Текст книги "Невесты и куртизанки"

Шейла Бишоп
Невесты и куртизанки

Глава 1

Почти во всех домах, окружающих Линкольнс-Инн-Филдс, проживали адвокаты. Артур Рид со своей женой Лавинией, четырьмя детьми и незамужней сестрой Лавинии Каролиной Прайор жил на восточной стороне площади. В темных комнатах цокольного этажа, заставленных массивными шкафами с книгами по праву, усердно трудились клерки. Когда после работы клерки уходили домой, мистер Рид нередко наведывался в эти комнаты, просматривал сделанную за день работу и обдумывал свои планы. Артур Рид был серьезным человеком, и работа доставляла ему радость.

Он был примерным супругом и, как только с лестницы доносился звон подноса с чайными чашками, всегда поднимался в гостиную, чтобы составить компанию жене и свояченице.

Чаепитие происходило в продолговатой комнате с высоким потолком, обставленной по вкусу жены, который, безусловно, делал ему честь. Что он в сотый раз и отметил июньским вечером 1816 года, быстро входя в гостиную с улыбкой на обычно серьезном лице. У него были хорошие новости, восхитительный сюрприз, который адвокат приберегал до этого момента.

Лавиния сидела за чайным столиком. Красивая двадцатидевятилетняя женщина, стройная и грациозная, с белой шеей и плечами, классическим профилем и копной светлых волос, как кто-то когда-то сказал, лунного света, с фиалковыми глазами, она выглядела намного моложе своих лет.

Каролина Прайор, довольно миловидная молодая особа, не шла ни в какое сравнение с сестрой: каштановые волосы, смуглая кожа, крупноватый нос. Но она была умна, смешлива (что иногда озадачивало ее родственников) и обладала великолепной фигурой. Стоя у высокого окна, Каролина смотрела на сквер, которому тенистые полутона сумерек придавали таинственный вид.

Артура удивило, что окна не занавешены.

– Почему Боултер не задернула занавески? – спросил он.

– Я велела ей не трогать их, – ответила жена. – Очень уж хорош закат!

– Девочка моя дорогая, но ведь в окна видно все, что делается в комнате!

– Ну и что? Мы же не делаем ничего предосудительного.

– Надеюсь. Но хватит об этом. – Артур вовремя остановился, сообразив, что препирательства с женой могут омрачить радость от приготовленного сюрприза. Поэтому он ловко сменил тему. – Я уверен, для того чтобы любоваться закатом, есть места и получше, чем Линкольнс-Инн! Мне только жаль, что в этом году ты не сможешь, как обычно, посетить Бэкингемшир, но моя матушка вполне в состоянии принять детей у себя в Холдсворте…

– Да, Артур, я знаю. Это не обсуждается.

– Однако у меня другие планы. Как ты относишься к двухмесячному отдыху у моря?

– Ты имеешь в виду Рамсгит? Или Уортинг?

– Нет, дети еще слишком малы для курортов. Это не для них. В детстве ты проводила каникулы на берегу моря, и я знаю, какие счастливые воспоминания у тебя сохранились о ферме в Мартленде! Короче, я списался с миссис Даффет, и ты поедешь туда на следующей неделе!

Сюрприз был преподнесен! Совершенно ошеломленная, Лавиния уставилась на мужа.

– Ты договорился, чтобы я поехала в Клив?

– Ты, Каролина, дети… ну, и, разумеется, няня! Это будет долгое, дорогое путешествие, но я знаю, какое удовольствие оно тебе доставит! Ты же рада, не так ли, дорогая? – спросил он с несвойственным ему сомнением.

– О да, Артур… конечно! Как… как мудро с твоей стороны придумать такой великолепный план!

Рид тотчас же убедился, что жена, как и положено, благодарна ему. К счастью, он не заметил поднятых бровей и ироничного выражения лица Каролины. Это его огорчило бы.

Каролина десять лет жила у Ридов; она уже успела привыкнуть к их причудам и знала, когда можно тактично вмешаться в разговор, а когда следует держать рот на замке. Она подошла к столу и осведомилась, как Артуру удалось обо всем договориться, если сам он никогда не был в Кливе.

– Я написал старому другу вашей матушки, миссис Харпер, и спросил ее, по-прежнему ли ферма в Мартленде принадлежит старым хозяевам. Получив утвердительный ответ, я без колебаний обратился к ним. Миссис Даффет заверила меня, что вам будут предоставлены те же комнаты, что и прежде, и она наймет для вас дополнительный штат прислуги. Уверен, вам будет очень удобно, и я собираюсь присоединиться к вам, как только закончу дела.

