Текст книги "Маленькая черная ложь"

Просыпаюсь внезапно, не понимая, где я и который час. Потом понимаю, что лежу поперек передних сидений «Лендкрузера» Каллума. Под головой у меня его куртка, и я накрыта клетчатым пледом. Машина пропиталась запахом убийств на пляже Спидвелла: кровь, океан и уже начинающая разлагаться плоть.

Куини со мной, но не свернулась между моим животом и бедром, как всегда, когда мы спим вместе, а сидит на задних лапах, навострив уши. Насторожившись, она что-то высматривает в окнах. Может, что-то заметила. Я ничего не вижу. Стекла запотели от нашего дыхания.

– Каллум? – Ответа я не жду. И не получаю.

Мне снились сны. Страшные, с выстрелами и разрывающейся плотью. С кровью и костями, разлетающимися в разные стороны. Я была в каком-то очень темном месте. Со всех сторон доносились неприятные звуки, и мне было очень страшно.

Сажусь, протираю ветровое стекло, потом стекло со стороны пассажира. Куини прыгает на сиденье водителя, чтобы не мешать, но следит за каждым моим движением.

– Куда он пошел?

Собака прижимается носом к стеклу, затем оглядывается на меня. Уши у нее прижаты. Она тоже не знает.

Ключей в замке зажигания нет.

Я выхожу из машины, и в нее устремляется ночной воздух, пропитанный запахом дрока, торфа и моря. Звезды похожи на искрящиеся капельки океана в лучах солнца, но луны на небе нет. В темноте я могу различить только густые заросли ворони́ки – растущего вдоль дороги кустарника, чья верхушка похожа на обтрепанную ленту.

Я беру маленький фонарь, который всегда ношу с собой, и обхожу машину. За кустами по обе стороны дороги тянутся широкие и глубокие канавы, а это значит, что мы где-то между Дарвином и Стэнли. Направляю луч фонаря вдаль. Каллума нигде не видно.

Внезапный взрыв звука и света больно бьет по моим натянутым нервам. Фейерверк. Когда разноцветные сполохи гаснут, я вспоминаю подробности своего сна. Грязь и смерть. Темнота и оглушающий шум. Сражение за Гуз-Грин.

Когда мы с Каллумом познакомились, он много рассказывал о конфликте, но всегда что-нибудь несерьезное. О том, как украл овцу, чтобы приготовить жаркое из баранины, о винном магазине в Стэнли, в который попал снаряд, так что вино и пиво текли по улицам. Он ничего не рассказывал о смерти или увечьях. Не делился ужасами войны за Фолкленды.

Пришлось выяснять самой. Я читала все свидетельства очевидцев, которые удавалось найти. И не от Каллума узнала о пяти ужасных днях, которые его полк провел после высадки на горе Сассекс, в окружении продуваемых ветрами холмов и голых склонов, пытаясь согреться на зимнем ветру, не ослабевавшем ни на секунду. Он ничего не рассказывал мне об этом, но я знаю, что они не смогли вырыть траншеи в сплошной скале или заболоченной земле и были вынуждены использовать любое укрытие, даже заросли дрока.

Я знаю, что ему пришлось пережить на том склоне.

Пока я раздумываю, что делать, Куини трусит по дороге.

– Поросенок, стой! – Не задумываясь, я использую прозвище, которое дал ей Каллум. Она вытаскивает свой нос из ворони́ки и оглядывается на меня. Потом бежит дальше.

– Он пошел туда? – Куини не собака-ищейка, но обычно ей удавалось находить спрятавшихся мальчиков.

Куини лает на канаву. Я приподнимаюсь на цыпочки, но ничего не вижу – черная пустошь, а за ней непроглядная тьма. Собака пробегает по дороге еще несколько метров. Я следую за ней, и тут небо снова взрывается фейерверком.

За все время, что мы знакомы, Каллум ни разу не рассказывал о ночном марш-броске своего полка к Гуз-Грин. О том, как в зимней тьме они преодолели одиннадцать миль пересеченной местности. Из письменных рапортов я выяснила, что парашютисты беззвучно двигались по плоской открытой равнине, зная, что у врага численное превосходство и что у них нет времени спланировать оборону и как следует окопаться.

Я спотыкаюсь, не заметив яму на дороге.

Торфяная пустошь, которую парашютисты пересекали в 1982 году, стала ловушкой. Люди проваливались в трясину, подворачивали голеностопы на невидимых корнях, начиная ненавидеть землю, к которой так долго плыли, чтобы защитить. Они приближались к месту, где – они это знали – их ждут вражеские солдаты, думая о том, не станут ли звуки выстрелов последним, что они услышат.

