Текст книги "Маленькая черная ложь"

Этих слов я боялась больше всего. Но все равно пытаюсь не обращать на них внимания.

– Дельфины. – Каллум смотрит на то, что происходит в воде в футах пятидесяти от берега. – Те, кого мы спасли. Они возвращаются.

Я подхожу к кромке воды. Нужно самой убедиться, что Каллум прав, хотя сомнений в этом у меня нет. Я вижу трех… нет, четырех маленьких гринд, которых мы отнесли в воду и которые плывут обратно. Снова собираются выброситься на берег. Окружающие меня люди тоже это видят. По мере того как новость распространяется по пляжу, спасательная операция останавливается.

– Почему они так делают?

– Что происходит?

Я убеждаю себя, что это не конец света. Популяция гринд в этих водах вполне жизнеспособна. Мы можем позволить себе потерять почти две сотни животных. Такое случается. Все смотрят на меня.

– Это те же самые?

– Они опять хотят выброситься на берег?

Именно это они и собираются сделать. Никто не знает, почему они так поступают, но такое случается часто. Либо дельфины выбросились на берег намеренно и не хотят, чтобы сентиментальность людей нарушила их планы, либо просто не могут бросить остальных.

– Продолжайте, – говорю я Каллуму. – Попробуйте вернуть в море еще несколько штук.

– Все за дело, не будем сдаваться.

Я отворачиваюсь от Каллума и вхожу в воду; за мной – тетя Джейни, Кейти и еще один или двое жителей островов. Мы идем вперед, навстречу возвращающимся дельфинам. Джейни шлепает ладонями по воде. Кто-то кричит. Джейни употребляет выражения, которые меня точно испугали бы. На какое-то время это помогает. Гринды притормаживают, некоторые даже поворачивают назад, но, судя по всему, они не собираются отказываться от своего намерения. Дельфины просто выжидают или ищут другой путь к берегу, глядя на нас своими большими печальным глазами. Так или иначе, они вернутся.

Я жду, пока еще шесть животных затащат в море, и только потом признаю поражение. Мы больше не можем оставаться в воде – слишком холодно. Теперь остается лишь наблюдать за происходящим.

* * *

А происходит то, что все они возвращаются. Прокладывают путь к берегу, расталкивая тела уже умерших и протискиваясь между умирающими. Переворачиваются, бьют хвостом и выталкивают себя на песок.

Мне больно смотреть на окружающих меня людей. Некоторые женщины и подростки плачут. Мужчины побледнели, часто моргают, трут ладонями лицо. Это несправедливо. Эти люди так старались и заслужили награду… К сожалению, природа устроена иначе.

– Что теперь? – Каллум старается говорить тихо. Подозреваю, он знает ответ. Я качаю головой, и он вслед за мной идет к сержанту. Мы втроем отделяемся от остальных.

– Я должна их умертвить, – говорю я. – Сколько раз их ни затаскивай в воду, они будут возвращаться.

Сержант – совсем еще мальчишка – шокирован. Он поворачивается и смотрит на массовое самоубийство, которое происходит на пляже.

– А что, если мы оттащим их поглубже? – спрашивает Каллум. – Отбуксируем лодкой?

Я это предвидела. Споры, предложения, которые лишь отсрочат неизбежное и продлят мучения животных.

Я качаю головой:

– Когда дельфины повторно выбрасываются на берег, сделать ничего уже нельзя.

Снова пауза – они пытаются придумать что-то еще, но тщетно.

– Как вы собираетесь это сделать? – спрашивает сержант, который теперь выглядит еще моложе и не таким уверенным в себе.

– Выстрел в голову. Если вы и ваши люди мне помогут, это значительно ускорит дело. Если это невозможно, я попрошу увести всех с пляжа. Не стоит никому этого видеть.

Каллум проводит пятерней по волосам.

– Неужели нет никакой альтернативы?

Я чувствую, как внутри закипает злость. Будет тяжело, и нужно, чтобы эти двое были на моей стороне.

