасибо, – тихо говорит она.

– Вот и славно. – Дженис улыбается. – Я попрошу Тимоти позвонить, чтобы он тебе объяснил, что к чему. И я буду с тобой на связи по поводу обеда в честь отъезда Мэри Энн. А пока, если тебе что-нибудь понадобится…

– Конечно.

После ухода Дженис Това запирает дверь на задвижку.

* * *

На ужин будет картофельная запеканка с луком-пореем. Барб не славится своими кулинарными талантами, но блюдо вкусно пахнет и соблазнительно пузырится, когда Това заглядывает в дверцу духовки. В любом случае это приятное разнообразие, а то обычно она ужинает курицей и рисом. Надо будет послать Барбаре записку с благодарностью.

Звенит таймер. Това наклоняется, чтобы вытащить дымящуюся форму из духовки. Она уже наполовину ее вытянула, осторожно балансируя на здоровой ноге, когда что-то в кармане вдруг набрасывается на нее.

Дзинь!

Запеканка падает на пол, разбрызгивая масло и сыр. Дзинь! Това делает шаг к кухонной стойке по жирному линолеуму, ортез скользит, и она падает на копчик во второй раз за неделю.

Дзинь, дзинь, дзинь!

Това вытаскивает злосчастный телефон, и маленькая полоска экрана сообщает, что звонящий неизвестен. Стиснув зубы, она отбрасывает телефон прочь.

Почему люди не могут просто перестать совать нос в чужие дела?

Но теперь она должна встать, и это будет непростая задача. Каждый раз, когда она пытается подняться, ноги разъезжаются. Телефон лежит брюхом вверх, как серебристый жук, в дальнем углу кухни. Все равно она не знает, как им пользоваться, даже если бы смогла до него добраться. Наконец ей удается залезть на стул.

– Господи, – бормочет она и изводит до нелепости огромное количество бумажных салфеток, чтобы вытереть руки от картофельной запеканки с луком-пореем.

* * *

Курица с рисом. Ужин прошел на диване, с тарелкой на коленях. Точно так же, бывало, ел Уилл, когда шла игра.

– Да уж, вот это мы даем. Как низко мы пали, а, Кот? – Она гладит его мягкий лоб, берет пульт и включает вечерние новости.

Говорящие головы бубнят о фондовом рынке и о погоде, но Това не может на этом сосредоточиться. Ее мысли возвращаются к важным новостям про Мэри Энн. Начало ее конца, первое предложение ее последней главы. Неспособна жить дальше самостоятельно. Вернулась к зависимости от других, как в детстве. По крайней мере, у ее дочери Лоры хватает ума взять ее к себе, а не отправлять в один из этих домов.

О Барбаре позаботятся ее девочки в Сиэтле. А Дженис? Они с Питером уже и так живут на цокольном этаже дома Тимоти, под крылом сына и невестки, чья активная жизнь протекает наверху. Каждому в какой-то момент приходится куда-то переехать.

Средняя продолжительность жизни мужчин на несколько лет короче, чем у женщин, и Това всегда считала это несправедливостью, которую никто не замечает. Смерть Уилла была относительно ясной – по крайней мере, для самого Уилла. Рак, госпитализации, лечение, все это было чудовищно, но почти такими же ужасными были возня с документами, апелляции по страховке, всякие приготовления. Поздними вечерами Това проводила целые часы в одиночестве за кухонным столом, мучительно пытаясь со всем этим разобраться. Кто отплатит ей тем же, когда придет ее время? Или из-за отсутствия наследников поток бумажной волокиты просто канет в бездну?

Она ставит миску с курицей и рисом на журнальный столик (естественно, на подставку) и направляется к каминной полке, шаркая пластиковым ортезом по ковру. Она проводит рукой по гладким кедровым углам, которые шлифовал вручную и покрывал морилкой ее папа. Самый остов этого дома вырублен его топором – мастерство прежней эпохи, прекрасная шведская работа, которая переживет столетия. Сколько еще проживет она сама, прежде чем что-нибудь затеплит огонек ее дряхлости? Узкая лестница, неровная дорожка? Выпавшая из рук форма для запеканки, скользкий от сливок и картошки пол?

Найдут ли ее на кухонном полу? Вызовут ли “скорую”, чтобы отвезти ее в больницу? Кто будет заполнять документы на госпитализацию, прикрепленные зажимом к планшету? И это будет только начало.

Разве что…

Та брошюра, которую она привезла из “Чартер-Виллидж”.