Каллум рассказывал, что во время того, первого перехода им пришлось дважды поворачивать назад и возвращаться по своим следам, так что когда, наконец, они вступили в бой, то уже успели вымокнуть до костей и выбиться из сил. Он рассказывал, что из-за какого-то гигантского косяка по Би-би-си объявили всему миру, что британская армия намерена освободить Гуз-Грин, выдав их планы врагу.

Каллум, уже испытавший стресс от приключения на «Эндеворе», провел весь день в окружении смерти. Он смотрел, как я убиваю дельфинов, одного за другим, слышал почти две сотни выстрелов. Несколько часов он был вынужден слушать стоны умирающих животных, от которых разрывалось сердце. Он слушал плач и проклятия людей. Теперь он где-то здесь, в темноте, на том самом склоне, где когда-то сражался в жестоком бою.

Когда мы познакомились, у него было оружие. Он держал его в запертом ящике в багажнике своего «Лэндкрузера». Нужно было проверить.

Белая морда Куини появляется с другой стороны канавы. С растущим чувством тревоги я прыгаю вниз.

Каллум не рассказывал о траншеях – канавах, которые рыли по обе стороны дороги, чтобы укрыться от вражеского огня. От других участников боев я узнала о парашютистах, находивших траншеи врага, украшенные детскими напоминаниями о доме: игрушечными автомобилями, комиксами, письмами, фотографиями. Он не рассказывал о найденных винтовках с религиозными картинками на прикладах, и оторванных ладонях, сжимающих спусковой крючок. Не рассказывал об обезглавленных трупах, о лицах с зияющими дырами, о еще живых людях с оторванными конечностями. Не рассказывал о напалме, который сбрасывали с самолетов.

Все это я узнала сама.

Вижу луч фонаря. На севере, метрах в ста. Я иду туда, совсем как парашютисты двенадцать лет назад. Куини держится чуть впереди.

Я не должна была позволять Каллуму остаться на пляже. Ночная поездка через пустошь, звуки фейерверка, похожие на стрельбу, – все это могло снова вывести его из равновесия. Вызвать очередную вспышку памяти.

Итак, я в безлюдной местности, за несколько миль от жилья, посреди ночи, а где-то недалеко от меня прячется психически неуравновешенный профессиональный убийца, возможно вооруженный, который может решить, что он в 1982 году, и вступить в бой.

Но я заставляю себя идти дальше.

Когда парашютисты приблизились к цели, по ним открыли огонь со всех сторон. Мины, пули, гранаты и противотанковые снаряды – все это обрушилось на них, когда они перебежками продвигались вперед, покрывая за один бросок маленькое расстояние.

Я делаю то же самое. Перемещаюсь рывками, незаметно подбираясь все ближе и ближе.

Подобравшись к позициям врага, парашютисты получили обескураживающее сообщение: их командир, полковник Х. Джонс с позывным «Луч», погиб во время самоубийственной атаки на пулеметное гнездо.

«Луч» убит. Повторяю, «Луч» убит.

Мне во что бы то ни стало нужно найти Каллума.

Я поднимаюсь на гребень холма, откуда лучше видна окружающая местность. Теперь я вижу машину и огни авиабазы Маунт-Плезант в трех или четырех милях отсюда. Куини исчезла.

Осторожно продвигаюсь вперед. Еще одна возвышенность. Я замечаю маленькое строение. Мне знакомо это место. Ветхая постройка – сарай для кормов. Эта земля принадлежит мне, но я сдала ее в аренду. И не была здесь много лет.

Луч фонаря теперь совсем не виден, и у меня такое чувство, что и фонарь, и человек, который его держит, переместились в сарай.

В конце боя, когда аргентинцы поняли, что побеждены, над укрепленным зданием школы поднялся белый флаг. За пленником отправились три человека из роты Каллума. Вероятно, Каллум был свидетелем того, как при их приближении возникла неразбериха и кто-то открыл огонь. Все трое были убиты – как и все аргентинцы в школе.

Я подхожу к сараю, и никто в меня не стреляет. Никаких признаков того, что внутри кто-то есть, но я уверена, что за мной наблюдают. Приблизившись вплотную, открываю дверь.