И Рид продолжил расписывать прелести предстоящего отдыха, не замечая, что большая часть вопросов и замечаний исходила от Каролины; Лавиния почти не принимала участия в этом разговоре.

Каролина прекрасно понимала, что творится на душе у сестры. Позже, удалившись к себе в спальню, она была уверена, что вскоре Лавиния прибежит к ней. И действительно, не успела Каролина снять платье, как в комнату, задыхаясь, влетела сестра.

– Каро, ты должна мне помочь! Что делать?

– Чтобы избавить тебя от необходимости ехать в Клив? Тебе придется сказать Артуру, как неприятна тебе эта перспектива; другого пути я не вижу.

– Ты же знаешь, что я не могу этого сделать!

– Почему? Он же наверняка поймет, что эти места вызовет у тебя болезненные воспоминания, если вспомнит, что мы были там, когда папа лишился всех своих денег.

– Думаю, Артур забыл об этом, а напоминать я не могу, ведь он так старался! Ты же знаешь, как мой муж огорчается, когда получается не так, как он спланировал.

«Слишком уж покорно выполняет Лавиния все желания супруга», – подумала Каролина, но упрекнуть сестру не могла, зная, что та испытывает к нему глубокое чувство благодарности, отчасти и из-за нее тоже. Не каждый мужчина женится на девушке без пенни в кармане, да еще взвалит на свои плечи заботу о ее столь же нищих матери и сестре. А Артур Рид поступил именно так.

– Что ж, тогда нам придется примириться с неизбежным, – заявила она. – Тебе очень этого не хочется?

– Разумеется, не хочется. Неужели ты не понимаешь, Каро? Если мы приедем в Клив, встречи с этим человеком мне не избежать!

– Если ты имеешь в виду Фрэнсиса Обри, то так и скажи, – уточнила Каролина, раздраженная жеманством сестры. – Вряд ли ты забыла его имя!

Лавиния дрожащим голосом напомнила сестре, сколько горя и унижения причинила ей разорванная помолвка.

– Я уверена, это было очень неприятно, но все это дела давно забытых дней! Теперь ты избавилась от лорда Фрэнсиса.

– Ты всегда относилась к нему с неприязнью.

– Мне он напоминал Ричарда Третьего.

– Но он же не горбун! – обиделась Лавиния. Она никогда не приняла бы предложения от человека с физическим изъяном.

– Он был маленьким и уродливым, и в нем было что-то неприятное. В его присутствии нам всегда становилось как-то не по себе. Ты говорила, что выходишь за него только потому, что он брат маркиза и тебя заставляет мама.

– Я не любила его, – призналась Лавиния. – Мне ни в коем случае не нужно было соглашаться на помолвку. Но тогда я была польщена и не знала, что он собой представляет. А потом смертельно его боялась. Он порочен и жесток!

«Господи, – подумала Каролина, – что ей сделал этот монстр?»

– Мне будет невыносимо снова увидеть его, – запинаясь произнесла Лавиния. – Что нам делать? Ну, придумай же что-нибудь, Каро!

– Сделаю все, что смогу, – не очень убедительно пообещала сестра.

Когда Лавиния удалилась, Каролина села перед зеркалом и принялась расчесывать густые, мягкие волосы, вспоминая детство и пребывание в Кливе.

Она была на пять лет младше Лавинии, и они были единственными оставшимися в живых детьми человека, бывшего когда-то богатым банкиром. В то время они жили на широкую ногу на Керзон-стрит; их родители вели беспечную жизнь, в доме всегда было полно гостей. Но каждое лето миссис Прайор удалялась от городской жизни и увозила юных дочерей на тихую ферму, которую обнаружила недалеко от Клива в Южном Девоне. Клив не был курортом в полном смысле этого слова, а просто рыболовецкой деревушкой, правда, более цивилизованной, чем другие. Во всей округе было лишь одно крупное сооружение: Хойл-Парк, принадлежащий маркизу Элтему, который большую часть времени жил в Диллингфорде, в Кенте.