– Если мы не вмешаемся, они будут умирать медленно и мучительно. Некоторые промучаются пару дней. Если их все время возвращать в воду, это лишь усилит их стресс и вымотает людей.

– Я свяжусь с командиром, – говорит сержант и возвращается на пляж. У кромки воды люди продолжают затаскивать небольших дельфинов в воду и пытаются отогнать вернувшихся животных с мелководья.

– Ты не… Не знаю, разве тебе не нужно на это разрешение? – спрашивает Каллум.

– Интересно, от кого? От Господа Бога?

– Где Джон?

Намек на то, что мое решение недостаточно разумно и что нужно получить разрешение от босса, приводит меня в ярость. Неужели он и вправду думает, что мы с Джоном не обсуждали именно этот вариант, прежде чем я отправилась сюда? Что тщательно не подсчитали и не списали то количество пуль, которое мне понадобится?

Сержант возвращается. Он все еще с рацией в руке.

– Мой командир не может разрешить умерщвление животных без одобрения властей. Он звонит в офис губернатора.

– Ваш командир не имеет власти над этим пляжем или надо мной. Пора приступать.

Я поворачиваюсь и иду к воде. Кажется, сержант машет одному из своих людей, чтобы тот меня остановил, но Каллум догоняет меня первым:

– Подожди минуту. – Он говорит очень тихо, наклонившись к моему уху. – Офис губернатора свяжется с Джоном, который тебя поддержит. Тебе не нужно разрешение этого парня, чтобы действовать, но его помощь тебе понадобится.

– Единственное, что мне от него нужно, – чтобы он не путался под ногами.

Каллум хватает меня за плечо и силой заставляет остановиться.

– Кэтрин, тут на пляже человек пятьдесят. Местных меньше половины. Они не поймут, что ты делаешь и почему это необходимо.

Сержант с кем-то переговаривается по рации. Пустая трата времени, драгоценного времени – пока его начальник позвонит в офис губернатора, пока из офиса губернатора позвонят Джону, чтобы услышать убедительные, успокаивающие аргументы. И все это время дельфины будут страдать, а я сидеть тут и думать о самой худшей работе, которую только можно представить.

– Они не обязаны понимать.

– А если они захотят защитить дельфинов? Встанут между тобой и ими? У половины из них есть фотоаппараты. Ты не сможешь ничего сделать без помощи армии.

Он прав. Я ненавижу его за это, но он прав.

Тем временем тетя Джейни понимает, что будет дальше. Они с Кейти идут ко мне по пляжу. Пит и Митчелл вытащили на берег лодку и тоже возвращаются. Я не одна.

– Я приглашу всех в дом, – говорит Джейни. – Мы можем устроить для них экскурсию по ферме и той стороне острова. У меня в морозилке есть пирожные. А Эшли освоила новый трюк. Она сидит и просит.

Я выдавливаю слабую улыбку. Если ее план сработает, люди уйдут с пляжа. И не увидят, как я убиваю сто семьдесят шесть дельфинов. Скрип песка говорит о том, что сержант возвращается. Он щурится на солнце, а его веснушки еще больше выделяются на побледневшем лице.

– Мой командир не может приказать, чтобы я и мои люди участвовали в умерщвлении дельфинов. – Я разочарована, но не удивлена. Ни один офицер не захочет увидеть фотографии своих подчиненных, стреляющих в беззащитных животных. – Но мы освободим вам место для работы и окажем всю необходимую помощь, – заканчивает он.

Я благодарно киваю. Лучше, чем ничего.

– Мы можем быть уверены, что дали им достаточно времени? – Каллум окидывает взглядом берег, усеянный тяжело дышащими, страдающими животными.

– С воды нам было лучше видно, – говорит Пит. – Абсолютно все дельфины, которых мы затаскивали в море, возвращаются назад. Некоторые дважды.

Митчелл кивает.

– Если мы подождем еще час, результат будет тем же.