Пожалуй, пришло время заполнить заявление.

Фирменное блюдо

Кэмерон не эксперт по кемперам, но он совершенно уверен, что ему досталось полное говно.

Двигатель гремит, разболтанный ремень подвывает, когда кемпер пыхтит по трассе I-5. Приятель Эллиота предупредил, что едет машина слегка неровно, и даже сказал, что запасной ремень, до сих пор не распакованный, лежит в бардачке. Ну, Кэмерон хотя бы уговорил его сбить цену до тысячи двухсот баксов.

Может, этот кемпер и говно, но стать владельцем автомобиля прямо-таки приятно. Даже если заплачено за него деньгами, взятыми “не взаймы” у тети Джин.

И вот, потратив шесть из оставшихся восьмисот долларов на дорогущий латте, Кэмерон на полной скорости мчится по шоссе в двух часах езды к северу от Сиэтла, приближаясь к своей цели. Водительское сиденье обито затхлой, колючей коричневой тканью, от которой почему-то чешется спина даже через рубашку. Матрас в плане комфорта и запаха немногим лучше. Прошлую ночь он провел почти без сна в дальнем углу автостоянки в какой-то промзоне к югу от Сиэтла. Он все ворочался и ворочался с боку на бок, когда услышал шорох шин по гравию, вскочил и увидел через крошечное окошко кемпера, как подъехала полицейская машина, силуэт которой безошибочно угадывался в предрассветных сумерках. Он перелез на водительское сиденье и рванул оттуда.

Не лучшая первая ночь в Вашингтоне. Но сегодня новый день.

До Соуэлл-Бэй, согласно последнему дорожному знаку, двадцать миль. Двадцать миль до Саймона Бринкса. Сколько он протянет на восемьсот долларов? Либо пока не найдет Бринкса, либо пока не воссоединится с сумкой. Выжить на восемьсот баксов вполне реально.

Дворники кемпера толком не стирают морось с лобового стекла, поэтому он подается вперед и, щурясь, вглядывается в скользкую ленту шоссе. Стоп-сигналы заливают приборную панель красным, и он резко тормозит, когда впереди материализуется стена стоящих машин. По крайней мере, тормоза работают. Он барабанит пальцами по рулю и, потихоньку продвигаясь вперед, поглядывает на замшелые отбойники и заросшую сорняками обочину. Здесь все такое зеленое. И лес – огромные хвойные деревья, растущие так тесно, что при взгляде на них Кэмерону становится слегка не по себе: на их месте он бы страдал клаустрофобией.

Осталось десять миль, потом пять, потом две. В стороне от шоссе стоит знак “Добро пожаловать в Соуэлл-Бэй”, выцветший и ржавый. Кэмерон едет прямо туда, где, как он выяснил, расположена контора Саймона Бринкса, которая оказывается невзрачным помещением в небольшом офисном здании у шоссе. “Бринкс Девелопмент, Инкорпорейтед”, – гласит вывеска. У Кэмерона появляется дурное предчувствие, потому что на стоянке нет ни одной машины. Ну естественно, дверь заперта.

Что ж, еще рано. Может быть, Бринкс и его сотрудники просто не жаворонки. Кэмерон вон тоже не жаворонок. Это явно передалось ему по наследству.

Что теперь? Может, в океанариум сходить? Вдруг там кто-нибудь знает, когда открывается офис “Бринкс Девелопмент”.

Полосы плесени стекают по металлическому куполу, испещренному похожими на струпья клочками мха и птичьего помета. В небе кружат чайки. Кэмерон идет через парковку, которая тоже до странности пуста. Дернув дверь и обнаружив, что она заперта, он понимает почему.

– Открывается в полдень, – бормочет он, читая вывеску. Ну конечно. Что с этим городком не так? Такое ощущение, что он полусонный или, может, даже полумертвый. Кэмерон смотрит на пустынный променад. Если бы он не знал наверняка, подумал бы, что поблизости спускают канализацию, потому что – фу, ну и запах. Но это просто припекшиеся водоросли на камнях. Пахнут серой, как тухлые яйца. Крошечные волны одна за другой набегают на стену набережной.

До полудня еще час. Дурацкое время. Для завтрака слишком поздно, для обеда слишком рано, но можно выпить кофе. На главной дороге было какое-то кафе.

Дважды кемпер чуть не буксует по дороге на холм. А наконец добравшись до вершины, Кэмерон выдыхает, хотя даже не осознавал, что задерживал дыхание.