Внутри сарай не такой, каким я его помню. Пол деревянный, как и был, чтобы уберечь от влаги корм для овец, но кто-то предпринял попытку привнести сюда минимальный человеческий комфорт. У стены лежит один матрас. На нем подушка и грязное лоскутное одеяло. В сарае пахнет человеческими экскрементами, и в одном углу я замечаю маленькую коричневую кучку фекалий.

– Каллум?

– Я здесь. – Оглянувшись, я вижу темный массивный силуэт, загораживающий дверь.

– Что происходит? Что тут? – Я напугана. Мне не нравится, что я оказалась в ловушке. И мне не нравится, что вместо Каллума я вижу только большой черный силуэт.

– Я видел Арчи. По крайней мере, мне так показалось. Он стоял на обочине и смотрел, как мы проезжаем мимо. Извини, я не думал, что ты проснешься.

– Ты его видел? – Я поворачиваюсь и еще раз окидываю взглядом сарай. – Он был здесь?

– Думаю, да. Похоже, кто-то его кормил. – Каллум смотрит на пол, на какие-то бумажки. В дверь протискивается Куини и направляется прямо к оберткам шоколада.

– И давал ему пиво. – Каллум кивком указывает на банку с пивом рядом с подушкой. – Почти полная. Похоже, парню не понравился вкус. И слава богу – от пива ребенку такого возраста может стать плохо. Оставь это, Поросенок.

Каллум рассуждает здраво. И голос, и дыхание ровные. Значит, это не вспышка памяти. Слава богу.

– Где же он?

– Черт его знает. Уйти далеко он не мог, но нам нужна помощь. В темноте сами мы не сможем обыскать всю эту местность.

Я еще раз окидываю взглядом сарай и вслед за Каллумом выхожу за дверь. Куини неохотно присоединяется к нам.

– Я кричал, но, думаю, парень или испуган, или впал в ступор. Может, ты попробуешь?

Я пробую. Зову Арчи по имени, говорю, что он в безопасности, что мы отвезем его к маме и папе, но он либо не слышит нас, либо не верит. Мы светим фонарями по обе стороны тропинки, но если Арчи и прячется за камнями и кустами, то не решается покинуть своего укрытия.

– Как ты умудрился его потерять? – спрашиваю я, когда чувствую, что пора передохнуть от криков.

– Я не мог резко остановиться, иначе вы с Поросенком вылетели бы через лобовое стекло. А когда выскочил из машины, он уже нырнул в какие-то кусты и снова пропал. Я кричал. Затем пошел в ту сторону, где, как мне казалось, он исчез, но не мог его найти. Хотел уже повернуть обратно, но увидел сарай.

Мы вернулись на дорогу; до нашей машины метров тридцать.

– По крайней мере, он жив.

– Да. Но все равно нужно найти его сегодня. Он появился передо мной всего на секунду, но вид у него был неважный. Похож на привидение… Постой. Кэт, ты оставила водительскую дверь открытой?

Каллум бежит к машине. Я тоже пытаюсь бежать, но обнаруживаю, что с трудом переставляю ноги. Он приближается к машине, заглядывает внутрь – и замирает, словно оцепенев. Выражение его лица я не вижу.

Каллум наклоняется, и я ускоряю шаг. Сердце готово выскочить из груди. Когда он снова выпрямляется, я уже бегу к нему. На этот раз на меня смотрят две пары глаз. Каллум держит на руках Арчи Уэста.

Не привидение. Не труп на дне торфяного болота. Не тело под грязными одеялами в доме какого-то педофила, с синяками от пальцев на шее. Не скелет, медленно разлагающийся в затонувшем корабле. Пока мы с Каллумом обыскивали пустошь, этот сообразительный малыш забрался в нашу машину.

– Нахально устроился на моем месте. – Каллум высвобождает руку и тянется за одеялом. – Хотя очень замерз.

Я беру Арчи у Каллума. Впервые за три года у меня на руках живой, дышащий ребенок.

– Сам он не мог так далеко уйти. – Каллум выключает радио и прибавляет скорость. – И это не спонтанное похищение. Кто-то его спланировал. Подготовил сарай.

– В любом случае он, похоже, не пострадал. – Я смотрю на тихого дрожащего мальчика у себя на коленях. Лицо Арчи прижато к моему плечу. Глаза у него закрыты, но я не думаю, что он спит.

Каллум не отвечает.

– Жестокое обращение оставляет следы. А он цел и невредим, если не считать нескольких порезов и синяков. И одет.

Каллум говорит так тихо, что мне практически приходится читать по губам.