Хватит. Я поворачиваюсь к сержанту:

– Вы можете попросить, чтобы люди покинули пляж? Они отлично поработали, но теперь должны предоставить всё нам.

– Я с вами. – Джейни берет молодого сержанта под руку и мягко подталкивает в сторону застывших в ожидании людей.

– Будем надеяться, что всё так просто. – Каллум следует за ними.

Пит говорит, что идет за пистолетом, и возвращается к лодке. Я остаюсь одна.

Буревестник проносится так низко, что я чувствую движение воздуха над своей головой. Неожиданное пиршество сделало птиц еще более агрессивными, чем обычно. Понимая, что тянуть бесполезно, я направляюсь к толпе, которой сержант уже сообщил, что надеяться не на что.

При моем приближении люди начинают кричать. Некоторые искренне хотят помочь и предлагают разные идеи – они действительно думают, что это не приходило мне в голову. Другие просто хотят, чтобы их голос был слышен в толпе. В висках пульсирует боль – оказывается, у меня разболелась голова, а я даже не заметила.

Поднимаю руку.

– Мне очень жаль, что все так обернулось, но вероятность подобного исхода всегда велика, – говорю я, когда все немного успокаиваются и могут меня услышать. – Приблизительно в пятидесяти процентах случаев дельфины повторно выбрасываются на берег. Никто не знает, почему они это делают, но если мы продолжим спасательную операцию, то лишь усилим их страдания. Самый гуманный выход – эвтаназия.

Я жду. Перевожу взгляд с одного потрясенного лица на другое.

Потом поворачиваюсь, и мне вслед летит поток вопросов и протестов. Молодая женщина пробегает мимо, направляясь к одному из крупных дельфинов. Солдат бросается за ней и ловит за руку. Я не останавливаюсь. Сдерживать толпу – задача военных.

Возвращаюсь к Питу, лавируя между мертвыми и умирающими дельфинами. Мы очень мало знаем о китообразных. Если не считать небольшого количества особей, содержащихся в неволе, в основном дельфинов, у нас мало возможностей для изучения. Было много разговоров об их интеллекте. Размер их мозга, как абсолютный, так и по отношению к массе тела, говорит о том, что китообразные входят в число самых умных видов на нашей планете. Они демонстрируют способности к решению задач и творческому мышлению. У них наблюдается сильная социальная привязанность, долговременные и глубокие отношения между особями, они способны сотрудничать с другими видами. Некоторые специалисты даже убеждены, что они обладают самосознанием, могут узнавать себя в зеркале и на видеозаписи. Но в действительности предстоит еще очень многое узнать. Знают ли они, что я собираюсь делать, когда я прохожу среди них, отгоняя альбатросов и набирая пригоршни воды, чтобы смочить дельфиньи носы? Мне кажется, что знают. Что, когда я иду за пистолетом, по стаду пробегает волна понимания, похожая на дрожь.

– Ты раньше кого-нибудь убивала? – Каллум держится в шаге позади меня.

После недолгих размышлений я качаю головой. Я никогда не охотилась ради развлечения. Присутствовала при умерщвлении животных, но сама никогда не нажимала на спусковой крючок. Разве что с той косаткой…

– Хочешь, это сделаю я?

Я качаю головой. Это моя обязанность.

– Тогда чем тебе помочь?

– Будешь последней линией обороны. Если сержант и его подчиненные не сумеют сдержать толпу, ты мне понадобишься.

Наконец мы добрались до Пита. У него коробка с запасными патронами. Он протягивает мне пистолет.