* * *

Кафе-кулинария примыкает к небольшому продуктовому магазину, который выглядит заброшенным. Зайти внутрь – как будто попасть во временной разрыв. Через несколько секунд откуда-то из узких проходов доносится шорох. Кэмерон уже почти ждет, что сейчас появится какой-нибудь герой черно-белого фильма.

Но появляется пожилой рыжебородый мужчина. Его живот обтянут зеленым фартуком с надписью “Шоп-Уэй”, а в мощных руках он держит упаковки рамена, которые, очевидно, раскладывал по полкам.

– Доброе утро, – говорит он. – Вам помочь? Что вы ищете?

– Кофе. Я думал, тут у вас ресторан.

– Кафе-кулинария там. Идите за мной. – Он сваливает упаковки рамена кучей на полу.

– Я могу подождать, – говорит Кэмерон, кивая на кучу. – Я, в общем-то, не тороплюсь.

Рыжебородый опять поворачивается к нему:

– Чепуха. Я позову Таннера. – И тут же, не теряя ни секунды, орет: – Таннер!

Откуда-то из лабиринта тесных, узких проходов материализуется угрюмый подросток, тоже в зеленом фартуке “Шоп-Уэй”. Волоча ноги, он протискивается мимо Кэмерона и проходит вперед.

– А, вот ты где, – говорит Рыжая Борода, включая свет в кафе-кулинарии.

Наряду с легким душком чистящего средства здесь ощущается застарелый запах еды. Что-то вроде перца и лука. Как в “Гамбургер-хелпер”[5]5
  Блюдо быстрого приготовления, состоящее из высушенных макаронных изделий или риса со специями; при готовке в него добавляются вода и обжаренный говяжий фарш.


[Закрыть]. Это напоминает Кэмерону ту паршивую старую квартиру, в которой он жил до переезда к Кэти, где из коридора всегда можно было узнать, что у твоих соседей на обед.

Таннер протягивает ему несколько ламинированных листков.

– Вот меню, – поясняет Рыжая Борода без всякой надобности. – Посмотрите, что у нас есть, и мой помощник примет у вас заказ.

Кэмерон изучает меню. Угол у него как будто отгрызла чья-то собака или, может, чей-то ребенок.

– Я бы взял черный кофе, – говорит он, хотя в животе у него урчит.

– Таннер, давай фирменное блюдо, – командует Рыжая Борода, и, прежде чем Кэмерон успевает возразить, парень тупо кивает и вприпрыжку убегает. Где-то на невидимой кухне звякает сковородка, оживает оборудование. Рыжая Борода наклоняется к Кэмерону и доверительно сообщает: – Горячий сэндвич с пастрами.

Далась же им эта пастрами! Кэмерон надеется, что на этот раз она будет не из ямса.

– Ладно, – нерешительно соглашается он.

– За счет заведения. Таннер у нас пока салага. Пытаюсь вот загнать его на кухню, но в последнее время жертв у нас немного. – Ухмыляясь, Рыжая Борода усаживается на пластиковый диванчик напротив и проводит ладонью по веснушчатой голове. – Поболтаем?

Кэмерон пожимает плечами.

– Да я ненадолго. Я просто для неместных всегда на все сто выкладываюсь. Чтоб был достойный прием. – Рыжая Борода подмигивает.

– Как вы угадали?

– Я здесь всех знаю, – усмехается Рыжая Борода. – Вы откуда?

– Из Калифорнии.

Рыжая Борода тихонько присвистывает.

– Из Калифорнии. Только не говорите, что вы из этих умников, которые на недвижимости деньги делают. Ну, знаете, спекулянтов таких.

При мысли о недвижимости Кэмерон издает горький смешок.

– Да нет. Просто приехал сюда искать… семью.

Мужик склоняет лысеющую голову набок.

– Да? То-то вы вроде показались мне знакомым.

Кэмерон оживляется. Почему он сразу об этом не подумал? Рыжей Бороде, наверное, за шестьдесят, так что он хоть и старше его отца, но от силы лет на десять. И он из тех вездесущих людей, которые знают все и вся, сам же так сказал.

– Да, – говорит Кэмерон. – Вообще-то я ищу отца.

– Как его зовут?

– Саймон Бринкс. Вы его знаете?

При этом имени глаза Рыжей Бороды округляются.

– Не-е, лично не знаком. Извините.