Летом 1804 года миссис Прайор с дочерьми, как всегда, отправилась на ферму в Мартленд. Лавинии тогда только что исполнилось семнадцать лет, уже не ребенок, а юная леди, которую пора выводить в свет. В Хойл-Парке жила семья Обри: овдовевшая леди Элтем с сыном, примерно ровесником Каролины, воспитанником и племянником лорда Фрэнсиса Обри. Тот тоже жил в Парке.

Младший сын маркиза, обладающий великосветскими замашками лорд Фрэнсис стал упорно добиваться благосклонности наследницы банкира. Каролина, неисправимый романтик в свои двенадцать лет, была шокирована, заметив, что ее красавица сестра благосклонно принимает знаки внимания со стороны угрюмого молодого человека, на которого она даже не взглянула бы, не будь он лордом. Но с Каролиной, естественно, никто не советовался. Лорд Фрэнсис сделал Лавинии предложение, и она его приняла. Последовали бесчисленные поздравления и празднования, прерванные полным отчаяния бессвязным письмом мистера Прайора, в котором он сообщал, что его банк лопнул.

Каролина остановилась и взглянула на свое отражение в зеркале. Пряди волос, тщательно расчесанные, непроизвольно поднялись.

Ей неприятно было вспоминать, что случилось потом. Весь их мир рухнул. Планы на будущее изменились, почти все ценности были распроданы. Но хуже всего то, что она поняла: ее родители растерялись! Разрыв помолвки Лавинии довершил падение. Узнав, что отец обанкротился, она тотчас же написала об этом лорду Фрэнсису и освободила его от слова. Любой человек чести держался бы своего обещания, но этот отпрыск благородной семьи ухватился за шанс избежать невыгодного брака. Лавиния-бесприданница была ему не нужна! Семья тяжело переживала и этот удар судьбы. Лавиния горько плакала: ее будущее представало перед ней в самых мрачных красках.

Весь следующий год Прайоры ютились в убогих квартирках в Эджвере, там мистер Прайор и умер. Каролина не могла с уверенностью сказать, была ли его долгая роковая болезнь причиной краха или его результатом. Адвокаты банкира пытались покрыть некоторые ссуды, которые он выдал многочисленным бывшим клиентам. Одним из этих адвокатов был Артур Рид, который влюбился в Лавинию и твердо решил на ней жениться. Артур не был романтическим героем, но он был высок и довольно хорош собой, во всяком случае, гораздо красивее Фрэнсиса Обри. Кроме того, красота красотой, а рыцарское желание Рида заботиться о Лавинии и ее семье выгодно отличало его от корыстного лорда Фрэнсиса.

После свадьбы миссис Прайор с Каролиной переехали жить к Ридам. Миссис Прайор заболела и преждевременно умерла в 1813 году. Брак Лавинии оказался удивительно счастливым. Они с Артуром были искренне преданы друг другу, хотя Каролине казалось странным, что они часто ссорились и раздражались без всякой причины. Вот и этот случай с отдыхом на побережье! Артур не задумался, хочется ли его жене вернуться туда, где все будет напоминать ей о прошлом, а так как Лавиния стеснялась обсудить этот вопрос с мужем, то, вероятно, отсутствие у нее энтузиазма, в конце концов, обидит и разочарует его.

Каролина легла спать, размышляя над проблемами сестры, а утром ей пришла в голову плодотворная идея.

Как только Артур позавтракал и спустился в контору, она спросила Лавинию:

– А как бы ты отнеслась к поездке в Девоншир, если бы была уверена, что не встретишь там Фрэнсиса Обри?

– Вовсе не возражала бы… меня пугает лишь возможность встречи… Но как можно узнать, будет он там или нет?

– Что ж, я все обдумала: Джек Элтем уже взрослый, опекун ему не нужен, поэтому его дядя, возможно, бывает там не часто. Я подумала, а не нанести ли мне утренний визит в Элтем-Хаус, чтобы разузнать все как следует?

– Нанести визит леди Элтем? Но это невозможно! Ты же знаешь, теперь мы не вхожи в эти круги! А кроме того, она уже забыла тебя и примет либо за сумасшедшую, либо за авантюристку!

– Все было бы так, если бы она была в Лондоне! Но нам повезло: леди Элтем в Шотландии!

– Откуда ты знаешь?

– Я прочла о ней заметку в газете. Одна из ее дочерей (кажется, леди Люси) выходит замуж за шотландца и собирается вести там уединенную жизнь, и матушка поехала туда, чтобы присутствовать на свадебных торжествах.