– Этот сарай пахнет сексом.

Я шокирована. Я чувствовала запах мочи и кала мальчика, землистый запах торфа и, как мне кажется, пива из открытой банки. Но не чувствовала…

– Стопфорд с коллегами могут обследовать место преступления? У них есть нужное оборудование.

Каллум поворачивает руль, объезжая выбоину на дороге.

– Для таких случаев, как этот, они запросят помощь. Напортачить никак нельзя. История обязательно появится в британской прессе – это лишь вопрос времени.

– А армия? Военная полиция?

Каллум качает головой:

– У них совсем другие правила. Наверное, кто-то прилетит из Британии.

– Стопфорду будет непросто задержать здесь круизный лайнер. – Мне кажется, что вдалеке я вижу огни. К нам едут люди. – Не говоря уже о туристах, которые приехали сами по себе. У всех свои планы.

Каллум не отвечает.

– Что?

Молчание. Меня бесит, когда он так себя ведет.

– Думаешь, я обманываю себя, предполагая, что это может быть кто-то из туристов?

– Думаю, полностью этого исключать нельзя.

Мы оба умолкаем. Огни впереди нас выстраиваются в цепочку. Машины приближаются.

– Я собираюсь уехать домой. – Каллум смотрит на колонну автомобилей, которая движется к нам. На секунду я теряюсь. Что он имеет в виду?

– В Шотландию, – прибавляет он. – Насовсем.

Мы едем дальше. Он не отрывает ладоней от рулевого колеса, а взгляда – от дороги.

– Там все почти такое же. По крайней мере, на побережье. Дерьмовая погода. Много больших шумных птиц. Все суют нос в чужие дела.

Внедорожник внезапно останавливается. Я пытаюсь разглядеть выбоину на дороге, заблудившуюся овцу или мертвую собаку. Ничего. Дорога свободна. Каллум повернулся ко мне. Я смотрю вперед, на свое отражение в лобовом стекле, и мне кажется, что машина слегка раскачивается в такт с моим бьющимся сердцем.

– Поехали со мной.

* * *

Кажется, прошло несколько часов, прежде чем мы с Куини добираемся до дома. Я с трудом переставляю ноги. Срываю с себя одежду, и мы вдвоем забираемся под одеяло. У меня совсем нет сил, но сон долго не идет.

С возрастом я все чаще размышляю о том, что чем шире круг людей, которых мы любим, тем сильнее и одновременно слабее мы становимся. Когда я была маленькой, моя вселенная состояла из трех человек: мамы, папы и меня. В возрасте восьми лет появилась Рейчел, и в гармонии нашего маленького трио зазвучал новый голос, громкий и яркий. Когда я потеряла обоих родителей – слишком рано, но такое случается, – Рейчел и Бен взяли меня за руки и удержали от падения. Несколько лет нас опять было трое, а затем мы разбросали вокруг серебряные нити и поймали в них мальчиков. Сначала Нэда, затем Кристофера, Кита и Майкла, четырех взъерошенных, сильных, шумных, пахучих, щекастых мальчиков, каждый из которых был неповторимой личностью, но вместе они становились похожими на стаю волков. Зализывали друг другу раны, если это было нужно. Затем я забеременела в третий раз, и Рейчел сказала мне, что тоже пытается. Четверо должны были превратиться в шестерых – мы были уверены, что это будут еще двое мальчиков. Некоторые женщины рождены для того, чтобы давать миру воинов, и нам с Рейчел выпала именно такая роль. Несколько коротких лет мне казалось, что мир недостаточно велик, чтобы вместить всю любовь, которая переполняла мое сердце.

И еще был Каллум.

* * *

Я проспала час, и мне снился сон об убийстве. Потом я сидела в саду, завернувшись в лоскутное одеяло, с Куини на коленях, среди личной коллекции мертвых китов. Восходит солнце, и у меня такое чувство, что меня медленно проглатывает смерть – похоже, так и должно быть.

«Поехали со мной», – сказал Каллум этой ночью, за несколько минут до того, как мы передали Арчи плачущим родителям.

«Будем жить в Шотландии. Очень похоже на Фолкленды, где такая же ужасная погода, люди любопытны, а дикие животные большие и шумные».

И будто в подтверждение моих мыслей прямо передо мной проносится птица. Это альбатрос. Огромная и сильная птица, которую даже здесь редко видят над сушей, и я вдруг вспоминаю любимую поэму Рейчел.