Из кухни доносится гул пульсирующих басов – какая-то песня, которую Кэмерон слышал миллион раз, но не знает название. Вот это и значит быть тридцатилетним? Когда ты не в курсе, какая музыка нравится молодежи? Он еще заметил, что публика на последнем концерте “Мотыльковой колбасы” была как-то старовата. Они что, превратились в классическую рок-группу?

Ну теперь-то они уже никакая не группа.

Рыжая Борода морщится:

– Скажу ему, чтоб выключил эту ерунду. – Он начинает подниматься.

Кэмерона захлестывает волна сочувствия к бедному Таннеру, и он вскидывает руку:

– Да пусть. Я не против.

– Для вас, детей, этот грохот за музыку сходит! – Рыжая Борода качает головой.

– А по-моему, это не так уж и плохо, я как соло-гитарист “Мотыльковой колбасы” в музыке разбираюсь. – Кэмерон еще не успевает договорить, а уже жалеет, что открыл рот. Надо ж было такую хрень ляпнуть.

– “Мотыльковой колбасы”? Той самой “Мотыльковой колбасы”?

– Вы… слышали о нас?

У Кэмерона отвисает челюсть. Их последний сингл скачали больше сотни раз, и они-то думали, что все эти люди – завсегдатаи “Деллз”, но, может, одним из них был Рыжая Борода. Да Брэд просто обалдеет, когда узнает, что кто-то слушает “Мотыльковую колбасу” за тысячу миль от Модесто. Он наверняка даже будет умолять Кэмерона возродить группу.

Рыжая Борода серьезно кивает:

– Я ваш большой поклонник.

– Ух ты, – говорит Кэмерон, на этот раз у него действительно нет слов.

– Ой, не делай ты такое лицо. Теперь мне прям стыдно. – Щеки Рыжей Бороды становятся чуть ли не такого же цвета, как борода. – Я ж тебя подначивал.

– А-а… – говорит Кэмерон, краснея.

– Так ты не шутил. Что это за название такое – “Мотыльковая колбаса”?

Идиотское название.

Рядом с ними возникает Таннер.

– Фирменное блюдо.

С равнодушным вздохом он ставит на стол овальную тарелку с горой картошки фри. Где-то под ней предположительно прячется сэндвич. Пахнет невероятно вкусно.

– И? – Рыжая Борода свирепо смотрит на Таннера.

– И… приятного аппетита?

Рыжая Борода сердито фыркает.

– А кофе где?

Кэмерон поднимает руки:

– Да ладно вам.

– Нет, не ладно. – Ноздри Рыжей Бороды раздуваются. – Клиент заказал черный кофе? Так иди и приготовь! – Потом он поворачивается к Кэмерону: – Прости.

Таннер с угрюмым видом плетется на кухню – надо полагать, чтобы все-таки приготовить кофе. Кэмерон надеется, что пацан в него не плюнет.

– Ну, кофе тоже за счет заведения. Не буду мешать. Приятного аппетита. – Рыжая Борода поднимается с дивана. – Удачи в поисках отца.

* * *

Выходя из магазина, Кэмерон щурится от сероватого света. Как небо может быть одновременно пасмурным и слепящим? Он шарит в кармане в поисках солнечных очков и, возможно, именно поэтому не замечает, что с кемпером что-то не так, пока не доходит до середины парковки.

Машина кренится на один бок.

– Нет. Нет, нет, нет, – стонет Кэмерон, торопливо обходя кемпер сзади и обнаруживая именно то, чего он боялся, – полностью спущенное колесо с пассажирской стороны. – Да твою ж мать! – кричит он и пинает диск, больно ударившись большим пальцем ноги.

Морщась, он садится на бордюр. После оплаты эвакуатора и замены шины денег останется совсем мало. Он снова проверяет телефон, чтобы посмотреть, не звонили ли из “Джойджет” с последними новостями о его багаже. Ничего, кроме сообщения от Элизабет: “Как дела, Кэмеврун?”

– Хреново. Даже хуже, чем хреново, – бормочет он самому себе. И тут, к своему стыду, замечает с другой стороны парковки владельца магазина, который стоит на пороге и смотрит на него; ладонь приставлена ко лбу козырьком, рыжая борода развевается на ветру.

– Похоже, тебе нужно протянуть руку помощи? – Рыжая Борода приближается к Кэмерону. Останавливается перед ним и в самом буквальном смысле протягивает руку: – Кстати, меня Итан зовут.

– Спасибо. – Кэмерон отвечает на рукопожатие и идет за ним обратно в магазин.