– Но если маркизы нет дома, как ты узнаешь о Фрэнсисе?

– Нажму на слуг.

Лавиния ахнула от ужаса. Какая вульгарность! И как Каролина доберется до Элтем-Хаус? Не поедет же она в наемном экипаже…

– Разумеется, нет. Я пойду пешком.

– Но это же очень далеко! Это слишком утомительно и очень неподобающе! Полагаю, я могла бы послать с тобой Пейшенс…

– Забавно же я буду выглядеть на Беркли-сквер рядом с дорогой старой Пейшенс, ковыляющей за мной на своих больных ногах! Перестань кудахтать, душа моя, я вполне способна позаботиться о себе!

Десять минут спустя она весело отправилась в путь, готовая к небольшому веселому приключению. Каролина любила ходить пешком и в отличие от Лавинии вовсе не нервничала. Она пересекла Линкольнс-Инн-Филдс, где в сквере резвились стайки детей, в том числе ее племянница Винни и племянник Бен. Дорога в Мейфер идет по Хай-Холборн, почтенной улице, проходящей по одному из беднейших районов Лондона. Каролина в белом муслиновом платье, которое она надела, чтобы произвести впечатление на дворецкого лорда Элтема, резко выделялась в толпе людей в убогой будничной одежде. Наконец она подошла к оживленной Оксфорд-стрит и знакомому левому повороту на Нью-Бонд-стрит и попала в совершенно иной мир. Праздная публика не спеша прогуливалась под ласковым солнцем, ведь фактически все гуляющие принадлежали к разряду фланирующих бездельников. Каролина с удовольствием заметила, что большая часть молодых леди одета в белое. Она задержалась перед соблазнительными витринами шляпных, парфюмерных и музыкальных магазинов, но вскоре вновь нырнула в лабиринт тихих улочек, расположенных поблизости от Пиккадилли и Парк-Лейн.

Особняк Элтем-Хаус помещался на огороженной территории. Фасад его украшали короткий подъезд для карет и величественный портик. Однако Каролину это не испугало. Она быстро подошла к парадной двери и позвонила.

Дверь ей открыл лакей в небрежно накинутой ливрее. Он был довольно молод и еще не приобрел подобающего званию высокомерия. Каролина попросила леди Элтем.

– Сожалею, мадам, но ее светлости нет в городе.

– О господи! Она, наверное, все еще в Шотландии, у леди Люси?

Лакей подтвердил ее предположение.

– А не скажете ли вы, собирается ли семья этим летом в Хойл-Парк?

В ней так явно угадывалась леди благородного происхождения и говорила она так непринужденно, что лакей ответил без колебания:

– По-моему, о том, чтобы открыть в этом году дом в Кливе, речи не было.

Поблагодарив его за информацию, которая была именно такой, на которую она надеялась, Каролина быстро повернулась, не дожидаясь, пока он попросит у нее визитную карточку.

Дойдя до ограды, она встретила двух людей, которые как раз входили на территорию, примыкающую к дому, – высокого и, безусловно, красивого молодого человека в голубом фрачном пиджаке, легких брюках и ботфортах и изящную девушку лет восемнадцати, не больше, с огромными васильковыми глазами и ослепительным цветом лица, в шляпке с перьями и платье с глубоким декольте, облегающем ее, как чулок. Они посторонились, чтобы пропустить Каролину, а молодой человек снял шляпу и слегка поклонился.

Да это же, наверное, и есть лорд Элтем, подумала она, поспешно удаляясь. А девушка, наверное, из тех, кого называют жрицами любви. Похоже, он уже полностью свободен от забот опекуна!

Глава 2

– Кто это отходил от дома, когда мы пришли, Томас? – осведомился Джек Элтем, протягивая лакею шляпу.

– Эта леди спрашивала ее светлость, милорд. Я не уточнил ее имя.

– Знакомая моей матушки, не так ли? Ну что ж, с этим ничего не поделаешь, – сказал молодой человек, взглянув на свою спутницу; ее положение в жизни было очевидно, и лакей хорошо понял, что имел в виду хозяин. Зная свое место, он промолчал, сохранив невозмутимое выражение лица.

– У вас шикарный дом, Элтем, – произнесла девушка с васильковыми глазами, глядя через стеклянные двери вестибюля на мраморную лестницу.