* * *

Гуманное умерщвление крупного млекопитающего никак не назовешь чистой, быстрой и безболезненной процедурой. Пуля разрывает плоть, ошметки которой летят во все стороны. Повсюду брызги крови, как на месте преступления, и вскоре я уже вся покрыта ею. Можно держаться подальше, чтобы не запачкаться, но это увеличит шансы, что я промахнусь. Даже при хорошем, точном выстреле – в тот день я поняла, что я хороший стрелок, – мозгу требуется какое-то время, чтобы отключиться. Животное издает тихий печальный звук, как будто чувствует, что умирает, и этот стон подхватывают остальные. Вскоре отовсюду доносится предсмертная песня дельфинов. Пит уже давно плачет. Я чувствую, как влага стекает по моим щекам, и думаю, что это тоже слезы, но когда смахиваю их ладонью, рука становится красной. По моему лицу течет кровь, а не слезы. Не сделав еще и половины работы, я вдруг понимаю, что убийство не угнетает меня. Лишь усиливает мою ярость.

Каллум внешне остается бесстрастным. Он перемещается от одного умирающего животного к другому, заслоняя меня от посторонних взглядов, но не в силах защитить от гневных слов.

Я подхожу к крупной самке и невольно вспоминаю о гринде, которую мы с папой спасли много лет назад. Теперь она должна быть совсем взрослой, в половозрелом возрасте. Та, которой я должна была дать имя, если встречу вновь.

– Ну, привет, Рейчел, – шепчу я за секунду до того, как выстрелить ей в голову.

Рейчел обвинили в невыполнении обязанностей в отношении ребенка. Вероятно, оставить двух непоседливых детей одних в машине на пятнадцать минут на вершине скалы не квалифицируется как убийство. Когда начался суд (судья специально прилетел из Великобритании), она была на шестом месяце беременности. Рейчел признала себя виновной, и ее приговорили к двенадцати месяцам тюрьмы, но освободили от наказания, учитывая беременность и двух маленьких детей. И на два года лишили водительских прав. Если у вас доброе сердце, вы, наверное, скажете, что чувство вины, с которым ей придется жить, – достаточное наказание.

Через неделю после вынесения приговора Бен внимательно посмотрел на меня, понял, что происходящее с моими психикой и телом – не просто горе, и уложил в больницу. Я подхватила инфекцию – вероятно, результат четырех месяцев страданий и полного пренебрежения собой. Я выжила, а мой сын – нет. Он родился мертвым, на три недели раньше срока. Когда я взяла его на руки, первый и единственный раз (его тело было еще теплым от моего тела), то услышала – я могу в этом поклясться – резкий звенящий звук, как от лопнувшей гитарной струны. И поняла, что это оборвалась единственная нить, связывавшая меня с жизнью. Я казалась себе потерпевшим крушение судном.

Все, что произошло потом, было абсолютно предсказуемо. Через полтора года Бен в целом примирился с утратой. Он был еще молод – всего тридцать семь – и гораздо сильнее меня, но не знал, что делать с женой, превратившейся в бездушный автомат. Да, я заставляла себя каждый день тащиться на работу и довольно сносно исполнять свои обязанности. Умудрялась удерживать дом от полного запустения. Покупала еду и готовила ее. Выводила на прогулки и кормила Куини. А иногда обнимала ее, когда мне нужно было вспомнить, что тело должно быть теплым, а сердце – биться. Я даже позволяла Бену заниматься со мной сексом, когда чувствовала, что ему нужна физическая близость. И старалась не вздрагивать, чувствуя, как его ладони скользят по моему телу. Но женщины, на которой он женился, здесь больше не было, и ни он, ни я не знали, где ее искать. Когда Бен сказал, что съезжает, что будет жить с молодой женщиной, рентгенологом из больницы, я совсем не удивилась. Честно говоря, для меня это стало облегчением – можно не пытаться делать вид, что все нормально, когда он рядом. Я едва заметила его отсутствие в доме. Меньше стирала, меньше ела, не разговаривала ни с кем, кто не имел отношения к работе. В тот день, когда стало известно, что у Бена родился сын, я рыдала так долго и громко, что Куини сбежала из дома. После этого женщина, в которую я превратилась, снова стала притворяться, что всё в порядке.