Старый Мореход во время долгого плавания в суровых южных морях убивает альбатроса – жестоко и беспричинно. Мертвая птица на шее главного героя символизирует чувство вины и скорбь, которые мучают старика.

Иногда мне кажется, что у каждого из нас на шее висит альбатрос.

Живая, дышащая птица надо мной находит воздушное течение и взмывает ввысь, затем разворачивается и летит к морю. Я смотрю на нее, пока она не превращается в точку, неразличимую среди облаков.

Прости, любовь моя, но уже слишком поздно. Сегодня я уеду и больше не вернусь. Но со мной пойдешь не ты. Рейчел.

День четвертый
Четверг, 3 ноября, 15.45

Пора. Статья на первой странице «Дейли миррор» – сентиментальная, невежественная чушь с моей нелепой фотографией на пляже Спидвелла – служит необходимым предлогом.

Никто не пытается меня остановить, когда я говорю, что ухожу домой. Все думают, что я расстроена и хочу немного побыть одна.

А мне кажется, что такой спокойной я не была никогда в жизни.

Суматоха в офисе тем не менее добавила серьезную проблему. У меня не было времени позвонить. Придется импровизировать. На улице я оказываюсь в каких-то странных сумерках, как будто на мир упала зловещая тень, предвещающая беду. На мгновение меня охватывает страх. Потом я вспоминаю о солнечном затмении. Подняв голову, как это делают окружающие, вижу луну, пожирающую солнце.

Я не суеверна, но это кажется мне абсолютно уместным.

Трогаясь с места, я включаю фары. Мимо проносятся дома, магазины и офисы Стэнли. Дорога идет в гору. Я направляюсь за город.

Кто-то пытается меня остановить. Я вижу силуэт, знакомые глаза, но уже слишком поздно. Слишком поздно останавливать машину, вступать в разговор, быть нормальным человеком. Я не нормальный человек. Я убийца. Чудовище. Благодаря фотографии на первой странице общенациональной британской газеты весь мир узнал, кто я.

Но, черт возьми, они не знают и половины всего.

Я еду быстрее, чем следовало бы при таком освещении, но эта дорога всегда свободна. За поворотом виднеется белый дом с синей крышей. Дом Рейчел.

На дороге кто-то стоит. Ребенок. У меня мелькает мысль, что это Арчи Уэст снова материализовался из кустов у дороги и что его появление означает окончательное погружение в безумие. Затем в голове проясняется, и я вижу, что это не Арчи. И не один из моих мальчиков. Малыш худее, чем Арчи, и, наверное, чуть ниже; у него светлые волосы и яркие синие глаза. И он более материален, чем эфемерные осколки поврежденного разума, которые преследовали меня эти три года.

Этот ребенок похож на Рейчел. Питер. Питер Гримвуд, ее младший сын. Возможность, о которой я не просила даже в самых мрачных мечтах.

Беги, Питер. Поворачивайся и беги.

Он стоит посреди дороги, смотрит на меня, а я несусь прямо на него. Он совершенно неподвижен. Просто стоит и смотрит. Без страха.

Насколько проще было бы забрать с собой ребенка вместо взрослого! Лишиться сына было бы для Рейчел мучительнее, чем лишиться жизни. Идеальная месть.

Я изо всех сил давлю на педаль тормоза, и машина идет юзом, затем останавливается. Питер всего в футе от меня. Он не может быть один.

И все же он один. Машина Рейчел стоит на подъездной дорожке, но поблизости не видно ни ее самой, ни двух старших мальчиков, которые к этому времени должны были уже вернуться из школы. Я опускаю стекло и прислушиваюсь.

Ничего, кроме криков поморников и ворчания океана. И бешеного стука двух сердец.

Беги, Питер. Забудь все, что тебе говорили. Чудовища существуют, и одно из них пришло за тобой.

Не глуша мотор, я выхожу из машины, уверенная, что малыш повернется и убежит, пытаясь укрыться в безопасности своего сада. Но он не двигается. Продолжает пристально смотреть. На секунду мне кажется, что его испугало зрелище исчезающего солнца и внезапное погружение яркого мира в темноту, но нет. Он смотрит на меня. Он ни разу в жизни меня не видел, но эти синие, как колокольчики, глаза словно знают меня. Или у меня появилась способность к гипнозу. Как у змеи.

Последний шанс, Питер. Развей чары. Я всего в шаге от тебя. На расстоянии вытянутой руки. Одного удара.

Чары не развеиваются. Питер не шевелится. Я тоже.