– Немного напоминает собор Святого Петра, на мой взгляд. Я зашел домой только затем, чтобы прочитать письма. Принесите мне их, пожалуйста, – обратился он к Томасу.

– Слушаюсь, милорд.

Джек провел свою спутницу через холл в комнату.

– Проходите, Ада!

Небольшая гостиная показалась Аде Гейни ужасно старомодной; в ней было множество зеркал в тяжелых рамах, украшенных листьями аканта, и золоченые кресла на изогнутых ножках. На стене висел портрет леди в парике, который выглядел устрашающе, хотя, безусловно, говорить этого не следовало.

– Какая красивая комната, – вежливо заметила она.

Джек подошел к ней сзади и снял с нее шляпу. Ее темные волосы были довольно коротко подстрижены. Он начал целовать ее в затылок. Девушка никак не реагировала, а затем холодно и тихо произнесла:

– Не надо, Элтем.

– В чем дело?

– Я не хочу, чтобы со мной так бесцеремонно обращались.

– Нет, дело не в этом. А в чем же?

Она заколебалась и начала опровергать его слова обычными «ни в чем», «ничего особенного», но в конце концов у нее вырвалось:

– Моя сестра Эстер постоянно говорит, что вы обращаетесь со мной, как с обычной танцовщицей кордебалета, а мама удивляется, почему вы не назначите мне содержание. У других есть дома и содержание (кроме Салли, которой всегда не везет), а в прошлом году Том Оутли возил меня в Брайтон. Я вынуждена жить с родителями на Маунт-стрит, а матушка часто бывает неласкова…

– Моя бедная девочка, мне невыносимо думать о том, что вы несчастливы. Обещаю вам, скоро у вас будет свой дом!

– Правда, Джек? Как скоро?

Потребительская нотка в ее голосе показалась ему такой же наивной, как у ребенка, выпрашивающего конфетку. Он нежно поцеловал ее и сказал:

– Как только я уговорю дядю. Я написал ему, что мне нужно большее содержание.

– А он тут при чем? Вам уже есть двадцать один год!

– Мой отец оставил чертовски глупое завещание, по которому моими деньгами распоряжается дядя, пока я не женюсь. Отец назначил своего брата моим опекуном.

– Но это же абсурдно! Д если вы на всю жизнь останетесь холостяком?

– Это, конечно, была ошибка. Упущен пункт относительно моего возраста. Но если вы попробуете уговорить моего дядю согласиться…

Ада слушала, сочувствовала и сопоставляла факты, обдумывая, как их использовать с выгодой для себя. Она была приучена думать именно в таком ключе. В семье Ада была младшей из пяти красавиц дочерей – куртизанок, вращавшихся в лондонском полусвете. Их любовниками были только аристократы. Золотые Гейни были столь же знамениты, как и рыжие девицы – Харриетт Уилсон и ее сестры. Прозвище Золотые Гейни намекало на цвет волос (все сестры, кроме Ады, были рыжеволосыми), но тут присутствовал и другой подтекст: намек на дороговизну содержанок, что, безусловно, имело место.

Вошел дворецкий со стопкой писем на подносе. Джек быстро их просмотрел.

– Ничего не было доставлено лично? От лорда Фрэнсиса?

– Нет, милорд.

– Он не ответил? Что же вы будете делать? – спросила Ада.

– Поведу вас на прогулку в парк.

Следующие несколько часов они провели очень приятно, но Джек не забыл об этом разговоре и в четыре часа, передав Аду ее любимой сестре Бетси, отправился по Пикадилли к дяде, имевшему в Олбани собственные апартаменты.

Мельбурн-Хаус, когда-то средоточие общества вигов, позже перешел к герцогу Йоркскому, но тот продал его, по уши увязнув в долгах; теперь, переименованный, перестроенный и дополненный еще одним зданием, он стал уникальным прибежищем для джентльменов со средствами. Джек, впущенный швейцаром, прошел в апартаменты лорда Обри на первом этаже оригинального особняка. В Олбани царила мирная, почти благоговейная тишина – здесь были строгие правила относительно шума. Лорд Фрэнсис занимал небольшую спальню с кухонькой, на чердаке жил его слуга, а в погребе хранилось вино. Но самым замечательным местом в его квартире была огромная комната с видом на Берлингтон-Гарден, заполненная таким количеством расписного фарфора, что Джек всегда, входя туда, моргал, хотя знал, что увидит. Его дядя был страстным коллекционером китайского фарфора.