* * *

Никто не уходит с пляжа. Даже пирожные, новорожденные ягнята и пингвин, исполняющий цирковые трюки, не заставили людей пойти вместе с тетей Джейни на другую сторону острова, а она не оставляет меня наедине с враждебной толпой. Они стоят и смотрят, кричат «позор» и фотографируют, как я перехожу от одного животного к другому.

– Убийца! – кричат они каждый раз, когда я прицеливаюсь и посылаю пулю в мозг существа, которое гораздо благороднее, красивее и больше заслуживает места на земле, чем я.

Я не смотрю вперед и не оглядываюсь – просто продолжаю идти, приближаюсь к следующей жертве, прицеливаюсь и стреляю. Убиваю снова и снова, и задолго до того, как начинает смеркаться, у меня не остается сомнений, что я превратилась в ту, кем они меня считают. В убийцу.

Останавливаюсь я только один раз. Во второй половине дня, когда около тридцати дельфинов еще живы и страдают. Останавливаюсь, потому что группа вновь прибывших людей обходит солдат и направляется прямо ко мне. Я так поглощена своим жестоким занятием, что не замечаю их присутствия, пока меня не окликают по имени.

Я поворачиваюсь, но мне нужно несколько секунд, чтобы прийти в себя – пока рассеется черный туман, сгустившийся в голове с того момента, как я начала убивать. Каллума нет рядом. Время от времени он останавливается, чтобы убедиться, что дельфины, в которых я стреляла, действительно мертвы. Он в двух метрах от меня, присел на корточки рядом с молодой самкой.

Семь человек. Все местные, но имен я сразу вспомнить не могу. Потом узнаю Джемму Браун. Тело ее сына я видела на «Эндеворе» несколько часов назад.

– Нам нужно знать, что вы видели на затонувшем корабле ночью, – ко мне обращается мужчина, скорее всего, ее муж, отец Джимми.

– Поговорите с Бобом Стопфордом, парни. – Каллум подходит ближе. Они не обращают на него внимания.

– Мы просто хотим знать, что вы видели. Кто это был. Мы не просим слишком многого. – Другой мужчина, похожий на первого, наверное, его брат, дядя мальчика. Да, они просят немного, но как мне сказать этим людям, что труп, который я видела, невозможно опознать? Что маленького мальчика, которого они любили, больше нет?

– Во что он был одет? – Джемма, его мать, самая практичная из всех. Я вспоминаю о матерчатых кедах, темно-синих, со шнурками, которые когда-то были кремовыми. Несколько моих слов подтвердят ее худшие опасения. Или продлят агонию. Я не вправе ничего говорить – это было бы непростительной безответственностью.

– Простите, я не могу вам помочь. Вам нужно поговорить с полицией. Уверена, они найдут ответы на ваши вопросы.

Пытаюсь отвернуться, но кто-то хватает меня за плечо.

– А какого черта вы вообще там делали? Кто лезет на затонувший корабль посреди ночи? – Голос высокого мужчины, стоящего прямо передо мной, звучит угрожающе.

– Кэтрин, пистолет, – тихо говорит Каллум и подходит ко мне. Я расслабляю пальцы, стискивающие оружие, и позволяю Каллуму забрать его. Люди тоже это замечают, и выражение их лиц меняется. Пара человек отходит в сторону.

– Отправиться на затонувший корабль – это была моя идея. – Каллум сует пистолет себе за пояс. – Мы искали пропавшего мальчика. Кэтрин меня подбросила. А теперь – у нас еще много работы, а вам нужно поговорить с полицией.

Двое солдат подходят к нам.

– Сержант, эти люди должны покинуть пляж. – Каллум дает понять, что разговор окончен.

Но последние слова отца Джимми обращены ко мне. Он окидывает взглядом мертвых животных, кроваво-красный песок, брызги крови на моей одежде и коже.

– Господи, во что вы превратились?

Затем поворачивается и уходит вместе с остальными.

* * *

К концу дня все дельфины мертвы. К нам присоединяются Джон, Брайан и офицер полиции, и мы начинаем сбор данных. Ни у кого не хватает духу сказать, что нет худа без добра, но информацию, собранную сегодня, получат специалисты по китообразным во всем мире.

Пляж медленно пустеет до тех пор, пока на берегу не остаются только сотрудники Фонда дикой природы, солдаты и те немногие, кто здесь ради меня. Тетя Джейни приносит сэндвичи, которые никто не может есть, и горячий кофе, который невозможно выпить залпом. Она также приносит сменную одежду, за что я ей очень благодарна. Она уговаривает меня остаться, говорит, что моя комната всегда свободна, но теперь у меня осталось меньше двадцати четырех часов. Вечером я должна быть в Стэнли.

Когда все то немногое, что осталось сделать, уже можно поручить Джону, Брайану и Питу, я иду на соседний пляж, на котором почти нет живых существ. Все птицы в радиусе пяти миль теперь пируют на мертвых гриндах. Я раздеваюсь до белья и вхожу в океан. Он холодный, и сердце у меня замирает. Захожу глубже, полностью погружаюсь под воду и смываю засохшую кровь с тела, лица и волос, прекрасно понимая, что память о сегодняшнем дне будет храниться в моей голове до самой смерти.

На секунду меня охватывает желание зайти еще глубже, а затем плыть, пока холод не сделает свое дело. Возможно, расплатившись за смерть дельфинов своей жизнью, я смогу утолить гнев людей, которые видели, как я сегодня убивала…

Примерно с год назад я стала серьезно задумываться о самоубийстве – причин жить дальше у меня не было. Мои родители и дети умерли, муж съехал, а лучшая подруга превратилась в того, о ком я даже думать не могу. Конечно, оставалась Куини, и мне не хотелось бросать ее, но я решила, что собаку возьмет Бен и с ней все будет в порядке. Я стала оставлять ей больше еды, на тот случай, если однажды воспользуюсь возможностью и не вернусь домой, но Куини – жадина, и пришлось снова урезать рацион, когда она слишком растолстела.

Однажды воскресным утром я поцеловала на прощанье свою маленькую собаку, прибрала в доме и направила лодку к берегу Нью-Айленда, острова в самой западной части Фолклендов.

Моя семья на протяжении многих лет владела разными участками земли на Фолклендских островах, но Нью-Айленд мы всегда считали своим домом. Потому что именно на нем высадились наши предки и занялись китобойным промыслом. Недалеко от берега там есть затонувший корабль «Изабелла», который потерпел крушение с грузом перламутровых раковин на борту. Прошло несколько десятилетий, а осколки раковин все еще находят на берегу. Одни кусочки перламутра имеют форму маленьких прямоугольников, и их используют для мозаики, другие все еще прикреплены к раковинам. Рейчел была очарована этим местом и переименовала его в Остров Сокровищ. В день своей свадьбы я подарила ей ожерелье и серьги, изготовленные из перламутровых раковин с «Изабеллы», и она плакала так долго, что ей пришлось переделывать макияж.

Когда нашим старшим мальчикам было по шесть, а младшим всего по четыре, мы привезли их на Остров Сокровищ, где жгли костры, пели песни, наблюдали за слоняющимися пингвинами и за альбатросами, которые сидели в похожих на большие пончики гнездах, а за полтора часа на пляже собрали двадцать пластинок перламутра. Наверное, это был один из самых счастливых дней моей жизни.

Нью-Айленд – это именно то место, которое поможет осознать, что я потеряла, и облегчит расставание с пустой жизнью.

Тем воскресным утром, решив со всем этим покончить, я не стала брать гидрокостюм, рассудив, что холод ускорит смерть. Подключила баллон с запасом воздуха всего на десять минут и погрузилась в воду. Я плыла по диагонали, прочь от лодки. К тому моменту, как я добралась до океанского дна, воздуха оставалось минут на пять. Глубина почти тридцать метров, видимость плохая. Я подумала о сыновьях и впустила в себя боль. Подумала о возможности увидеть их снова, хотя никогда по-настоящему не верила в загробную жизнь. Потом услышала хрипы и шипение – в баллоне заканчивался воздух.