Вдоль стен стояли шкафы, наполненные его сокровищами, как и две ниши с полками, и часть книжного шкафа, книги из которого были вынуты и положены на пол. Некоторые вазы были толстыми и круглыми, другие – тонкими, с длинными, изящными горлышками. Большинство из них украшали цветочные узоры: изысканные пионы и гвоздики на черном фоне, ослепительно белые бутоньерки на блестящей голубой поверхности. Джек прохаживался по комнате и внимательно рассматривал коллекцию. Его заворожило блюдо с золотыми драконами и несколько фарфоровых статуэток птиц, в которых безошибочно угадывались фазаны, утки и гуси, но ему казалось, что в жизни не может быть такого экзотического оперения. Он взял одного из фазанов.

– Ради бога, поставь, пока не разбил! – услышал Джек голос за спиной.

Лорд Фрэнсис Обри – лет сорока, небольшого роста, худощавый, с короткими каштановыми волосами и довольно бледной кожей – вошел в комнату бесшумно, что было одной из его неприятных привычек. Черты лица его были невыразительные, но в прозрачных серых глазах угадывался циничный ум. Лорд производил впечатление эгоистичного и, вероятно, безжалостного человека, свободного от всех добродетелей.

– Что тебе нужно? – взглянув на племянника, спросил он.

– Я просто шел мимо, – отозвался Джек, как ему казалось, довольно беспечным тоном. Он благополучно поставил фазана, и тут его взгляд упал на стоящий рядом с ним горшок. – Какой великолепный ярко-красный цвет!

– Sang de boeuf.

– Простите?

– Бычья кровь, – любезно перевел лорд Фрэнсис.

– Спасибо, сэр. Французский я знаю.

– Разумеется. В Итоне тебе с трудом давалась латынь, не так ли?

«Я не позволю ему разозлить себя», – подумал Джек.

– Если ты пришел сюда, дорогой Элтем, и высказал несколько дилетантских замечаний о восточном фарфоре, это еще не значит, что ты снова получишь от меня деньги!

– Хорошо, сэр, – покраснев, ответил Джек. – Если предпочитаете, перейдем прямо к делу. Могу я узнать, собираетесь ли вы увеличить мое содержание?

– Не сейчас.

– Но послушайте, сэр… это же неразумно! Почему вы отказываете мне в праве на обеспеченную жизнь и достойное положение в обществе? Мне нужны деньги…

– Чтобы бросить их к ногам одной из самых корыстных куртизанок Лондона?

Джек понял, что дядя знает о его связи с Адой, но не замедлил возразить:

– Вы не имеете права осуждать ее. Вы даже не видели ее.

– Зато я встречался с ее сестрицами! Все они одного поля ягоды!

– Эстер Гейни была вашей любовницей, поэтому я не понимаю, по какому праву вы осуждаете…

– Я не осуждаю. Я не моралист.

– Вот как? – Джек немного смутился. Не такого ответа он ожидал от человека старшего поколения, даже дяди Фрэнсиса.

– Мне кажется, ты несколько заблуждаешься, – заметил дядя. – Я уже не твой опекун и тем более не твой попечитель. Поэтому я не возражаю против твоей любовницы, я лишь возражаю против ее цены!

– Любовь и скупость для меня несовместимы!

– Тогда тебе придется экономить на чем-нибудь другом.

– Но сами-то вы не отличаетесь экономностью, сэр!

Лорд Фрэнсис самодовольно оглядел свою коллекцию:

– Уж не ставишь ли ты мне в вину мои скромные удовольствия?

Джек смутно понял смысл его слов: если главе семьи приходится экономить, то удовольствия младшего члена семьи должны быть гораздо более скромными, чем они есть. Но воспитание не позволило ему это сказать.

Во всем виновато абсурдное завещание! Дядя может связать племянника содержанием, совершенно не соответствующим его истинному доходу. «Если он этим не озаботится, – подумал Джек, – я возьму и женюсь на первой встречной девушке! Посмотрим, что он тогда скажет!»

В одном только дядя не может ему помешать. Хотя его доход ограничен, Джек имеет право жить в любом из своих многочисленных домов и по своему усмотрению использовать принадлежащие ему материальные ценности.

– Я отвезу Аду в Девоншир, – заявил он. – Вы не можете запретить мне поехать в Хойл. Если она захочет иметь свой дом, ей будет принадлежать Заповедный коттедж!