Я неподвижно сидела на песке. Когда мои легкие взбунтовались, я сняла баллон и сорвала с лица загубник. Желудок начал пульсировать, грудная клетка словно была готова взорваться. Я знала, что через несколько секунд желание сделать вдох станет непреодолимым, а когда это случится, вода хлынет в легкие, и обратного пути уже не будет. Но в ту секунду, когда у меня перед глазами стал сгущаться черный туман, на океанское дно пробился солнечный луч. Прямо передо мной лежал маленький переливчатый осколок. Не камень и не раковина, хотя когда-то он образовался внутри моллюска. Кусочек перламутра.

Рейчел. Она была со мной, прямо здесь, на дне моря. Я видела ее, двадцатисемилетнюю, с сияющим лицом, перебирающую блестящие кусочки, принесенные волнами на пляж. Я видела ее, залитую слезами и красивую, в день моей свадьбы. Я видела ее в ноже, вилке и ложке, которые она подарила Нэду на крестины.

Через несколько секунд я была уже на поверхности, сжимая в кулаке обломок раковины.

Разумеется, я попробовала еще раз – меня не так просто заставить отказаться от задуманного. Наглоталась парацетамола, но заработала лишь расстройство желудка. Взяла острый кухонный нож с собой в ванную и после нескольких неуверенных попыток сделать разрез на теле швырнула его в зеркало. Я прочитала о психологии суицида все, что только могла достать, пытаясь понять, чего мне не хватает. Наконец до меня дошло. Я слишком сильно злилась, чтобы лишить себя жизни. Я не преуспею, если только сначала не отниму жизнь у Рейчел.

Стоя в море под накатывающими холодными волнами – как будто что-нибудь способно вновь подарить мне ощущение чистоты, – я понимаю, что все мучавшие меня сомнения наконец исчезли.

Я спрашивала себя, способна ли убить. Смогу ли я, глядя в глаза живого существа, совершить одно непоправимое действие, обрывающее его жизнь. Спрашивала – и, похоже, получила ответ. Свидетельством тому почти две сотни мертвых млекопитающих на соседнем пляже. Мне не трудно убить. Более того, у меня неплохо получается.

* * *

Уже в темноте тетя Джейни высаживает нас с Каллумом из своей лодки на главном острове. Прощаясь, я обнимаю ее так крепко и долго, что нисколько не сомневаюсь – она что-то заподозрила. Но мне везет. Она списывает это на сегодняшний стресс.

Куини радостно приветствует нас, высоко подпрыгивая от возбуждения. А может, она просто проголодалась.

– Все еще чувствую запах крови, – говорю я, когда машина трогается с места.

Каллум смущенно ерзает на сиденье.

– У Джейни не нашлось ничего подходящего размера. – Он улыбается. – А если постирать меня в море, то я окончательно расклеюсь.

Застигнутая врасплох, я улыбаюсь ему в ответ. У нас на островах есть дурацкая традиция под названием Зимний Заплыв. В день зимнего солнцестояния, наступающий в июне, пара сотен отчаянных голов собираются в Сёрф-Бэй и… скорее, не плывут, а просто забегают в воду, окунаются и с воплями выскакивают на берег. В былые времена Каллум каждый год участвовал в веселье. Когда я первый раз увидела его в плавках, то подумала, что из моря вышел персонаж норвежских мифов, один из героев, о которых рассказывала Рейчел. Тогда его светлые волосы были довольно длинными и в лучах зимнего солнца отливали розовым. Бледная кожа была покрыта тонкими золотистыми волосками. Массивный, величественный – настоящий мужчина. Это было четыре года назад, за несколько недель до того, как мы по-настоящему познакомились. Тогда я была совсем другой женщиной.

Когда машина Рейчел упала с утеса в море, я лишилась не только сыновей.